Чингисхан-2. Чужие земли

Достаю из рюкзака прощальный подарок старца Риши – глиняный горшочек с целебной мазью. Накладываю мазь на раны. Нефедов плюется, шипит от боли, но терпит. Перематываю профессорские ладони полотняными лентами. Откупориваю козий мех с кислым махандским вином. Нефедов жадно пьет, усмехается, вытирая бороду:

– Теперь мы с тобой квиты.

Это он про тот случай, когда я на леднике вытаскивал его из трещины. Я тоже делаю несколько глотков вина. После пережитого нужно как-то успокоиться.

– Десять минут курим – и идем, – объявляет Нефедов.

«Курим» – это для красного словца. Сигареты у нас кончились еще на подходе к Карахолю. Но не сказать, что мы оба мучаемся без курева. В горах как-то не до этого.

Мост остается позади. По косой скальной полке поднимаемся в горы. Посредине из груды камней торчит обтесанный древесный ствол с «громовыми знаками» – пограничный столб махандов. Поодаль я вижу позеленевшие, обросшие узорчатым лишайником человеческие кости. Вот он какой, перевал Сломанных ребер.

Надо перекусить, отдохнуть. Снимаю рюкзак, сажусь на корточки…

– Хэй-е! – раздается позади звонкий девичий голос.

Я знаю, что по-махандски «хэй-е» – нечто среднее между «привет» и «здравствуйте». Нефедов резко оборачивается. Я застываю над развязанным рюкзаком. Мне нет нужды смотреть, кто здоровается с нами. Этот голос я узнаю из тысяч других.

Телли.

Скриплю зубами. Что же ты делаешь, девочка моя…

– Как она прошла мост? – поражается Нефедов.

Чего удивляться? Сейчас поднимется – можно будет спросить… Я каменно спокоен. Как скала. Как гора. Как целый горный хребет.

Слышу шаги, выпрямляюсь. Телли улыбается, помахивает узорчатой «дорожной палкой». Она в простом платье из грубого материала. За спиной котомка, на голове – любимая шапочка, расшитая бирюзой и лазуритом. Голубовато-зеленые камни очень эффектно сочетаются с ее глазами.

Нефедов что-то говорит ей, Телли отвечает задорно и весело. Отвечает, а сама смотрит на меня. Я молчу. И вовсе не по причине незнания языка. Я просто таю от любви к этой девушке, и в то же время судорожно соображаю, что делать.

Мы не можем взять Телли с собой в поход к Хан-Тенгри. В первую очередь для ее же блага. Бог ведает, какие беды ждут нас на этом пути. В любой сложной ситуации мне придется защищать ее, не потому, что девушка не сможет за себя постоять – она, как и все махандки, великолепно управляется с кривым острым ножом-касаем – а потому, что я мужчина и люблю Телли. Но защищая ее, я забуду о главном – и это станет концом всей экспедиции.

Диалог между Телли и Нефедовым становится эмоциональным. Похоже, профессора раздражает то, что говорит махандская княжна. Телли тоже перестает улыбаться. Вот они уже орут друг на друга, размахивая руками. Тугие косы девушки летают над плечами, переливаясь на солнце чистым золотом.

Подхожу к Телли, ловлю ее ладони, сжимаю, смотрю в глаза. Она обрывает очередную гневную тираду на полуслове, всем телом подается ко мне.

– Артем, она говорит, что сбежала из дома, – комментирует Нефедов. – Говорит, что хочет, чтобы ты проколол ей уши. Ну, ты понимаешь, что это значит. Я пытался ей объяснить…

– Уйди, Игнат, – цежу я сквозь зубы.

Профессор меня утомил. Неужели он не понимает, что сейчас бессмысленно взывать к разуму – и Телли, и моему?

– Арть-ем… – нараспев произносит девушка.

Не в силах спорить с нею, обнимаю Телли, целую. У нее теплые, мягкие губы. Волосы пахнут ромашками и мятой.

– Прости, – вслух, по-русски говорю я, отстраняюсь и веду ее, не выпуская ее ладоней из рук, к деревянному столбу. – Игнат! Давай веревку!

Прости, родная, но так надо…

Все то время, пока я обматываю ее веревкой, Телли молчит, закрыв глаза. По щекам девушки текут слезы. Я и сам сейчас заплачу. Черт, как же глупо и несправедливо устроен мир!

Слышу голос Нефедова:

– Ты принял мужское решение, Артем.

– Заткнись! – срываюсь я на крик.

Он послушно умолкает, отходит в сторону. И слава богу, иначе я дал бы ему в морду.

Затягиваю последний узел. Все, Телли накрепко примотана к столбу, ее голова находится прямо под «громовыми знаками». Надеюсь, священные символы ее народа оградят девушку от всех бед, пока она не освободится. По моим прикидкам, это произойдет часа через два. Нож Телли, кривой касай, я кладу на камень в нескольких шагах от столба.

Нам надо идти дальше. Спускаться в долину Неш, спускаться быстро, чтобы княжна не смогла догнать нас. Риши говорил, что склоны долины очень круты, без веревок и страховки, в одиночку, спуститься невозможно.

– До свидания, любовь моя, – я целую Телли. Она не открывает глаз. На моих губах остается солоноватый привкус ее слез.

Подхватываю рюкзак, бегом несусь по еле заметной тропке, ведущей с перевала вниз. Нефедов едва поспевает за мной. Мы спускаемся метров на пятьсот и тут до меня долетает звонкий голос Телли:

– Кама маамак! Асмад натиам смар анугам! Арть-ем! Кама маамак!

– Она кричит, что будет помнить и ждать тебя, – переводит Нефедов. – Что ты – ее любовь.

– Я знаю…

И в этот момент меня накрывает.

Оэлун лежала в юрте, укрывшись расшитой красным и желтым кошмой, предаваясь воспоминаниям. Много лет минуло с той поры, когда ее старший сын, ее Темуджин, увидел свет. Много – а словно вчера все было. Теперь Темуджин стал мужчиной, женился на прекрасной девушке, встал крепко, обеими ногами, на земле предков. Жаль, отец, Есугей, не видит. Порадовался бы за сына.

Оэлун вспомнила, как тяжело проходили роды и ощущение счастья, когда новорожденный сын впервые припал к ее груди, жадно глотая молоко.

– Какой голодный! – Есугей повалился на кошму у очага, провел рукой по щеке жены. – Я привез тебе золотое ожерелье из жемчуга и голубых сапфиров. В нем ты будешь прекрасна, как дождевое облако, освещенное восходным солнцем![11] Как раз такое висело над берегом Онона в то утро, когда мы впервые увидели друг друга.

– Я помню, – прошептала Оэлун.

…Она и вправду помнила этот странный, самый, пожалуй, странный в своей жизни день. Накануне она, тогда еще совсем девочка, и ее жених, меркит по имени Чиледу, покинули становище олхонутов, родного племени Оэлун. На повозке, запряженной парой быков, они ехали вдоль Онона и быстрые воды реки, сверкающие на перекатах, казались девушке похожими на ее судьбу, уносящуюся куда-то вдаль, туда, где кочуют на берегах Селенги неведомые ей меркиты.

Ее жених Чиледу не был плохим человеком. Всю дорогу, весь жаркий день он угощал ее сладкими лепешками и прохладным кумысом, а когда они остановились на ночлег, не тронул ее, потому что чтил заветы стариков, согласно которым до свадьбы жених и невеста спят порознь.

Утром взошло солнце и Оэлун, проснувшись, увидела над рекой облако. Белое сверху и густо-синее снизу, оно походило на огромный ком выбеленной овечьей шерсти, вывешенный на просушку. Лучи солнца позолотили облако, и засмотревшись на него, девушка не заметила, откуда появился одинокий всадник. Казалось, он просто возник на берегу, у самой воды, среди кустов краснотала. Возник, соскочил с коня, сбросил повод, давая своему скакуну напиться.

А потом возле незнакомца появился Чиледу. В руках жених Оэлун сжимал широкий киданьский меч, но нападать не спешил – по законам степи нельзя убивать неизвестного человека, иначе тень его будет преследовать тебя до самой смерти.

О чем говорили мужчины, Оэлун не слышала. В какой-то момент сердце ее сжалось от тоски и тревоги. Девушке вдруг захотелось, чтобы незнакомец оказался посланцем отца, который решил расстроить свадьбу. Но Вечному Синему небу желалось другое…

Оэлун разожгла костер и повесила над огнем походный котел-таган – вскипятить чаю. Ночь выдалась зябкой, да и гостя с дороги принято угощать чашкой ароматного напитка, заправленного бараньим салом.

Чиледу и незнакомец, ведущий в поводу коня, подошли к костру, когда чай был готов и Оэлун нарезала вяленную конину.

– Моя еда – твоя еда, – произнес Чиледу традиционные слова, приглашая гостя разделить утреннюю трапезу.

– Я не забуду твою щедрость, – в тон ему ответил незнакомец. Оэлун заметила, что оба мужчины держатся насторожено, приглядываясь друг к другу. Из-под бронзовых подвесок, свисающих на лицо, она посмотрела на чужака – и задохнулась от смешанного чувства восторга и страха.

Сидящий у разожженного ею костра мужчина имел золотые волосы и светлые глаза разного цвета! Он с достоинством принял чашку дымящегося чая, макнул в нее кончики пальцев и брызнул в небо, на костер, на землю и в сторону реки. Это было подношение духам стихий.

Не спеша, наслаждаясь вкусом, путники пили чай. Они молчали – черед разговорам придет потом. Все это время Оэлун украдкой рассматривала незнакомца.

Он был молод, пожалуй, даже моложе ее жениха. Широкая грудь, гордо посаженная голова выдавали его силу и непреклонный нрав. Серый войлочный плащ скрывал одежду, и Оэлун не могла понять, из какого он племени.

Утолив жажду и голод, незнакомец степенно отставил пустую чашку, вытер руки о свой плащ и произнес:

– Меркит и олохнутка в одной кибитке здесь, на берегах Онона. Что свело вас вместе?

– Почему ты спрашиваешь? – недобро прищурился жених Оэлун. Чиледу не нравился рыжебородый человек, это было видно.

– Потому что… – незнакомец вдруг резко поднялся на ноги и скинул плащ. Голубой халат с золотистой вышивкой по вороту полыхнул на солнце. – Потому что я Есугей Кият-Борджигин, нойон из рода Хабул-хана!

– А я Ике-Чиледу, брат Тохтоа-беки, владыки удуут-меркитов! – зарычал жених Оэлун и взялся за меч.

Несколько мгновений мужчины стояли друг против друга. Чиледу тяжело дышал. Есугей смотрел… нет, не на меркита. Он смотрел на Оэлун. А она смотрела на него. Потом рыжебородый рассмеялся.

– У тебя красивая невеста, Ике-Чиледу. До устья Селенги дальний путь. Поторопись, в здешних землях случается всякое…

Не прощаясь, Есугей вскочил на коня и умчался в степь. Жених Оэлун тут же начал собираться в дорогу. Девушка помогала ему, но у нее все валилось из рук.

– Пошевеливайся! Ты что, хочешь, чтобы эти проклятые Борджигины нагрянули сюда, меня убили, а тебя сделали рабыней? – прикрикнул на нее Чиледу.

– Почему ты так говоришь о них?

– Потому что это волчий род, выродки, не признающие ничьей власти. Они берут себе все, что пожелают. Мы, меркиты, давно враждуем с ними. Их земли лежат совсем рядом. Этот наглец с рыжей бородой может привести подмогу. В одиночку он не отважится напасть на меня.

Оэлун подумала, что Есугей не стал ссориться с Чиледу не из-за страха, а потому, что чтил древний обычай, согласно которому гость не смеет обижать хозяина, но ничего не сказала своему жениху.

Они ехали весь день. Оэлун погоняла быков, но делала это без всякой охоты. Наконец Чиледу отнял у нее кнут, утверждая, что девушка нарочно не торопится. Оэлун промолчала в ответ.

Всадники нагнали их кибитку, когда солнце начало клониться к закату. Их было трое. Чиледу с проклятиями начал доставать оружие и отвязывать шедшего за кибиткой боевого коня.

– Нет, Чиледу, – сказала тогда ему Оэлун. – Не сражайся с ними. Их много и они убьют тебя. Твой род пресечется, твои дети умрут в тебе не рожденными. Садись на коня и скачи прочь. Им нужна я. Спасайся, а потом отомсти за меня.

Меркит зарычал, точно раненый тигр, злобно сверкнул глазами на Оэлун. Он все понял, но ничего не сказал. Нахлестывая коня, Чиледу умчался в степь.

Девушка встала возле кибитки. Всадники приблизились. Есугей спешился, подошел к ней и обнял.

– Мое Облачко, – сказал он. Оэлун засмеялась и спросила, кивнув на гарцующих поодаль молодцев:

– Это твои нукеры?

– Это мои братья – Некун-тайджи и Даритай-очигин.

– Они не похожи на тебя.

– Старики говорят, что во мне проявилась кровь нашего божественного предка Бодончара, рожденного Алан-Гоа от самого Тенгри. А этот меркит поступил мудро, уехав отсюда. Мне не пришлось убивать его. Скажи, Облачко это ты надоумила его?

Девушка ничего не ответила. Она обхватила двумя руками Есугея, прижалась к нему и закрыла глаза.

Выбор был сделан, и никогда в жизни Оэлун не пожалела о нем…

А вот теперь ей вдруг стало тревожно. Словно из прошлого пришла темная туча и заволокла небо над головой. Да, Темуджин стал уважаемым в степи человеком. Идут к нему люди, хан Тоорил Кераитский покровительствует ему. Но ведь и враги не дремлют. Ох, как бы беды не случилось…

Глава восьмая

Проклятая долина Неш

Я не помню спуска в долину – сперва наблюдал за историей отношений Оэлун и Есугея, потом думал о Телли. Дважды порывался я бросить все и вернуться. Нефедову пришлось удерживать меня силой и даже угрожать оружием.

В себя прихожу только на скалах. Внизу – бездна, в руках – веревка. Профессор, утвердившись на выступе, кричит, чтобы я побыстрее спускался. Упираюсь сапогами в камень, шепчу ругательства. Пот заливает глаза. Когда оказываюсь рядом с Нефедовым на узком выступе, от напряжения сводит судорогой мышцы.

– Вон там, ниже, еще одна полка, – говорит профессор. – Сейчас перевяжемся и пойдем туда.

У Нефедова хорошая альпинистская подготовка. Он умеет, как сам выражается, «ходить по скалам». Знает хитроумные узлы, позволяющие сдернуть привязанную наверху веревку. Если бы не это, мы не смогли бы спуститься. Долина Неш лежит примерно в восьмистах метрах ниже перевала. Почти все это расстояние – отвесная каменная стена с редкими выступами.

– Ты где так научился? – следя за тем, как ловко Нефедов сматывает наш альпиншнур, спрашиваю я.

– В студенчестве ездили с ребятами на Хибины, на Кавказ, в Крым. У меня разряд по альпинизму. Все, хватит болтать! Отдохнул? Тогда давай, на этот раз пойдешь первым.

Иду. Точнее, ползу. Еще точнее – сползаю вниз по веревке, обдирая руки. Не знаю, как справляется Нефедов, у которого раны на ладонях. Но мне очень тяжело. Плюс ко всему приходит одуряющий страх высоты. Добираюсь до выступа мокрый как мышь. Стыдно – я же мужчина! Но нервной системе не прикажешь. Чтобы отвлечься, снова начинаю думать о Телли.

Как она там? Освободилась ли уже? Спуститься следом за нами девушка не сможет. Очень надеюсь, что у нее хватит благоразумия не наделать глупостей.

И у меня тоже…

Когда подошвы моих сапог, подаренных махандами, касаются земли у подножья скальной стены, я от усталости уже не могу разговаривать, только мычу в ответ на указания Нефедова что-то нечленораздельное.

Профессор сдергивает последнюю веревку, падает рядом со мной, не сняв рюкзака. Он тоже устал. Риши сказал нам, что из долины Неш не возвращался ни один человек. Это немудрено – чтобы подняться обратно по этим скалам, нужно иметь крючья, карабины, разные хитрые альпинистские штуки, позволяющие затрачивать минимум усилий.

Наверняка из долины можно выбраться другим способом и в других местах, но все они, видимо, находятся далеко от Махандари.

Неш лежит перед нами. Долина шире и длиннее той, в которой обитают маханды. Мы видим купы деревьев, речушку, петляющую меж зеленых холмов. Вдали, в сизой дымке, проглядывает что-то вроде дороги. Там движутся темные пятна, но что это – люди, машины или стадо каких-то животных, отсюда не понять.

И самое главное – над деревьями поднимаются несколько столбов дыма. Долина Неш явно населена. И нам совсем скоро предстоит познакомиться с ее обитателями.

Идем вдоль берега реки. Жарко. Над головой вьются мухи, в траве поскрипывают какие-то местные кузнечики. Замечаем пару антилоп, спустившихся к водопою. Почуяв нас, животные уносятся в заросли на другом берегу. Нефедов снимает с плеча М-16.

– Зверье здесь пуганное, – сообщает мне профессор. – Значит, людей много.

Мне все равно. Мне – плевать. Я хочу к Телли. Хочу видеть и обнимать ее, хочу жить с ней в хижине на берегу горной реки, засыпать и просыпаться вместе. Все остальное – ерунда. Проклятый конь, проклятый Темуджин!

– Стой! – обрывает мои безрадостные мысли Нефедов. – Кто-то едет!