Помоги проекту - поделись книгой:
Раиса Крапп
Пересекающий время
Книга вторая: Адоня, посвященный герметик
*
Любить необходимо,
Чтоб иметь
На ненависть
Нелегкие права.
Андрей наслаждался состоянием абсолютной гармонии. Он, наконец, пришел к полному согласию в себе самом и в отношениях со всем миром. Окружающие заметили в нем эту перемену: Граф стал мягче. Вроде бы и требователен так же, и суровым бывал, и жестким даже, но одновременно – неуловимо другой; чувства его стали глубже, терпимее, – мудрее стал, что ли?
Румовский как-то сказал: "До чего же благотворно влияние Женщины. Верно, что все в сравнении познается, теперь-то я вижу, что был ты неотесанным мужланом по сравнению с тобой теперешним. Везунчик ты".
– Извините за несоблюдение субординации, Румовский, но я вынужден послать вас к черту, чтоб не сглазили.
– С твоей маленькой феей? Да кто тебя сглазит? Ты за ней, как за каменной стеной.
Безмятежность Графа, видно, распространилась и на Отряд – на них "снизошло" редкостное затишье. Поэтому душа Андрея была подобна хрустальному озеру с зеркальной гладью поверхности, искрящейся от солнца.
После ночи, когда Лиента замыслил уйти из жизни, вождь ни разу не попытался заговорить с Андреем о том, что открылось ему в ту ночь во время тяжелого и долгого разговора. Но глаза выдавали лугарина. На бесстрастном лице сфинкса жили глаза больной собаки, которые с лихорадочным ожиданием ловили взгляд Андрея, чтобы увидеть в них ответ на свой невысказанный вопрос, получить хоть каплю живительной надежды.
Лишь какое-то потрясение могло вывести лугарина из тяжелейшей депрессии. Посоветовавшись с Линдой, Андрей решился на рискованный шаг: вместе с Лиентой он опять пошел в Эрит, но то был Эрит добрых времен. Лиента увидел Ратану и Нэя. Увидел себя с ними. После этого Лиента переменился. Он сознавал, что скоро пришли другие времена и тот, ясный мир был разрушен, но психологически увиденное стало последним впечатлением, перекрыло предыдущее. Теперь в нем жило неосознанное ощущение, что там, где Ратана и Нэй – спокойно, им ничто не грозит и они под его защитой, значит – время терпит. Этого было достаточно, чтобы вернуть ему интерес к жизни и дать надежду.
Еще через некоторое время состоялся разговор в Отряде. Лугарин участвовал в нем, на равных. После этого Отряд начал не санкционированную разработку программы "Реконструкция популяции эритян с использованием хронально-полевых пробоев". На обсуждение в высокие инстанции они собирались вынести не авантюрный прожект, а теоретически обоснованную, всесторонне взвешенную программу.
Андрей не переставал благодарить судьбу за то, что подарила ему неиссякаемый живительный источник – Адоню. Чем больше открывалась она ему, тем беспредельнее было его восхищение ею. Доверчивая, бесхитростная, она непостижимым образом оставалась неразгаданной тайной.
Прошло не так уж много времени, и посторонний человек, не посвященный в историю этой юной женщины, не распознал бы в Адоне представительницы полу примитивной цивилизации. Она попала в совершенно иное окружение, обстоятельства, в другое время и как-то очень быстро и безболезненно адаптировалась в этом мире. Ей помогла завидная способность, которая не переставала изумлять – жадность эритян к новым знаниям, отсутствие консерватизма мышления. И Адоне тоже была присуща удивительная способность впитывать новое, усваивать его на лету.
Положительным образом сказалось и то, что Адоня бесконечно доверяла своим новым друзьям, поэтому ничто в их мире не внушало ей опасений – ее не пугало непонятное, она заведомо была расположена к миру Андрея, поэтому отсутствовало подсознательное неприятие всех новшеств. Она так органично вошла в условия жизни землян, что им оставалось только изумляться – ни в поведении Адони, ни в речи невозможно было углядеть огромной пропасти тысячелетий, разделявшей два народа. И в этом тоже было чудо – каким невероятным образом смогла Адоня преодолеть ее? Она менялась так, будто сквозь нее прорастала другая Адоня. И менялась не только внешне – беспристрастный компьютерный анализ менто– и сенсограмм всякий раз констатировал стремительное нарастание интеллектуального уровня и уровня сознания Адони – менялся сам стиль ее мышления.
Андрея умиляла и восхищала способность Адони уже совершенно свободно оперировать понятиями его мира, причем, в полной мере осознанно; безо всякой робости она управлялась с бытовой техникой, нашпигованной электроникой. Она стала совсем другой… и осталась сама собой. Адоня сохранила прежнее великодушие и доброту, какую-то распахнутость к людям. Она осталась такой, о которой Андрей терзался когда-то: "Обидеть ее ничего не стоит, но обидеть ее – немыслимо!"
Казалось, что она обладала магией обаяния. Невозможно было не подпасть под очарование доброжелательной улыбки, теплого света "крылатых" глаз, их особого сияния, которое могло идти только из успокоенной, чистой души.
В ее присутствии лица светлели, рядом с Адоней ложь не шла с языка: по чистоте своей она интуитивно чувствовала малейшую фальшь. Адоня стала не просто любимицей Отряда. Дом Андрея превратился в тот источник семейного тепла, уюта, тихих радостей, которого так не хватало им. Разведчики скучали по Адоне, если не видели два-три дня. Она была сосредоточием, душой – от нее будто исходили невидимые лучики доброты и чистоты, пронизывающие все вокруг. К Адоне тянуло человека, который встретился с ней, может быть, один-единственный раз, как тянет к хрустальному родничку, из которого испил однажды: может, и не вернешься к нему опять, но и не забудешь.
* * *
Все началось с разговора. Андрей потом пытался понять, по какому наитию задалась Адоня своим вопросом? Он проклинал и благословлял тот день, когда она спросила:
– Андрей, а я все же другая, чем вы?
– Не понимаю. О чем ты? Мы-то разве все одинаковые?
– Я про ваши способности…
– О-о, Адонюшка, мы ведь Разведчики, а эта профессия требует сверхспособностей.
– Но откуда они у вас? Вы родились с ними?
– Нет, учились. Впрочем, когда испытывают на профпригодность, все же проверяют природные задатки. Они в каждом человеке есть и каждый человек неповторимый, особенный. Кто знает, какие способности дремлют в рядовом садовнике?
– А во мне они тоже дремлют?
– Разумеется. Может быть, в чем-то ты гораздо способнее меня.
– Ой, это ты в шутку сказал?! Стать лучше тебя невозможно!
Она обняла его за шею, прижалась. Андрей подхватил ее на руки, смеясь, предупредил:
– Не говори мне этого слишком часто, а то убедишь меня, что я самый-самый!
– Дар! – воскликнула Адоня, смеясь сияющими глазами. – Мой Дар! – И зашептала, щекоча ухо теплым дыханием: – Ты самый-самый! Самый нежный, любимый мой! Самый умный, терпеливый и умелый! Ты самый красивый! Разве есть кто-то, кто может с тобой сравниться?!
– Запиши слова, я придумаю к ним музыку.
– И я с самого утра буду петь тебе этот гимн!
– И вскоре у меня разовьется мания величия!
– Что такое – мания величия?
– Это когда я сочту, что "граф" для меня слишком мало и потребую, чтобы меня величали по меньшей мере королем.
– Ты мой король! Мой Бог! И я самая верноподданная в твоем королевстве!
* * *
Из разговора этого, скорее шутливого, Андрей понял вовсе не шуточные вещи. Он научился понимать Адоню – она никогда не была назойливой. То, что ее глубоко волновало, могло неприметно скользнуть в разговоре, и Адоне достаточно было одной его фразы, интонации, она уже больше не возвращалась к этому. И он тоже научился за ее немногословием слышать многое.
– Граф, о чем ты задумался? Тебя что-то заботит?
– Мне нужен твой совет, Линда. Как, по-твоему, можно Адоне работать с развивающими программами? Она сама об этом заговорила. Через раскрытие скрытых возможностей она хочет стать еще ближе к нам.
– А ты говорил ей, что далеко не все люди нашего мира владеют способностями Разведчиков?
– Да, она знает. Но живет-то она среди нас.
– Что тебе сказать? Если бы на ее месте был заурядный человек, я бы посоветовала не устанавливать "планку" так высоко – чревато появлением комплексов, – если не "допрыгнет". Но Адоня… она слишком незаурядна и совершенно непредсказуема. Может быть, и стоит запустить развивающие программы, но очень осторожно и при тщательном контроле.
– А насчет завышенной планки… Если она окажется недостижимой, разочарование не окажется слишком болезненным?
– Если я покажу результаты Адониных тестов, ты не поверишь своим глазам.
– Ты что, уже тестировала ее?
– Мне по штатному расписанию положено чуточку вперед заглядывать, – усмехнулась Линда. – Об Адониной незаурядности тебе рассказывать не надо. Развитие по вертикали у Адони – дай Бог каждому из нас. Да ты и сам знаешь, что она гораздо чище, духовнее, не отяжелена черными эмоциями. Особенно благоприятный период сейчас: она на самом деле чуть ли не летает, не говоря уж о ее внутреннем состоянии, о духе. Любовь – это крылья и сейчас лучшее время для штурма вершин. Только показать направление и наработка пойдет без всяких проблем.
– Но отправлять Адоню в Центры Развития я не хочу, да и не на пользу ей это будет. Ты найдешь время консультировать меня?
– А вот это едва ли. О самодеятельности и речи быть не может. Не заменить ли ее на мой профессионализм?
– Но Линда, это потребует столько времени!
– И прекрасно. Во-первых, довольно тебе быть таким собственником – ты совсем узурпировал право на Адоню. Во-вторых, работа с ней обещает быть очень интересной.
– Так я могу сказать об этом Адоне? Обожаю видеть, как она радуется!
– Поэтому перманентно поддерживаешь ее в этом состоянии? – рассмеялась Линда.
– Ну, неизвестно еще, кто от этого больше удовольствия получает!
* * *
Линда, действительно, водила Адоню в новый мир, в новые знания очень осторожно и медленно, но каждый сеанс становился для Адони событием. Она ждала их, жаждала, хотела большего. Возвращалась после обучающих сеансов то в состоянии эйфории, то задумчивая, то до изнеможения усталая. Время шло и, с пристрастием наблюдая за ней, Андрей замечал, что работа Адони и Линды дает результаты.
– Тебе интересно, Адонюшка?
– Интересно… Да, конечно… Но мне трудно понять, что я чувствую… Я узнаю такое… оно ошеломляет и… меняет меня… Я становлюсь другой…
– Какой? Ты довольна тем, что происходит?
– Я не знаю, какой я становлюсь… вернее, какой стану.
– Может быть, тебе это не нужно, Адоня? Твой мир был чистым и светлым. Понятным.
– О, нет, Андрей! Неужели слепой скажет, что ему не нужно зрение?! Я многое теперь вижу по-другому и удивляюсь – отчего раньше не видела? Андрей, почему эти знания не дают всем, как грамоту? Ах, нет, зачем я спрашиваю, сама ведь понимаю – человек должен прийти к ним, иначе он их просто не примет, да? Я теперь к людям иначе отношусь… Раньше я могла сердиться на человека, а теперь мне часто делается жаль их всех… Кто-то делает плохо, а мне больно – как же он не видит и не понимает очевидного, почему не понимает, что все – причина чему-то, что неизбежно случится потом. Люди так бездумно строят свое будущее… И мне плохо оттого, что я ведь не могу подойти и сказать – он и меня не услышит.
– На вершинах познания холодно и одиноко.
– Дар, ты тоже это чувствуешь?! Ты живешь с этим?! Но это так больно, ведь люди-то не чужие – свои, близкие тебе, дорогие… Да, холодно и одиноко, ты очень правильно сказал…
– Не я, другой человек, художник. Он давно очень жил. Да, все это с тобой теперь останется, но острота пройдет, ты научишься с этим жить. Кроме того, научишься все же помогать людям, не такие уж мы беспомощные.
– Помогать, как вы? Как Разведчики?! Ох, Дар, неужели я когда-нибудь смогу стать…
– Нет. Никогда. Разведчиком ты не станешь. Уж слишком хорошо я знаю свою профессию, чтобы позволить тебе этим заниматься. Поэтому я прошу тебя, никогда, даже в мыслях не допускай такой возможности, договорились?
– Да.
Андрей виновато улыбнулся, мягко сказал:
– Адонюшка, есть ведь масса других способов помогать людям, например, учить их, вести к пониманию. Или что-то еще. Ты выберешь.
– Хорошо, я надеюсь, что так и будет. Но сейчас мне больно за несовершенство свое и других.
– Свое, если захочешь, исправлять будешь. Только трудно это, самая трудная работа – над собой. А другим будешь помогать увидеть это несовершенство. Но не будь слишком требовательной к людям. Это несправедливо, судить нельзя.
– Я еще так мало знаю. Я хочу поскорее всему научиться.
– Ты только в начале пути, а длина его – вся жизнь. Бегом его не проскочишь. Не спеши.
А еще через месяц или что-то около того Линда пригласила Андрея к себе, чтобы поговорить наедине.
– Ты чем-то обеспокоена? – спросил Андрей. – Или я ошибаюсь?
– Да нет, не ошибаешься. Но вот что меня беспокоит, этого я, пожалуй, не скажу – так, смутное ощущение.
– Это касается Адони?
– Она слишком торопится.
– Разве это не естественно для обучающегося? А у эритян, сама знаешь, какая тяга к знаниям. Но ведешь-то ее ты, ты задаешь темп.
– А если я скажу, что в последнее время мне все чаще кажется, что ведет она?
– Как это выражается? Адоня требует? Диктует условия?
– Ну что ты! Ты сам подумай – ты об Адоне это говоришь? Она прежняя – мягкая, уступчивая. Причем теперь – больше, чем когда-либо. Ты сам этого не ощущаешь? Только качество этой мягкости изменилось… так взрослый уступает ребенку. Но иногда я думаю, что мне мерещится то, чего нет.
– Постой. Примем миражи за реальность. Ты чувствуешь в Адоне превосходство?
– Да разумеется, нет!
– Линда, прости, но я действительно, не понимаю.
Она опустила лицо в ладони, потерла лоб, будто собираясь с мыслями.
– Ее результаты по контрольным тестам поразительны. Нет, я опять сказала осторожно и неправду. Дело обстоит так – она показывает результаты, которых не должно быть, рано. Для них еще предпосылки не было. Понимаешь? Следствие без причины. Адоня заставляет меня догонять ее. Представь, я даю ей программу и она добросовестно, тщательно с ней работает. В это время я смотрю на нее и где-то внутри чувствую – она это для меня делает, потому что я считаю, что так надо. А на самом деле она уже дальше, на ступеньку выше, а может и не на одну.
– Как это может быть?
– Не понимаю.
– Сама занимается, одна?
– Исключено.
– И в чем опасность?
– У нее практически, нет времени адаптироваться в новом состоянии, а новое знание из сознания должно перейти в подсознание, из ума – в разум, можно так сказать. Но глубинные слои, они ведь не так подвижны, ты знаешь. Это сознание – легкое, подвижное колесико, им можно с легкостью манипулировать, а подсознание – огромный маховик, изменить его движение не так-то просто, надо действовать маленькими и постоянными усилиями, помнишь, как нас преподаватели сдерживали, просили быть осторожными, потому что излишнее усердие навредит, а то и совсем разрушит человека. Ты и сам знаешь случаи, когда человек со слабой нервной организацией вынужден был отказаться приобрести профессию о какой мечтал и прекратить обучение – из-за перегрузок начинались изменения в психике, а точнее сказать, начинались разрушения на уровне подсознания Теперь представь, какое воздействие на него идет у Адони.
– Ты с ней об этом говорила?
– Да, но, видишь ли… По-моему, это и от нее не зависит… Вообще-то я знаю, что меня тревожит, но делаю вид, что не знаю…
Поделиться книгой: