Люблю. Ненавижу. Люблю

Перед ним – список пассажиров того самого «Боинга» и распечатка фотографий погибших... Он каждый день разглядывает два снимка пропавших – полковника ГРУ в отставке Виктора Хаверя и почетного члена бостонской мафии Хэнка Лихуты, отмечая их феноменальное сходство.

В том, что их похитили как ненужных свидетелей, Дед уже не сомневается. Но вот что они такое увидели?! И кто их удерживает?

Дед вздрогнул и закрыл глаза – по бритому затылку стремительно скатилась капелька пота и впиталась в воротник его халата. В кабинете было на удивление тихо, лишь отчетливо, как солдаты по плацу, шли часы на дубовом столе Деда. Мухоловка с лакированной ручкой валялась на полу справа от кресла, в котором вечерами он отдыхал.

То, что американский гражданин эстонского происхождения Хэнк Арнольдович Лихута пропал и не давал о себе знать, было до чрезвычайности скверно, так как один лишь Хэнк знал тайник, куда собственноручно складывал все, что «плохо лежало» в музеях Европы и Америки. Хэнк был весьма удачливым вором, но про это знали единицы, и в их числе – Дед и Интерпол.

Агенты

Они встретились в тот же вечер в пубе «Магнетик», чтобы обсудить сложившуюся ситуацию по поводу ненайденной руки фельдъегеря.

– Может, где-нибудь в морге по знакомству попросить... чью-нибудь руку? – в шутку предложил агент Фуат агенту Шиппу. – А что – выход!

– А на какой икс?... – произнес свою коронную фразу Шипп и зевнул. Пивная пена в бокалах потрескивала, пиво было холодным, и агенты некоторое время поглощали его в обоюдном молчании. На них понимающе поглядывал Йон Римашевский, бармен этого превосходного заведения.

– Ну, взяли бы «дипломат», печатку сняли бы, но руку-то... зачем?! На какой икс им рука фельдъегеря предпенсионного возраста, черт, а?... Как считаешь, Фуат? А нам – ищи-свищи, – после принятия на грудь ворчал и ворчал агент Шипп. Ворчал и ворчал. Ворчал и ворчал... Ворчал и ворчал! Просто изворчался весь.

– И не говори, – поддакивал Фуат.

Они медленно шли по ночному городу к частной лодочной станции и качались... Оба размышляли о том, что зря в свое время с отличием закончили одно и то же заведение – школу агентов контрразведки на Чистых Прудах.

Зря!.. Ведь быть агентами – не сахар.

И не мед.

Робот с лицом человека

Так, не сговариваясь ни с кем, наступил следующий день...

Затем пролетели еще два дня. Дни шли и шли, а ничего не менялось...

Рейтель каждый день приезжал в агентство – как ни в чем не бывало. Его фирменный уверенный взгляд говорил лучше любых слов, что жизнь удалась!

Белокурая Мечта, его секретарша, сидела в офисе... А бывшая звезда подиума, жена Валду Рейтеля, приезжала каждый день на улицу Пик на минивэне и, сверкая антикварными драгоценностями, бродила по меховым и ювелирным лавочкам города часа по три-четыре.

– Черт их не берет, а?... – воздевала руки к небу пани Остальская. – Роботы с человечьими лицами!

И даже почернела от злости...

Прошла еще неделя, и все встало на свои места, ведь так всегда бывает – небесный почтальон наконец донес послание до того, кому суждено его прочесть и принять единственное в своем роде решение.

Но об этом чуть-чуть позже.

Чуть-чуть...

Рука фельдъегеря

То, что все так яро искали, лежало завернутое в тряпку почти в черте города... Рука за это время успела слегка подсохнуть и даже провялиться в некотором общевселенском смысле. Наручник и сам «дипломат» с секретными документами лежали неподалеку от руки... Надо было просто оглядеться, но агенты Фуат и Шипп, да и Дед, как представитель эстонского клана бостонской мафии, об этом просто не догадывались.

Ведь догадливость – удел избранных. Ну, таких, как вы и ваши соседи, например...

Бостонский клан эстонской мафии

Дон Элгуджа Пярнусский набрал одиннадцатизначный номер Деда и, пока ждал соединения, почистил пистолет «беретта+» и отогнал от клетки с попугаем одного кастрированного переростка-кота...

– Дон Элгуджа? – удивился на том конце Дед. – У вас день или ночь, а?... Дон Элгуджа?...

– Неважно, – не стал вдаваться в дремучие подробности Дон Элгуджа Пярнусский. – Проблема не решена до сих пор?... За три с половиной месяца-а-а-а?... – прокаркал дядя Элгуджа, смотрящий по Бостону от Эстонии. – Не нашли нашего дорогого Хэнка Арнольдовича?... Хорошо же вы там окопались...

И начался скандал.

– А-а-а-а-ааааа!..

– О-о-о-о-ооооо!..

– У-у-у-у-ууууу!..

– Э-э-э-э-ээээээ!..

А в скандале победителей, сами знаете, нет – одни трупы.

Инфанта

Утро выходного дня.

«Это все мое королевство», – Деспина забралась на ветку вяза у дороги и вытащила из рюкзака бинокль.

Почти во всех домах шторы были задернуты наглухо – соседи по воскресеньям предпочитали спать, как сурки... В целом, ничего интересного увидеть не удалось, к тому же со стороны леса дул пронизывающий ветер, и девочка порядком замерзла.

– Смотри, пап, я – неуловимый Джо!.. – Деспина промчалась на мотороллере мимо, когда Валду Рейтель открывал ворота гаража.

– Ты куда, инфанта? – крикнул Рейтель.

«Папа все-таки тормоз... И как надоело это дурацкое прозвище – инфанта!.. Догадываюсь, что будет делать Хелин, пока отца нет дома, – оглянувшись на окна спальни матери, фыркнула Деспина. – Интересно, а куда в такую рань собрался Валду?...»

Высохший красный плющ свисал с фасада почти каждого дома на улице Маринеску... Деспина сладко зевнула, не выпуская из поля зрения машину отца. Она любила просыпаться рано, второе прозвище, которым ее наградил Валду с детства, было: «Чертик проснулся!»

«А папочка в самом деле поехал на работу», – удовлетворенно отметила она, глядя, как отец заходит в офис.

Мотороллер издал короткое рычание и, развернувшись у магазина «Кактусы», помчался к реке.

Кровь

В туалете взорвалась лампочка, когда Хелин зажигала свет. Она сегодня проспала отъезд своих «жаворонков» – мужа и дочери, вдобавок домработница взяла выходной... Хелин, ворча, натянула перчатки, чтобы убрать осколки, но забыла о ногах в открытых слаксах и с размаху наступила на стекло, порезав большой палец.

– Боже... Черт! – проворковала Хелин, но ее никто не услышал.

Несколько минут она вытаскивала пинцетом стекло из раны, сидя в позе лотоса на кухонном диване. От туалета до кухни тянулась алая глянцевая дорожка, которую потом вымоет домработница...

Хелин сварила кофе, стараясь не наступать на палец, из которого продолжала капать кровь. На душе было какое-то забытое умиротворение, словно она только что спустилась с чердака, надышавшись озоном перед грозой... С самого детства она любила эти часы сладкого одиночества, когда в доме не было ни одной живой души.

Что касается боли, то с ней у Хелин были свои особыеотношения...

Боль возбуждала острое и сладкое чувство жизни, которое бурлило в ней, несмотря на внешнюю холодность. Да-да... Именно боль и вид крови напоминали, что она живет именно сейчас, в этот самый миг!.. А вот комфорт с чаепитиями у камина, кроме зевков, не вызывал ничего.

Может быть, поэтому Хелин редко опускалась до расспросов, где полночи был супруг и о чем с хитрым видом помалкивает дочь. Во взрослеющей девочке Хелин с немалой долей брезгливости узнавала себя, и о чем размышляет маленькая дряньДеспина, предпочитала не заморачиваться.

Хелин, морщась, пила горький кофе и вспоминала вчерашний разговор:

– Отойди от гаража, Деспина!.. Считаю до четырех...

– Почему до четырех, мам?... Я всего лишь хотела взять свой мотороллер.

– Не зли меня, слышишь?... Еще раз возьмешь мою машину...

– Я не беру ее больше...

– Я знаю, как ты не берешь, безалаберная дрянь!

– От дряни слышу... Я давно догадалась, что ты меня не любишь!.. – бросила Деспина и с ненавистью запустила в нее куском сыра, который ела.

Хелин поежилась... Ненависть дочери не вызывала почему-то в ее душе ответного драйва.

С болью было как-то легче...

Вендетта

Обтекаемый вишневый минивэн «Мерседес-V-280» проехал мимо и скрылся за поворотом. Дом на самом краю Тапы – за большим забором, с садом и бассейном. И сюрреалистичный пейзаж вокруг – конца мартовского природного беззакония... Улица Маринеску. Меня, как на край обрыва, тянуло туда.

– Пошли, Бобби!

– Р-ррр-гав?...

– Пошли, Бобби!.. Пошли со мной.

Кабысдох поднял ухо и потрусил следом... Выходной день подходил к своему логичному завершению, а я снова так и не отдохнула.

– Долой девичий стыд!.. Ты ведь хочешь вендетты?... – подначивала меня каждый день сумасшедшая, я уже поняла это, старуха.

А я думала совсем-совсем не о вендетте, честное сорокалетнее... Моя жизнь перевалила за Рубикон, я была одинока, жила в казарме с расшатанными полами, дверями и нервами и с сединой под медью поредевших волос, которые я все-таки покрасила самой дешевой краской.

Вчера я видела дочку Валду Рейтеля. Она заходила в магазин и выбирала цветы.

– А вы русская?... – спросила она, разглядывая меня во все глаза.

– А разве не видно? – пожала плечами я.

– Какой у вас потертый бархат на платье... Можно мне вон тот траурный венок, – попросила она ритуальное изделие из сухоцветов и, как ни странно, купила его.

– Сейчас девчонки увлекаются готикой, – проворчала пани Остальская, когда дочка Рейтеля ушла. – А может, она сатанистка, а что?...

Я не стала спорить, подумав: девочка как девочка. Ничего особенного, за исключением того, что она дочь Валду Рейтеля.

Серый и очень грязный кабысдох сидел на дороге и ждал меня. Терпению этого пса могла бы позавидовать любая золотошвейка... Увидев, что я подхожу, он вскочил и радостно попросил есть.

– Пошли, Бобби!

– Р-ррр-гав?...

– Пошли, Бобби! Пошли...

А назавтра...

Респектабельная радиостанция на улице Титсу. Я всего лишь проходила мимо и прочла объявление: «Требуется делопроизводитель».

По тротуару навстречу мне бежал бесшерстный сфинкс пани Остальской. Кот узнал меня и побежал следом, и мы вместе вошли в магазин «Кактусы», сначала он, за ним – я. Схватив сфинкса за шкирку, старая пани ехидно поинтересовалась:

– Ты видела?

– Что, Анна Рудольфовна? – Я высунулась из-за ширмы.

– Ему требуется делопроизводитель!

– Кому? – Я слушала вполуха, потому что застегивала мелкие пуговицы на бюсте.

– Рейтелю!

– А при чем здесь я?...

– Иди туда, устраивайся, – упрямо мотнула головой старуха.

– За каким чертом?... – шепотом спросила я, одевшись в бархатное платье.

– Вендетта! – сквозь зубы прошипела эта старая ведьма... Господи боже мой!

И что вы думаете, я пошла... Но сперва завернула в пуб, чтобы выпить пива – для храбрости.

– Еще? – Надо мной возвышался бармен с волосами, торчащими из мясистых ноздрей. В пубе было людно, несмотря на позднее утро.

Не торопясь, я расплатилась, вышла на улицу и огляделась.

Было двадцать третье марта, и по брусчатке улицы Пик мчался теплый ветер. «Тише, мыши, – кот на крыше, а котята еще выше!» – пел мне Илья с облака, я подняла голову и, не опуская ее, свернула на улицу Титсу, чуть не налетев на столб. Мимо, обогнув меня по касательной, пробежал какой-то бродячий мужчина – за ним мчалась его развевающаяся борода...

– Эй! – узнала я его и позвала: – Лева, стой! Это я...

Лев Сенобабин оглянулся и припустил еще сильнее... Похоже, он от кого-то убегал, сообразила я и, толкнув тяжелую дверь, вошла в офис радиостанции. На меня оторопело взглянул двухметровый охранник.

– Чего вылупился?... – тихо спросила я его и прошла мимо.