Помоги проекту - поделись книгой:
– Где? – поморщился Рейтель.
– На радиостанции, зовут Сашка...
Рейтель хмыкнул и, сделав характерный жест, встал.
– Я – не дурак! – вслед ему крикнул оскорбленный Кукулис. – Я три училища закончил!.. Сам выйду, сам выйду! – отстранился он от мускулистой руки официанта. – Сам!..
Сто крон из кармана упали на пол, Кукулис выскочил из ресторанных дверей и быстро пошел по улице Пик, громко брюзжа:
– Чертов холеный чурбан!..
И через минуту в зале наступила тишина... Только мухи жужжали под потолком. Всего лишь сорок три мухи с эстонской пропиской.
Аутентичности – нет
Над Тапой клочками плыл туман... Если бы можно было заглянуть из космоса в каждую из комнаток или пространств, в которых находились этой ночью в ту самую минуту все значительные герои романа, то возникла бы картина, абсолютно реальная и бестолковая...
На городском кладбище сидел и вздыхал бомж Сенобабин... Он знал, что его ищут, правда, не догадывался – зачем и почему (это так скучно), и поэтому – скрывался. За ним как привязанный ходил серый грязный кабысдох... В зубах у кабысдоха была...
А Сенобабин кругами пошел к могиле Ильи Котова и, вытащив из кармана бутылку оранжада, открыл ее зубами и выпил почти всю... Затем, покосившись на немытую луну, рыгнул и пошел устраиваться на ночлег в самый уютный кладбищенский склеп.
Склеп
В подъезд, где жил Растаман, забежала Колпастикова, а вместе с нею серый грязный кабысдох... В зубах у кабысдоха был
– Люда-а-ааа?... – шепотом спросил Растаман.
– Люда... Люда... – не стала отпираться Колпастикова. – Кобель чертов!.. А ну-ка, как меня зовут?... Ась?... Жду – три секунды!!!
– Гражина!.. – испуганно прокричал Растаман.
В комнате стало тихо и запахло угрозой...
Но все обошлось, хотя с Риммой Колпастиковой шутки были плохи!
Улица Маринеску. Дом на самом краю Тапы – за большим забором, с садом и бассейном. И сюрреалистичный пейзаж вокруг – середины эстонского мая... Блестящий обтекаемый вишневый минивэн «Мерседес-V-280» стоял у входа в дом, рядом сидел серый грязный кабысдох –
Тишина не омрачалась никакими звуками минут пять или семь...
– Бобби!!! Бобби!!! О, Бобби!!! Бобббббиииии...
И вот напуганный кабысдох уже мчится прочь, не забыв, а крепко держа в зубах
В пубе «Магнетик» на улице Пик остался всего один посетитель. За окнами – дремучая по непролазности ночь. В Тапе такие ночи бывают сплошь и рядом, рядом и сплошь.
Бармен Йон Римашевский раздумывал часа три, потом все-таки подошел и спросил:
– Будешь еще заказывать?... Так будешь или – нет, а?...
Бармен Римашевский повернул за плечо сидящего к нему спиной человека.
Этой ночью к Тапе на скорости тридцать девять километров в час приближался ветхий «Мерседес-144» цвета спелых помидоров агента Шиппа. Не красавца и т. д. Ведь для настоящего агента красота – абсолютно лишняя составляющая его внешности.
– Мне надоело их кормить, Мозес!.. Слышишь?! – громко посетовала на судьбу одна молодая дама, законная супруга того, кто удерживал Хаверя и Лихуту в своем погребе как пленников.
Следователь Тайво Рунно величаво спал под одеялом из гагачьего пуха в своем доме за тремя железными дверями и одной деревянной дверкой... Толстая шея Тайво Рунно вылезла из воротничка его пижамы на полпальца... Ему снилась массажистка, к сожалению, уже абсолютно покойная... Некая Мона Грапс.
«Убита массажистка, на нее наехала машина, – бубнил и во сне следователь Рунно, стоя навытяжку перед грозным комиссаром Шинном. – По показаниям случайного свидетеля, наезд на Моночку произошел намеренно...»
«То есть?...» – перебил комиссар.
«Не случайный был наезд, – следователь вздохнул во сне. – А стопроцентное убийство».
«Кому нужна массажистка?... Эстонка, тридцати восьми лет, разведена, на иждивении тринадцатилетняя дочь, – проворчал комиссар, глядя на следователя с чрезвычайным раздражением. – Вот у бывшего военнослужащего Котова И. С., которого сбили в прошлом году, – наверняка были враги. Ведь были?...»
«А те – пятеро рабочих-строителей?... – эхом переспросил Тайво Рунно комиссара. – Их тоже сбили».
«Они все – не титульной национальности, – быстро произнес комиссар. – Ну и что, предпринятые следственные действия к чему-нибудь привели?»
«По поводу Грапс? – уточнил следователь Рунно. – Или по поводу Котова?...»
«Обоих», – кратко поторопил его комиссар.
«Ее сбила ночью машина – на пешеходном тротуаре... И его тоже! Она шла из гостей, это случайно видел хозяин собаки, который вывел ее погулять... А Котов шел с работы!»
«Какая машина?»
«Иномарка, старая, светлая. – Следователь во сне привстал. – Похожая иномарка фигурировала в наезде на некоего бомжа Сенобабина, который отделался ушибами и остался жив. К большому сожалению, допросить оного удалось всего один раз...»
«Почему?... Елки-палки! То есть – кильки-шпроты?...»
«Он бомж, – развел руками следователь, – кочует и гуляет... А Мона Грапс делала потрясающий массаж!.. Потрясающий!»
«Потрясающий?... А вы уверены?!»
Рунно кивнул.
Служители Фемиды во сне посмотрели друг на друга и продолжали разговор по поводу сбитой массажистки еще с полчаса... Но и к концу сна никакой ясности так и не наступило.
«Случайность?...» – задумчиво спросил комиссар, растворяясь в дымке сна следователя... Рунно на всякий случай промолчал.
Утро наступало, а ночь отступала.
Аккуратный домик за забором лодочной станции скрипел и стонал от ветра. На ветру качался и хлопал парус над одним из катеров... Серый грязный кабысдох сидел на пороге и водил грустными глазами.
Неподалеку от него валялся замусоленный сверток, на который кабысдох изредка косился... Ночь почти закончилась. Никто так и не понял, не догадался и даже ухом не повел, хотя кабысдох всем пытался что-то показать, привлечь внимание к предмету в зубах, но люди не поняли... не поняли ни черта...
В комнатке, где дремал детектив Кукулис, а его искусственная рука почивала на полу, бегали мыши. Целая стайка поджарых и очень голодных мышей в темноте – на давно не мытом полу...Не найдя никакой поживы, они сели вокруг искусственной руки Кукулиса и устроили совещание с приглашением уличного кота... Кот выслушал про все их беды в этом голодном доме и начал мышей есть. Кукулис проснулся и кинулся на кота, но не поймал, а, споткнувшись о свою руку в темноте, упал, потом встал кое-как и со всего маху рухнул досыпать на старую перину, под слабый писк мышей из-под пола.
По тротуару улицы Пик шел бесшерстный сфинкс с усмешкой Моны Лизы в раскосых и изумрудных кошачьих глазах... Он всю ночь гулял, пугая обыкновенных котов своей нестандартной шкурой. Коты сходили с ума и вопили, увидев сфинкса на крышах Тапы в эту ночь. Коты практически кидались с крыш, глядя на бесшерстного, невозмутимого и очень наглого сфинкса...
Итак, ночь закончилась, и не все герои показались нам. Спали, в общем-то, там, где сразил их сон...
Ну и как все закончится, на ваш взгляд?... Месть, которую вынашивает, как сломанную руку, Сандрин...
Свершится?... И она прикончит Валду Рейтеля?
А рука фельдъегеря Орлова?...
Отыщется, как считаете?...
А полковник Хаверь с вором Лихутой – возникнут из небытия с чемоданом тех самых украденных картин, из числа пропавших шедевров мирового искусства, которые Лихута провез в Эстонию контрабандой, прицепив к днищу частной яхты?... Ведь один лишь Хэнк Арнольдович Лихута знает местоположение тайника, куда собственноручно складывал то, что «плохо лежало» в мировых центрах культуры Старого и Нового Света.
Возможности и случайные совпадения переплетутся, и произойдет нечто такое, чего никто не ожидал, да?... Ну и мысли у вас... Хотя ничего особенного, на мой взгляд, произойти не может – в маленьком-то городке в самом центре Эстонии.
Бог с вами!.. Тут же – сонное царство.
Утро
Казарма. Комната Риммы Колпастиковой.
Римма протерла глаза и с хрустом зевнула – с кровати на нее одним глазом смотрел заспанный Растаман и щурился... Потом широко улыбнулся, показав два ряда отличных зубов.
– Пойдем, потрясем кого-нибудь? – вскочил и предложил он голосом черта, глаза его сверкнули, как угли в адском костре, и тут же погасли.
– А кого, – зевнула во все горло Колпастикова, – трясти сегодня будем?...
– С кого денег можно стрясти, – удивился Растаман и помчался в туалет, перепрыгнув через три стоявших рядышком стула.
Когда они пили чай, как обычная семейная пара, мимо их окна прошел Кукулис. Колпастикова и Растаман понимающе переглянулись, они не догадывались, что Кукулис шел жениться... Неприкаянность Кукулиса в это утро выглядела особенно зримо, он даже походил на обычного забитого и доброго человека... Но это был оптический обман.
Кукулис, не видя их, свернул в переулок и пошел дальше.
На пеньке, на солнечной стороне за вековым деревом неподалеку от кладбища, сидел его знакомый – бывший прапорщик Лев Сенобабин. Постаревший, подурневший и заметно печальный. Он только что проснулся и вышел из склепа...
Кукулис, у которого в карманах гулял ветер, даже не взглянул в сторону Сенобабина, а тот, вдруг проявив абсолютно неприсущую ему деликатность, не стал его окликать.
Мимо пробежал серый грязный кабысдох с опущенной к земле мордой, словно пес что-то искал и не мог найти, и Лев Сенобабин, недолго думая, взял камень и кинул в собаку. Кукулис обернулся и, улыбнувшись каким-то своим мыслям, пошел дальше. Его искусственная рука издавала громкое жужжание...
– Я ж – мужчина... Самец, – вдруг вспомнил он, дважды повторив эту аксиому, и свернул на улицу Титсу. О шантаже он в то утро не думал, его голову заполнили совсем другие мысли.
Кукулис даже не заметил, что, пробежав улицу Титсу от начала и до конца, забыл остановиться у нужного дома, а когда вспомнил – был за три улицы от радиостанции, на которую, собственно, направлялся.
А мимо кладбища, практически по его следам, в эту минуту как раз шла Сандрин.
– Лев, – узнала она Сенобабина и позвала: – Лева!.. Стой!!! Ты куда?...
Сенобабин обернулся, сердито махнул рукой и спрятался в зарослях. Похоже, он от кого-то скрывается, поняла Сандрин и прибавила шагу. В офисе радиостанции на нее, улыбаясь, взглянул двухметровый охранник, когда она переступила порог и попросила ключи от приемной.
Сумасшедшая старуха
Христианину не должно проклинать ни себя, ни других.
Мое окно по случаю теплой погоды было открыто, и в него залетали звуки чьих-то шагов и запахи... Пели птички, кричал чей-то требовательный ребенок, жалуясь на мокрую пеленку, а я, сидя на кровати, сходила с ума...
Если б было на свете место, где меня ждут, я уехала б туда – прямо сегодня, не задумываясь. Но старые связи оборвались, родные люди все уже были к тому дню на небесах, и уезжать казалось много страшней, чем оставаться в этой казарме, наполненной потерявшимися в жизни людьми и привидениями из прошлого.
– Ох, она так несчастна... Бедность ее ужасна... Муж ее умер! – причитал кто-то под окном, и я закрыла его.
Мое розовое кимоно с белыми цветами, которое так любил Илья, висело на стуле. Его рукава свесились и звали к себе...
Я потрепала кимоно за рукав... Где ж его носить, для кого – скажите на милость?
Я снова встала, оглядев синие стены, крашенные масляной краской еще лет двадцать назад. Эстонская Ассоциация Любителей Поспать оштрафовала бы меня, если бы хоть один ее представитель увидел, как быстро я одеваюсь на работу, чтобы убежать из казармы в другую жизнь.
Я вышла, кивнув Колпастиковой и ее негру у дверей общежития, и свернула к кладбищу. Знакомый мужа Лев Сенобабин сделал вид, что не узнает меня, но это меня ничуть не тронуло. Я, перепрыгнув через лужу, припустила еще быстрей.
– У меня все будет хорошо!.. – шла и повторяла я. Цвела черемуха...
Когда я зашла в офис, на меня взглянул одетый с иголочки кадровик.
– Привет, Сандрин, – сказал он, руки его заметно тряслись. Я приветливо поздоровалась, уже зная о том, что кадровик неизлечимо болен алкоголизмом.
Сев на свое место, я включила компьютер и стала разбирать почту.
Ко мне приближалась большая мзда – во-первых, старуха Остальская, а во-вторых и в-третьих, Кукулис и Рейтель. Но я еще не знала об этом...
Так вот, семенящая старушка юркнула на улицу Титсу, она искала своего кота и шла, оглядываясь по сторонам. Это была пани Остальская.
Поделиться книгой: