Помоги проекту - поделись книгой:
Ввод российских войск на территорию Чечни Дума отметила обращением к правительству Москвы (от 12.12.94) с просьбой “оказать содействие организованному волеизъявлению граждан в связи с ситуацией в Чеченской Республике в рамках встречи депутатов с избирателями”. К этому было прибавлено специальное заявление-протест, в котором продвижение российских войск по российской земле было расценено как “военные действия против чеченского народа, являющегося составной частью народа России”, “сворачивание демократических процессов по всей России, как начало перехода к авторитарному методу управления страной”. То есть, Дума легко поддалась “демократической” истерии, в отсутствии информации объединилась с самыми одиозными политиками радикал-либерального лагеря. Конечно же, как возбудились, так и успокоились — как только получили инструкции от начальства.
Занятна также история с созданием Контрольно-счетной палаты при Думе. Несколько месяцев велась переписка между председателем Думы и Лужковым по поводу предоставления помещения. Лужков выделил вместо 500 кв. м. всего три комнаты площадью 75 кв. м. — работайте ребята, только мне не мешайте! На этот счет Дума могла принимать любые решения. Реальным и единственным хозяином оставался Лужков, без всякого там разделения властей. Три комнаты — и баста!
За первый год работы Мосгордума приняла всего около 20 законов. Эффективность ее работы можно сравнить с эффективностью работы лишь одной комиссии Моссовета — не более. К тому же большинство законопроектов готовила не сама Дума, а ведомства исполнительной власти. По многим другим параметрам сравнение с работы Гордумы с работой Моссовета дает коэффициент 1 к 10, а то и 1 к 100 (даже при пересчете на одну депутатскую душу).
Зато на исходе 1995 года Мосгордума, опираясь на противозаконный указ Ельцина, приняла решение о продлении своих полномочий на два года дополнительно. Избранная неправым путем, она продолжила свое неправое существование. В ответ группа москвичей (представители "Центристского блока", "Союза обманутых вкладчиков" и т. д.) подала в суд на «самоуправляемых» депутатов с просьбой признать продление полномочий недействительным. Мосгорсуд, провозившись с этим делом (в порядке общепринятого в ельцинской России саботажа) до 24 июня 1997 г., вынес решение: жалобу удовлетворить. Но решение даже не опубликовали, зная, что оно будет отменено. И действительно, поданная (без решения самой Гордумы на сей счет) кассационная жалоба, была моментально удовлетворена. Верховный Суд взял сторону бюрократии, что чуть было не привело к потасовке в зале этого и без того малоуважаемого суда. Возмущенные общественники были урезонены с помощью милиции, внушившей уважение к силе, но не к судейскому крючкотворству, что и рядом с законом не лежало.
Наиболее заметным явлением в деятельности Гордумы первых лет ее существования стало принятие Устава столицы. При обсуждении была использована такая тактика. На заседания приглашались представители только тех общественных объединений, которые не собирались спорить с разработчиками документа. В итоге был принят Устав, изначально и непоправимо порочный. Потом его пришлось править уже при новой российской власти и по велению Конституционного суда, который много лет никак не мог собраться с силами и проследить повальное нарушение Основного закона РФ в местном законодательстве.
Даже при беглом взгляде на этот московский Устав понятно, что в нем нет даже тени какой-то концепции. Он оказался составлен из нескольких слабо связанных между собой блоков, переписанных из прочих действующих документов, что для маломальского приличия блоки пришлось склеить “глубокомысленными” положениями, не несущими никакой смысловой нагрузки. Но главное — в Уставе отсутствовало понятие о гражданине города Москвы, о коренном москвиче, позабыты близи обязанности администрации и депутатов перед жителями города.
Логичным после этого стало и отсутствие понятия об объединениях граждан и их участии в управлении городом. Установленную Уставом систему самоуправления не только нельзя было считать эффективной, но невозможно было представить себе осуществимой. Потому что дурь бумажную должна была заменять дурь и своеволие московского чиновника. А граждане со своими проблемами должны были поодиночке пробираться в кабинет этого чиновника, готовя то слезливые мольбы, то мзду.
Вот что было в Уставе, так это желание авторов закрепить сложившуюся в октябре-декабре 1993 г. номенклатурную систему власти. Всевластие мэра в этой системе оборачивалось признанием произвола его помощников и разного рода “политкомиссаров”. В такой системе любые представительные органы — всего лишь ширма, а граждане — объект бюрократического манипулирования.
Помимо Устава, все прочие акты Мосгордумы — все как с одной колодки. Мастерят их годами не на заказ избирателя, а на заказ столичной номенклатуры.
Завершив три года своего бесславного существования Мосгордума приняла Закон “О правительстве Москвы” (“Правда” 29.01.97). Как работало правительство до этого момента непонятно. Скорее всего так, как и после него. Зато в этом документе возникли замечательные детали, заказанные мэрией, конечно же, не для украшения документа.
Например, премьером правительства столицы может быть мэр, вице-мэр или “иное лицо”. (Вероятно “иное лицо” планировалось уже где-то на подходе.) В первых двух случаях назначение происходит без Мосгордумы, в последнем — с ее утверждением. Впрочем, за утверждением, ясное дело, не заржавело бы — утвердили бы как миленькие! Тем более, что мэр может обойтись без утверждение, навесив на своего протеже приставку “и.о.” — как это сделал Ельцин с Ильюшенко, исполнявшим обязанности Генпрокурора, пока него не посадили под следствие за взятки.
Номенклатурное творчество всегда пересыпано всякого рода извращениями. Документ о правительстве тоже не обошелся без этого. Этому самому правительству предлагалось самому за собой организовать контроль по части расходования бюджетных средств города. Кроме того, правительство “организует контроль за эффективным расходованием средств из бюджета города Москвы, из внебюджетных и валютного фондов”. А Думе просто вменялось в обязанность утверждать бюджет, разработанный правительством и представленный мэром. Самостоятельно готовить бюджетные предложения — не моги!
Члены правительства, как сказано в законе, несут ответственность перед правительством за выполнение постановлений правительства. Перед кем же еще, если снять с должности может только мэр! Мосдуме оставлено только право принять постановление о выражении недоверия правительству или члену правительства, да и то “в порядке, установленном законом города Москвы”. Постановили — и будьте довольны, мэр принял ваше мнение к сведению… Если же Дума заметит что-то дурное в постановлениях правительства, то все, что ей позволено — обратиться к правительству со своими предложениями, которые будут рассмотрены в месячный срок, а о результатах (понятно каких) депутатам сообщат.
Точки над “и” ставит положение московского закона, согласно которому “постановления Правительства… обязательны для исполнения… всеми физическими и юридическими лицами на территории города”, а значит и для самой Думы, и для отдельно взятых депутатов.
Для чего принималась вся эта дребедень депутатами — жалкими ошметками последнего акта номенклатурного мятежа, завершившегося в 1993? Да чтобы в 1997 году переизбираться, надо было обеспечить наследство в виде наручников, которые должны были быть “законными”!
А до этого депутаты пытались спастись с тонущего корабля Мосдумы, участвуя в выборах всюду, где только возможно, или прошмыгнуть в исполнительную власть. В последнем случае “демократы” продолжали традицию своих предшественников — “демократов” из Моссовета. Только в сравнении с Моссоветом в Думе некому было устыдить изменников, предавших своих избирателей. Да избиратели и не помнили о них. А те не напоминали.
Причины отказа замечать и понимать интересы избирателей объясняются просто — сделка купли-продажи между депутатами и московскими властями состоялась еще в 1993 году. Первые платят такого рода “конституциями”, вторые придумывают акции поощрения.
Например, в рамках программы американской помощи развитию демократии вся городская Дума в два приема посетила США. Только два депутата отказались от поездки по этическим соображениям (ВМ, 07.07.94). Другое поощрение от Лужкова — создание муниципального предприятия общественного питания “Петровка” при Мосгордуме для обеспечения питания депутатов и их сотрудников (ВМ, 22.11.94).
Мосгордуме было позволено заниматься всем, чем угодно, лишь бы не мешать мэрии и мэру обстряпывать свои делишки. И вот вместо работы в Думе организуется эдакий постоянно действующий форум самозванных экстрасенсов, ясновидцев, йогов и проч. (“Новая газета”, 24.06.96). Помнится, Моссовет средства массовой информации прокляли за всего лишь одну встречу с народными целителями. Но тогда целители не лезли в политику и имели медицинские дипломы. Теперь же не понятые коммунистами душеведы-диссиденты решили поработать на победу Ельцина в президентских выборах 1996 года. Чем бы мэрское дитя не тешилось, лишь бы не взрослело!
Выборы в мэрскую Думу-97 стали верхом лицемерия и позора. Они проявили как полную организационную несостоятельность московской номенклатуры, так и полную ее безнравственность.
Во-первых, Лужков, как ни старался представить себя всесильным манипулятором, направляющим общественное мнение куда ему заблагорассудится, полностью провалил дело, пойдя на очередной сговор с “демократами”, чтобы вконец не опростоволоситься. Кандидаты “объединенных демократов” и лужковские списки совпадали почти наполовину. Лужков смог “задвинуть” объединившихся “яблочников”, “гайдаровцев” и “эндээровцев” всего по 3–4 округам, куда ухнули колоссальные средства. В остальных округах с “демократами” бодались предприниматели средней руки. И зря. Результаты выборов надо было знать уже до начала кампании. Никаких случайных людей в Мосгордуме мэрия не собиралась допускать.
Во-вторых, в мэрии схлестнулись три клана, ставящие на разных кандидатов: “левый”, кучковавшийся вокруг “красного” вице-мэра В.Шанцева, “демковский — 1” — оставленный Лужкову в наследство В.Шахновским, спешно ретировавшимся с должности управделами мэрии в “Менатеп”, и “демковский — 2”, делавший ставку на председателя Мосгордумы Платонова (“мэрскую обезьянку”). Грызли эти кланы друг друга отчаянно, но вся конкуренция сводилась к тому, чтобы как можно гибче склониться перед Лужковым.
В-третьих, выборы были фальсифицированы повсеместно. Утром и в течение всего дня избирательные комиссии изнывали от безлюдья — за час приходили единицы. На большинстве участков к 18 часам появилось не более 6-10 процентов избирателей, а к 10 вечера их, якобы, оказалось даже больше 31 процента. Невозможно представить, чтобы в вечернее время, когда на улицах города никого не было, толпы страждущих неведомо каким образом оказались на избирательных участках.
Счетных фантастов подвела погода. Никто не предполагал, что в день голосования резко понизится температура воздуха. И это спутало все карты. Вопреки логике улицы были как никогда безлюдны, а результаты голосования как никогда оптимистичны.
И такие выкрутасы с выборам в Москве повторялись каждый раз, когда приходило время затеваться с этой совсем уж профанированной процедурой. Да и бесполезной для москвичей.
Для того, чтобы убедиться в этой бесполезности, достаточно задать вопрос: можно ли полагаться на достоверность списков избирателей, если их составляет чиновник, находящийся в услужении вышестоящего всевластного чиновника? Не будем лукавить. На вопрос: сколько будет дважды два, ответ по чиновным инстанциям всегда прошелестит одно и тот же — “сколько прикажете!”.
Объективно московская власть была заинтересована в том, чтобы существовал “список Чичикова”. И так как эту власть некому проверить (ее уже более 10 лет никто не ревизовал и не проверял ее деятельность), нет никаких гарантий, что такого списка не существует. По нашим оценкам на каждый округ в самом скромном варианте этот список содержал около 10 тыс. фальшивок. Располагая ими, можно идти на какие угодно всеобщие и “демократические” выборы. Победа обеспечена “на все сто”. И даже больше.
Внедрять указанный список в отчетные документы (фальшивые бюллетени нет смысла изготавливать) было предписано созданным чиновниками 3139 участковым комиссиям, которые по закону должны были быть составлены органами местного самоуправления. А таковых в Москве не было с 1993 года. По этой причине абсолютно проходные кандидаты на этих выборах, типа бывшего председателя Моссовета Н.Гончара, провалились с разгромным счетом, который не мог совпадать со здравым смыслом.
Если рассмотреть официальные итоги выборов в Городскую думу 1997 года, получается следующая картина. Кандидаты, победившие на выборах, в совокупности получили 633,38 тыс. голосов. Абсолютный уровень представительности, таким образом, составляет 9,28 %, относительный — 29,8 %. Налицо дальнейшее падение электоральной базы, которая в 1993 году составляла 11,4 %. Если же наши предположения о фальсификации соответствуют действительности, то в избирательном зазеркалье имелось от 290 до 450 тыс. резервных бюллетеней, (от 8 до 12 тыс. в расчете на каждый округ), используя которые, можно без особых хлопот изменить результаты голосований практически везде.
Впрочем, даже при стопроцентном контроле за результатами выборов проявилась исключительная ограниченность московской номенклатуры. Лужков, владеющий всеми рычагами давления на массовое сознание, не смог организовать элементарную кампанию подготовки к выборам. Опрос, проведенный среди москвичей за несколько дней до официального старта избирательной кампании, показал, что 90 % из них не знает о существовании в Москве такого органа власти как Городская Дума. Официальные агитки появились в транспорте и на транспарантах лишь после того, как большинство кандидатов в депутаты уже собрали свои подписи, проведя, таким образом, агитацию за мэрию.
Лужковские агитки гласили: “Московская городская Дума — серьезнейший законодательный орган, стоящий на страже социальных интересов москвичей, и горожане уже поняли, что депутат в Москве является значимой фигурой, влияющей на жизнь города. Юрий Лужков”. Доказывать, что эта агитка — типичное вранье, не нужно. Об этом говорят тщедушные цифры явки избирателей к урнам в день голосования, а также вся предшествующая деятельность Лужкова и его соратников. Ведь именно Лужков сократил численность народных представителей до неимоверно малой величины.
Какие же аргументы послужили основанием для того, чтобы после событий 1993 года был резко сокращен количественный состав представительных органов?
В Москве один депутат городского собрания приходится теперь на 195 тыс. избирателей вместо 15,5 тыс., как это было в 1990 году. Увеличение мажоритарного округа более чем в 10 раз разве не означает, что предпринятые изменения, с одной стороны, сделали собрание из 35 членов совершенно управляемым, а с другой — гарантировали, что избранными могут быть только те, кто угоден городской бюрократии или невероятно богат?
Во всяком случае так называемому “среднему классу” москвичей мест в Городской Думе не видать, как своих ушей. Им туда не пробиться, пока страна не проскочит этап прощания со своим либерально-радикальным прошлым, не расстанется с политиками, порожденными этой формой коллективной шизофрении, и не перейдет к строительству национальной формы демократии, чуткой к интересам гражданина.
В национальной демократии не будет той фальши, которую мы видим сегодня на каждом шагу, не будет заискивания элиты перед охлосом, не будет своеволия олигархии и до предела обнаглевшей бюрократии.
Записки придворного холопа
Профессия порой накладывает на человека такой отпечаток, оттереться от которого уже не представляется возможным. Будет человек строить суровое лицо и говорить, что он сейчас всю правду-матку вывалит, а наружу выйдет дохлый писк лизоблюда, и ничего с этим не поделать.
В начале 1997 г. на прилавках книжных магазинов Москвы поступила пухлая книженция, написанная главным редактором газеты “Тверская-13” А.М.Полятыкиным (в кулуарах именуемым как “полутыкин”). Газета мэрская от рождения, потому ожидать от ее главы больших откровений трудно. И все-таки откровения для любопытного читателя найдутся. Ведь лизоблюды всегда что-нибудь выбалтывают, стремясь угодить своим хозяевам.
Например: “…такие личности, как Юрий Лужков, не нуждаются в улучшении — они хороши таковы, каковы есть, и при улучшении теряют характер, колорит и своеобразие, становятся похожими на всех прочих, а это уже неинтересно”.
“Это из какой оперы?”, - спросит читатель. Ответим: “Это из арии “Записки лакея””. Смотрите в книгу — далее следует множество однообразных страниц о том, как с барином этот лакей чаек попивал, как с придыханием говорил с ним по телефону, как смущенно ждал барина у туалета, как хихикал над барскими скабрезностями, как разглядывал название фирмы, которая выпустила джинсы, обтягивающие задницу барина. Только лакей может вести такие речи: “Ваши познания обширны, а логика мышления и умение убеждать поражают. Я уже не говорю об умении добиваться поставленной цели”.
О литературных художествах во славу Лужкова говорит само название книги “Тореро в кресле мэра”. Настолько колченогое название, что оно прямо прилипает к страницам. Все органично — и содержание, и оформление (златая цепь “на дубе том” — для обложки), и наименование. Тореро? Где же это быки, что бросаются на него? Чубайс, что ли (“великий обманщик русского народа”)? Или Моссовет (“враждебный зал депутатов”)? Ни то, ни другое с быком как-то не ассоциируется. Нет, как не было, никакой арены, где Лужкова кто-то пытается забодать, а он выписывает ногами вензеля и трясет тряпкой перед носом разъяренного противника.
Литература холопьего производства такова, что в ней можно встретить такое образное описание успеха барина: Лужков, мол, бросился в бурную реку и выплыл (то есть, на что-то там решился и что-то там преодолел). И тут вспоминается, что реки на самом деле не было, была прорубь. В проруби болталось нечто — то ли тореадор с быком, то ли мэр с лакеем, то ли еще что… На фотографиях, в свое время с любовью напечатанных московскими газетами, в проруби болтались жирные телеса Лужкова и Гаврюшки Попова. Они выплыли, утопив надежды и достоинство миллионов людей.
Полятыкин выдал мечту Лужкова, опубликовавшего накануне выборов мэра 1996 года свою книгу с душещипательным названием “Мы дети твои, Москва”. Выдал, поскольку целыми кусками повторил ее в своем опусе, предварив эти куски рассуждением о том, что “каждому хочется в глазах других людей выглядеть лучше, чем мы есть на самом деле, а крупной личности перед лицом истории — и подавно”. То есть, тот Лужков, которого вы видите, которого вы воспринимаете из его прямой речи — не тот, что есть на самом деле. Реальный Лужков своей книги не писал и жил совсем не так, как написано в этой книге. Полятыкин подтверждает это, прямо свидетельствуя о том, что именно он создавал книгу по мотивам бесед с Лужковым под магнитофон. И врали они вдвоем наперебой. Да проговаривались.
Липовый Лужков у Полятыкина талантлив и неординарен, обладает природным умом и смекалкой, моментальной реакцией и способностью ориентироваться в любой обстановке, это надежный, прочный, головастый мужик — смелый, решительный, упрямый и честолюбивый, мыслит трезво, почти безошибочно. Откуда все это взялось? Полятыкин приоткрывает завесу тайны — большевики, мол, долго корчевали все лучшее в нашем народе, да так, что это лучшее осталось только в среде творческой интеллигенции. То есть, сделаем вывод, Лужков — воплощение черт той самой творческой интеллигенции, затащившей Россию на Голгофу сначала в начале века, а потом и на исходе века. Понятно…
Мы согласимся с этим, но не согласимся с той фантастической картинкой, которую начинает рисовать придворный борзописец, увещевая: “…отвлекитесь хоть на короткое время от конкретного и подумайте об абстрактном. Это развивает фантазию и оттачивает мысли, дает возможность не оставаться всю жизнь на кухне. Тогда вы окажетесь ближе к жизни, поскольку жизнь богаче и разнообразнее самой смелой фантазии”.
Полятыкин неуклюже выдал с головой лживость образа своего героя, а значит обнажил его истинный образ. Говоря “здесь все правда”, он как бы подсказал читателю: “Здесь полно лжи”. И внимательный читатель обязательно заметит абсолютно идентичные слова, которые вкладываются в уста Лужкова сначала в 1995 году (с. 29–30), а потом в 1991 году (с. 123–124). Парадоксально, но повторенные дважды слова посвящены способам борьбы с коррупцией, один из которых — “чиновнику надо много платить”. Не сажать за решетку, не сечь посреди базарной площади за взятки, а платить побольше!
Ложь в деталях — просто от непрофессионализма автора, который он не выдавил из себя даже за полтора десятка бет работы в журналистике. Профессионал скрыл бы или закамуфлировал бы свое неблаговидное поведение. Этот — не скрывает.
А вот большая ложь — от убеждений, которые исключительно лакейские: мол, хозяин всегда прав — и когда говорит о профессионализме старых кадров, и когда клянет прежнюю систему. Вслед за Лужковым, Полятыкин принимает такой же хамелеонский образ мышления: и за “Выбор России” голосует (1993), и тут же говорит о “демократической фанаберии” своих любимцев, потом голосует за “Наш дом…” и сообщает, что не верит Черномырдину. А вот пассаж про самого Лужкова: “…он необычайно доверчив и дурят его и ловят на этом, но он упрям и ничему такому не верит”. И “дурят”, и “не верит” — так бывает только при съехавших набок мозгах. Вопрос только, у кого они съехали больше — у Лужкова или у Полятыкина?
Если мы читаем в книге гневные строки о том, что их автор “в комиздания” наниматься не пойдет и “служить самозванцам и ворам” не станет (строки 1991 года), то можно уверенно сказать, что служил таковым до перестройки и продолжил служить таковым в эпоху “демократии”. Просто по особенности характера не заметил этого, и решил, что стал приличным человеком.
Вероятно свое отношение к “демократам” Полятыкин переносит и на Лужкова, который их всячески поддерживал с того момента, как начал заниматься созданием кооперативов. Полятыкин выводит своего героя в другом амплуа. Лужков рассказывает о своей беседе с Гайдаром: “Или ты, говорю ему, идиот, или просто негодяй. На идиота вроде не похож, значит второе. Если судить по действиям в отношении промышленности и предприятий. Еще немного — и наступит полный крах, хаос, неразбериха”. Так что же вы таились-то, Юрий Михайлович, столько лет! Добро пожаловать в оппозицию! Или Полятыкин снова наврал?
Скорее всего Полятыкин просто более откровенен, чем его патрон. Привык писать без напряжения мозгов и не стесняться дури, которая вылезает из-под коряво понатыканных по бумаге строчек. Он может презрительно вспоминать, что гэкачепист Янаев произошел из комсомольцев, и забывать, что напрямую из комсомола пришли в лужковскую команду Орджоникидзе, Затулин и многие другие. Ему лень проверить, выиграл ли его крестник Скоков избирательную кампанию. Ведь писал про этого человека, мог полюбопытствовать и тогда (1990), и когда готовил текст книги к публикации (в 1996). Лень проверить, был ли ельцинист Л.Шемаев депутатом. Проверил бы — не писал бы чепухи. Ведь ни тот, ни другой выборов не выиграли! Лень Полятыкину узнать, чем же кончился иск Лужкова в суд по поводу публикаций в “Литературной газете” разгромных материалов о хозяине Мосагропрома, будущем мэре. Лень разобраться и в том, с какими флагами и кто ходит на демонстрации. Ведь не было в Москве ни одного митинга где анархисты с черными флагами (чаще — с красно-черными) встретились бы с монархистами с черно-желто-белыми флагами (а не с черно-желтыми, как у Полятыкина).
Вот еще один пример двойного стандарта, происходящего от патологической лени. Угораздило автора в разделе по поводу Сахарова обвинить КПСС в том, что она провозглашала: наций нет, а есть “новая общность — советский народ”. Так против этого Сахаров никогда не выступал, для него наций тоже никогда не было! Для нашего писателя нации есть и лишь в таком ключе: “Самое страшное, что может быть “завтра”, — это призыв национал-коммунистов бить жидов и спасать Россию. А национализм попер сегодня изо всех щелей и страшнее зверя, по-моему, нет”. Тут же выдумки про какие-то погромы в Кашине и Алапаевске, о которых никто не слышал, а автор не имеет привычки уточнять разные непроверенные детали и ссылаться на источники.
Другой бы промолчал, а этот прямо говорит, что мысли его посещают только потому, что нет у него склероза, туберкулеза и сифилиса (с. 304). Вот уж полутыкнул, так полутыкнул! Вероятно, что-то с мозгом — разжижение или окаменение. Оттого и твердит: я здоров, здоров, здоров… Да уж не болен ли, в самом деле?
Просто чудовищный непрофессионализм с головой выдает в писаниях придворного журналиста московского мэра тот факт, что книга “Тореро…” и лужковская “Мы дети твои, Москва” содержат идентичные фрагменты. В “Тореро…” даже есть эпизод, когда автор просит Лужкова стать его соавтором (с.186). Якобы Лужков остался непреклонным. Но тогда зачем он списал у Полятыкина десятки страниц? Или это Полятыкин списал у Лужкова? В любом случае, вольно или невольно, они стали соавторами. Только первый все время пробалтывается, а второй обычно осторожничает с печатным словом — у него слова непечатные, которые переводят для публики такие холопы, как Полятыкин.
Вот истинная правда, которую Лужков старается умалчивать, надеясь на большое политическое будущее, а Полятыкин выкладывает для всеобщего обозрения. Правда состоит в том, что Ельцин и Лужков — политические братья, воплощения одной и той же болезни. Лужков точно понимает запросы своего политического сродственника и говорит: “Президент должен неуклонно проводить свою линию, не заигрывая с представительной властью — он ей ничего не должен, он избран всем народом”.
Здесь прорывается тайное желание ничем не ограниченной власти, которая по чисто феодальному правилу вольна казнить и миловать без всяких общеобязательных правил. Такая власть “никому ничего не должна”. И не только парламенту, но и народу. С народом тоже можно быть “неуклонным” до следующих выборов.
Лужков говорит: “Только Борис Николаевич при всех его недостатках, я подчеркиваю, может довести дело реформирования России до конца”. И эти слова надо напомнить любому, кто когда-то снова пойдет голосовать за Лужкова или попытается вспомнить его правление добрым словом. Надо понять, что политическое братство разрушителей России состоялось давно, и если что-то делал Ельцин, то Лужков его во всем поддерживал. Они оба доводили Россию “до конца”.
Лужков полностью поддержал все — от Беловежского сговора (“Беловежская пуща спасла Россию от гражданской войны”) до капитуляции в Чечне (“все Борис Николаевич сделал правильно”) через промежуточную стадию расстрела парламента.
К последнему отнесем интересный эпизод в полутыкинской книжке, где на председателя Краснопресненского райсовета А.Краснова пришли жаловаться к Лужкову ходоки непонятного происхождения. Жаловались на какое-то летучее подразделение и систему “стукачества”. Суть притеснений, в изложении Полятыкина, так и осталась необъявленной. Зато звонок Краснова в приемную Лужкова во время беседы с ходоками удостоился реплики Лужкова: “— Редкостная сволочь все-таки этот председатель! — подытожил разговор Юрий Михайлович. — Создал собственную службу безопасности, платит из районного бюджета 90 тысяч рублей, держит всех в страхе. Представляете, что такое в наше время небольшое, мобильное, тренированное и вооруженное подразделение? Да оно может нагнать страху не только на один район, но и на весь город! — зло, со сведенными губами, закончил Юрий Михайлович”.
Тогда ли Лужков замыслил создать собственные вооруженные силы в виде муниципальной милиции со своими броневиками? Может быть он сердился на то, что кому-то еще пришла в голову такая же мысль? Так или иначе, мы ничего не знаем про бесчинства отряда Александра Краснова, а безобразия лужковской гвардии видели хотя бы в том же 1993 году.
Другая истинная правда книжки Полятыкина состоит в том, что Горбачев для Лужкова всегда был злейшим врагом. Если бы Горбачеву повезло продолжить свои преобразования, как это удалось Дэн Сяопину в Китае, таким как Лужков пришлось бы туго. Не в первую, так во вторую волну посадок за коррупцию пришлось попасть. Увы, Горбачев оказался совсем другим человеком — человеком бесплодных слов и интриг. Он не нашел в себе сил всерьез встать против врагов России. И фактически предал ее.
Полятыкин свидетельствует: “…трудно представить чем закончился бы путь Лужкова в агропроме, если бы не грянули новые времена”. Точно, тюремной баланды Лужкову было не миновать.
Лужков языком Полятыкина говорит: “Я считаю Горбачева прямым виновником развала экономики, ее нынешнего состояния. Это по его вине — досоветовался — распался Союз и стремительно рассыпалось единое экономическое пространство”.
В этих словах — самая страшная тайна ельцинизма. Свою вину ельцинисты переложили именно на Горбачева, который что есть сил пытался не дать двум экстремистским флангам растерзать Россию. Оба фланга старались стереть Горби с лица земли. Просто чудо, что он так долго продержался у власти. Винить его можно только в одном, что он не стал вешать на площадях всю эту сволочь — торжественно и лицемерно вздымавшую над страной свои партбилеты или лицемерно объявившую себя демократами от рождения и попрятавшую те же партбилеты.
На этот счет книжка про “тореадуру” (раньше “помпадуры и помпадурши” высмеивались, теперь им вылизывают геморрой до мозолей) проболталась: “…коммунисты, если им так угодно сегодня называться, по-моему, вполне нормальные капиталисты, въехавшие во власть на прежних лозунгах, которым поверили наши доверчивые сограждане”.
Вся разница лишь в том, угодно или неугодно коммунистам называть себя коммунистами. В остальном — никаких различий!
Третья правда книги — что Лужкову Моссовет всегда стоял попрек горла. С самого начала, с первой сессии последнего Моссовета, когда Лужков единственный раз в жизни зависел от голосования людей, близких к пониманию того, что есть власть. Лужков навсегда сохранил в себе ощущение враждебности к этой массе людей, волей которых он мог быть лишен номенклатурных перспектив, которые сами могли задать ему непростой вопрос и не принять в ответ набора пустопорожних энергичных фраз. Свою враждебность Лужков запомнил как враждебность к нему со стороны депутатов. И мстил им всю оставшуюся жизнь.
Полятыкин стал орудием этой мести. По-лакейски приняв мнение хозяина за свое, он выставил Моссовету абсолютно бредовый счет за те грехи, которых сроду не существовало. Полятыкин налгал мелко, бессистемно, бесталанно. Поэтому нет нужды разбираться в этих нечистотах. Если собрать по книге все упоминания Моссовета и относящихся к нему фраз, можно обобщенно сказать, что все это — чушь собачья. Не было в Моссовете никакой комиссии “по гласности”, не было победы “демороссов” в райсоветах с преимуществом в 2/3, а в Моссовете 1/2 (все было наоборот), никогда не отчитывался Лужков перед депутатской сессией и т. п.
Одна лишь деталь подробнее. Полятыкин выдумал такую картинку с первой сессии — жидкий остывший чай в моссоветовском буфете, которого там сроду не было (буфет вообще был в Общественном центре МК и МГК КПСС, что стал потом парламентским центром на Цветном бульваре). Зато с чаем лужковского будуара, заваренным от таких же пакетов, промашки не дал — запомнил. Такая вот лакейская избирательность памяти.
В книге на вопрос Лужкова “Как тебе удалось так быстро переделать статью о власти, что там все переменилось?” автор отвечает: “Так я же профессионал”. Вот так откровенно! Такого рода холопий “профессионализм”, действительно, царит среди лужковской дворни.
Лужков и Полятыкин нашли друг друга не только в ненависти к Моссовету, Горбачеву и народному контролю. Книга переполнена грубостями, отточиями матерных слов и прямо непечатными пакостями. Именно здесь Лужков готов признать за собой “дефектик”: “Никак не отучусь материться, хотя, признаюсь, никогда и не пробовал”.
Дружок Лужкова декламирует ему по телефону похабную частушку про “сладкий фаллос” и мэр его прекрасно понимает. Читателю же будет непросто расшифровать ребус, который номенклатурщики разыграли в полятыкинском сюжете.
Присутствие по соседству строк о молодой супруге мэра делает пакость еще более отвратительной. Хоть бы из приличия опустили бы в книжке упоминание о женщине, о которой только и можно сказать, что она была молода, а потому как-то особенно завлекает Лужкова к домашнему очагу. Игривые намеки могут вызвать у доверчивого читателя предположение, что мэр женат на даме с внешностью и фигурой манекенщицы. Чтобы развеять иллюзии, рекомендуем взглянуть на семейные сцены четы Лужковых в журнале “Лица” (№ 5, 1997) и убедиться, что Юрий Михайлович подобрал себе в спутницы совершеннейшую свою копию.
Есть в книжке картинки с натуры, которые характеризуют Лужкова и его окружение точнее, чем любая критическая зарисовка.
Вот входит к Лужкову управделами Шахновский с огромной папкой бумаг. Лужков ему: “Уйди, Василий”. Шахновский: “Ну тогда в лифте”. Лужков: “В лифте — пожалуйста…”. Что это, диалог “шестерки” с “паханом”? Наверное, именно так. У них так принято. Подчиненный либо холоп и лизоблюд, либо — за порог его!
А вот и еще одна оговорка. Тут рассказ о том как некий провинциал упрашивал полятыкинского дружка о том, чтобы тот отдал ему фотографию, где он снялся с Лужковым. На вопрос “зачем?” провинциал ответил: “Мафии покажу, пусть видят с кем ты, мой лучший друг, сфотографировался…” Сразу понятно, кто у мафии пользуется авторитетом.
Одно небезынтересное совпадение. Студенческого товарища Лужкова звали Витей Березовским. Не Борисом. Но Лужков учился на нефтехимическом факультете и Боря Березовский в конце концов по локоть залез в нефтяные дела, Лужков специализировался на автоматизации производства, и Боря Березовский хоть и учился в лесотехническом, но потом работал по тому же профилю, что и Лужков. Выходит, по одной тропке идут? Дойдут ли к общему финишу вместе — до тюремной камеры?
Вот просто удивительный пассаж по поводу жертв разборки ОМОНа с демонстрантами у Останкино в 1992 году: “…зная отношение Ю.М. к подобного рода эксцессам, убежден: если бы кого-то и пристукнули — никто бы не узнал, труп, как будто живого нарушителя забрали бы в отделение — и только его и видели. Утрируя, я на работе ребятам сказал: омоновцы его так бы пришпилили к телеграфному столбу или к стене, что в течение недели никто бы не догадался, что это труп”.
Вероятно все именно так и было, как рассказал тут садист-журналист. Проболтался, поганец, снова. Были, были трупы; ОМОН убивал по приказу Лужкова и скрывал преступления, как описал это Полятыкин.
И про Храм Христа Спасителя Полятыкин прямо проговаривается: “…невозможно построить такого монстра, не запустив руку в государственную казну.” “Монстр” — это чудовище, “запустить руку в казну” значит — украсть. В переводе с полятыкинского фраза означает: чтобы подсунуть Москве чудовище под видом Храма, Лужкову пришлось обворовать казну. Опять проболтался, холоп!
Еще одна оговорка. При закладке того же Храма на торжественной церемонии журналист пристает к мэру с лакейским вопросом: “А где вы так научились хорошо держать мастерок?” Лужков отвечает, что сложил несколько фундаментов на дачах у друзей. Но фундаменты не кладут из кирпича, а значит не используют при этом мастерок! То ли журналист сочинил непрозвучавшие слова, то ли Лужков неизвестно где и что складывал своим мастерком. Вообще неплохо было бы найти таких друзей, у которых Лужков служил чернорабочим… Не у Гусинского ли?
Прав автор, в его книге мы имели дело не с человеком, а с явлением. Явлением, включающим в себя физиономии Ельцина, Лужкова, самого Полятыкина, двойной стандарт, матерщину, коррупцию, лакейство, садизм, вранье, непрофессионализм и многое другое. В том и ценность холопьих писаний — в них явление можно разглядеть во всей его мерзостной полноте.
Друг студентов, бедняков, мертвецов
“Друг студентов, малоимущих и мертвецов”, — примерно так был отрекомендован публике автор книги “Мы дети твои, Москва” Ю.Лужков. Именно эти слова прозвучали на одной официозной презентации.
Книга представляет собой весьма посредственную работу, выполненную, как и все, что делает Лужков, с большим внешним блеском и внутренним пороком.
Первый порок состоит в том, что книга наполовину состоит из иллюстраций — фотографий старой Москвы и новостроек. В этот фотомузей вставлены страницы с литературным опусом Лужкова, набранные невероятно крупным шрифтом. Для обеспечения большего объема книги практически каждое предложение опуса отделено абзацем.
В книге Лужкова наличествует обилие исторической информации, которую самостоятельно Лужков ни получить, ни оценить не смог бы. Скорее всего, ему помогали, но помогали явные дилетанты. Изложение исторических фактов ведется бессистемно и бесцельно.
На низкое качество и низкую концентрацию интеллекта в книге указывает использование ранее опубликованных материалов, не скрепленных какой-либо общей идеей.
И бумага снова уж больно хороша…
Литературный жанр книги Лужкова чем-то напоминает труды Л.Брежнева “Малая земля”, “Возрождение” и “Целина” или Б.Ельцина “Исповедь на заданную тему” и “Записки президента”. Уж не из той же команды “литературных негров” набрал Лужков себе помощников?
Если и из той, то основательно поработать им не удалось. По крайней мере, между занятными детскими воспоминаниями и приглашением на работу в Исполком Моссовета зияет почти полувековой провал. Оно и понятно. Не только Лужкову, но и многим другим персонажам застоя, числящимся сейчас профессионалами в управлении и производстве, есть о чем умалчивать. Расскажешь — стыда не оберешься.
Поделиться книгой: