По закону буквы

Но ведь создание такого эталона не первая и не главная задача языка. И при решении основных задач речи устной и письменной — как можно быстрее и как можно точнее передавать от одного мозга другому живую мысль — вдруг выясняется: точная буква отстает от неточного звука. Она плетется за ним как хромоножка за бегуном, еле поспевая вслед и задерживая его на стремительном пути.

Овладев чудом письменности, проведя «медовые столетия» в браке с письмом, все языки мира начинают разочаровываться в нем. Ох, как давно человек начал думать уже не о «графике», а о «стенографии» для поспевания за речью и мыслью! Но еще того раньше, уже в самые «правремена» письма, оно стало меняться в порядке приспособления к «скорописи».

Чтобы убедиться, что в этом был смысл, сравните два «графических целых»:

Сомневаюсь, чтобы кто-либо из читающих эту страницу не согласился бы с тем, что левый рисунок («надпись») несравненно четче и легче расчленяется на элементы, нежели правый. Однако вряд ли кому-нибудь придет в голову утверждать, что первый можно быстрее скопировать (и вообще — воспроизвести), чем второй.

Если же теперь я скажу, что оба эти графические изображения являются двумя написаниями одного и того же имени — египетского царя Птолемея, только левое высечено 2187 лет назад иероглифами на прославленном Розеттском камне, а второе по моей просьбе выполнено моим племянником на клочке бумаги по-русски, — то сказанное, по-моему, должно приобрести в ваших глазах некоторую «очевидность».

Итак, связь между финикийским письмом и греческой письменностью бесспорна. Но если бы мы поглубже заинтересовались историей письма, мы узнали бы, что не только древние греки унаследовали финикийское сокровище. В разные концы тогдашнего мира его разнесли евреи, сирийцы, племена, говорившие на древне-арамейских языках… От сирийской системы письма произошло письмо древнеуйгурское, а от него — монгольское. Арамейская письменность дала начало азбукам арабского, армянского, грузинского языков. К нему же иные ученые возводят сейчас алфавиты Индии, а на самом далеком Востоке, по мнению некоторых ученых, — корейское письмо. А ведь это только Восток.

На запад же от Греции и Финикии распространились другие потомки того же финикийского письма — письменности восточнославянских народов — русского, украинского, белорусского, южнославянских — болгарского и сербского и, дальше на запад, алфавиты, являющиеся потомками западногреческого (а затем производного от него — латинского) письма. Алфавиты всей Европы.

Короче говоря, четыре пятых всех языков мира, пользующихся звуко-буквенным письмом, должны благодарить явившегося парижской ночью к Анатолю Франсу толстогубого курчавого человека: от него, если поверить легенде о Кадме, через множество посредников все мы получили тысячелетия назад основные принципы построения наших систем письма…

Но перечисленные восточные языки живут слишком далеко от нас. Мы в этой книге будем вести речь преимущественно о той азбуке, которой пользуемся мы с вами, а сопоставлять и сравнивать действующий в ней и через нее «закон буквы» будем тоже с письменностями наиболее хорошо знакомых нам, наичаще нам встречающихся западноевропейских языков.

Как поступили греки с полученным от восточных соседей наследством, кому они нашли возможным передать его «по нисходящей линии»? Вот наша ближайшая тема, и, думается, ее хватит на всю книгу.

Абецэ, абевега, азбука, алфавит

Абецэ, абевега, азбука, алфавит… Все эти слова означают одно и то же — буквы какой-нибудь письменности, расположенные в некотором порядке. Мы так привыкли к этому порядку, что он давно уже кажется нам как бы естественным. Я чуть не написал было: «расположенные в алфавитном порядке». А ведь порядок-то этот — воплощение совершенного произвола и случайности!

Все четыре названия, выписанные мною в заголовок, устроены на один лад, по одному принципу. Все они представляют собой соединенные в одно слово названия первых букв таких «упорядоченных перечней»; названия эти меняются от языка к языку, от народа к народу.

Древнейшее из перечисленных — АЛФАВИТ. Оно родилось в Древней Греции и составлено из наименований хорошо уже нам известных двух греческих букв — «альфы» и «беты». Однако если «беты», почему же тогда «алфа-вит»?

Так это слово произносим мы, русские, на свой, восточнославянский лад. По-гречески оно пишется αλφαβητος, а западные языки передают его как alfabete. Откуда такое противоречие?

В Иудее есть городок Вифлеем. Но так его называют славянские переводы христианских священных книг. На Западе же всюду город этот, постоянно упоминаемый в библии, именуется иначе.

Американцы, великие любители давать своим городам имена уже прославившихся древних городов Европы и Азии, окрестили «Вифлеемом» центр своей сталелитейной промышленности. Но компания, вершащая там делами, называется «Бетлехем стил компани». Почему?

В истории греческого языка были периоды, когда буквы В, Θ и Н произносились как «в», «ф» и «и», и были времена, когда их выговаривали как «б», «т» и «э». Мы позаимствовали греческие слова в их «ита-вита-фита-эпоху», а западные народы через римлян — в «эта-бета-тэта». Вот почему и наш «алфавит» переводится на западные языки как «альфабет». Все имеет свое точное научное объяснение, и никак нельзя сказать, кто более прав — мы или они.

Впрочем, я не даю гарантии, что слово «альфабетос» действительно существовало уже в самой Греции: во многих отличных словарях классического греческого языка слова этого нет; не исключено, что его придумали уже наследники эллинской культуры; такое бывало.

Теперь возьмем латынь. Римляне уже, бесспорно, владели названием для своей азбуки: они называли свой букварь «Абецедариум» (или, возможно, «Абекедариум»), а учеников — «абецедариусами». Я думаю, что, судя по этим словам, можно заподозрить, что было у них и какое-то слово, обозначавшее «азбуку» не как учебник, а как «алфавит».

У языков, по происхождению связанных с латынью, есть слова, составленные из тех же «трёх-четырёх» первых букв тамошней азбуки: у итальянцев всего ближе к латыни — «абечедарио», у немцев и испанцев — «абецэ», у французов — «абесэ».

Теперь наша АЗБУКА.

Ясно, что и это слово построено по тому же самому принципу, или, как теперь говорят, «алгоритму». Кроме «азбуки», когда-то существовали слова «абевега» и «азведи». Первое приводит В. Даль в своем словаре. Второе указано как фигурирующее в одной из книг XVII столетия в «Материалах» И. Срезневского.

«Азведи» — это точный перевод — калька — слова «альфабетос», в котором, однако, «бета» прочитана как «вита». «Абевега» — слово скорее новейшее, уже послепетровское, и построено оно «на манер западноевропейских».

«Аз-бука»… Старославянского происхождения составное слово; старославянского — потому, что в древнерусском языке личное местоимение первого лица — «я» звучало не как «аз», а как «яз». Даже великие князья и цари в самых торжественных грамотах писались по-русски: «Яз, великий князь Московский…»

«Букы» (или «буки») дожило у нас до самой революции в церковношкольной практике, как мнемоническое, облегчающее запоминание название второй буквы алфавита: в славянской азбуке на втором месте стоял звук «б». По своему смыслу слово «букы» означало «буква»; пожалуй, это было самое «азбучное» из всех славянских буквенных имён.

Интересно ли кому-нибудь то, что я рассказываю, имеет ли все это какой-либо общий смысл и значение?

Конечно, было бы куда проще взять и преподнести какую-нибудь цитату из научной статьи или справочника:

«Исходной точкой всех европейских алфавитов явился алфавит греческий…»

Или же: «От греческого алфавита произошли алфавиты этрусский, латинский, готский (созданный Вульфилой) и славянский, изобретенный Кириллом (Константином) и Мефодием — македонцами…»

Или: «Из латинского алфавита произошли все алфавиты западноевропейских языков. На почве латинского создались также польский, чешский, хорватский и словенский алфавиты. Сербы, болгары, македонцы пользуются несколько измененным русским алфавитом…» Мне как-то не захотелось ограничивать себя таким цитированием.

Лучше я прямо предложу вам некое «родословное древо» всех азбук и алфавитов, созданных в Европе и лишь отсюда перенесенных во внеевропейские (может быть, осторожней сказать «внесредиземноморские») страны. «Древо» это не претендует на полноту и сугубую точность.

Если бы я располагал неограниченным пространством и временем, я бы ввел в это «древо» еще очень многие любопытные ветви. Нет у меня и возможности в подробностях рассказать, как на базе нашей русской «гражданки» выросли упомянутые здесь бесчисленные письменности великого множества малых народов и народностей СССР.

Читателя пытливого и дотошного может заинтриговать вопрос: «А как же письменность, когда-то созданная древними финикийцами для своего языка, могла быть сначала приспособлена к звуковой системе совсем другого языка и народа, притом другой языковой семьи?»

Как — и это ещё удивительней — она могла потом разветвиться на столько отдельных ручьёв и потоков письменной речи? Как удалось ей — как там ее ни приспосабливай — обслужить и надобности исландского языка на его ледяном и вулканическом острове, и — за тысячи километров оттуда — потребности киргизского языка? Что за поразительное письмо, разные образцы которого послужили там для записи саг, а там — среди степей и гор Средней Азии — для того, чтобы сохранить навек строфы киргизского богатырского эпоса «Манас»?

«Стоило ли трудов, — подумает, пожалуй, иной полузнайка, — приспосабливать ко всем этим надобностям все ту же безнадежно древнюю основу? Может быть, мудрее было бы для каждого языка создать совсем свою, особую азбуку? Не такую, какую могли когда-то составить полуварвары финикияне или салоникские монахи IX века, не знавшие о мире даже того, что теперь отлично известно нашим пятиклассникам, или еще менее образованный готский фанатик христианства Вульфила, а такую, которую предложили бы миру наши современники, ученейшие языковеды XX века?»

Конечно, трудно сказать, что случилось бы в мире, если бы… Но мы, может быть, сделаем умно, если бросим взгляд на хорошую карту мира. Лучше — Древнего мира. На такую его карту, на которой можно будет разглядеть на восточном берегу Средиземного моря узенькую ленточку обитаемой земли. Всего на несколько сот километров в длину и не свыше четырех-пяти километров в ширину плюс еще меньший клочок юго-восточного побережья острова Кипр. Полторы-две, ну три тысячи квадратных километров территории. Вот это-то и было Финикией.

Население современного государства Люксембург, расположенного в одном из самых густонаселенных районов земного шара, равно 300 тысячам человек. Площадь Люксембурга равна двум с половиной тысячам квадратных километров. Почти столько же, как и Финикия.

Допустим на миг, что население той узкой средиземноморской полоски суши плюс кусочек острова, поросшего кипарисовыми рощами и уже тогда изрытого дудками медных рудников, было (что невозможно) лишь в два с половиной раза меньше населения Люксембурга. (На деле оно было меньше, вероятно, в десяток раз.) Получится — около ста двадцати тысяч финикийцев могли жить на этом лоскутке горячей, накаленной земли. И именно этот клочок создал такое чудо, эти сто тысяч человек породили такую удивительную систему выражения мыслей, что она, выдержав все испытания времени и передачи от народа к народу, из языка в язык, обошла за долгие столетия весь шар земной, вливаясь, как вода, в мехи любых культур и народных психологии или, напротив, вмещая их в себя, как хорошо выделанный мех принимает в свое нутро и вино, и воду, и молоко…

Вы вправе спросить: чем же объясняется все-таки эта тысячелетняя универсальность?

Ничего не могу вам на это ответить. Не встречал ни одной работы, в которой объяснялось бы не то, что именно система письменности, зародившаяся в Финикии, оказалась самой пластичной и самой «долго- и разнообразноиграющей» из всех таких «пластинок для записи», созданных человеком, а почему она оказалась такой. Подите предложите свою гипотезу!

Собаки в ряду млекопитающих, голуби среди птиц поражают биологов своей пластичностью: сравните тойтерьера, умещающегося на ладони, и дога или ньюфаундленда, способного раздавить его одной своей лапой; подумайте, что и дог и той-терьер — собаки, и вы, может быть, скажемте: «Вот, вероятно, и тут так…» Но так-то так, а почему именно собаки обладают такой пластичностью, а зайцы — нет, вам не растолкует ни один ученый. И вот уж действительно: «Так и тут». «Так устроила природа!»

Моя параллель, конечно, мало что объясняет, как всякая аналогия, но более убедительного сопоставления я придумать не могу.

Финикийское письмо приспособилось к нуждам сотен языков и распространилось на «полмира», а руническая письменность скандинавов, возникнув где-то около III века нашей эры, охватила лишь сами Скандинавские страны и угасла, не просуществовав и десятка столетий.

Почему?

Может быть, создателям одной письменности удалось сделать ее «более удобной», «более изящной», «более гибкой», а изобретатели другой этого как раз и не сумели?

Вот перед вами знаки для звука «а», изобретенные создателями финикийской азбуки и рунического (старшего и младшего) алфавита.

Очень сомневаюсь, чтобы какой угодно сверхучёный, какой угодно компьютер, работая хоть годы, смог бы доказать, что финикийские значки созданы с расчетом на тысячелетия и всемирность, а рунические — самой формой своей обречены на неудачу… Может быть, когда-нибудь секрет этот будет раскрыт, но пока что до его разрешения далеко.

По-видимому, тайна тут так же «велика есть», как в вопросе о пластичности и «непластичности» тех или иных животных и растительных видов. Ещё Дарвин удивлялся великому разнообразию пород домашних собак: если бы таксу и сенбернара мы открыли в природе, то наверняка отнесли бы их к далеко отстоящим друг от друга видам, и «породами» мы числим их главным образом потому, что знаем их историю. А ослы всюду остаются ослами, и различия между их «породами» ничтожны. Почему?

Не ручаюсь, что обе эти тайны — биологическая и филологическая — навсегда останутся нераскрытыми, но сегодня я лично ответа по ним дать вам не берусь.

Лучше посмотрим, что случилось, так сказать, с «третьим поколением письменности» после того, как от финикийцев она перешла к грекам и от их наследников — византийцев попала в руки наших предков — славян.

От альфы до омеги, от аза до ижицы

Вы уже видели довольно сложную таблицу, на которой финикийская азбука по ряду принципов сопоставлялась с греческой.

Внимательные наверняка заметили: для применения к надобностям другого языка оригиналу азбуки пришлось претерпеть немало изменений. Из 24 буквенных знаков греческого алфавита 15 совпадают с соответствующими названиями знаков финикийской азбуки. Но многие буквы грекам пришлось изобрести заново, ибо у финикийцев не было звуков, для которых такие значки могли бы пригодиться.

С другой стороны, ряд финикийских букв греческая азбука оставила у себя за бортом: теперь уже у греков не было звуков «под такие знаки».

Очень много лет прошло с тех пор, но иногда и теперь мы встречаем следы «неточной притирки» одной азбучной системы к звукам другого, далекого по типу языка.

В романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» прокуратор Иудеи Понтий Пилат рассмотрел в городе Ершалаиме дело бродячего философа Иешуа и не нашел за ним никакой вины.

«Иешуа»? «Ершалаим»? Имена напоминают что-то, но одновременно кажутся незнакомыми.

У греков, через которых мы знаем о событиях в Палестине в начале нашей эры, нет и не было знаков для звука «ш»: такого звука они не знали. Греки выбросили ненужный им семитический «шин» из своей азбуки, а, передавая семитические, ну, скажем, древнееврейские имена, они заменяли чуждый им звук «ш» своим «с». Да и не только семитические. Персидского царя Дарайавауша они называли Δαρειος — «Дарэйос» — Дарий, сына Дария — Хшайаршу — именовали Ксерксом — Ξερξες, а основателя Персидского царства Куруша переделали в Кироса — мы его знаем как «царя Кира».

Вот почему имя Иешуа более известно нам как Иисус, а название города — Иерусалим.

А теперь ещё две параллельные алфавитные таблицы, на этот раз знаков азбук (см. следующую страницу).

Видите, какие длинные и сложные параллельные ряды, да еще всегда можно оспорить последовательность: по чему равняться, по «нам» или «по ним»? Вглядевшись, однако, можно усмотреть разные разряды букв и там и тут.

Буквы греческого алфавита и старославянской азбуки

Прежде всего — знаки для звуков, представленных в обоих языках, примерно одинаковы: А, Б, Р, Г, М, И… Знаки для них славяне взяли у греков и дали им свои «имена». Звучания сохранились примерно те же: точное равенство не всегда встречается даже в двух диалектах одного языка, не то что в двух разных языках.

Теперь знаки для звуков, в славянском мире излишних. С ними произошли разнообразные приключения. В значительной мере эти «лишние буквы» сохранились. Почему, зачем?

Не забывайте, что славяне создавали свою письменность в эпоху суровую и по-детски наивную. Письмо людям было нужно прежде всего не для писания друг другу «бильедушек» и даже не для лавочных счетов. Его создавали с главной целью — приобщить народы к истинной вере в истинного бога. Ради этого нужно было переводить с языка на язык священное писание. А в священном, писании, отчасти волшебном, магическом, священной представлялась каждая черточка, всякая запятая и, уж конечно, любое различие между буквами.

Наталкиваясь на письменные знаки греческого письма, по-видимому, ненужные в их новом, славянском письме, первоучители славян, сами полуславяне-полугреки и люди глубоко религиозные, нередко не решались отбросить то, что было уже издавна освящено греческим, как бы божественным, обыкновением.

Греки знали два разных звука «ф». Первый обозначался знаком «фи» — Ф. Второй звук — не передаваемый нашими языковыми средствами, но могущий косвенно быть обозначен как латинское ТН, «т» с придыханием. Первый встречался, скажем, в таких словах, как «фантазиа» (воображение), «флегмона» (воспаление), «фойнюкс» (финикиянин). А вот слова: Θαλαςςα — море, Θανατος — смерть, Θεατρον — театр — писались через «тэту» — Θ и произносились не то как «фаласса», «фанатос», «феатрон», не то (в разное время по-разному) как «таласса», «танатос», «тэатрон».

У славян не было никакой надобности в двух буквах для звука «ф». Но в священных книгах многие слова писались по-разному, хотя и там и тут произносились «ф». Филипп писался через Ф, а Фома через Θ — «тэту». В имени Феофил второе Ф было обыкновенным, а первое «фитой», и неспроста, а потому, что в имя это входило слово Θεος — бог. Так кто же осмелился бы изменить эти божественные начертания?

Пришлось и в славянскую азбуку ввести два разных «эф»: как их будут произносить, это уж дело каждого из верующих, но переводчики желали чувствовать себя огражденными от упрёков в неточности, которые могли исходить с самого неба. Помните сердитое предупреждение «Азбуковника»: «Кое общение псу с псалмом?» И здесь можно было бы спросить также: «Кое общение Филиппу, который есть «любитель лошадей», с Феофилом, имя которого означает «боголюбивый»?

Существование в Греции Θ и Ф наложило свой отпечаток на многовековые и доныне сохраняющиеся противоречия между восточно- и южнославянскими и латинизированными западными азбуками. В ряде случаев там, где мы в словах, взятых из греческого языка или через его посредство, писали долгие годы Θ, а теперь пишем обычную букву Ф — Феофил и Фёдор, там англичанин или француз напишет «Теофиль» или «Теодор», поставив на место греческой Θ латинское буквосочетание TH.

Потребовались столетия, чтобы из русской азбуки (из светской азбуки) изгнали такие у нас совершенно бессмысленные знаки, как «кси» и «пси». Мы теперь преспокойно пишем «Ксеркс» и «Ксантиппа», соединяя вместе звуки «к» и «с»; не видим мы ничего страшного и в том, что «псалом» и «псарня» стали писаться одинаково: ведь произносятся-то они совершенно идентично, и изображать их по-разному на письме было бы своеобразным орфографическим лицемерием.

Взгляните, пожалуй, еще раз на таблицу (стр. 40). Она выглядит чрезвычайно стройной вначале и несколько взъерошенной к концу.

Удивляться нечему: первые двадцать — двадцать пять пар букв греческих и славянских выказывают почти полный параллелизм двух алфавитов. А вот дальше начинается разнобой, и если в греческой азбуке на последнем месте всегда красовалась «омега» («Аз есмь альфа и омега, первый и последний, начало и конец», — грозно определял себя суровый бог «Апокалипсиса»), то в славянской азбуке она в разное время попадала на разные места. Название она получила почетное — «он великой (то есть «о большое»), но читатель ее мало знал. «Сорок вторая буква» нередко попадала и на другие места, и последней уже достаточно давно в русской азбучной практике стала «ижица».

Наши предки греческое «от альфы до омеги» заменили выражением «от аза до ижицы», а не до «она великого». «Ижица» означала у них последний предел, абсолютный конец. И малолеток пугали ею: «Фита да ижица, что-то к чему-то ближится!» Говаривали и менее таинственно: «Лоза к телу!»

«Ижица»? Что за «ижица»? Почему именно «ижица»? Вроде синица, курица, девица — что-то уменьшительное? А очень просто: буква И называлась «иже», а V, которая произносилась точно так же — «и», но встречалась крайне редко, и получила название «ижица» — как бы «ишка», «маленькое и».

Ранжир букв в нашей славяно-греческой таблице смешался. Но нетрудно усмотреть, что десятка полтора славянских знаков нельзя связать ни с каким греческим прототипом.

Прежде всего Ш. Греки не знали звука «ш», не умели произносить его и отказались заимствовать у своих учителей их букву «шин». Судя по всему (и это лишнее доказательство того, что изобретатели славянской азбуки были широко образованными людьми), знак для славянского «ш» был выработан непосредственно из финикийского «шина».

Но вслед за Ш шли буквы столь же специально славянские (не греческие) — Ц, Ч, Щ и ещё целый ряд букв, не только отсутствовавших в греческом языке, но неизвестных и нам, ближайшим родственникам и потомкам древних славян.

Я говорю сейчас о буквах, которые в наше время не соответствуют никаким звукам, которые являются чистыми знаками, предназначенными выражать только какие-то дополнительные свойства и качества других букв. Это так называемые «ер» — «твёрдый знак» и «ерь» — «мягкий знак».

Было время, за каждым из них стоял свой собственный, хотя и не совсем «полноценный», «неполного образования» звук; затем они перестали соответствовать друг другу и быть «буквами» в прямом смысле слова.

Далее вы можете увидеть несколько обозначений, изображающих «йотированные гласные звуки». Среди них вы заметите понятные каждому сочетания с хорошо нам известными буквами А, У, Е и ещё два, вторые элементы которых вам почти наверняка малознакомы. Придется, оставив «йотацию» в стороне, поговорить об этих двух таинственных литерах.