Лучше умереть!

— Теперь я вам все объясню.

Жак все быстро понял: лицо его осветилось воодушевлением, в глазах засиял энтузиазм.

— Восхитительно, господин Лабру! — воскликнул он, когда инженер наконец закончил. — Вы осуществили невозможное.

— Полагаете, что успех реален?

— Думаю, он обеспечен…

— Ну хорошо! Моя часть работы готова. Теперь дело за вами. Принимайтесь за работу.

— Я примусь за нее на свежую голову, изучив детали, чтобы отдать макеты кузнецам и литейщикам.

— Делайте, как вам удобнее. Вы каждый день будете заходить ко мне, и я буду выдавать вам чертежи часа на два-три. Позволить вынести их отсюда я не решусь: лишняя предосторожность никогда не помешает.

— Прекрасно понимаю и считаю, что вы совершенно правы. Я буду здесь, на ваших глазах, делать чертежи и макеты, и, если сочту, что можно внести какие-то небольшие изменения, тут же смогу с вами посоветоваться.

— Решено, Жак, будем работать вместе. Вы довольны тем будущим, которое вам теперь светит?

— Я благодарен вам от всей души, господин Лабру. Уверен, что ни один хозяин на такое не способен, и вечно теперь буду вам признателен.

— Нисколько не сомневаюсь. Теперь, когда вы, так сказать, стали моим компаньоном, вам следует действовать еще активнее, удвоить свое рвение и построже держать себя в цехах. Требуйте от подчиненных самого четкого соблюдения правил и при малейших нарушениях строжайше их наказывайте!

— Мне все-таки следует составить расчет для Винсента и передать его в кассу?

— Да, я настаиваю, чтобы он был наказан в назидание другим. По пути загляните в контору: если рассыльный там, пусть вызовет ко мне госпожу Фортье.

— Хорошо, господин Лабру.

Жак вышел. Рассыльный еще не вернулся, и старший мастер сам пошел к Жанне.

— Госпожа Фортье, — сказал он, — вас вызывает хозяин.

Женщина задрожала.

— Он говорил с вами обо мне, да? — запинаясь, в тревоге спросила она.

— Да. И намерен отчитать вас всерьез. Вы же знаете: сердце у него доброе, но подчас он бывает резок. Дайте ему выговориться, а сами помалкивайте. Любой ответ только настроит его против вас еще больше. И, что бы там ни было, Жанна, не забывайте о нашем недавнем разговоре. Помните, что имеете в моем лице беспредельно преданного друга.

— Будь что будет! Ничего дурного я не сделала, совесть моя чиста. Пойду! Но кого же оставить в привратницкой?

— Заприте дверь, и дело с концом. Вы же ненадолго. А я пойду в мастерские.

Жанна заперла дверь, оставив в привратницкой маленького Жоржа, и отправилась в кабинет хозяина.

Жак выглядел озабоченным. Пройдя через цеха, он вошел в тесную комнатку, отведенную специально для него. Там он рухнул на стул и обхватил голову руками, словно она стала вдруг непомерно тяжелой.

— Ведь точно, — прошептал он себе под нос, — хозяин не ошибается! Это целое состояние! Он нашел именно то, что искал я! Если бы изобретение было моим, я бы получил не какую-то там тысячу франков, две или три, а миллионы! Да, миллионы. Но ведь для того, чтобы арендовать мастерские, оборудовать их, наладить производство, нужны деньги. А у меня нет ничего!

Помолчав, Жак продолжал, сжимая кулаки:

— О! Какой соблазн! Пятнадцать процентов… двадцать процентов… да что они значат, когда я мог бы иметь все! Тогда я стал бы богат, и Жанна уже не отказывалась бы меня слушать! Хозяин сердит на нее. Пусть бы он повел себя с ней грубо, пусть бы уволил! Она оказалась бы на улице, с детьми и без средств к существованию. И ей бы пришлось пойти ко мне!

Старший мастер умолк. На губах его блуждала гадкая улыбка; глаза злобно сверкали. Но через несколько секунд улыбка исчезла, взгляд потух, и Жак отправился в цеха исполнять свои обязанности.

Жанна Фортье, снедаемая вполне понятной тревогой, вошла во флигель и направилась к кабинету хозяина. Дрожащей рукой постучала.

— Войдите, — крикнул господин Лабру.

Женщина открыла дверь, вошла и, запинаясь, проговорила сдавленным голосом:

— Вы меня вызывали, господин Лабру?

— Да, сударыня, — ответил инженер суровым тоном. — Я хочу знать, почему сегодня днем вы ушли с работы, оставив привратницкую на одну из работниц, что полностью противоречит существующим правилам. Вы занимаете ответственный пост, требующий особой бдительности и непреклонности. Видно, я ошибся, предложив вам эту работу.

Жанна по натуре своей была горда и обидчива почти до мнительности. Слова хозяина задели ее за живое.

— Господин Лабру, — сказала она, — если я сочла нужным оставить привратницкую, то это было исключительно в интересах моей работы. Я ходила купить все необходимое для того, чтобы лампы горели всю ночь.

— Возможно! Но ведь вам ничто не мешало дождаться конца рабочего дня, чтобы сходить в лавку. Кроме того, слабость, проявленная вами в отношении Винсента, свидетельствует о том, что на вас нельзя рассчитывать. Я крайне недоволен. Еще раз повторяю, госпожа Фортье: вы работаете не на своем месте; я ошибся, взяв вас сторожем на завод.

Глаза Жанны наполнились слезами.

— Я не напрашивалась на эту работу, господин Лабру, — сказала она с чувством собственного достоинства, — вы сами сочли нужным предложить мне ее, чтобы помочь как-то выжить после смерти моего несчастного мужа, погибшего у вас на службе. Я с благодарностью согласилась, ведь в будущем меня ждала неминуемая нищета. Но если вы, господин Лабру, сожалеете о том, что сделали, то я сожалею об этом еще больше, ибо вы сейчас жестоко упрекаете меня, а я вовсе не заслуживаю таких упреков.

— Что? — вскричал инженер. — Вы смеете утверждать, что не нарушили существующих правил?

— Я попросила одну девушку, которая работает сдельно, подменить меня на час. Разве это такое уж серьезное нарушение? Она сама располагает своим временем: ей за него не платят.

— Что за неуместные вещи вы тут несете! Охрана завода была поручена вам, и никому другому; следовательно, в рабочее время вы ни в коем случае не должны покидать свой пост. Но хватит об этом! Вы без разрешения выпустили рабочего, что строжайше запрещено.

— Это так, господин Лабру, я проявила слабость, поддавшись на мольбы Винсента, я нарушила правила, но вы же знаете, почему. Любой — если только у него не каменное сердце, — видя отчаяние бедняги, поступил бы так же.

— Мы не созданы для того, чтобы работать вместе, госпожа Фортье, — помолчав, сказал инженер, — и мне очень жаль. Я требую от подчиненных беспрекословного повиновения, а вы слишком много рассуждаете. Тем не менее вы заслуживаете участия…

В этот момент в кабинет вошел кассир Рику, принесший хозяину какие-то бумаги. Жанна ждала. На сердце у нее становилось все тяжелее. Так прошло несколько секунд. Хозяин закончил проверку, кассир забрал бумаги. Он собрался было выйти, но, взглянув на молодую вдову, сказал:

— Раз уж госпожа Фортье здесь, будьте любезны, господин Лабру, объясните ей то, что на ее месте следовало бы знать: проносить на завод керосин для личных нужд запрещено категорически.

Господин Лабру аж подскочил.

— Керосин, — вскричал он, — керосин на заводе!

— Да, господин Лабру, — подтвердил кассир, — госпожа Фортье пользуется керосиновой лампой: вчера возле привратницкой я почувствовал запах пролитого керосина.

— И вы, госпожа Фортье, станете утверждать, будто не знаете, что это — явное нарушение правил? — в ярости спросил инженер.

— Я не знала этого, господин Лабру.

— Невозможно!

— Я никогда не лгу. Да и к чему бы мне сейчас лгать? Я прекрасно вижу, что тут и говорить уже не о чем.

— И нисколько не ошибаетесь. Я прошу вас подыскать себе другое место. В конце месяца вы с завода уйдете.

— Значит, — проговорила Жанна, запинаясь от подступавших к горлу рыданий, — вы меня гоните!… Мой муж работал на вас, стараясь изо всех сил, как и положено такому честному человеку, как он. Он погиб на вашем заводе, убит на службе, на посту, как солдат. А вам-то что? Вы гоните меня! Что со мной будет? Что будет с моими детишками? Вам до этого и дела нет! Вы гоните меня! А! Слушайте, господин Лабру, берегитесь: это вам счастья не принесет!…

Господин Лабру пристально посмотрел на Жанну.

— Что вы имеете в виду? — спросил он.

— Несчастная! — вскричал кассир. — Она еще и угрожает!

Жанна рыдала.

— Нет, сударь, — едва слышно ответила она, — я не угрожаю, никому не угрожаю, я принимаю горе, которое обрушивается на мою голову раз за разом, и держу свою печаль при себе… Господин Лабру думал, что может доверить мне эту работу, а я с ней не справилась. Ну и пусть. Я виновата, мне и отвечать. Я уеду, господин Лабру, я не буду дожидаться конца месяца, уйду через неделю. Извольте подыскать кого-нибудь на мое место.

Несмотря на свою жесткость, господин Лабру почувствовал, что растроган.

— Вы глубоко ошибаетесь, несчастное дитя, — мягко сказал он, — никуда я вас не гоню… Я понял, что поступил необдуманно, назначив женщину на совершенно мужскую работу… и вы должны это понять…

— Об этом следовало подумать раньше, господин Лабру.

— Разумеется, но думать мне помешало мое горячее желание как-то помочь вам. Оставайтесь до конца месяца. Тем временем я, конечно же, подыщу вам место, которое куда лучше будет соответствовать и вашему характеру, и вашим способностям.

Жанна, совсем уже обезумев от горя, задыхалась в рыданиях.

— Нет… нет… сударь, — запинаясь, пробормотала она, — через неделю я уйду. Тем более что этот завод был для меня адом. Мне все время казалось, что я ступаю по крови, окруженная скорбными воспоминаниями. Проклятое место, где мой муж встретил смерть, а я — одни лишь неприятности… Я уйду…

И молодая вдова, закрыв лицо руками, бросилась вон из кабинета.

— Несчастная женщина! — сказал инженер, глядя, как она идет по двору. — Я глубоко сожалею обо всем этом. Воскресил все ее горести. Конечно же, намерения у нее были самые добрые, но все получилось шиворот-навыворот. Не знаю, где была моя голова, когда я взял ее на эту работу! Поступил как сумасшедший.

— Вам подсказало это сердце, ваше доброе сердце, господин Лабру, — вкрадчиво заметил кассир.

— Я исполнял свой долг. Священный долг… Долг хозяина перед вдовой погибшего на службе рабочего. Я найду ей место в доме сестры. Это, конечно же, можно уладить.

— Ах, господин Лабру, — заговорил опять кассир Рику, — остерегайтесь действовать по первому побуждению, по крайней мере, в данном случае. Эта женщина только что угрожала вам…

— Разве это угроза?

— Определенно да. Не нравятся мне ни ее речи, ни поведение. Похоже, Жанна Фортье имеет два предмета ненависти: вас, своего благодетеля, и завод, где ее муж погиб по своей же вине. Остерегайтесь, сударь!…

— Да ну, Рику, вы преувеличиваете! Все-то вам видится в черном свете! Эта несчастная женщина — вдова и мать двоих детей! Муж ее погиб на моем предприятии — да, он допустил небрежность, но ведь он погиб. Я должен для нее что-то сделать, и, конечно, сумею. Если не удастся устроить ее у сестры, дам ей денег — сумму вполне кругленькую для того, чтобы спокойно жить в ожидании работы.

Затем господин Лабру добавил, меняя тему разговора:

— Вы составили баланс?

— Да, сударь, вот он, — ответил Рику и протянул инженеру испещренный цифрами листок.

— Семь тысяч сто двадцать три франка тридцать сантимов…

— Да, господин Лабру. Сейчас я их вам принесу.

— Ну что это у вас за причуда, дорогой Рику? Я должен служить кассиром у собственного кассира! Почему вы не храните деньги в своем сейфе?

— Я уже имел честь объяснить вам, господин Лабру: я страшно боюсь брать на себя такую ответственность. Поскольку живу я не на заводе, то не хочу ни за что отвечать. Если ночью вас обокрадут, я буду очень сожалеть об этом, но мне не в чем будет себя упрекнуть, да и у вас не будет ко мне претензий; и потом, что тут поделаешь, сударь, мне так спокойнее.

— Тогда несите деньги.

Рику отправился за семью тысячами ста двадцатью тремя франками тридцатью сантимами, передал их господину Лабру, а тот засунул деньги в свой личный сейф — эту процедуру ему приходилось делать каждый вечер. Послышался звон колокола, возвещавший конец рабочего дня. Кассир пожелал хозяину всего хорошего и удалился. Рассыльный пришел узнать, не будет ли каких поручений.

— Нынче вечером вы не нужны мне, Давид, — сказал инженер, — можете идти домой.

Давид вышел из кабинета, взял в коридоре свою шляпу и через двор направился к выходу. Основная часть рабочих уже ушла, к дверям спешили самые последние. Рассыльный, прежде чем уйти, заглянул в привратницкую.

— Ну вот! Жорж, — весело и громко позвал он, — ты что же, малыш, и попрощаться сегодня не хочешь со своим приятелем?

Ребенок подошел к нему.

— Что такое? — спросил Давид. — Да у тебя глаза красные. Почему ты плачешь?

— У мамы неприятности… — ответил маленький Жорж.

— Неприятности? — переспросил рассыльный.

Он просунул голову в дверь и спросил:

— Что ж тут такое произошло, госпожа Фортье?

Жанна рыдала.

— Ну скажите же что-нибудь… что у вас случилось?

— Ах! Бедный мой Давид, — пытаясь подавить рыдания, с трудом проговорила Жанна, — я несчастна… так несчастна… меня преследуют несчастья… Меня выгоняют…

— Выгоняют отсюда, вас! — воскликнул пораженный рассыльный. — Быть того не может! Ну не господин же Лабру такое выкинул?

— А кто, по-вашему?

— Как — хозяин! Ну и ну! Скажите на милость! А почему?… В чем вы провинились?

Жанна коротко изложила причины, вызвавшие недовольство инженера.

— А! Теперь ясно. Хозяин строг во всем, что касается порядка. Он был, надо думать, каким-нибудь чином в армии. А вы проявили недостаточное уважение к тому, что он больше всего на свете любит и почитает, — к инструкциям. Но не стоит отчаиваться, госпожа Фортье… все уладится. Вы же знаете: наш хозяин любит вспылить, но ведь в конечном счете лучше него человека и не сыщешь. Не может он вас уволить, вас — вдову Пьера Фортье. И не уволит!

— Я уйду, Давид! Через неделю меня на заводе не будет! — с горечью воскликнула Жанна. — Но, как я уже сказала господину Лабру, это ему счастья не принесет!