Царица Хатасу

— Несмотря на всю мою злобу, я должен сознаться, что Хатасу умнее других. Она не далека от истины, подозревая, что жрецы желали бы избавиться от человека, который не оказывает им ни малейшей поддержки, но гарантирует ей мирное царствование. Ученики Амона легко могли бы посодействовать освобождению места рядом с ней, предназначенного мне. Клянусь, что это и есть настоящая причина моего изгнания. Может быть, она инстинктивно чувствует, что если я буду на троне, то уступить придется ей, так как я, в свою очередь, не признаю и не потерплю ничьей воли, кроме моей.

— За исключением воли богов и их служителей, которые возведут тебя на этот трон, — сказал жрец, подкрепляя свои слова строгим и многозначительным взглядом.

— Конечно, об этом не может быть и речи, — сказал Тутмес, опуская глаза. — Амону и его служителям я всегда буду послушен.

— Оставайся верным этим принципам, мой сын, и ты со славой будешь управлять царством твоих отцов. Но, — сказал Рансенеб, — время вернуться к настоящему.

Понизив голос, он изложил план действий и условился с царевичем о лучшем способе связи с ним. Наконец было решено, что великий жрец известит его, когда настанет время действовать.

Совещание было окончено, оба встали.

— Мне время отправляться, бабушка. До рассвета я должен быть уже далеко от Фив, — сказал Тутмес, надевая плащ и грубый полосатый клафт, придававший ему вид рабочего.

— Отправляйся, дорогое мое дитя, и да покровительствуют тебе боги в пути, — сказала Изиса, целуя его.

— Не беспокойся, бабушка! Меня ждет лодка, которая отвезет прямо в некрополь. Мои лошади и верный раб спрятаны у старика Сагарты, сторожа новой усыпальницы Хатасу. Место, следовательно, достаточно пустынное ночью, и тебе нечего бояться за меня.

У дверей дома Тутмес простился с жрецом и быстро пошел к берегу Нила. Квартал чужеземцев уже почти принял свой обычный вид. Проходя мимо одного из притонов, молодой человек услышал пение, звуки мандолы и топот танцовщиц. Он остановился и, нахмурив брови, стал прислушиваться к шумным и веселым возгласам. «Какая скука, — пробормотал он с досадой, — что я не могу хоть немного развлечься и вынужден бежать, как вор!»

Занятый своими бурными мыслями, Тутмес и не заметил, что от самого дома Изисы за ним молча следовали два человека, скрываясь в тени домов.

Подойдя к Нилу, он тщетно искал свою лодку. Несмотря на оживление, все еще царившее на священной реке, эта часть берега была совершенно пустынна, только одна лодка была привязана к сикоморе. Какой — то человек, очевидно, пьяный, вытянувшись на ее дне, громко храпел.

— Слушай, матрос! — крикнул Тутмес, сильно толкнув его ногой. — Перевезешь меня на тот берег? Протрезвись, я дам тебе пять колец серебра.

— О, еще бы я не хотел заработать такую сумму! — сказал он. — Но я не смею тронуться с места. С минуты на минуту могут прийти мои хозяева.

В этот момент появились два человека, закутанные в плащи. Один из них, маленький и худенький, как подросток, молча вошел в лодку и сел на дальнюю скамейку. Другой же, бросив пытливый взгляд на царевича, вежливо спросил его:

— Я вижу, чужеземец, что ты не можешь найти себе лодку. Не могу ли я тебе помочь? Нам нужно переплыть на ту сторону. Если крюк не будет особенно большим, я охотно доставлю тебя, куда нужно.

— Благодарю тебя, благородный незнакомец, за твое великодушное предложение, — ответил очень довольный Тутмес. — С тем большей радостью я принимаю его, что нам по пути. Мне тоже нужно в город мертвых.

Закрыв плащом лицо, царевич сел рядом с незнакомцем. Тот оказался очень необщительным, за все время переправы они не обменялись ни словом. Скоро показались освещенные лучами восходящей луны гигантские храмы и другие сооружения некрополя Фив.

— Где ты хочешь выйти? — спросил хозяин лодки. — Нам нужно доехать до начала аллеи сфинксов, ведущей к новой усыпальнице, которую строит наш славный фараон Хатасу.

— В таком случае, я выйду вместе с вами, — ответил Тутмес.

Скоро лодка причалила, и все трое вышли на берег. Царевич уже готовился поблагодарить своих спутников, но тут меньший из них дотронулся до его руки.

— Я хотел бы, чужеземец, поговорить с тобой несколько минут без свидетелей. Успокойся, я долго не задержу тебя вдали от добрых бегунов, ожидающих тебя, чтобы отвезти в другое место, — раздался дрожащий металлический голос.

Тутмес вздрогнул и невольно сжал рукоятку секиры, заткнутой за пояс.

— Я не понимаю, что важного ты можешь сообщить мне, незнакомец, — ответил он. — Но ты оказал мне услугу, и я не хочу, не выслушав, считать тебя своим врагом.

— Может, отойдем в сторону к усыпальнице нашей царицы? Там мы будем одни.

Незнакомец кивнул головой и первый направился к постройке. Лунный свет придавал фантастический вид диковинной архитектуре и гигантским размерам нового сооружения.

Выйдя на аллею, загроможденную каменными глыбами и сфинксами, частью уже поставленными на пьедесталы, незнакомец остановился.

— Не знаю, будет ли тебе мой вид приятен, Тутмес, так как я не принадлежу к числу твоих друзей из храма Амона, — сказал он с легкой иронией, откидывая капюшон.

У царевича вырвался сдавленный крик.

— Хатасу! Ты здесь! Значит, ты следила за мной?

— Я наблюдала за тобой, на что имею право, — гордо ответила царица. — К тому же ты очень неосторожен. Я узнала тебя сегодня во время процессии и могла бы приказать тебя арестовать, но я предпочитаю спросить прямо: что ты здесь делаешь? Как смел ты покинуть Буто? Кто тебе это позволил?

— Я сам, — ответил Тутмес, отступив шаг назад и скрестив руки на груди. — По какому праву ты изгоняешь меня? Я сын твоего отца и мужчина.

— Незаконный сын какой — то наложницы темного происхождения, — пробормотала Хатасу. Ее взгляд с ледяным презрением скользнул по внезапно побледневшему лицу брата.

Тутмес весь затрясся от гнева.

— Зачем я приезжал сюда, — с едва сдерживаемым бешенством сказал он, — об этом неудобно говорить в данную минуту. Но обещаю тебе, придет время, когда твое любопытство будет удовлетворено и ты узнаешь цель моей поездки.

— Мне нет нужды ждать. Я скажу ее тебе сейчас же, — ответила царица. — Ты явился по зову великого жреца Амона, чтобы договориться, как упрочить за собой вакантное место рядом со мной после смерти Тутмеса II. Но клянусь тебе, — она подняла свой маленький кулак, — что, только перешагнув через мой труп, ты взойдешь на ступени трона. И это так же верно, как то, что этот памятник переживет нас и будет говорить будущим векам о моей власти и о моем могуществе.

— Ну что ж, я перешагну через твой труп, так как мне надоела ссылка. Пока я жив, я не откажусь от своих прав, — энергично сказал юноша. Пылающие взгляды брата и сестры скрестились, как бы измеряя силы друг друга.

— А, значит, я верно угадала. Жрецы послали на царя смертельную болезнь, чтобы очистить тебе путь к трону, — медленно сказала Хатасу.

— Обвини открыто жрецов, а затем казни меня, — смело возразил Тутмес. — Ты не осмелишься сделать ни того, ни другого, так как народ любит служителей своих богов и потребует от тебя доказательств обвинения. Ты пощадишь и мою жизнь, чтобы избежать подозрения в убийстве обоих братьев для своего полновластия. Впрочем, успокойся. Пока я еще повинуюсь тебе и возвращаюсь в изгнание.

Хатасу снова надела капюшон.

— Не вынуждай меня, — мрачно сказала она, — доказывать тебе, на что я могу осмелиться. Верховная власть пока еще находится в моих руках. Народ Египта легко может предпочесть законную дочь царицы Аахмесы незаконному сыну, появившемуся на свет по капризу фараона. В одном ты прав, я не убью тебя не из боязни, но потому что я слишком могущественна, чтобы нуждаться в убийстве.

Не ожидая ответа, она повернулась и направилась к выходу из аллеи. С минуту Тутмес стоял неподвижно.

— И все — таки, гордая женщина, ты должна будешь разделить со мной власть, — произнес он наконец. — Тогда я сооружу памятники, которые величием и великолепием превзойдут твои.

Царица поспешно вернулась к своей лодке. Два воина, охранявшие ее, скрываясь в тени строений, последовали за ней, и лодка быстро направилась к противоположному берегу. Через полчаса они причалили к маленькой лесенке, почти скрытой в густой зелени громадных садов, окружавших с этой стороны царский дворец. Хатасу легко выпрыгнула на ступеньки и углубилась в тенистую аллею. Один из воинов и первый ее спутник последовали за ней.

Дойдя до боковой двери во дворец, царица обернулась.

— Ты мне больше не нужен, Сэмну, — сказала она, внезапно нарушая молчание. — Можешь идти вместе с Гюи.

Не обращая внимания на поклоны мужчин, она вынула из — за пояса ключ и отперла маленькую дверь. Быстрыми и легкими шагами прошла она несколько совершенно пустых коридоров и лестниц и открыла вторую дверь. Подняв толстую драпировку, маскировавшую дверь, царица проникла в обширную комнату, слабо освещенную лампой. В глубине комнаты на возвышении, покрытом львиными шкурами, стояло роскошное ложе. Около него, положив голову на ступеньку, спала старая рабыня. Хатасу бросила плащ на стул и, подойдя к спящей, слегка толкнула ее ногой. Рабыня быстро вскочила. Узнав свою повелительницу, она распростерлась перед ней.

— Вставай живее, Ама, и подай мне мою одежду, — сказала царица. — Не зови никого. Ты одна оденешь меня.

Пока рабыня молча помогала ей надевать длинную белую тунику, застегивала пояс и укладывала на кудрявую голову широкий золотой обруч, Хатасу внезапно спросила:

— Моего отсутствия никто не заметил? Царь не спрашивал меня?

— Нет, моя царственная повелительница, в твое отсутствие ничего не случилось, — ответила старуха. — Царь — да благословенны будут боги, — кажется, спал, а старый Тиглат, исполняя твое поручение, не покидал его изголовья. Но желаешь ли ты отдохнуть немного или подать тебе кубок вина? Ты так бледна и кажешься такой утомленной.

— Нет, моя верная Ама, я вовсе не устала и хочу еще взглянуть на царя, — ответила она, закутываясь в большую прозрачную вуаль.

Пройдя несколько залов, заполненных женщинами, царица направилась по длинной галерее, охраняемой часовыми, в апартаменты царя. Два неподвижных, как статуи, воина подняли перед ней толстую драпировку из финикийской ткани. Царица вошла в необыкновенно роскошную комнату. На массивном золотом ложе лежал бледный и худой молодой человек, погруженный в глубокий, тяжелый сон. У изголовья сидел старик с совершенно белой бородой. Он тотчас же встал и низко поклонился. Хатасу подошла к спящему Тутмесу и стала внимательно вглядываться в его истощенное лицо. Через минуту она со вздохом выпрямилась.

— Ну, Тиглат, что скажешь ты о состоянии царя? — спросила она, отводя старика в другой конец комнаты.

— Сейчас фараону лучше, и он подкрепляется сном. Но не смею скрыть от тебя, славная царица, что ты не можешь рассчитывать на полное выздоровление. Я даже не могу сказать, сколько времени боги позволят мне поддерживать жизнь царя.

Хатасу ничего не ответила. Отправив жестом старика к его месту у изголовья, она опустилась на стул и глубоко задумалась. Умирал слабый и беспечный человек, только номинально разделявший с ней власть. Не раз между ними царило несогласие. Теперь же она жалела Тутмеса, так как с его смертью открывалось обширное поле для интриг. Она знала, что для сохранения единовластия ей придется выдержать ожесточенную борьбу с врагами, которых она презирала за лукавство и двуличие.

Тем не менее, жрецы были опасны. Не ограниченные ничем, они подчинили своему влиянию темную массу, почитавшую их как посредников богов. Против нее, несомненно, выставят молодого Тутмеса, сосланного ею в изгнание. Она только что имела возможность убедиться, что у него совсем другой характер, чем у его больного брата.

С таким противником ей придется бороться на равных.

Охваченная лихорадочным нетерпением, царица встала. Воздух этой комнаты казался ей тяжелым, удушливым. Из соседнего зала винтовая лестница вела в башенку над дворцом. Царица быстро взбежала по ней, вышла на террасу и облокотилась на балюстраду. Чистый ночной воздух освежил ее пылавший лоб и облегчил сдавленную грудь.

С высоты перед Хатасу открылся чудный пейзаж. У ее ног лежали уснувшие Фивы, с дворцами, храмами и садами. Разлившийся Нил сверкающей скатертью окружал необъятную столицу. А там, по другую сторону реки, возносился колоссальный памятник, опирающийся на золотистые скалы. Это была усыпальница, построенная ею, несмотря на все препятствия, несмотря на сопротивление ограниченной касты жрецов — ярого врага всякого нововведения.

Чувство гордого удовлетворения и сознания своей силы наполнило сердце этой надменной и властолюбивой женщины. Облако, омрачавшее ее, рассеялось, и черные глаза светились непреодолимой энергией.

— Благословенная страна богов, — прошептала она, — пока я жива, ни одна рука, кроме моей, не будет держать твой скипетр. Твой трон стоит борьбы, хотя бы ценой собственной жизни. Пусть решают боги, кому они даруют победу — мне или Тутмесу!

Глава III. Заложенная мумия

На одной из лучших улиц Фив высился большой изящный дом, выкрашенный в яркие цвета. Две мачты со сверкающими на солнце медными наконечниками стояли перед дверьми дома, указывая на знатность и богатство владельца.

Этот дом принадлежал Пагиру, с которым мы уже познакомились на празднике Нила. За домом тянулся сад, хоть и не особенно большой, но прекрасно ухоженный и переполненный цветами.

Прошло несколько дней после праздника. Пагир, его жена и прекрасная Нейта сидели на террасе, выходящей в сад. Роскошная зелень виднелась между колонн.

Разговор был очень бурный. Пагир вскочил со своего места, кричал и сильно размахивал руками.

— Так же, как Нил ежегодно разливается, ты будешь женой обожающего тебя Хартатефа. Я, твой опекун, и твой брат Мэна благосклонно приняли его предложение.

— Никогда! Я ненавижу Хартатефа! — выкрикнула Нейта с пылающим взглядом. — Мне нравится Кениамун, и я выйду за него замуж.

Вне себя, она ударила по столу опахалом из перьев.

— Ты хочешь выйти замуж за этого нищего, у которого ничего нет, кроме каски и меча! — закричал Пагир, поднимая глаза и руки к небу. — И ради него ты отталкиваешь баснословно богатого Хартатефа, родство с которым придало бы столько блеска нашему дому? Но, к счастью, мы здесь, чтобы помешать твоему безумству. Я, твой опекун, объявляю, что ты будешь женой Хартатефа. Сегодня же, во время праздника, я представлю вас друг другу как жениха и невесту. Так что не волнуйся и не сопротивляйся напрасно тому, что бесповоротно решено.

Он провел рукой по разгоряченному лицу и обернулся к Сатати, молча сидевшей у стола, на котором стояла корзинка с женской работой.

— Мне нужно уйти, — сказал Пагир, обращаясь к ней, — но я поручаю тебе успокоить и образумить этого ребенка.

Сатати тотчас же встала. Мягкая улыбка осветила ее лицо. Сев рядом с девушкой, она нежно обняла ее за талию.

— Нейта, дорогая моя, успокойся и поверь, что мы любим тебя и желаем тебе только счастья. Неужели ты настолько неблагоразумна, что предпочтешь такого ничтожного и темного человека, как Кениамун, богатому Хартатефу, владеющему лучшим дворцом в Фивах? Хартатеф занимает высокое положение и пользуется расположением Хатасу. С ним тебя ожидает блестящая будущность, не говоря уже о том, что он человек молодой, красивый и страстно тебя любит.

— Оставь меня, — сказала Нейта, с гневом отталкивая ее. — Я ненавижу Хартатефа и не понимаю, почему я должна стать его женой. И без его золота мы достаточно богаты, а милость Хатасу может поднять Кениамуна так же высоко, как и Хартатефа. Я брошусь к ногам царицы. Она любит меня и сумеет избавить от ненавистно го брака.

Беспокойство скользнуло по лицу Сатати но, поборов себя, она дружески пожала руку девушки.

— Дорогая моя Нейта, уверяю тебя, что подобный шаг ни к чему не приведет. Нечего больше и говорить об этом. А теперь успокойся и ступай одеваться. Тебе давно пора подумать о туалете. Если ты не хочешь нравиться своему жениху, то принарядись хотя бы для Кениамуна. Ведь он тоже будет на банкете.

— Конечно, я не хочу нравиться Хартатефу! Если Пагир осмелится представить его как моего жениха, я устрою скандал и объявлю всем, что отказываю ему. Потом я обращусь к царице и предоставлю все ее решению.

Она встала, вырвав свои руки из рук Сатати, и стремительно вышла, сильно хлопнув дверью. Она даже не заметила, что дверью зацепила брата.

— Неужели необходимость выйти замуж за Хартатефа вызвала у Нейты такое очаровательное расположение духа? — спросил, смеясь, Мэна.

— Именно, — ответила Сатати, задумчиво облокачиваясь на подушки.

Мэна сел, наклонился к ней и пробормотал, устремив на нее дерзкий пылающий взгляд:

— Как ты прекрасна сегодня, Сатати. С некоторых пор я открываю в тебе все новые прелести. Сказать тебе почему?

Нежная улыбка осветила лицо молодой женщины.

— Ты скажешь какую — нибудь глупость, — сказала она, прижимая свою холеную руку к губам Мэны. — Что сказал бы Пагир, если бы слышал тебя?

— Пусть он посмеет ревновать, я живо заставлю его замолчать! — воскликнул офицер. — Я знаю, кому он расточает нежные имена и драгоценные камни.

Яркая краска выступила на щеках Сатати.

— Это только слова, Мэна, но можешь ли ты доказать их?

— Нет, нет, это ниже меня. Я хотел только дать тебе понять, что ты отплатила бы только долг, подарив мне свою благосклонность. Скажи лучше, чем ты была озабочена, когда я вошел сюда?

— Меня беспокоит Нейта, — сказала Сатати, с трудом преодолевая свое ревнивое любопытство. — Малютка просто взбешена. Она не хочет слышать даже имени Хартатефа и грозит устроить скандал. Если ей помешают выйти замуж за Кениамуна, она собирается идти жаловаться царице.

— Ха, ха, ха! И подобная угроза может беспокоить тебя? — снисходительно рассмеялся Мэна. — Успокойся, у царицы есть дела поважнее, чем выслушивать жалобы девочки. Болезнь Тутмеса и интриги жрецов в пользу изгнанника в Буто доставляют ей довольно забот.

— Все это так. Тем не менее, я убеждена, что Хатасу найдет время выслушать Нейту и обратить внимание на ее жалобы и желания. Не пренебрегай опасностью, величину которой ты не в состоянии оценить.

Взгляд, сопровождавший эти слова, сразу подействовал на воина.

— Но, — сказал он серьезно, — что может внушать Хатасу такую слабость к моей сестре? Я давно уже подозревал, что с Нейтой связана какая — то странная тайна. Я вижу, Сатати, что ты посвящена в нее. Доверься же мне и открой правду.

Мэна склонился и прижал свои губы к обнаженной руке молодой женщины.

— Мэна, ты ошибаешься. Какая тайна может быть связана с твоей сестрой? Не воображай ничего подобного. А теперь оставь меня, мне нужно еще одеться.

Мэна тотчас встал.

— В таком случае, до свидания, А я пойду пока к Нейте и постараюсь ее успокоить. В гневе она способна непоправимо оскорбить Хартатефа, а я боюсь даже подумать, к чему это может привести.

Он быстро направился в комнату сестры. Через минуту, приподняв полосатый ковер, служивший портьерой, и заглянув внутрь комнаты, он убедился, что появление посредника будет очень кстати. Посреди комнаты стояла Нейта с пылающим лицом и сверкающими глазами. Она упорно отталкивала руки служанки, почти со слезами повторявшей: