Артур Конан-Дойль
Гвардия атакует и другие стихотворения (The Guards Came Through, 1919)
ГВАРДИЯ АТАКУЕТ
Двадцать один — номер полка. Голодаем, ночи без сна. Раны горят, воды — ни глотка, Это значит — война. Память о виденном дорога. День и ночь напролет Били, разили, теснили врага И продвигались вперед. Падали с ног, но держали строй Почти из последних сил, Удар за ударом, снарядов вой И рев германских горилл. Дарем, Ланкастер, Йорк, Нортумберленд, Сомерсет — От каждого графства отдельный полк, Им в стойкости равных нет. От нас отвернулась надежда сама, И дух наш канул во мглу, Мы шли в атаку на склон холма, Имея пустошь в тылу, И мы проклинали снарядов визг И гулких разрывов звук, Мы шли равниной, разбитой вдрызг, Дорогою адских мук. И вдруг мы слышим — истошно орет Капрал наш, суров и крут: «К бою! Раздайсь! Гвардейцы — вперед!» И видим — они идут. Трудно горланить глоткой сухой, Но как мы вопили им! Ирландский, Уэльский, Шотландский лихой Полки — и с ними Колдстрим. Две бригады, к плечу плечо, Сквозь наши порядки прошли, Упав на колени, мы горячо Молитву за них вознесли. Молясь, мы руки простерли к ним, И слезы текли из глаз. Рассказ мой будет неудержим, Но внятен ли мой рассказ? Сумеет ли та восскорбеть душа, Что властвует над собой? Но мы навеки запомним шаг Гвардейцев, идущих в бой. «Влево цепью — рассыпься!» Летят Слова по шеренгам — и вот, Строй не ломая, за рядом ряд Гвардия в бой идет. Чуточку шика — как на парад, Страха ни тени в них, Холодны лица, глаза блестят, Шаг отточен и лих. Сыплет с неба шрапнельный град, Поступь легка — вперед, Винтовки к ноге, и отважный взгляд — Гвардия в бой идет. Парни! С восторгом на вас гляжу! Парни! Как вы сильны! Я ранен и в лазарете лежу, Вернусь на родину — всем расскажу Про гвардейцев — богов войны.[1] АНГЛИЯ ПОБЕДОНОСНАЯ
Каково пришлось тебе, Англия? Ты данному слову верна была, Могучею дланью меч извлекла, Премерзок был враг надменно-тупой, Ты шла за судьбой Господней тропой — И ты устояла, Англия. Каково пришлось тебе, Англия? Терзали душу боли утрат И кровь за тебя погибших солдат, Но ясен был твой соколиный взор И хладен, как лед замерзших озер — И ты устояла, Англия. Каково пришлось тебе, Англия? На ветер не бросила ни словца, Во всем была верна до конца, Ты горько стенала под гнетом бед, Но пламя и сталь — то был твой ответ, И ты устояла, Англия. Каково пришлось тебе, Англия? С главою склоненной, сердцем скорбя, Оплакала тех, кто пал за тебя, Грустны небеса, и печален дол, Господь их Долиной Смерти увел[2] — То горестный день твой, Англия! Каково тебе ныне, Англия? Глядишь в былое, все претерпев, Как призраки, тают страхи и гнев. Преклоним колени! Радость в сердца! Все претерпевшей — пребыть до конца! И в добром здравии Англия![3] ГЕНЕРАЛ ДУГЛАС ХЕЙГ НАСТУПАЕТ!
(На фронтовые события августа 1918 года)
Хейг идет вперед! Три простых и ясных слова Среди карканья пустого, Страхов, трескотни газетной, Говорильни беспредметной — Хейг идет вперед! Хейг идет вперед! Прочь, германские уловки, Слухи, факты, заголовки, Фразы и опроверженья, Сонное умов броженье — Хейг идет вперед! Хейг идет вперед! Похвалы, упреки, споры, И пустые разговоры; Прекратите дрязги эти, Ведь важней всего на свете — Хейг идет вперед! Хейг идет вперед! Гром побед — его движенье, Мир притихший — в напряженье, Мир, томясь четыре года, Рокового ждет исхода — Хейг идет вперед![4] ВОРЧУНЫ
«Во фландрских частях сильный ропот и недовольство»
Дядюшка Тоби Что под нос бурчит солдатня? «Черт! Дьявол! Ну и фигня! Я мерзну — плевать, я потею — плевать, Лишь бы воскресный стакан выпивать, Поладить с немцами — нет проблем, Но жрать я хочу — кто утренний джем Спер у меня?» Про что бубнит офицерская честь? «Черт! Дьявол! Ни лечь, ни сесть! Мухи, вонь, убожество, грязь, Словно в окопе свинья разлеглась, С солдатами должен судьбу делить, А им на меня — плевать и забыть, А коли так — то уж лучше быть Там, где я есть». Про что толкует коварный враг? «Черт! Дьявол! Так-перетак! В начале войны рубили сплеча: Нажми — и британец даст стрекача, И, черт побери, молва не врет, Британский Томми бежит — но вперед, Прет как дурак!» О чем ворчит английский люд? «Черт! Дьявол! Жить не дают! За то плати и за это плати, Хлеб дорог, в кладовке — шаром покати, Я жажду победы, ворчать не хочу, Но слишком безропотно я плачу, Шкуру дерут!»[5] КАНАДСКИЙ КЛИЧ
(Во время войны возле моего дома стояла лагерем канадская дивизия. Я привык слушать их приветственные клики в честь далекой родины. Отсюда и явились эти стихи).
С головою вбок склоненной, Спозаранку на дворе Слушал фермер удивленный Хор стогласый на заре; Рядом — лагерь полевой, Клич несется боевой: «Мы здесь! Мы не дома! Эй, солдаты! Ну и даль! Дружно, братцы! Не теряться! Онтарио! Онтарио! Торонто! Монреаль!» Егерь — волосы седые, Согнут чуть не до земли, — Вспомнил годы молодые, Слыша возгласы вдали; Ну как есть «Ату! Ату!» — Крик летит сквозь темноту: «Мы здесь! Мы не дома! Эй, солдаты! Ну и даль! Не теряться! Дружно, братцы! Онтарио! Онтарио! Торонто! Монреаль!» Страх, унынье прочь метнулись, Люди веселей глядят, И сквозь слезы улыбнулись Даже матери солдат; К тучам хмурым, в небеса Возлетают голоса: «Мы здесь! Мы не дома! Эй, солдаты! Ну и даль! Дружно, братцы! Не теряться! Онтарио! Онтарио! Торонто! Монреаль!» Сыро, сумерки сгустились, И зажглись в домах огни — Парни не угомонились, Все кричат, кричат они; Да пребудет в сердце бренном Этот клич — благословенным: «Мы здесь! Мы не дома! Эй, солдаты! Ну и даль! Дружно, братцы! Не теряться! Онтарио! Онтарио! Торонто! Монреаль!»[6] ТРОПАМИ АТАБАСКИ
Все быстрей скользит под гору жизнь короткая моя, Близок путь Долиной Тени в Невозвратные Края, Но когда поток былого через память протечет — Вновь Канады глас могучий позовет и повлечет. Там река стремниной пенной прорезает горный склон, Воздух девственных нагорий ароматом напоен. Снится мне, как будто в сказке — я опять лечу в седле Под ветрами Атабаски, по нехоженой земле. У порогов рек восточных люди крепкие живут, Только мученик с героем притерпеться могут тут, Где лесные побродяги и степные шатуны Прочный камень заложили в основание страны. Видел глотку Ниагары, где поток ревущий скор, Видел золото заката на лице Больших Озер, Только нет сильнее встряски, слаще скачки, чем в седле — По равнинам Атабаски, по нехоженой земле. Меж бескрайних нив под небом кое-где дома торчат, Мимо них машины мчатся, источая рев и чад. Те хибары, что видал я — ныне чудо-города. Городами вся Канада прирастает — и горда. Край цветущий, упованный, царство истинных мужчин, От восточных побережий и до западных равнин, Прикипел к тебе душою, прятать чувство не хочу, Буду жив — коня навьючу, Атабаской поскачу.[7] ОГЛЯДЫВАЯСЬ НАЗАД
В сей жизни многое важней, Чем свежесть щек и тонкий стан. То мужество в суровый час И веры свет, что свыше дан, Умение исполнить долг И милость к тем, кто нищ дотла, И женственность, что далека От себялюбия и зла. Мечтанья юности сменил Суровой правды ровный цвет, Неспешен ток закатных сил, Светла печаль прошедших лет.[8] ЛИНДИСФЭР
Судьба — проулком вниз сойти. Наверх конягам нет пути. На грязных плитах закутка Смерть лошадиная легка… Цена на хлеб скатилась вниз. Кругом убытки — знай вертись. Аренда — зверь, и лют налог. Я измотался, изнемог. Душою пав, уныл и сер, Побрел тихонько в Линдисфэр. Взлететь в седло — не для меня. Проведать я хотел коня. Хоть бессловесна тварь, но все ж Узнал — прошла по холке дрожь. И понял: мне не до того, Чтоб приласкать в ответ его. Уход, и стойло, и фураж… Деньгу найдешь — деньгу отдашь. Я мрачно думал о коне, Что он не по карману мне. Когда-то был он резв и скор, Но годы минули с тех пор. В ногах разбит, глазами слаб. Негодный конь — что старый раб. Я отвернулся — нету сил. А конюх мой, старик Уилл, Мрачнел морщинистым лицом, Хоть и держался молодцом. Приказ мой был суров как есть: «Коня на живодерню свесть. Цена — два фунта, может — три. Мне деньги принесешь — смотри!» Он вздрогнул, услыхав приказ, Но не отвел упрямых глаз. Полез в карман, на свет извлек Потертой кожи кошелек. «Хозяин, мне по чину честь. Вот тут два фунта — все, что есть. Я вам не сват и не родня, Но я плачу за жизнь коня. В аренду ферму взял мой брат. Коня принять он будет рад. Там сможет конь в лугах пастись И до кончины доплестись». Слеза из глаз его бежит, И кошелек в руке дрожит. Тут сам я всхлипнул — в Бога мать! — Но деньги отказался взять. «Да чтобы я — избави Бог! — К разлуке нас принудить мог! Хозяин, конь и верный друг — Вовек не рухнет этот круг!» На ложь похоже, на игру… Поверьте — правда, я не вру: Почти поклясться был готов, Когда услышал чей-то зов. То был хитрейший из людей, Букмекер Джонсон, прохиндей. На скачках в Эпсоме в тот год Нагрел он крепко весь народ. Он пачку денег сунул мне: «Должок! В расчете мы вполне. Здесь тысяча — и все дела. Удача мимо не прошла». Вот так. Добром сменилось зло. Конь жив. Мне крепко повезло. Он в Линдисфэре, господа. В досужий час — прошу туда.[9]
