Артур Конан-Дойль
Песни дороги (Songs of the road, 1911)
БРИТАНСКАЯ ИМПЕРИЯ
Говорят, из пригоршни праха нас всех Преблагой Господь сотворил. Этот прах, пусть и впал в первородный грех, Закалился в огнях горнил. И когда в пучину могильной тьмы Канут всех живых имена, «Мы — Империя», — скажем со смехом мы, — «И к упадку клонится она».[1] СТРОИТЕЛИ ИМПЕРИИ
Темпл, отважный капитан, Взял с собой свою собаку. «За заслуги»[2] орден дан, За давнишнюю атаку. Малярию он схватил Вместе с орденом однако… Он отважный капитан. Рядом с ним бежит собака. Кокс — политик, полиглот. Он с моноклем, в лучшем виде — Кланов закка-хель оплот И наставник всех африди.[3] Вечно шляется в горах В одиночку и при гиде… Дипломат и полиглот, Денди в самом лучшем виде. Хокинс — молод и ершист, Вулижда[4] питомец смелый, Как любой артиллерист, Знает: пушки — это дело! Остальное — пустяки, Лишь бы пушка загремела… Юн, задорен и ершист — Он щенок, но очень смелый. Восемьдесят ворчунов — Томми, бравые солдаты. «Бунервал[5] — он кто таков?» «Бунервалы трусоваты!» «Эх, тащиться нам в Читрал!» «Не подать ли кэб, ребята?» Восемьдесят ворчунов — Наши храбрые солдаты. Смуглолицых гурхов[6] ряд — Веселятся, словно дети, Знать, что ждет их, не хотят, И к чему им знанья эти? Раз сиркар[7] велит — идут, Резво встали на рассвете. Гурхов топает отряд, Простодушных, словно дети. Вот пенджабские стрелки, Бородаты, черноусы. Все стройны и высоки, И в сражении не трусы. Если грохнет вдруг джезайл,[8] Вскинут вмиг ружье индусы. Превосходные стрелки, Все стройны и черноусы. Вьется тропка, путь нескор, Ветерки по склонам веют. Выси гималайских гор На закате розовеют. Топают упорно вверх, Зерна будущего сеют… Склоны круты, путь не скор, Гималаи розовеют.[9] На посещение сиротского приюта
На сцене — драма. Сеть интриг. В перчатках лайковых мерзавец. Обобрана невинность вмиг, Вздыхает, слезы льет терзаясь. А положительный герой, Ступает гордо и вещает, За добродетель он горой, И зритель все ему прощает. Но эта драма — здесь, сейчас, К ее завязке Смерть причастна. В ней — явь, открытая для глаз, Финал — счастливый ли, несчастный? А роль героя-молодца? Сыграй ее — но не на сцене. И ты сиротские сердца Согреешь, выведя из тени.[10] ПРИ ПОСЕЩЕНИИ СИРОТСКОГО ПРИЮТА
На сцене — драма. Сеть интриг. В перчатках лайковых мерзавец. Обобрана невинность вмиг, Вздыхает, слезы льет терзаясь. А положительный герой, Ступает гордо и вещает, За добродетель он горой, И зритель все ему прощает. А эта драма — здесь, сейчас, К ее завязке Смерть причастна. В ней — явь, открытая для глаз, Финал — счастливый ли, несчастный? А роль героя-молодца? Сыграй ее — но не на сцене. И ты сиротские сердца Согреешь, выведя из тени.[11] Признание на седьмом десятке
Пусть года протекли, Мы с тобою прошли Целый век — не припомнить, что было; От младенческих лет Через юный расцвет Нас любовь берегла и хранила. Наша юность была светла, весела, Мы по царскому шли пути; Под тридцать лет Мне было, мой свет, А тебе — девятнадцать почти. Свет сменяется тьмой, День — ночью глухой, И Земля свершает свой бег, И на лицах — след Миновавших лет, Метки — те, что оставил век. Остудили ли сердце твое года? А моя любовь велика. Шесть десятков лет Мне нынче, мой свет, А тебе — за тридцать слегка.[12] РЕЧЬ ШЕСТИДЕСЯТИЛЕТНЕГО
Пусть года протекли, Мы с тобою прошли Целый век — не припомнить, что было, От младенческих лет Через юный расцвет Нас любовь берегла и хранила. Наша юность была светла, весела, Мы по царскому шли пути, Под тридцать лет Мне было, мой свет, А тебе — девятнадцать почти. Свет сменяется тьмой, День — ночью глухой, И Земля свершает свой бег, И на лицах — след Миновавших лет, Метки — те, что оставил век. Остудили ли сердце твое года? А моя любовь велика. Шесть десятков лет Мне нынче, мой свет, А тебе — за тридцать слегка.[13] Поручение
Седлай коня, хлестни кнутом И шпорами попотчуй! Стрелою мчи, стремглав скачи Землею скудной отчей! У старца Дункана спроси, В сторонку поманя: Какую дочь отдать не прочь Он замуж за меня? Коль ту, чьи волосы темны — Назад во весь опор! О той, чьи волосы светлы, Ты сладишь уговор. А на обратном на пути Веревку попрочней Ты в шорной лавке прихвати — Назад вернешься с ней.[14] ЭХО (по мотивам Гейне)
Оружный рыцарь держит путь Меж мрачных гор-громад. «Что ждет меня — любимый взгляд Или могильный хлад?» И эхо молвило в ответ: «…могильный хлад». Он устремляется вперед, И взор его угас. «Я знаю — смертный час грядет, Так пусть грядет сейчас!» И вторит эха слабый глас: «…грядет сейчас».[15] Советы молодому сочинителю
Терпеливо Жди прилива, Всё наладь: Снасть и кладь. Умный шкипер — С грузом клипер, Трюм набит — Путь открыт. Дух унылый Не насилуй, Хлад в груди Пережди: Дай скопиться По крупице Тишине, Глубине. Глядь — усталость Прочь умчалась, И рука Вновь легка. Критик хвалит, Критик жалит — Не беда, Ерунда. Критик злится, Веселится — Брось, наплюй, В ус не дуй. Делай смело Свое дело![16] СОВЕТ НАЧИНАЮЩЕМУ ПИСАТЕЛЮ
На себя в начале пути Важность напусти. Мол, груза полно, Киль царапает дно. Главная благодать — Как себя подать. Будь солиден и крут, Иначе — зряшный труд! Себя побереги, Не труди мозги. Нахлынет вдохновенье — Перетерпи мгновенье! Отдохни — удачный ход Позже сам тебя найдет. Трудясь над строкой, Храни душевный покой. Нервное напряжение — То же, что поражение, Не пытайся сдуру Насиловать натуру. У критиков признание — А ты ноль внимания! В критике лесть — Да плевать, Бог весть! Топят в луже — Бывает и хуже! Винят черт-те в чем — Поведи плечом. Цени плоды труда, Прочее — ерунда![17]
