Помоги проекту - поделись книгой:
Можно представить себе что–либо, более «не страшное», чем младенец, не способный управлять своими членами, не способный остановить свой взгляд на одном предмете? Иисус родился в хлеву или в пещере. Бога спеленали и положили в кормушку для скота. Наконец–то Он подобрал Себе облик, которого люди не пугались! Наконец–то король отказался от своей мантии.
Подумайте, как далеко зашло снисхождение! Свидетелями Воплощения, расколовшего историю надвое (этот факт не отрицают даже наши светские календари), стали не только люди, но и животные — они даже оказались ближе. Подумайте, на какой риск шел Господь: Он перешагнул через зияющую бездну страха, отделявшую Его от творения. Но устранив эту преграду, Иисус сделался уязвимым — уязвимым для нашего страха.
«Дитя рождается в ночи посреди животных. Сладостное дыхание младенца смешивается с паром, поднимающимся от навоза. Отныне все изменится, ничто не останется прежним.
Верующие в Бога не смогут веровать в Него по–прежнему — Он лишил их уверенности. Они увидели Его в хлеву и не знают, где явится Он в следующий раз, как далеко Он зайдет, в какие бездны самоуничижения опустится, в отчаянных поисках человека… Для верующих Рождество — это день, когда Бог перестал быть неуязвимым. Это темная сторона Рождества, это ужас наступившего молчания. Он пришел к нам в таком образе, что нам ничего не стоило отвергнуть Его: можно раскроить череп младенцу или, когда Он вырастет, — прибить Его к кресту»[20].
Что чувствовал Бог в Свой день рождения? Попробуйте вообразить, что вы снова превращаетесь в младенца, лишаетесь языка и способности управлять своим телом, не можете принимать твердую пищу и контролировать мочеиспускания. Бог был не только младенцем — Он побывал зародышем! Нет, чтобы аналогия стала точной, вообразите себя не младенцем, а морским моллюском! В ту ночь в Вифлееме Творец Вселенной принял образ беспомощного, зависимого от людей новорожденного.
Богословы придумали специальный термин «кеносис» — «опустошение», — чтобы дать определение этому поступку Бога, «опустошившему» Себя от всех преимуществ божества. И хотя этот акт был актом умаления Бога, он давал Ему и некоторую свободу. Я уже говорил о «недостатках» существования вне времени и пространства. Земное тело позволило Христу действовать в рамках человеческой истории, избавившись от этих «недостатков». Теперь Бог мог говорить все, что хотел сказать, и Его голос не пригибал к земле столетние кедры. Теперь Он мог выразить Свой гнев, назвав царя Ирода лисицей, или пустить в ход бич, чтобы изгнать торгующих из Храма, — Его вмешательство не сотрясало землю. Он мог говорить с каждым — с блудницей, со слепцом, вдовой и прокаженным, — не предуведомляя свою речь призывом «Не бойся».
Это чудо, что слеплены мы по подобию Божию.
Но что Бог стал как мы —
это в тысячу раз невозможнее[21].
14. Большие надежды[22]
Каждый год перед Рождеством воздух трепещет от песен, обещающих нам приход Мессии. Мальчики из хора и достопочтенные оркестранты — все спешат, словно паломники, на репетицию, все хватаются за измятые от многолетнего использования ноты. Что там! В наши дни даже не нужно состоять членом хора, чтобы петь положенное Генделем на музыку пророчество: Генделя можно петь дома под караоке.
Что же мы празднуем столь торжественно? Вот слова библейских пророков, которые повторил Гендель:
«Всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся, кривизны выпрямятся и неровные пути сделаются гладкими.
Народ, ходящий во тьме, увидит свет великий; на живущих в стране тени смертной свет воссияет.
Ибо младенец родился нам — Сын дан нам; владычество на раменах Его, и нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира».
Эти же слова повторяли евреи в течение долгих веков Божьего молчания. Разочарование, отчаяние въедались в Израиль, пожирали его тело, как метастазы. Каждый новый виток истории уничтожал очередную надежду — лишь одна оставалась сиять: упование на обещанного пророками Царя Царей. Придет Мессия и справедливость прольется мощной рекой. Евреи цеплялись за эту надежду, как моряк, оказавший за бортом — за спасательный круг.
Прошло четыре столетия с тех пор, как умолк последний библейский пророк, и тут поползли странные слухи: сперва о проповедующем в пустыне Иоанне, затем об Иисусе, сыне плотника из Назарета. Просочились известия о чудесах Иисуса, люди рассуждали и спорили о них. Он ли — Тот, Кто должен придти? Одни утверждали, что Мессия доподлинно явился — они собственными глазами видели, как Иисус возвращал зрение слепым, парализованным — умение ходить. «Бог пришел спасти свой народ!» — восклицали они радостно, когда Иисус воскресил умершего. Другие были настроены более скептично. Да, Иисус осуществил мессианские ожидания — но не так, как они ожидали, и это «но» сыграло чрезвычайно важную роль.
Я читал Библию с первой до последней страницы в поисках примет и причин разочарования в Боге. Я полагал, что, добравшись до Евангелий, замечу существенную перемену в настроениях народа. Мессия, обещанный пророками, — либретто Генделя точно передает суть и смысл их вести, — должен был рассеять всяческие сомнения. Но нет! Ни в дни земного служения Иисуса, ни теперь, две тысячи лет спустя, с разочарованием в Боге так и не было покончено. Что же случилось? Сформулируем этот вопрос иначе: как жизнь Иисуса ответила на три вопроса, заданные в начале этой книги?
И тем не менее, присутствие Иисуса в мире, Его «человечность» обратилась новой проблемой для евреев, выросших на преданиях о горе Синай и горе Кармил. Где огонь, дым и ослепительный свет? Иисус не был таким Богом, каким они Его себе представляли. Он был человеком, уроженцем провинциального городишки Назарета, сыном Марии, заурядным плотником. Соседи, видевшие, как Иисус играл в детстве с их детьми, так и не смогли признать Его Мессией. Мы находим у Марка поразительное свидетельство, что родные Иисуса как–то раз сочли, что Он не в своем уме. Так говорили Его мать и братья. Так говорила Мария, ответившая благодарственной молитвой на весть архангела Гавриила. Так говорили Его братья, общавшиеся с Ним больше, чем все остальные люди, — они не могли примириться с чудовищным сочетанием обыденного и божественного. Плоть Иисуса мешала им.
Проблема несправедливости продолжала терзать даже тех людей, кто готов был склониться перед Иисусом. Великий богослов Августин не мог понять, почему исцеления в евангельском повествовании происходят столь произвольно и случайно. Если Иисус мог исцелять, почему Он не спас всех? В особенности Августина беспокоил рассказ Иоанна.
Все инвалиды Иерусалима — слепые, хромые, парализованные — собирались у городской купальни, бывшей в то время чем–то вроде Лурда нашего времени. Вода в купальне начинала иногда бурлить, и тогда больные бежали, хромали, ползли, чтобы попасть в воду, пока волнение не улеглось. Однажды Иисус заговорил с расслабленным, лежавшим в этой купальне. Человек мучился уже тридцать восемь лет, но ему ни разу не удалось вовремя войти в воду. Всякий раз, когда вода обретала целебную силу, его опережали другие люди. Иисус, не медля ни минуты, приказал бедняге встать и идти. Тот тут же поднялся, взял свою подстилку и пошел. Пролежавший в параличе тридцать восемь лет начал ходить! В тот день не было в Иерусалиме человека счастливее.
Но рассказчик добавляет одну существенную подробность: после исцеления Иисус уходит, растворяется в толпе. Он не пришел на помощь всему множеству больных. Он исцелил только одного. Почему? — недоумевает Августин. «Сколько еще несчастных лежало там, и лишь одного Он исцелил, а ведь мог Своим словом поставить на ноги всех»[23].
Проблема несправедливости тревожила даже двоюродного брата Иисуса. Иоанн Креститель, самый твердый, самый пламенный в вере, сосредоточил упования своих соотечественников на Иисусе. В начале его служения, когда приверженцы спрашивали, не он ли — Иоанн — Мессия, он решительно отрекался: «Идет за мною Сильнейший меня, у Которого я не достоин, наклонившись, развязать ремень обуви Его». И вот Обещанный, Иисус из Назарета, пришел к Иоанну креститься. Иоанн в изумлении увидел, как с неба на плечо Иисуса опустился в образе голубя Святой Дух. Глас, подобный грому, заговорил с неба, устранив все сомнения о личности Иисуса.
И все же два года спустя Иоанн Креститель усомнился. Он тоже пережил кризис разочарования. Иоанн преданно служил Богу, но жизнь его завершалась в темнице Ирода. Ожидая смерти, он исхитрился передать весточку Иисусу: «Ты ли Тот, Который должен прийти, или ожидать нам другого?» Этот вопрос — из уст Иоанна! — передает все порожденное Иисусом напряжение, невыносимое сочетание упования с неуверенностью.
Если бы Иисус отказался лишь от одного, слишком эмоционально насыщенного слова «царство», все могло бы пойти по–другому. Но едва Он произнес его, перед глазами зрителей замелькали привычные образы: сверкающее оружие, развевающиеся знамена, золото и слоновая кость, слава дней Соломона, возрожденное величие нации. И тут же все эти надежды были разрушены. Нахлынула новая волна разочарования: оказалось, что толпа подразумевает под «царством» одно, а Иисус — совсем иное.
Народу требовалось нечто большее, чем отдельные чудеса там и сям. Люди жаждали земного царства, власти и славы, а Иисус говорил о «Царстве Небесном», невидимом. Да, Он разрешил кое–какие проблемы здесь, на земле, но все силы Он направлял на борьбу с невидимым врагом. Однажды к Нему принесли расслабленного, столь яростно стремившегося к избавлению, что больной уговорил друзей пробить крышу и через эту дыру опустить его к находившемуся в доме Иисусу. Иисус спросил: «Что легче? сказать ли расслабленному: прощаются тебе грехи? или сказать: встань, возьми свою постель и ходи?» Он ясно показал, что легче — телесные болезни исчезали при одном Его прикосновении. Но подлинная битва шла против невидимого духовного врага.
Вера, прощение грехов, борьба с силой зла — вот о чем Иисус ежедневно говорил с Отцом в молитве. И это смущало толпу, искавшую прежде всего решения земных проблем — бедности, болезней, политического угнетения. Иисус не оправдал их ожидания, не стал тем царем, в каком они нуждались. (Многое ли изменилось с тех пор? Миссионеры практикуют медицинскую помощь и пытаются принести облегчение голодающим, но мало кто сосредотачивается на вечных проблемах человечества — гордыни, лицемерии, фарисействе, проблемах, столь трудных даже для Иисуса.)
События, произошедшие в Иерусалиме, окончательно разрушили все надежды на появление нового, могущественного Соломона, который возвратит себе власть над Израилем. После торжественного входа в Иерусалим — жалкой пародии на триумфальные шествия римлян — Иисуса арестовали и подвергли суду. Он признался перед римским прокуратором, что Он и в самом деле Царь, но тут же добавил: «Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан Иудеям; но ныне Царство Мое не отсюда».
Так Иисус — царь? Царь шутов, чья пурпурная мантия окрашена Его собственной кровью, а вместо короны в лоб впивается терновый венец. Перед лицом смертельной угрозы ученики бежали, забыв о верности. Иисус не сумел защитить самого Себя, как же Он спасет их? Земной и зримый мир римской империи столкнулся с незримым Царством Божьим, и в первый момент могло показаться, что Рим восторжествовал.
Писатель Курт Воннегут в романе «Колыбель для кошки» рассказывает о визите физика, участвовавшего в создании атомной бомбы, в свою лабораторию накануне Рождества. Все служащие столпились у яслей, распевая рождественские гимны. «Надежды и страхи всех веков сошлись в Тебе ныне», — пели они.
Эта сцена окрашена горькой иронией. Таков современный отзвук давнего разочарования евреев. Неужели певшие гимн люди и впрямь верили, что надежды и страхи всех веков — включая будущее, которое мгновенно исчезнет, если кто–нибудь нажмет на кнопку, — заключаются в нашей вере в младенца, явившегося на свет в Вифлееме, чтобы прожить всего–навсего тридцать три года?
15. Скромность Бога[24]
Мой проект представляет собой первый в истории научный эксперимент, могущий раз и навсегда разрешить вопрос о бытие Бога. В данный момент мы способны указать на определенные признаки Его существования, но их можно интерпретировать и в противоположном смысле. То есть они неоднозначны и ничего не доказывают. Например, чудеса природы не убеждают тех, кто наиболее привык к ним, то есть ученых. О чем это говорит — о слепоте ученых или об умении Бога скрывать Свой лик?
Самым подходящим моментом для разрешения вопроса о бытие Бога был период, когда Иисус жил на земле. Иисус располагал всеми возможностями для того, чтобы навеки заткнуть рот скептикам.
Если бы, скажем, мой друг Ричард был современником Иисуса, он мог бы потребовать доказательств от самого Иисуса. «Говоришь, ты — Сын Божий? Прекрасно, так докажи это!» Мы можем догадаться, какой ответ получил бы Ричард, поскольку Иисусу не раз приходилось принимать подобный вызов. Когда фарисеи требовали от Него чудес, Он с гневом называл их «род лукавый и прелюбодейный». Когда царь из любопытства попросил у Него чуда, Иисус отказался удовлетворить его желание, хотя тем самым мог бы спасти Свою жизнь.
Почему Бог ограничивает Себя? Быть может, ключ к этой проблеме мы найдем в первом эпизоде служения Иисуса, в искушении — экзамене, подготовившем Его к служению.
То было наиболее драматичное столкновение: Иисус против вождя всех скептиков, против самого сатаны, на фоне морщинистых, растрескавшихся холмов палестинской пустыни. Сатана тоже требовал доказательств: «Если Ты — Сын Божий…» Он предлагал Иисусу превратить камни в хлеб, испытать, спасет ли Его Бог, искушал Его властью над всеми земными царствами.
Я думаю, что для Иисуса вызов, брошенный сатаной, был настоящим искушением, а не театральным поединком с заранее известным исходом. Всякому, кто постился сорок дней, ломоть хлеба покажется соблазнительным. Того, кого ждут пытка и смерть, не может не привлечь обещание физической безопасности. Что же касается блеска и слава всех царств земных — разве пророки не обещали Мессии неограниченной власти?
Предмет любого из трех искушений был доступен Иисусу, на все это Он имел изначальное право. Сатана, по сути дела, указывает Ему более короткий и легкий путь для достижения Его же целей.
Русский писатель Федор Достоевский построил вокруг темы искушения свой шедевр «Братья Карамазовы». Иван Карамазов называет искушение Христа самым потрясающим из чудес — это чудо самоограничения. Если бы Иисус уступил искушению, Он бы утвердил свой авторитет не только в глазах сатаны, но и в глазах всего Израиля. По мнению Достоевского, сатана предлагал три простейших способа возбудить веру — чудо, тайну и власть — но Христос отверг их все. «Нельзя порабощать людей чудом и добиваться от них любви, которая должна быть свободной», — говорит Иван Карамазов.
Когда я перечитывал краткое, точное описание искушения у Матфея, а затем подробную философскую реконструкцию Достоевского, меня все больше беспокоил один вопрос: отличается ли искушение в пустыне от того, что происходило в ту ночь в комнате Ричарда? Ведь он точно так же требовал какого–нибудь сверхъестественного явления, луча света, гласа с небес,
Конечно, кое–какие отличия есть. И я тут же вспоминаю их хотя бы ради самооправдания. Ричард был Искренен, я действительно нуждался в помощи, мы оба взывали к Богу, а не пытались уличить Его или настоять На своем. И все же я не могу отделаться от сходства Между вызовом сатаны: «Бросься вниз», и призывом Ричарда: «Явись мне!» И в том и в другом случае мотив все тот же: Бог «должен» снять покровы и показать Себя. В обоих случаях Бог отказывается это сделать.
Тут же приходит на ум и другой пример самоограничения Бога. Это произошло в Иерусалиме, вблизи от того места, где сатана в третий раз искушал Иисуса. Иисус поглядел вниз с высокой горы и воскликнул: «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели!» Иисус мог бы уничтожить Иерусалим одним словом, мог наслать на него легионы ангелов и силой добиться послушания — вместо этого Он лишь смотрит на город и плачет. Его скорбь и беспомощность — еще одно проявление самоограничения Бога.
Бог сдерживается, Бог прячется от нас, Бог плачет. Почему? Потому что Он не хочет полагаться на силу. Этот царь желает от нас не покорности, а любви, и потому не стирает с лица земли Иерусалим, Рим и другие столицы мира, а идет к нам медленным, тяжким путем Воплощения, любви и смерти. Он должен завоевать Свое царство изнутри.
Джордж Макдональд так объясняет путь Христа: «Он не сокрушает силу зла божественным всемогуществом, Он не осуществляет справедливость и не истребляет дурных, Он не воцаряется на земле и устанавливает на ней мир; Он не собирает детей Иерусалима под крылья — хотят они того или нет — и не спасает их от бед, которые пророчит Его душа. Нет, Он дает злу совершиться, Он довольствуется обескураживающими нас, не имеющими мгновенного эффекта действиями — помогает людям стать лучше, изгоняет сатану, а не только сдерживает его… Божья любовь к праведности выражается в том, что Бог помогает ей вырасти, а не насаждает ее силой… В своей земной жизни Иисус подавлял в Себе малейшее побуждение поторопиться, создать малое добро здесь и сейчас. Ему нелегко было преодолеть это искушение, когда Он видел, как попирают ногами старость и младость, невинность и праведность»[25].
Однако в земной истории Иисуса есть и другая сторона. Несмотря на то, что Его человеческая плоть была своего рода «маской» Бога — по сравнению с нестерпимым сиянием Славы в Ветхом Завете — и Иисус выказывал явное нежелание подавлять людей демонстрацией своего могущества, Он все же совершал чудеса. В Евангелии упомянуто по крайней мере три дюжины таких событий. Человек, участвовавший в трапезе пяти тысяч, присутствовавший при воскресении Лазаря или видевший, как Иисус словом успокоил бурю, не согласится с предложенным нами понятием «скромности Бога».
Тем не менее: Иисус мог бы совершать чудеса каждый день, но Он чуть ли не стеснялся чудес. Он предъявлял их ученикам, как свидетельство о Себе (верьте Мне, когда Я говорю, что Я в Отце и Отец во Мне, или, по крайней мере, верьте чудесам), но, даже совершая чудо, Иисус часто старается замолчать его. Воскресив дочь еврейского царедворца, Иисус настрого запрещает разглашать это событие. Марк приводит семь случаев, когда Иисус, исцелив больного, приказывает: «Никому об этом не говори!»
Иисус прекрасно знал, сколь мало чудеса содействуют вере. Во времена Моисея и Илии чудеса привлекали толпу, но долговременных отношений с Богом на их основе построить не удавалось. Иисус нес людям суровую весть о послушании и самопожертвовании, Он не собирался устраивать зрелище для зевак и любителей сенсаций. Заметим в скобках, что в те времена, как и сегодня, скептики умели «объяснять» чудеса. Когда с небес раздавался Божий голос, его принимали за гром; когда Иисус совершал чудеса, их приписывали сатане, а самые упорные противники Иисуса отказывались уверовать в Него даже перед лицом очевидных свидетельств. Как–то раз они устроили официальное разбирательство, чтобы опровергнуть слух об исцелении. Главного свидетеля — «Одно знаю, что я был слеп, а теперь вижу!» — они осыпали оскорблениями и выбросили вон из зала заседания. Точно так же, после воскресения Лазаря, пробывшего четыре дня в могиле, злоумышленники намеревались вновь умертвить его.
С поразительным постоянством библейское повествование показывает нам, что чудеса — поразительные, драматические явления, о которых многие из нас мечтают — нисколько не способствуют укреплению веры. Вспомним хотя бы Преображение — лик Иисуса сиял как солнце, одежды Его сделались яркими, «как на земле белильщик не может выбелить». К изумлению учеников, в облаке явились два великих вождя Израиля, Моисей и Илия. Ученики слышали голос Божий, они не смогли вместить происходящего и пали в ужасе наземь.
И какой же эффект произвела эта поразительна* сцена на трех ближайших учеников Иисуса — Петра, Иакова и Иоанна? Они навсегда избавились от сомнений и преисполнились веры? Как бы не так — прошло лишь несколько недель, и они оставили Иисуса как раз в тот момент, когда Он более всего в них нуждался.
Мне доводилось читать книги, объявлявшие чудеса и знамения достаточным доказательством существования Бога. Вроде бы чудеса Иисуса доказывают, что в Нем — ответ на все наши проблемы. Должен признаться, эти рассуждения не кажутся мне убедительными. Во всяком случае, когда они предназначаются для людей, разочаровавшихся в Боге. Таковых куда больше волнуют чудеса, которых Иисус не совершил. Почему Бог, имеющий возможность исправить зло, предпочитает подчас этого не делать? К чему вообще чудеса? Почему Иисус исцелили одного расслабленного в купальне — и никого более?
Намек на ответ можно найти в фантастическом описании жизни Иисуса. По вполне разумным причинам «Евангелие детства» не включено в каноническую Библию. Эта повесть по идее автора описывает тайную историю детства Иисуса. Здесь Иисус предстает таким, каким мы, вероятно,
Этот мифический Иисус пускал свою власть в ход и ради мести. Соседка, обидевшая одного из приятелей маленького Иисуса, свалилась в колодец и разбилась насмерть. Когда Иисус приближается к городу, истуканы сами собой рассыпаются в прах.
Эти поступки совершенно несвойственны Иисусу из Писания, Чье могущество предназначалось для милосердной помощи нуждающимся, а не для красочного представления. Всякому, взывавшему о помощи, Иисус помогал. Он кормил голодных и превращал воду в вино, чтобы напоить гостей на свадьбе. Евангельский Иисус порицал учеников, когда те предложили Ему наказать непокорный город. Солдаты пришли арестовать Иисуса — но и тут Он использовал сверхъестественную силу только для того, чтобы приставить на место отсеченное ухо одного из солдат. Словом, в подлинных Евангелиях чудеса знаменуют любовь, а не власть.
Да, Иисус совершал чудеса недостаточно часто для того, чтобы люди смогли избавиться от разочарования. Его чудеса — часть Его служения, предвестие того, что Бог замыслил для всего творения. Говоря словами Гельмута Тилике, чудеса — это «сигнальные огни, возвещающие грядущее Царство Божье». Для тех, кто испытал их на себе, для паралитика, скрюченного, точно канделябр, исцеление становится убедительным свидетельством того, что Бог и впрямь посетил землю. Во всех остальных рассказ о чуде будит мечту и тоску, которая так и не найдет утоления вплоть до окончательного воссоединения с Богом и уничтожения всякой боли и смерти.
Как Иисус и предсказывал, для верующих чудеса стали средством подкреплением веры, а для тех, кто решился пойти против Иисуса, чудеса ничего не изменили: чтобы увидеть чудо, нужно сперва поверить.
16. Отложенное чудо[26]
Когда король Франции Карл Великий впервые услышал рассказ об аресте и казни Иисуса, он пришел в ярость. Схватившись за меч и наполовину извлекши его из ножен, он воскликнул: «О, будь я тогда там, я бы с моими воинами перебил их всех!» Мы посмеиваемся над простодушной воинской преданностью Карла или Симона Петра, действительно обнажившего меч в защиту Иисуса, но тем не менее этот всплеск эмоций заставляет нас задать очень трудный вопрос: Карл не присутствовал в Гефсиманском саду и ничем не мог помочь, Но Бог–Отец, Который
Почему Бог ничего не сделал? Каждому, кто испытывает разочарование в Боге, следует задуматься над событиями, произошедшими в Гефсиманском саду, во дворце Пилата и на Голгофе. Иисус был арестован, осужден и казнен. В эти последние часы Он и сам испытывал нечто, весьма похожее на разочарование в Боге.
Испытание началось, когда Иисус молился в прохладной, приятной тени оливковых дерев. Трое Его учеников ждали, подремывая, у стены сада. Сад казался спокойным и мирным уголком, но за стеной уже вырвались на волю все силы ада. Ученик стал предателем, сатана с рыканьем искал добычи, большая толпа, вооружившись мечами и дубинами, поспешала к Гефсиманскому саду.
«Душа Моя скорбит смертельно», — поведал Иисус трем ученикам. Он обладал достаточной властью, чтобы вызвать на подмогу целое войско ангелов, но не сделал этого. Иисус жил в мире плоти, кожи и крови и собирался умереть по его законам. Он простирался на земле, молил о спасении, о любом выходе из смертельной ловушки. Его пот крупными каплями падал на землю, словно кровь. А Отец молчал.
Во дворце Пилата молчание Бога продолжается. У Бога связаны руки. Буквально — у Иисуса связаны руки. Солдаты насмешливо требуют чуда: «Прореки, кто ударил Тебя?» Завязав Ему глаза, они бьют Его кулаками по лицу, чужая слюна стекает по Его бороде. Сын Божий не противится.
Последняя сцена. Голгофа. Она хороша знакома нам по проповедям и картинам. Слишком хорошо знакома, чтобы мыслить о ней самостоятельно, самостоятельно реконструировать события. И все же — постарайтесь. Чтобы было легче, вспомните самое мучительное свое разочарование. Вся ваша жизнь зависела от того, что, казалось бы, Богу нетрудно сделать, — вы молились об исцелении ракового больного, о рождении здорового ребенка, о сохранении своего брака, но ничего не вышло. Несмотря на все молитвы рак унес свою жертву, ребенок родился с травмой головного мозга, с утренней почтой вы получили документы о разводе. А теперь подумайте о Голгофе. Вспомните о Дне Без Чудес.
Все тогда ждали чуда: Пилат и Ирод, наслышанные о чудесах Иисуса; женщины, следовавшие за Иисусом из Галилеи; ученики, прятавшиеся в толпе. Один из умиравших на кресте разбойников тоже молил о чуде. Второй издевался, и зеваки следовали его примеру: «Пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в Него… Пусть [Бог] избавит Его, если угоден Ему».
Но чуда не было, спасения не было. Глухое молчание. Вспоминая об этом, Чарльз Уильяме писал: «В момент наибольшего бессилия Христа Его попрекали: «Других спасал, а Себя Самого не может спасти». Это совершенно точное определение — его можно включить в средневековые богословские трактаты»[27].
«Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» — восклицает Иисус на кресте. Это стих из псалма, это последний вопль отчаяния. Отец повернулся спиной, предоставил истории идти своим ходом. Пусть все зло земли восторжествует над добром. Природа содрогалась в конвульсиях, землетрясение сотрясало окрестности Иерусалима, мертвецы выброшены из гробов. Вся солнечная система застыла, солнце скрылось и потемнели небеса.
Спустя два дня, с громом, подобным землетрясению, и блеском, подобным молнии, приходит Воскресение. Разве это последнее чудо — не утверждение правоты Бога? Разве оно не разрешает раз и навсегда проблему разочарования?
Но Он вновь упустил возможность! Вот если бы воскресший Иисус явился во дворец Пилата и уничтожил своих врагов — тогда бы они узнали! Однако все десять или двенадцать раз, что Христос является людям после смерти, обнаруживают четкую закономерность: Он приходит только к тем, кто уже верит в Него. Насколько нам известно, никто из неверующих не встречался с Иисусом после Его смерти.
Еще два человека имели возможность увидеть воскресшего Христа, но им не хватило мужества остаться на своем месте. Два римских стража стояли возле склепа, когда совершилось Чудо Чудес. Они задрожали, на миг утратили сознание, а затем, по извечной человеческой слабости, помчались к властям. События того дня оба солдата — единственные свидетели мига Воскресения — согласились хранить в тайне. Пригоршня серебряных монет значила для них гораздо больше, нежели Воскресение Сына Божьего. Итак, эти два забытых участника Пасхи, два очевидца величайшего события, остались неверующими.
Сегодня главные даты земной жизни Иисуса отмечены на нашем календаре — Рождество, Страстная пятница, Пасха. Однако лишь одно событие из трех Распятие — произошло у всех на глазах. В тот миг, когда Бог казался особенно беспомощным, хватало свидетелей, чтобы запечатлеть происходящее для истории.
Огромная толпа наблюдала, смаковала каждую кровавую деталь. Четыре автора, создавших жизнеописания Иисуса, отвели треть от общего объема текста тому дню, когда Бог, казалось, потерпел окончательное поражение.
Распятие, самое публичное событие в жизни Иисуса, обнажает принципиальное отличие божества, действующего силой, от Бога, взыскующего любви. Римские боги и боги иных народов вменяли свой культ, во времена Иисуса несколько евреев было убито за отказ склониться перед изображением Цезаря. Иисус Христос никогда никого не заставлял верить в Себя. Он обращался к людям, Он звал их, извлекал их из глубин собственного «я» и приводил к Себе.
Парадоксальным образом слабость Бога вселяет в нас надежду. «Если Бог за нас, кто против нас? — Эти слова апостола Павел несут в себе надежду на безграничную любовь Бога. — Тот, Который Своего Сына не пощадил, но предал Его за всех нас, как не дарует нам и всего?» Доказательством любви служит жертва. Евангелия не скрывают, что Иисус пришел пострадать. «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». В том часе молчания и глубочайшего отчаяния затаилась возможность вечного блаженства.
17. Прогресс[28]
«Мадам, — сказал я, — если б наш Господь был языческим божеством или богом интеллектуалов — по–моему, это одно и то же, — Он скрывался бы на небесах, пока наша скорбь не вынудила бы Его вновь сойти на землю. Но вы знаете, что наш Бог уже побывал среди нас. Можете грозить Ему кулаком, плевать Ему в лицо, бичевать и распять Его — что изменится? Дочь моя, все это с Ним уже проделали».
Давайте спросим прямо: уменьшилось ли наше разочарование в Боге благодаря Иисусу? Помогает ли нам весть о том, что и Он перенес разочарование?
Следуя апостолу Павлу, богословы обычно подбирают юридические термины для описания совершенного Иисусом труда — оправдание, возмещение, умилостивление. Однако эти слова — лишь намек на то, что в действительности произошло. С пришествием Иисуса суть проблемы разочарования в Боге кардинально изменилась. Но мы осознаем это, лишь обратившись от общепринятых терминов к истории о том, как Бог страстно искал любви человека.
Вспомним один из центральных образов у пророков: отец тревожится и горюет о бежавшем из дому сыне. Иисус завершает притчу о Блудном сыне счастливым концом — отец дождался сына, он распахивает дверь и спешит навстречу бунтарю, ведет его в дом, не задавая неприятных вопросов.
Что изменилось с пришествием Иисуса? Появилась возможность такой
Августин рассказывает в «Исповеди», как подействовала на него эта близость. Греческая философия внушала ему образ совершенного, вечного, непогрешимого Бога, но он не понимал, как может вступить в общение с Ним подобный ему необузданный, чувственный человек. Августин познакомился с различными современными ему ересями, но удовлетворения они ему не принесли. Наконец он обрел евангельского Иисуса, соединившего самых обычных людей с Господом.
Послание к Евреям рассказывает об этом новом невероятном этапе сближения с Богом. Сперва автор этого послания описывает обряды, которые израильтяне соблюдали при приближении к Богу. В Святое Святых имел право войти лишь один человек — первосвященник — и только раз в году, в день искупления, Йом Кипур. Предварительно он подвергался омовению, менял одежду, приносил пять особых жертвоприношений. Тем не менее в скинию он все равно вступал со страхом. На одежду первосвященника были нашиты колокольчики, к его ноге привязывали веревку, на случай если он упадет замертво. В этом случае помощники, услышав, что колокольчики перестали звенеть, не входя в Святое Святых, могли вытащить его тело за веревку.
Послание к Евреям подчеркивает поразительный контраст: отныне мы можем «приступать с дерзновением к престолу благодати», без страха. Дерзко вторгнуться в Святое Святых — кощунство в глазах евреев. Но именно они стали свидетелями того, как в момент смерти Иисуса храмовая завеса разодралась надвое и Святое Святых отворилось. «Да приступаем… во святилище» — призывает послание.
Вот что сделал Иисус, чтобы разрешить проблему человеческого разочарования: благодаря Ему мы имеем возможность напрямую обращаться к Богу. Больше мы не нуждаемся в земном посреднике, ибо посредником для нас стал Сам Господь.
Ни один персонаж Ветхого Завета не знал Бога в лицо. Никто из них не выжил бы, взглянув на Него в упор. Те, кому довелось увидать хоть отблеск Божьей славы, сами начинали сиять словно неземные существа, и люди бежали от них в страхе. Зато Иисус позволил нам долго, пристально всматриваться в Божий лик. «Видевший Меня, видел Отца», — говорит Он. Бог — это Иисус. По словам Майкла Рэмси, «в Боге нет ничего, чуждого Христу».
У разных людей складываются неодинаковые представления о Боге. Для кого–то Бог — враг, для кого–то — полицейский или злоупотребляющий своей властью родитель, кто–то и вовсе не видит Бога, а лишь слышит Его молчание. И все же благодаря Иисусу нам уже не приходится гадать, как выглядит Бог, что Он чувствует. В минуту сомнения Иисус поможет нам исправить нечеткие, расплывчатые представления.
Если меня охватывает недоумение, и я хочу знать, как Бог относится к калекам и инвалидам, мне достаточно прочесть, как Иисус исцелял расслабленных и прокаженных. Если я хочу знать, не Бог ли обрек бедняков на нищету, мне следует припомнить слова Нагорной Проповеди. Когда я ищу духовное объяснение проблеме боли и страданий, лучше всего всмотреться в реакцию Иисуса — Он принимал боль и смерть со страхом и трепетом, со слезами и рыданиями.
В Новом Завете происходит явная перемена интонации — где–то в Деяниях Апостолов. Больше мы не слышим ни жалоб Иова, ни отчаяния Екклесиаста, ни муки Плача. Авторы Нового Завета писали в уверенности, что Иисус навеки преобразил мир. Павел прибегает к превосходным степеням сравнения, когда пишет о власти Бога: «Он есть прежде всего, и все Им стоит…. Чтобы посредством Его примирить с Собою все, умиротворив через Него, Кровию креста Его, и земное и небесное… Христос восседает на небесах, превыше всякого Начальства, и Власти, и Силы, и Господства, и всякого имени, именуемого не только в сем веке, но и в будущем».
Но Павел писал эти слова в те годы, когда Римскую империю сотрясали войны и терзали тираны, когда люди продолжали лгать, воровать, убивать друг друга, когда свирепствовали эпидемии, а христиан бичевали и бросали в темницу. Но эти весьма здравые поводы для сомнения и даже для разочарования не поколебали уверенности апостола в том, что Иисус придет вновь, как и обещал, в славе и силе. Это лишь вопрос времени. Однажды ученики усомнились во Христе, но после Воскресения они уже не отступятся.
Поделиться книгой: