Полуночный Прилив

Тралл сел напротив него. — Привет тебе, Отец. Флот летерийцев опустошает бухту Келеча. Стада пришли рано и сейчас уничтожаются. Я увидел это собственными глазами и не замедлил вернуться домой.

Томад кивнул. — Значит, ты бежал три дня и две ночи.

— Да.

— И долго ли продолжается налет летерийцев?

— Отец, этим утром Дочь Менандора узрит их корабли наполненными до отказа. Они поймают ветер, и за каждым судном потянется багряный след.

— И новые суда придут занять их место! — прошипел Рулад.

Томад нахмурился дерзким словам младшего сына и выразил недовольство в словах: — Рулад, донеси эту весть до Ханнана Мосага.

Тралл почувствовал, как вздрогнул его брат. Рулад кивнул: — Как прикажешь, Отец. — Он развернулся и зашагал из Дома.

Томад нахмурился еще больше. — Ты пригласил на этот разговор не омытого кровью?

— Да, Отец.

— Почему?

Тралл предпочел промолчать. Ему не хотелось рассказывать о недостойном внимании брата к нареченной Фира.

Спустя миг Томад вздохнул. Казалось, он с трудом заставляет руки неподвижно лежать на коленях. — Ты стал самодовольным, — пробурчал он.

— Отец, это самодовольство — считать достойными тех, с кем ведешь переговоры?

— Да, учитывая прошлое.

— Тогда почему Король — Ведун согласился на встречу с летерийцами?

Черные глаза Томада впились в лицо Тралла. Среди его сыновей лишь Фир способен был бестрепетно выдерживать взор отца. Тралл невольно почувствовал себя поникшим под этим презрительным взором.

— Я беру назад свой глупый вопрос, — сказал он, маскируя тревогу. «Оценить врага. Это нечестие, ради чего бы оно не предпринималось, станет обоюдоострым лезвием. Ведь ответный удар Эдур неизбежен. Меч, что заденет оба народа». — Не омытые кровью должны радоваться.

— Не омытые кровью однажды воссядут в совете, Тралл.

— Отец, и это награда за нашу приверженность миру?

Томад не ответил. — Ханнан Мосаг созовет совет. Готовься доложить о виденном. Кстати, Король — Ведун обратился ко мне, попросил моих сыновей для выполнения особого задания. Не думаю, что новость изменит его намерения.

Тралл не показал, что удивлен. — Я видел Бинадаса на пути из села…

— Ему уже сообщили. Вернется через лунный круг.

— А Рулад знает?

— Нет, хотя он пойдет с тобой. Не омытый кровью — он и есть не омытый.

— Как скажешь, Отец.

— Постой. Тебя разбудят перед советом.

* * *

Белый ворон спрыгнул с кучи выбеленного плавника и начал копаться в куче мусора. Вначале Тралл подумал, что это чайка, задержавшаяся на берегу после прихода ночи… но тут он каркнул и, зажав в бледном клюве устрицу, поскакал боком к линии прибоя.

Спать некогда — совет назначен в полночь. Тралл пошел к берегу, на север от села и устья реки. Его нервы трепетали под уставшими мышцами.

И вот, в темноте, среди рокота сонных волн, он обнаружил себя в обществе белого ворона. Он подскочил к воде и окунул устрицу в море. Шесть раз.

Привередливая тварь, подумал Тралл, смотревший, как ворон взлетел на скалу и начал ковырять раковину.

Конечно, это знак зла. Очевидное всем знание. Блеск кости, ненавистный рассвет Менандоры. Так же белы и паруса летерийцев. Ясно. Чистые воды залива покажут блеск белого, костей тысяч и тысяч убитых тюленей.

Нынешний год должен был оказаться для шести племен прибыльным, должен был начать восполнение запасов после голода. Эта мысль заставила его поглядеть на незаконный лов тюленей с другой стороны. Хорошо подгаданная мера, чтобы ослабить союз; заговор, предназначенный для подрыва позиций Эдур на Встрече. Аргумент неотвратимости. Тот же, который бросили им в лицо при основании города Фент. «Королевство Летер растет, его нужды увеличиваются. Ваши лагеря у Косы были временными, и после войны они обезлюдели».

Неизбежно, что все новые корабли станут приходить и грабить богатые воды северного побережья. За всеми не уследишь.

Эдур стоит присмотреться к другим племенам, жившим подле прежних границ Летера, к богатому вознаграждению за вассальные клятвы королю Эзгаре Дисканару Летерийскому.

«Но мы не таковы, как прочие племена».

Ворон каркнул со своего каменного престола, махнул головой, отбрасывая пустую ракушку, раскрыл темные крылья и скрылся в ночи. Из темноты донесся последний крик. Тралл сделал жест, охраняющий от зла.

Позади застучали камни под чьими-то ногами. Он обернулся, увидел старшего брата.

— Привет тебе, Тралл, — спокойно сказал Фир. — Доставленные тобою вести взбудоражили воинов.

— А что Король — Ведун?

— Ничего не сказал.

Тралл снова поглядел на шипящие у берега темные волны. — Их взоры прикованы к тем судам.

— Ханнан Мосаг знает, как смотреть далеко.

— Он просил к себе сыновей Томада Сенгара. Что тебе известно?

Фир был уже рядом. Тралл смог разглядеть, как он пожимает плечами. — Видения ведут Короля — Ведуна с самого детства, — ответил он, немного помедлив. — Он несет память крови, восходящую к Темным Временам. В любом пути рядом с ним шагает сам Отец Тень.

Разговор о видениях обеспокоил Тралла. Он не сомневался в их силе — скорее наоборот. Темные Времена наступили после раздоров среди Тисте Эдур, столкновений с магией и армиями чужаков, исчезновения самого Отца Тень. Хотя магия Куральд Эмурланна еще доступна племенам, садок для них закрыт. Он разрушен, его фрагментами правят ложные боги и короли. Тралл подозревал, что амбиции Ханнана Мосага простираются гораздо дальше простого объединения шести племен.

— В тебе есть нерешительность, Тралл. Ты успешно прячешь ее, но я вижу недоступное другим. Ты воин, который предпочитает не драться.

— Это не преступление, — буркнул Тралл. И добавил: — Среди Сенгаров лишь у тебя и Отца больше трофеев.

— Я не сомневаюсь в твоей храбрости, братец. Но смелость — наименьшая из наших опор. Мы Эдур. Когда-то мы повелевали Гончими. Мы владели троном Куральд Эмурланна. Владели бы им и посейчас, если бы не предательство. Сначала родичи Скабандари Кровавого Глаза, затем Тисте Анди, пришедшие с этот мир вместе с нами. Наш народ в осаде, Тралл. Летер — лишь один из наших врагов. Король — Ведун это понимает.

Тралл созерцал блеск звездного света на тихой воде залива. — Я не премину сразиться с нашими врагами, Фир.

— Хорошо, брат. И пускай Рулад заткнется.

Тралл застыл. — Он говорит против меня? Этот не омытый кровью… щенок?

— Где он видит слабость…

— Что он видит и что есть на самом деле — большая разница.

— Так покажи это ему, — тихо и спокойно ответил Фир.

Тралл промолчал. Он слишком потакает бесконечным наглостям и вызовам Рулада, и он прав, называя его не омытым кровью. Однако важнее всего, что Тралл строит защитную стену вокруг девицы, готовой стать женою Фира. Но говорить об этом именно сейчас — неправильно. Это вызовет злобу и подозрение между родичами. В конце концов, Майен — возлюбленная Фира, а не Тралла, и опекать ее подобает старшему брату.

Было бы проще, уныло подумал он, если бы ему удалось понять саму Майен. Она не провоцировала Рулада, но и не отворачивалась от него. Она самоуверенно шла по самому краю дозволенного. Так могла бы — и должна была бы — чувствовать любая девица, которой выпало стать нареченной Мастера Оружия племени Хирот. «Это не мое дело», — снова повторил он себе. — Я не покажу Руладу того, что он и так должен видеть, — пробурчал Тралл вслух. — Он ничем не заслужил дар моего уважения.

— Рулад лишен тонкости, потому видит в твоей нерешительности трусость…

— Его ошибка, не моя!

— Ты думаешь, что слепец может перейти брод без помощи? Нет, Тралл, ты ведешь его, пока он наконец не увидит очами ума то, что все давно видят обычными глазами.

— Если все это видят, — ответил Тралл, — тогда слова Рулада лишены силы, и я могу не обращать на них внимания.

— Брат, не один Рулад лишен тонкости.

— Ты хочешь, Фир, чтобы среди сыновей Томада Сенгара родилась вражда?

— Рулад не враг, ни тебе, ни другим Эдур. Он молод и горяч. Ты сам был таким, так что прошу — вспомни себя прежнего. Не время наносить кровоточащие раны. А для не вкусившего крови воина презрение — самая жестокая рана.

Тралл скривился. — Вижу твою правоту. Постараюсь умерить свое неравнодушие.

Брат не ответил на сарказм. — Совет собирается в цитадели, брат мой. Войдем в Зал Короля бок о бок?

Тралл смягчился. — Почту за честь, Фир.

Они отвернулись от черной воды и не заметили смутно различимую крылатую массу, скользящую по ленивым волнам неподалеку от берега.

* * *

Тринадцать лет назад Удинаас был юным матросом, служившим купцу Интаросу из Трейта, самого северного города Летера. Третий год по семейному контракту. Он тогда возвращался из вод племени Бенеда на борту китобоя «Ударный». Они убили трех маток под покровом ночи и тянули их тела в нейтральное Корыто, к западу от залива Келеч, когда сзади увязались пять Хиротовых ладей к'орфан.

Жадность капитана накликала неудачу, и его гибель оказалась неизбежной.

Удинаас отлично помнил лица офицеров китобоя, в том числе самого капитана, когда их привязывали к китовой туше, оставляя на корм акулам и дхенраби. Простых матросов забрали на берег, вместе с кусками железа и вообще всем, что привлекло Эдур. Затем на «Ударный» спустили теневых духов, чтобы те сожрали и разрушили остатки летерийского корабля. Две туши потащились вслед за сделанными из черного дерева ладьями к'орфан, а третья досталась глубинным хищникам.

Удинаас остался равнодушен к жестокой участи капитана и его помощников. Он родился должником, как и его отец, и дед. Контракт и рабство — по сути, одно и то же. Жизнь в невольниках у хиротов оказалась не особенно тяжелой. Покорность вознаграждалась, хижины и одежда защищали от дождя и снега, хватало и пищи. До последнего времени.

Среди множества обязанностей Удинааса значилась починка сетей для принадлежащих знатному семейству Сенгар четырех рыболовных ладей кнарри. Он был моряком, поэтому покидать сушу ему не разрешали. Штопать сети и привешивать к ним камни — грузила приходилось на южном берегу реки, в некотором отдалении от морского простора. Хотя он не особенно мечтал бежать от Эдур. В селении было много рабов — все летерийцы, конечно — и компании соотечественников, пусть жалкой, ему хватало. С другой стороны, роскошь городов Летера не стимулировала на невозможно трудный побег — он помнил эту роскошь, но не помнил, чтобы ему дозволялось припадать к ней. И, наконец, Удинаас ненавидел море всеми силами души, с самых первых дней матросской службы.

В наступающем сумраке он разглядел на другом берегу реки двух старших сыновей Сенгара и не удивился, смутно расслышав их спор. Летерийские суда снова напали — новость пронеслась среди рабов раньше, чем юный Рулад вошел в ворота цитадели. Созван совет, как и ожидалось. Удинаас решил, что недолго осталось ждать резни, смертельной и ужасающей схватки стали и магии, всегда отмечавшей столкновения Эдур с южанами. По правде говоря, Удинаас желал им доброй охоты. Украденные летерийцами тюлени означали голод среди Эдур, а от нехватки пищи первыми страдают рабы.

Удинаас хорошо понимал свой народ. Для летерийцев имело значение лишь золото. Золото и обладание им определяли всю их жизнь. Сила, статус, самоуважение — все можно было купить за звонкую монету. Воистину только долги связывали королевство, определяя все отношения между людьми, мотивы поведения, каждое действие и решение. Эта авантюра с тюленями — лишь первый шаг игры, в которую Летер много раз играл с племенами на границах. Для летерийцев Тисте Эдур ничем не отличались от прочих народностей. «Но они другие, о глупцы!»

Следующий ход должен быть сделан на Большой Встрече. Удинаас подозревал, что Король — Ведун и его советники, несмотря на весь свой ум, попадутся в ловушку, как слепые старцы. Что его тревожило — так это последствия.

Народы двух стран готовы были упасть в глубокие и опасные воды. Словно несмышленые черепашки, только что вышедшие из яиц.

Мимо прошагали трое рабов из дома Бун, тащившие связки сухих водорослей. Один крикнул Удинаасу: — Ночью будет вещать Пернатая Ведьма! Сразу после начала хозяйского сборища.

Удинаас начал сворачивать сеть вокруг сушильного шеста. — Я буду там, Халед.

Рабы прошли, и Удинаас снова остался один. Поглядев на север, он увидел, что Фир и Тралл идут к задним воротам селения.

Закончив с сетями, он сложил инструменты в корзину, приладил крышку и встал.

Услышал сверху хлопанье крыльев и задрал голову, удивившись птице, летящей так поздно ночью. Смутная тень пронеслась над водой и пропала.

Удинаас мигнул, стараясь увидеть ее снова, говоря себе: «это совсем не то. Что угодно, кроме этого». Шагнул влево, на ровный клочок песка. Согнулся, левой рукой торопливо нарисовал на песке оберег, правую руку поднял к лицу, двумя пальцами закрыл веки, прошептал молитву: — Вниз Костяшки, Спаситель да узрит меня сей ночью. Странник! Взгляни на всех нас с высоты!

Опустив правую руку, он посмотрел на сделанный им на песке знак.

— Прочь, Ворон!

Вздохи ветра, шепот волн. Затем карканье издалека. Удинаас задрожал, подскочив на месте. Схватил корзину и пустился бежать к воротам.

* * *

Королевское Присутствие было просторным круглым залом. Черные балки перекрытий сходились у закопченного центрального просвета. Не омытые кровью из знатных родов расположились по краям зала, составляя внешний круг допущенных на совет. Перед ними сидели на скамьях матери семейств, замужние женщины и вдовицы. Далее располагались девицы и невесты — эти сидели на кожах, скрестив ноги. Пространство в середине понижалось на локоть, и в этом углублении восседали воины. В самом центре было возвышение, шириной в пятнадцать шагов. Там стоял Ханнан Мосаг, Король — Ведун, а кресла вокруг него занимали сидевшие лицами к присутствующим пятеро принцев — заложников.

Тралл и Фир спустились в центральную яму, чтобы занять место среди омывших себя кровью. Тралл взглянул на своего короля. На первый взгляд Ханнан Мосаг, Эдур среднего роста и обычного сложения, казался ничем не примечательным. Его лицо было правильным, более светлым, чем у большинства Эдур; широко расставленные глаза придавали ему вечно удивленное выражение. Значит, его сила была не во внешней красоте. Она целиком принадлежала его голосу. Густой и глубокий, этот голос заставлял себя слушать, какой бы длинной ни была речь.

Когда Ханнан Мосаг стоял вот так, молча, его роль в объединении племен казалась случайным стечением обстоятельств. Словно он по ошибке зашел в этот зал и теперь удивленно оглядывается, гадая, куда попал. Одет он так же, как большинство воинов, отличаясь только отсутствием трофеев — его трофеи, конечно же, сидят вокруг него. Пятеро сыновей пяти подчинившихся вождей.

Более внимательный взгляд на Короля обнаруживал и другие признаки его силы. Тень позади. Широкая, длинная. Закрытые перчатками руки, в каждой смутно видимый, но тем не менее смертельно опасный меч. Голова в шлеме, на плечах пластины лат. Призрачный телохранитель Ханнана Мосага никогда не спит. ВОТ ЭТОТ стоит уверенно и явно ничему не удивляется, подумал Тралл.

Немногие ведуны могли создать такую тварь, вытягивая силу из собственных теней. За молчаливым и бдительным часовым стоял Куральд Эмурланн, грубый и жестокий.

Теперь Тралл поглядел на смотрящих на него заложников. К'риснан ы. Не просто представители своих отцов. Они стали учениками Ханнана Мосага в магии. Их имена отняты у них, а новые держатся в тайне, окружены чарами. Однажды они вернутся в свои племена — вождями. Их верность государю будет абсолютной.

Прямо напротив Тралла сидел заложник из племени Меруде. Это племя было самым большим и сдалось позднее всех. Они всегда считали неколебимой свою роль главных среди Эдур — с их-то сотней тысяч мужчин, из которых не менее сорока тысяч омыты кровью или готовы ей омыться. Больше воинов, больше кораблей, вождь, на чьем поясе больше трофеев, чем видывали отцы и деды. Преимущество принадлежало Меруде.

Принадлежало бы, если бы не чрезвычайное мастерство Ханнана Мосага в обращении с теми остатками Куральд Эмурлана, из которых можно вытягивать силу. Магические умения вождя племени Ханради Халага далеко уступали его воинским доблестям.

Лишь сами Мосаг и Халаг знали условия капитуляции. Меруде стойко держались против Хирота и отрядов из племен Арапай, Соланта, Ден-Рафа и Бенеда. Вскоре ограничения честной войны были позабыты, их место заняла порожденная отчаянием жестокость. Древние законы готовы были пасть.

Но однажды ночью Ханнан Мосаг, как-то ускользнув от всех взоров, явился в селение вождя, в его собственный Длинный Дом. И с первым лучом жестокого пробуждения Менандоры Ханради Халаг сдался.

Тралл не знал, кто первым пустил сказку о Ханради, больше не отбрасывающем тени. Сам он никогда не видел вождя Меруде.