Помоги проекту - поделись книгой:
— Чёрный Щит, — хрипло отвечал Перес…
— Чёрный Щит! — Крик командира звучал победно. — Слышите, ребята? Как я и говорил. Вон там краснокожие индейцы, все до одного ваши, всего три сотни. Вперёд!
Перес решился на последнюю, отчаянную попытку.
— Мы с Клэнтоном сегодня утром видели Красное Облако и Неистовую Лошадь. Не ходите туда. Бога ради, не делайте этого! Ведь они ждут этого, приманивая вас Чёрным Щитом. Как же вы не видите!
— Я вижу Чёрного Щита и три сотни воинов. И ещё — я вижу, что ты всё тот же вероломный краснокожий, каким всегда тебя считал. А теперь — обрубай концы, Перес, и побыстрей. Мы спускаемся, и помоги, Господь, твоей грязной душонке, когда я вернусь в форт Уилл Фарни!
— Помоги, Господь, вашей, — ровно ответил Перес. — Вы не вернётесь.
Но Стейси уже скрылся, выкрикивая приказы своим войскам, двинув их вниз по спуску. Перес остался на место верхом на своём мерине, следя за тем, как белолицые пехотинцы скрываются за гребнем холма. Некоторые удивлённо взглядывали на него, один-два нерешительно махнули рукой, чуть улыбаясь.
Скаут помахал в ответ, без улыбки. То были храбрые, но оробевшие люди; чьи-то отцы, мужья, сыновья; безоглядно выходили они на свою последнюю тропу. Они шли мимо, и Перес уважал их. И чувствовал жалость. То был не первый и не последний раз, когда храбрость шла умирать на поводу у тщеславия.
Лейтенант Драммонд, огибая фланг пехотинцев, последними переваливавших гребень, подгоняя их, бодро крикнул:
— Вперёд, ребята! Двинули! Нельзя дать им уйти!
— Они не уйдут, — пробормотал Перес себе под нос. — Они вас дождутся.
С этими словами он рывком повернул Сози, направляя коня назад. На дорогу. Коренастый мерин подпрыгнул, когда каблуки подбитых бизоньей кожей сапог врезались ему в рёбра. Через несколько секунд после того, как солдаты Драммонда сползли с гребня Скво-Пайн, каурый пони уже разрезал грудью снежную порошу, двигаясь по направлению к форту Уилл Фарни.
Позади Переса, на дне балок, вдоль обоих промёрзших склонов гребня Скво-Пайн, сиу буквально претворяли в жизнь последние слова скаута — ожидали майора Стейси и его «сотню белых солдат».
К востоку застыл Махпийя Лута, Красное Облако, с семьюстами воинами, состоявшими пополам из сиу и шайенов; к западу — Ташунка Витко, с восьмьюстами оглалов и хункапапов-сиу. На севере, с низин, у ручья, Чёрный Щит и его минниконжу отстреливались от наступающих верховых и пеших солдат.
Но вот последняя группа пехотинцев оказалась на полпути вниз по склону.
В скрытой кустами лощине на западе Неистовая Лошадь взглянул на вождей Горба и Воины-Боятся-Его-Лошадей. Те кивнули, нахмурившись.
— Хопо! — воскликнул Неистовая Лошадь. — Двинулись!
И все восемьдесят душ отряда Стейси услыхали внезапный грохот шести тысяч конских копыт и отпрянули, сгрудившись, в беспорядке сползая вниз по голому ледяному склону гребня, жалкая горстка сбитых с толку белых овец, в испуганных ушах которых отдавался эхом ужасающий волчий крик сиу.
Проехав немного по тракту Вирджиния-Сити, Перес направил Сози вбок по крутому склону горбатого гребня. Глупо отдаться в руки какому-нибудь сиу. Единственный путь — сойти с гребня и ехать по балкам.
Он ещё не проехал и полпути до форта, как перемена ветра донесла до него ритм скачущих копыт. Он увёл Сози с тропы, заставив войти в густой ельник. Укутав нос мерина, он ждал, озирая чёрными глазами балку, лежащую к югу, правой рукой легко уравновешивая длинноствольный кольт. Кто бы ни скакал по этой тропе, он был один. Перес осклабился. В чьём-то типи — сиу или шайена — сегодня завоют по покойнику.
Всадник, вскоре вылетевший из балки, однако, не был индейцем. Перес, тронув коленами, вывел коренастого конька вновь на тропу, а встречный всадник осадил своего каурого, подняв вихрь снежных хлопьев.
— Привет, Поуни. Что там за пальба?
— Стейси уже внутри
— Ага. Фентон услыхал стрельбу и выслал меня впереди колонны подкрепления. Тендрейк с полсотней солдат идёт следом.
— Вам лучше бы туда не ходить, — глухо прорычал Перес. — Толку не будет. Они покончили со Стейси и покончат с вами.
— Я еду, — отвечал белый скаут. — А тебе лучше бы держаться подальше от форта после того, как ты вот так бросил войска.
— Я не лезу в герои, Ястреб. Для меня всё это только работа.
— Да, я знаю об этом, — отрезал собеседник. — Но Фентон просто решит, что ты дезертировал, может, даже навесит всю вину на тебя. Объезжай Фарни стороной и рви когти дальше.
— Возвращайся, — предупреждение Переса звучало резко. — Я собираюсь предостеречь и Тендрейка, чтоб он вернулся. Потом поеду в форт. Этих болванов нужно предупредить, и я намерен предупредить их, даже если меня за это повесят…
— Пока, — глаза Клэнтона внезапно сделались жёсткими, как угли. — Я двинул на север.
— Ты дурак, — ответил Перес, обводя Сози мимо коня Клэнтона, направляя коренастого мерина к югу и переводя его на быструю рысь. Белый скаут с минуту следил за Пересом, затем повернул собственного коня к северу. В пять секунд его силуэт превратился в тень; в десять — растворился вовсе.
Белый полог густеющего снега, опустившийся за Джоном Клэнтоном больше уже никогда не поднялся. Его тело так и не было найдено, как и тело его коня. Официальные документы форта Уилл Фарни числят его среди героических потерь, понесённых при истреблении отряда Стейси.
Через пятнадцать минут после встречи с Клэнтоном Перес поравнялся с головой колонны подкрепления, возглавляемой Тендрейком. Повторив свой рассказ, он встретил вполне ожидаемую реакцию.
— Господи боже, Перес. Как вы могли их оставить? Это же дезертирство. Фентон вас повесит!
— Что ж, я намерен предоставить ему эту возможность. — Белые зубы Переса подкрепили эти слова. — И если вам доставит удовольствие поглядеть на мою пляску в петле, примите лучше мой совет. Не спускайтесь вниз по гребню Скво-Пайн. Быть может, если вы останетесь наверху, они не полезут к вам. По крайней мере, в этом ваш единственный шанс. Лучше воспользуйтесь им!
Последнее, что увидел скаут, провожая взглядом команду Тендрейка, был её путь на рысях по тракту на Вирджинию-Сити; солдаты пытались укрыться от порывов ветра, колонна извивалась, строй её то и дело нарушался, пока солдаты оскальзывались и падали на предательском насте гребня.
Когда Перес забарабанил в северные ворота ограды, было два часа дня, но так же серо, как в сумерки, и снег уже начал накапливаться набегающими волнами у нижних брёвен ограды. Шум крепнущей бури к этому времени был таким, что никакой звук пальбы с севера уже не был слышен — если вообще было что слышать.
Полковник Фентон выслушал рассказ молча. Когда Перес закончил, приговор его, как и следовало ожидать, был суровым.
— Я всегда старался заставить себя полюбить вас, Перес, но ваше сообщение не оставляет никакой иной возможности, кроме как обвинить вас, по крайней мере, в самонадеянной трусости. В форте найдётся не один человек, который заподозрит, не были ли вы сами связаны с этой засадой. Если майор Стейси выберется благополучно, мы будем считать это простым дезертирством. Если же нет, мистер, — голубые глаза полковника сделались холодными, — я вас повешу. Пока же официально вы находитесь под арестом. Это всё.
— Я полагаю, обо мне вам не стоит беспокоиться, полковник. Этот форт к ночи окажется в осаде. Когда вожди ранга Красного Облака, Тупого Ножа, Маленького Волка и Воины-Боятся сходятся вместе под началом Неистовой Лошади, это не просто набег. Подсчёт Клэнтона — в две тысячи — был точен. Вам лучше поверить в это.
— Я утратил всякую веру в вас. Когда Клэнтон возвратится, мы посмотрим. Но молитесь Богу за свою душу, если что-либо случится со Стейси.
— Не тревожьтесь ни о Стейси, ни о Клэнтоне. С ними всё кончено. — Скаут говорил бесстрастно. — Просто примите мою историю как есть и шлите курьеров на телеграфную станцию в Мьюлшоу-Крик, пока они ещё смогут пробиться. С наступлением темноты сиу обсядут вас таким тесным кругом, что плюнуть нельзя будет без того, чтоб не попасть в целую дюжину.
— У нас всё будет в порядке, как только Тендрейк приведёт Стейси назад.
— А предположим, что нет?
— Я не предполагаю ничего, Перес, — отчеканил полковник. — А теперь отправляйтесь чего-нибудь поесть и не покидайте казарм, пока я не пошлю за вами. Вы найдёте миссис Коллинз и других женщин на кухне — они готовят горячее. Идите.
Безнадёжно покачав своей крупной головой, Перес поковылял по снегу, доходившему до щиколоток, через плац. За ним он с трудом различал подслеповато-жёлтого цвета окно ротной кухни. Холод, весь день донимавший людей форта, теперь ещё усиливался. Он так глубоко кусал человека, что становились видны отпечатки зубов. «По крайней мере, ноль.[2] — подумал Перес, — и с каждой минутой всё падает». Наконец, грубая бревенчатая дверь кухни выросла перед ним сквозь белую мглу.
Внутри он увидел Луру Коллинз и получил от неё кружку горького чёрного кофе, которую та подала ему вместе с одной из своих редких ослепительных улыбок. Пока он пил, она сидела на скамейке за столом напротив, своими глазами цвета зелёного миндаля неотступно глядя на следопыта.
— Как насчёт горячей похлёбки? — коротко спросила она.
— Не могу, — ответил Перес, возвращая взгляд. — Мой желудок свёрнут в дугу, точно у телка, страдающего колитом.
— Что вас гложет, Перес? Вы кажетесь каким-то странным или, может быть, испуганным. Я никогда не видела вас испуганным. Вы ведь испуганы, правда, Поуни?
Её голос внезапно стал низким, тревожа смуглого мужчину, словно мягкое касание белой руки.
— Да, я боюсь, мэм.
— Чего? Не говорите мне, что великий Поуни Перес испугался индейцев!
Глаза её кололи в лад словам, янтарные огоньки дерзко играли в зелёных зрачках. Было что-то притягательное для Переса в этой девушке. Она была не похожа на всех других женщин в форте. Для них Поуни Перес был злобным полукровкой, человеком, от которого детей торопятся увести прочь; их мужья называли его «этот опалённый адом полковничий краснокожий». Но для Луры Коллинз — Перес чувствовал это — он был чём-то большим, чем смешанная кровь и смуглая кожа. Непривлекательный человек Поуни Перес, и не из учтивых. Может быть, даже, по обычным меркам, и весьма ниже среднего уровня. Но для Луры Коллинз, как и для её сестёр по всему миру, люди, подобные Пересу, всегда означали только одно — настоящий мужчина.
Жизнь Луры в форте за полгода, прошедшие после смерти молодого мужа-лейтенанта — он погиб в засаде, подстроенной враждебными индейцами, — была довольно странной. Никто не знал, почему она осталась здесь или почему ей разрешили остаться. Все женщины сочли, что она «положила свои нахальные зелёные глаза на полковничьих орлов», и соответственно устраивали ей нелёгкую жизнь.
Но рыжекудрая девушка твёрдо вознамерилась завоевать себе в форте место под солнцем. Она выхаживала других женщин во время болезни, сидела с их детьми, обшивала их туалеты, и всё это столь успешно, что очень скоро обвела вокруг своих тонких пальчиков офицерских жён точно так же, как заворожила их мужей своей стройной фигуркой. Уже через тридцать дней после её появления в форте (лейтенант Коллинз попал в засаду сиу, когда вёз её из Ларами) статус Луры повысился от уксусно-кислого «эта рыжая дрянь» до приторно-безопасного «эта бедняжка, милая миссис Коллинз».
Наблюдая за ней сейчас, Перес припоминал все волнения того дня, когда месяц назад он вывел войска, направленные на помощь её мужу. Подмога пришла слишком поздно, чтобы спасти юного офицера, но прибытие Переса сохранило жизнь молодой новобрачной и восьми пехотинцам эскорта. С тех пор Перес редко виделся с девушкой, но, когда это случалось, взгляды их притягивались друг к другу. Одним словом, Перес знал, что перед ним та женщина, которая ему необходима. И не однажды её зелёные глаза заинтересованно встречались с его упорным взглядом.
— Мэм, — заговорил наконец бородатый скаут. — Я скажу вам кое-что. Этот майор Стейси и весь его отряд погибли.
От невольного вскрика девушки мышцы его лица дёрнулись.
— Замолчите. Я хочу, чтоб вы слушали внимательно.
Она кивнула, щёлки глаз её широко раскрылись, как и полные губы.
— Если капитан Тендрейк, вернувшись, принесёт известие о том, что Стейси уничтожен, а это, конечно, и случится, мэм, то полковник Фентон посадит меня в кутузку. Когда это произойдёт, я хочу, чтобы вы обо мне не забыли.
— Что вы имеете в виду? — Она тревожно оглянулась на других женщин. — Пожалуйста, говорите скорее — они за нами наблюдают. Чем я могу?..
— Вы в силах сделать всё, что пожелаете, — он со значением помолчал, и чёрный блеск его глаз сковал её собственные, — с любым человеком в этом гарнизоне!
— Только не с полковником Фентоном, — Лура Коллинз столь же прямо взглянула на него.
— Со всяким, — отрезал Перес. — Только запомните, что я вам сказал. Это место окажется в самом центре ада — с потушенными огнями… и чертовски скоро! Когда это случится, вспомните о Пересе!
Щёки девушки покрыл румянец.
— Мне нужно идти. Матушки-гусыни пошли болтать. Принести вам ещё кофе?
— Нет. Я отправляюсь дежурить под дверью Фентона. Сейчас четыре. Если колонна Тендрейка вернётся, это должно случиться скоро. Я хочу быть на месте, когда он станет докладывать.
Вскочив со скамьи и обогнув угол дощатой столешницы единым махом, Перес схватил ошеломлённую девушку за руку. Его длинные пальцы глубоко вонзились в мягкую кожу.
— Вспомните обо мне! — повторил он и исчез ещё до того, как она поняла, что он причинил ей боль.
Едва только Перес покинул кухню, как у северной стены поднялось смятение. Скаут не мог ничего расслышать, но вскоре ветер донёс заглушённое эхо трёх-четырёх выстрелов, прозвучавших с верха ограды. Снаружи им отозвался быкоподобный рёв, который мог исходить только из волосатой груди бизона либо из обитых медью лёгких одного ротного сержанта. Некий безошибочный признак кельтской изощрённости в нечеловеческом рёве как будто полностью исключал бизона.
— Перестаньте палить, вы, спятившие обезьяны! С каких это пор Неистовая Лошадь носит сержантские нашивки, раздобыв себе башку с короткими рыжими волосами?
Минуту спустя Перес помогал распахнуть ворота, чтобы сержант Орин Даффи и остатки его команды смогли пройти внутрь. Скаут угадал верно: нападавшие оставили Даффи в покое, чтобы присоединиться к засаде, ожидавшей Стейси. Сержанту пришлось бросить все фургоны, проделав путь к форту пешком под прикрытием метели. Буран способен источать дружеское тепло, так же как враждебный холод, — за это поручились бы головой отныне и до конца дней своих десять счастливчиков-солдат и один красноносый сержант-ирландец.
Едва ворота захлопнулись за остатками сенного обоза, как уже вновь открылись, чтобы впустить капитана Тендрейка с его полусотней солдат, заледеневших не только от своего двадцатимильного перехода вверх и вниз по тракту Вирджиния-Сити. Их застывшие от ужаса глаза узрели то, что вселило озноб в каждого из них, вытеснив всякие воспоминания о буране. Спустя пять минут после их возвращения усталый, потрясённый капитан Тендрейк выцеживал из себя подробности страшной картины, своей кровавой «находки». Перес присутствовал при этом, как и сержанты Симпсон и Даффи и капитан Хауэлл.
— Когда я достиг Орлиного Мыса, снегопад только начинался. Мне было видно и гребень Скво-Пайн, и равнины Пейо-Крика. На равнинах кружили в галопе по крайней мере две тысячи индейцев. Увидев нас, они испустили вопль. Слишком скоро мы поняли, по какому поводу. Двумя футами ниже по склону мы обнаружили тела кавалеристов — числом в десять, а потом, подальше, — ещё двадцать. Постоянно попадались кучки расстрелянных гильз, вместе с лужами крови — несомненно, и индейской тоже. Все тела были оскальпированы и изуродованы. Затем они понеслись вверх по склону, к нам. Атаку возглавляли двое вождей. Один, очень крупный мужчина, был завёрнут в красное одеяло, сидя верхом на крапчатом жеребце; другой, поменьше, сидел очень прямо на лошади и был одет в чёрный мех. Он скакал на коне с белыми бабками — скакуне майора Стейси. Я сразу же отступил. Как только они заметили, что я вышел на гребень, они разделились и двинулись по обеим сторонам гребня, скрывшись в лесу. Я ожидал засады на обратном пути, но ничего не случилось. Мы не видели ни одного индейца.
По пути на гребень я встретил Переса, который сообщил мне, что дезертировал от Стейси перед началом схватки. Он предупредил, что мне лучше возвращайся, и сообщил, что Стейси будет мёртв, прежде чем я доберусь до него.
— А теперь, Перес, пусть вам сам Бог поможет! — заключил капитан, обращая посеревшее лицо к скауту. — Там лежит восемьдесят белых людей, перебитых и искромсанных в куски. Вы бросили всех, когда поняли, что их ожидает, когда им ещё можно было помочь. После этого нет такого белого человека, который мог бы смотреть вам в глаза. Пусть Господь Бот сжалится над вашей грешной душой. А в этом форте никто не станет!
— Аминь! — заключил Перес бесстрастно, напрягая мышцы челюстей.
— Боже правый, — выдохнул сержант Даффи, — вся эта доблестная команда мальчиков, мертвее мёртвых и оскальпированная, лежит там, в снегу…
Понимание медленно приходит к людям ограниченного ума, но в конце концов оно приходит в своём жёстком обличье. Вопрос, который задал теперь Фентон, прозвучал отчаянием.
— Тендрейк, Хауэлл! Что же, Бога ради, нам теперь делать?
Капитан Джеймс Хауэлл, невозмутимый и твёрдый, как его и представлял себе Перес, взял дело в свои руки.
— Поставить на стены всех, кто есть в форте. Освободить арестантов. Вооружить всех. Обозников, служащих, торговцев. Подвести бикфордов шнур к пороховому погребу и поместить туда женщин и детей. Если враг ворвётся внутрь форта — взорвать погреб.
— Как насчёт этого человека? — Вопрос Тендрейка относился к Пересу.
— И его на стену! — отрезал Хауэлл. — Мы успеем позаботиться о его моральном облике позже — если доживём.
— Хорошо, Хауэлл, идёмте, — Фентон натягивал шубу — Но Перес находится под арестом, и это не подлежит отмене. Можете очистить всю гауптвахту, но его там оставьте.
— Что за глупости! — Есть порода бойцов, для которых разница в звании исчезает, едва вокруг начинает летать свинец. Таким был и Хауэлл. — Этот человек — лучший стрелок во всём форте!
— Я не желаю видеть его на свободе в своём форте, — вскричал Фентон уже в дверях. — Под замок его!
— Я хотел бы подраться на вашей стороне, полковник, и мне не слишком бы понравилось оказаться под замком, если Неистовая Лошадь войдёт внутрь, — откликнулся Перес.
— Да, это было бы слишком круто даже в отношении к полукровке, — резко выразив согласие, Хауэлл принял сторону скаута.
— Полукровка или чистокровный индеец — какая разница? Это коварный человек, и я больше не доверяю ему. Под замок его, Хауэлл.
— Я отведу его, — вызвался Тендрейк. — Пусть Хауэлл займётся оградой. Я выведу арестантов и посажу Переса.
— Хорошо. Ну же, Хауэлл! Пойдёмте! — Голос Фентона от напряжения взлетел тоном выше. — Однако на выходе полковничьи орлы вновь сцепились с нашивками капитана.
— Итак, вы проводите женщин и детей в погреб, — распорядился Хауэлл. — Я займусь стенами.
Тендрейк устало повернулся к Даффи.
— Пошли, сержант, отведём арестанта.
У Переса не было никакого желания отравляться в камеру. Скаут чувствовал естественное отвращение к любому виду смерти, но быть замкнутым в клетку, безоружным, в камере шесть на восемь, в форте, который скорее всего окажется ещё до рассвета по пояс в груде враждебных индейцев, уж совсем не отвечало его представлению о переходе в иной мир. И пока капитан обращался к Даффи, глаза его обшаривали комнату. Но здесь же, в комнате полковника, находился кое-кто поопытнее капитана Тендрейка, когда дело касалось до обхождения с такими крепкими орешками, как Поуни.
Едва только мускулы Переса напряглись для прыжка на капитана, беспечно стоявшего между ним и всё ещё свободным проходом, скаут почувствовал, как в спину его ткнулось дуло кольта.
— Давай не будем, а, дружок Перес? Пошли-ка по-хорошему, ладно? Конечно, мне жаль тебя, но ведь приказ есть приказ.
Поделиться книгой: