Метро 2033. Странник

— Вот послушай. Минувшей ночью, к внешнему посту ребенок пришел. Маленький совсем. Годика четыре. Заплаканный весь и не говорит совсем. Но в одежке. Неказистая, правда, одежка. Лохмотья и только.

— Ребенок. С Нагатинской. — Пробормотал Сергей задумавшись. — Погоди, но ведь Кубрик в том районе детский плач слышал. Нет тут связи случайно?

— Вот и я думаю. Ты как сказал, я не сразу вспомнил про это. А сейчас сижу и думаю. Ведь никто не знает что там за дела с Кубриком. Только ты. А ты как вернулся, спать завалился.

— Может малыш знает, что с Сеней? — Маломальский уставился на старика.

— Может и знает. Но он глухонемой.

— И где он сейчас?

— Да Вера, санитарка наша, к себе его забрала. Ну, в карантинных целях, это правильно. Но и по-людски понять бабу можно. Ее дочку годовалую, помнишь, крысы загрызли. А тут чадо ничейное.

— Ну да. Понять ее можно конечно, — кивнул Сергей.

— Но это еще не все.

— Да? А что еще?

— Через несколько часов на тот же пост пришел человек. Взрослый. Странный такой. В одежде, наверное, размеров на десять больше чем надо. Вышел на свет и стоял минут сорок неподвижно. К свету вроде привыкал. К нему даже подойти не решались. Нетипично это, чтобы человек мог неподвижно стоять сорок минут. Потом он сам подошел. Улыбается постоянно и бормочет что-то бессвязное. Юродивый, одним словом.

— И где он сейчас?

— Да по станции околачивается. Его допросили, но как стало ясно, что он юродивый, так и отстали. Ничего сказать толком не может.

— Что, вот так просто околачивается? — повысил голос Сергей. — А если он чумной?

— Да нет, — махнул рукой Казимир. — Он не больной. Его осмотрели. Просто мозг на уровне младенца. Бродит, разглядывает все, как в первый раз увидел и улыбается. Ну, конечно, приглядывают за ним. А что с ним делать еще? Мы же не фашисты, чтобы юродивых на удобрения пускать. Вот и заинтересовалась администрация. Откуда люди эти взялись. Ну, ясное дело, вышли из туннеля, что к Нагатинской ведет. Но станция эта, и те, что за ней, заброшенные давно.

— Любопытно, — хмыкнул Сергей, потирая, светлую щетину на подбородке. — Особенно история с ребенком и возможная взаимосвязь с Кубриком.

— Да. — Старик кивнул и внимательно посмотрел на сталкера. — А знаешь что еще любопытно?

— Что?

— За сутки до твоего возвращения, пришел с поверхности Вавилов. Он сказал, что вы пересеклись с ним на Серпуховском валу. Потому Лось со своей группой и вышел, когда стало ясно, что беда с тобой приключилась. От Серпуховского вала ведь пять минут ходу до северного портала. А тебя не было сутки. Почему, Сережа?

Маломальский тяжело вздохнул и повернул голову, глядя в сторону других жителей станции. Теперь вздохнул и Казимир.

— Ты опять ходил к ее дому, да?

— Да.

— Почему, Сергей. Почему ты никак не можешь смириться?

— Послушай. Это ведь не так просто… И я тебе не хотел говорить кое-что…

— Что?

— Ну… Ты ведь знаешь нашу историю, как я молодой еще совсем, еще в той жизни, другой, до катастрофы, с вечеру до ночи околачивался у ее дома и глазел на ее окно. Как там свет горит. Как тень ее мелькает. А потом она гасит большой свет. Горит ночник. Девочка книжку читает, значит в кроватке своей. — Маломальский грустно улыбнулся, — Я, наверное, так месяцев шесть ходил к ее дому и вахтил под окном, все, не решаясь подойти и признаться. А потом смеялись с ней вместе над робостью моей.

Слушая это, Казимир прикрыл глаза и поджал сухие тонкие губы.

— Но шесть лет назад. Когда я только начинал ремесло свое. Я впервые после катастрофы оказался у ее дома. Вокруг руины. Тьма. Ветер сильный тучи черные гонит. Твари городом правят. Остовы обрушенных зданий. Некоторые здания целее. И ее дом не сильно повредило. И я смотрю на ее окно тогда. А в нем свет горит! Обычный свет как в обычной квартире в той еще жизни! Понимаешь?! И тень ее мелькает! Я тогда бежал оттуда. Это было тогда самым большим моим кошмаром! А потом я стал возвращаться к дому. Но такого больше не было. Пустой выгоревший дом без стекол. Черные до жути окна. И все. Но я не могу не ходить туда, понимаешь? Я до сих пор простить себе не могу, что в тот первый раз не решился забежать в этот дом и выяснить, почему там горит свет и мелькает тень. Как такое вообще может быть. Не решился, как тот молодой парень, что полгода в любви признаться не мог и торчал под домом до глубокой ночи.

— О господи, — выдохнул Казимир, — Сережа, ты сердцем видел этот свет. Не глазами и не разумом. Ты видел то, что запало в душу тебе с той жизни. Видел то, что хотел видеть. Понимаешь?

— Почему ты хочешь вытравить из меня эту веру, Казимир? Ты ведь и сам черти во что веришь. В то, что мы не единственные на земле.

— Моя вера, рациональна, Сергей. Я верю в то, что мы не единственные выжившие потому, что на земле были еще города, в которых была подземка. Питер. Минск. Екатеринбург. Другие. И там должны быть люди.

— Ну, хорошо. Допустим. Я не против. Я даже обеими руками за то, чтобы еще кто-то выжил на планете. Но насколько рациональна была тогда твоя вера, что ты решил, будто в состоянии дойти по поверхности этого мира, — Маломальский ткнул указательным пальцем вверх, — до другого города? Ведь безумная слепая вера и приступ отчаянья повели тебя в тот поход. Так вот и на меня иногда находит отчаянье и слепая, безумная вера. Тянет меня к ее дому.

— Да. Безумная вера и отчаянье. — Казимир кивнул. — Только вот не следует тебе забывать, что, бросившись в поход до Питера, я уже через два квартала потерял почти всех своих товарищей и обе ноги. Хорошо, что не жизнь. Так разве ты не понимаешь, что в своих бесполезных вылазках к ее дому можешь сгинуть почем зря?

Бум покачал головой и вздохнул.

— Это верно. Ладно. Давай замнем эту тему, Казимир. И вообще… Прости что я тебе о Рите напомнил.

Старик с невероятной тоской и болью в глазах посмотрел на Сергея и произнес:

— А я о своей родной дочери никогда и не забывал.

* * *

Бойкая торговля на временно установленных лотках, которую организовали с разрешения администрации челноки, набирала обороты. Людей становилось больше. Даже как-то притупилось осознание того, что не вернулись Кубрик и группа Лося. Хотя, возможно, после того как вернулся уже объявленный пропавшим Маломальский, люди верили и надеялись, что так же будет и с этими мужиками. Сергей молча наблюдал за торговлей. Они не говорили и не смотрели друг на друга уже минут тридцать. Потом Казимир укатил за новой порцией кипятка. Конечно, ему тяжело было вспоминать о дочери. И всегда чувствовал себя виноватым, что когда-то ушел из той семьи в другую. И мало общался с дочерью до катастрофы. Сергей тоже думал о ней. Разумеется со временем, горе потери притупилось. Как и все беды уходят в туман по прошествии некоторого времени, после того как они произойдут. Но иногда, какой-то мистический ветер разгонял эту непроницаемую дымку и, зарубцевавшаяся некогда рана снова начинала кровоточить. Вот и сейчас. Он пытался вспомнить ее лицо. Улыбку. Это было трудно. Легче было вспомнить свет в окне и тень. Потом он вспоминал свое видение шесть лет назад. Потом вспоминал только что закончившийся выход, когда на Серпуховском валу, в двух шагах от своей станции, он вдруг решил дойти до ее дома. Как он потратил гораздо больше на это времени и не успел вернуться в метро до рассвета. И задневал в том здании…

— О, кстати, — вздохнул Сергей и стал извлекать из обширного внутреннего кармана куртки, сложенную карту поверхности. Мысль о том доме, о горгонах, о вое в шахте лифта, вернула его в действительность. Он разложил карту на столе, отодвинув подальше опустевшую кружку и миску с недоеденными корнеплодами и свининой. Стал задумчиво вглядываться в улицы и геометрические фигуры зданий. Красноватые трезубцы, рассыпанные по всему городу и обозначавшие стоянки горгон…

— Чего там высматриваешь? — спросил вернувшийся с чайником Казимир.

— Да вот, дом тот хочу отметить, где день пережидал.

— Что-то интересное в нем?

— Ну да. Во-первых, там гнездо этой стервы летающей. Согласись, не каждый день обнаруживаешь логово этой твари. Она, правда, издохла благодаря Лосю и сотоварищам. Но вот выводок ее, в количестве девяти яиц, еще там. Еще хрень какая-то воет в шахте лифта, и носиться вверх-вниз. А по ночам шарится по подъезду топотун какой-то. Никогда не слышал таких шагов.

— Ну, правильно. Такой дом надо отметить и информацию по сталкерам пустить. Еще зайдет кто ненароком.

— Так-то оно так. Но дом не горел. Мебель сохранилась в хорошем состоянии кое-где. Вот, хочу эту информацию Смердюку продать. Заскочить надо будет на Павелецкую к нему.

— Да он барыга и жмот еще тот.

— Я знаю. Но ведь он большой спец по мебели. Вот пусть и таскает. Ничего, сторгую ему инфу эту. Черт, да где же этот дом? Что за улица вообще была? Может Мытная?

— Это рядом совсем. — Произнес Казимир, разливая новую порцию чая.

— Ну да. Черт. Запутался. А может Павловский переулок?

— Их три было.

— Да я знаю, — Сергей стал испытывать раздражение. — Но ведь там еще улица уходила на восток. Вся в воронках. А там высотки разбитые. Где тут высотки?

— Ну, может, не восток это был. Перепутал впопыхах. Это бывает.

— Ну, черт возьми, ты же знаешь, что я очень хорошо ориентируюсь.

— Никто из нас не идеален. Бывают ошибки, — успокаивал его старик. — Да плюнь ты. Все равно за дом с мебелью много со Смердюка этого не возьмешь. Да и не полезет он туда, где гнездо вичухи. Ссыкун он. Ссыкун и жмот. Людей неопытных за копейки отправит и погубит. Забей.

Сергей вздохнул.

— Ладно. Но все равно не успокоюсь, пока не соображу где этот дом. И вот еще что.

— Что.

— Горгоны ходят.

— Чего-чего? — Казимир удивленно уставился на Маломальского.

— Я говорю, горгоны теперь ходить умеют. Я сам видел.

— Как? Как это они могут ходить?

— Ну, вот так, — Сергей стал перебирать указательными пальцами обеих рук перед собой, пытаясь наглядно показать манеру передвижения горгона. — Червячок такой вроде был. Сначала носом ткнется в землю. Зад поднимет. Задом ткнется. Нос поднимет.

— Да быть такого не может, чтобы горгоны двигались.

— Говорю, видел. Своими глазами. Только не надо мне опять про глюки.

— Я что-то ни от одного сталкера про такое не слышал.

— А много шансов у сталкера, который понял, что горгон ходит, вренуться живым? — невесело усмехнулся Сергей.

— Но ты же вернулся.

— Я везунчик. Да не в этом суть. Просто знаешь, что это значит? — Он взял карту обоими руками и стал трясти над столом. — Это значит что вот этим, теперь подтереться можно.

— Ну, чего ты кипятишься? Я сегодня же кличь пущу по сталкерам, что горгоны ходят. Не переживай ты так.

— Да просто, — Бум сложил раздраженно карту и убрал обратно в карман, — просто как теперь на выходы ходить? Где дерево, где пень, столб? Что из них горгон затаившийся?

— Ну да, — Казимир вздохнул. — Это конечно многое усложняет.

— То-то и оно. — Сергей снова взглянул на толкотню у торговых лотков челноков. Вот женщина примеряет потрепанные лайковые перчатки. Натягивает на ладонь одну. Растопыривает пальцы. Разглядывает. Чуть в стороне стоит высокий мужчина, чья внешность как-то не позволяла судить о его возрасте. Он был невероятно худым и большеглазым. Одежда при этом на нем висела так, что казалось, туда можно засунуть еще одного такого высокого дистрофика. Взгляд его огромных черных глаз выражал совершеннейшую идиотию. Он широко и глупо улыбался, разглядывая людей. Черные волосы на голове, были прилизаны так, словно нарисованы черным углем. Глядя на женщину, он также поднял перед собой свою широкую ладонь с длинными тонкими пальцами. Растопырил эти пальцы и стал с изумлением их разглядывать, не переставая улыбаться. Развернул ладонь. Снова разглядывает. Понюхал указательный палец. Затем вдруг сунул его себе в нос и зажмурился, будто от удовольствия. Попытался сунуть палец в нос женщине, но та взвизгнула и влепила ему пощечину. Тот отшатнулся и стал ощупывать свою бледную впалую щеку. Развернулся на сто восемьдесят градусов. При этом его руки болтались вдоль туловища, как обрубки канатов. Теперь он уставился на одного из охранников челноков. У того на плече висела двустволка, дулами вверх. Странный человек неуклюже сжал правую ладонь в кулак, затем оттопырил указательный и средний пальцы. Посмотрел на них, улыбаясь. Понюхал. И сунул в стволы охотничьего ружья.

— Казимир, глянь, что это за чудак?

Старик взглянул в сторону дурачка, который на голову был выше всей толпы.

— А, — Казимир усмехнулся, — Так это и есть тот самый наш гость с Нагатинской. Я же говорю, юродивый.

Тем временем охранники стали бранить этого человека и гневно размахивать руками. Тот в ответ улыбался, и казалось, пытался повторить их жесты. Вооруженные люди все-таки прогнали его и, отойдя на несколько шагов он снова развернулся. Там, в стороне от торговых лотков, игрались несколько детей с новыми игрушками, что принесли на станцию челноки. Это были цилиндры, спаянные из мелкозвенчатой стальной сетки с запаянным торцами. Внутри этих цилиндров были живые крупные крысы. Дети с радость катали цилиндры по полу, тыкали через ячейки куски проволоки и радостно смеялись, дразня крыс и, слушая, как те пищат. Как только в поле зрения юродивого гостя попали дети, он вдруг преобразился. Замер и пристально смотрел своими большими черными глазами на детей. И это уже был не взгляд человека больного идиотией. Он был пристальным и сосредоточенным. Не мигая, юродивый буравил детей этим взглядом, который очень насторожил сейчас Сергея.

— Слушай, Казимир. Не нравится мне этот наш гость.

— Почему?

— Ты посмотри, как он на детей смотрит. Тут что-то не то.

— Ты что же думаешь, он из этих?..

— Ага, из католических священников, — И Сергей ухмыльнулся, поднимаясь со стула.

Глава 3

Знакомство

Сейчас его перестали интересовать почерневшие стены белого мрамора, с геометрическим орнаментом и остатки ромбовидных светильников, под сводчатым потолком Тульской.

Он пристально смотрел на детей, стараясь заглянуть в их глаза. Маленькие, худые, бледные ребятишки, продолжали играться с крысами, не обращая внимания на толчею у лотков и на этого странного и высокого человека, забывшего обо всем, как только их увидел. А дети катали цилиндры, дразнили заключенных в них крыс и смеялись хриплыми, болезненными голосами.

Тогда, видимо, для того чтобы привлечь к себе их внимание, незваный гость с заброшенной станции, внезапно и резко хлопнул в ладони. Трое детей подняли на него взгляды и, тогда он пристально посмотрел каждому в глаза. Ему понадобилось всего три секунды, и он вдруг снова преобразился. Снова стал человеком с недоразвитым мозгом, бессмысленным взглядом и глупой улыбкой на лице. Он широко и открыто улыбнулся им. Неуклюже помахал рукой и отвернулся, потеряв всякий интерес. Теперь, прямо перед ним стоял рослый человек лет сорока или чуть больше. Правда его рослость ни шла, ни в какое сравнение с ростом юродивого, который возвышался на целых два метра над станцией. Однако человека это не смущало. Он пристально и даже зло смотрел на юродивого своими выразительными карими глазами под дугами темных бровей. Лицо его было покрыто светлой щетиной, и на лоб спадала челка немытых соломенных волос. Он с какой-то претензией смотрел на юродивого и вдруг произнес:

— Ты, какого черта на детей пялишься, пупсик?

Юродивый широко улыбнулся.

— Пяяя — выдавил он.

— Чего ты мне дурку включаешь? А то я не видел, что ты не такой дебил каким стараешься казаться.

— Дебил дурку, — повторил высокий сильно зажмурившись. Странное дело, но голос у него был низкий и приятный.

Сергей ухмыльнулся.

— Отчего ты выбрал из всего, что я сказал, только ругательства? В твоей башке явно интеллект присутствует.

— В твоей башке… присутствует… пупсик. — Радостно возвестил юродивый улыбаясь.

— Что? — Маломальский нахмурился.

— Дебил дурку! — и незнакомец хлопнул Сергея по плечу.

— Я тебе сейчас мозги выбью из черепа, козел! — Маломальский толкнул незнакомца.

Юродивый сделал обиженное лицо и, повесив голову, пробормотал:

— Козел… из черепа. — Сказав это, он стал тыкать указательным пальцем правой руки в подушечки пальцев левой, словно пересчитывал эти пальцы.

— Я тебя спрашиваю, ты, почему на детей пялишься?! — рявкнул сталкер, указывая рукой на играющих ребятишек.