Помоги проекту - поделись книгой:
— Не юли, сталкер! За дебилов нас держишь? Мы с почтальоном успели потолковать! Бросай артефакт наружу, ну!
— Вы меня так и так убьете!
Половица наконец поддалась, и он сунул руку в дыру. Нащупав липкий сверток, достал и развернул.
Вика под кроватью что-то прокричала, но слишком истошно и визгливо, чтобы разобрать слова.
В свертке лежал тэтэшник с полным магазином — единственное, не считая ножа, оружие, которое он вынес за Периметр, — и железная коробочка с десятком патронов.
— До пяти считаю! — предупредил Огонек. — Потом начинаю!
— Что начинаешь? — громко спросил Тимур, проверяя затвор.
Он прекрасно знал что, ведь эти двое были ему хорошо знакомы. Жердь — длинный, тощий, нескладный и говорливый. Бандит бандитом, больше о нем нечего сказать. Огонек — бывший мародер, влившийся в банду Филина, когда его собственную бригаду перестрелял отряд долговцев. Серая личность, невзрачная и ничем не примечательная, кроме маниакальной любви к поджогам. Пиромания — так, кажется, это называется. Еще будучи мародером, Огонек сжег две сталкерские стоянки и устроил пожар в крупном лагере на севере Темной долины.
— Раз, — донеслось снаружи. — Два…
Тимур поднял пистолет и просунул одну руку в лямку рюкзака. Его спортивная сумка валялась на кровати; чтобы взять ее, надо миновать распахнутую дверь.
Ну и кровосос с ней. На корточках он поковылял к боковому окну.
— Три…
В тот момент, когда Огонек произнес «четыре», пальцы легли на шпингалет, и Тимур распахнул скрипучую раму.
— Пять!
Снаружи вспыхнул огонь. Оранжево-синий клубок пронесся по дуге и ударился в стену возле двери. «Коктейль Молотова», любимая игрушка Огонька, взорвался.
Лена под кроватью тихо завыла. Гудящее пламя поползло по наружной стене.
Жердь полоснул по домику очередью. Пули разбили окно над кроватью, под которой прятались девушки, влетели в комнату сквозь дверной проем.
Огонь лизал бревенчатую стену, быстро подбираясь к крыше. Тимур, привстав, через боковое окно дважды выстрелил в то место, откуда прилетела бутылка. Хотя Огонек после броска скорее всего сразу переместился в сторону.
— Наружу! — зашипел Тимур на девушек. — За мной давайте!
Он сунулся в окно, но глянул на их испуганные мордочки и бросился к кровати.
Огонек умел мешать всякие смеси, постоянно экспериментировал с ними, добиваясь, так сказать, повышенной горючести — уже весь фасад дома горел. Снаружи кричали. На краю освещаемого пожаром дворика выпрямился Жердь, и Тимур выстрелил. Сунув пистолет за ремень, присел и схватил девушек. Лена тихо скулила, Вика глядела на него расширенными бессмысленными глазами, глупо приоткрыв рот.
Он выдрал их из-под кровати. Толкая перед собой, сунул в окно так, что они стукнулись головами, и подпихнул под обтянутые джинсой попки.
Девушки свалились в колючие кусты у стены и завизжали.
— Бегом! — гаркнул на них сверху Тимур. Заметив лежащий у второй кровати артефакт в листе зеленухи, схватил его, сунул в карман и снова прыгнул к окну.
С хриплым выдохом через объятый пламенем дверной проем внутрь вскочил Жердь. По плечу и пробитому пулей боку текла кровь, брови и ресницы обгорели, на лбу чернела сажа.
Бандит длинными руками обхватил беглеца за пояс. Выдрав из-за ремня пистолет, лежащий на подоконнике Тимур врезал рукоятью по грязному выпуклому лбу. Жердь разжал объятья, и он выпал наружу — прямо на примятые девушками кусты.
Вика с Леной улепетывали прочь. Навстречу им бежали люди.
Из окна, выставив «узи», высунулся бандит. Не давая ему прицелиться, Тимур метнулся за угол. Перепрыгивая через ровные ряды кустов, заменяющих ограду вокруг домиков, ломанулся в сторону паркинга.
Сзади сквозь гудение пламени послышался крик Огонька и ответный рев Жердя. Дважды щелкнули выстрелы.
На площадке стояли с десяток машин, в основном джипы, и среди них самый дорогой, самый большой — «хаммер» с включенным двигателем и распахнутой водительской дверцей. Выставив толстую ногу, там сидел Боров и орал в мобильник:
— Костюха, стреляют тут! В доме, где эта сука сталкерская живет!.. Да я без балды, кто стреляет! Я хотел, чтобы ты человека прислал разобраться с этой падлой по-быстрому, а тут… Короче, валю отсюда!
Тимур не знал, чем занимался Боров, но понятно, что дела его вряд ли можно было назвать особо законными. Скорее всего, теперь толстяк решил, что это бравый украинский спецназ явился по его нечестную душу…
Когда беглец выскочил на край паркинга, Вениамин Михайлович опустил телефон и попытался закрыть тяжелю дверь джипа. В длинном прыжке Тимур оказался рядом, схватил вконец ошалевшего Борова за ворот и дернул наружу. Боров завопил, должно быть, с перепугу приняв напавшего на него человека за лихого омоновца, который собирается уложить его мордой на асфальт. Сделав подсечку, Тимур уронил грузное тело — раздался такой звук, будто мешок с картошкой рухнул на землю этажа этак со второго.
Нырнув в «хаммер», он захлопнул дверцу, передвинул рукоять автоматической коробки и вдавил газ. Мотор взревел, будто раненый лев, огромная машина рванулась вперед. Тимур вывернул руль, объезжая другие автомобили, крылом зацепил один, проломил кусты и оказался на бетонке. Она уходила от лагеря в две стороны: к Киеву и через лесные угодья вдоль Днепра, а после вдоль реки Припять к Чернобылю.
В лагере горели огни и кричали люди. На краю бетонки, съехав коляской в канаву, стоял мотоцикл Пацюка с включенной фарой. Хозяин полулежал на сиденье, свесив длинные руки чуть не до земли, — ран не видно, но сразу ясно, что больше ему не суждено гонять по сельским дорогам, развозя письма и бандероли в окрестные деревеньки.
Луч мотоциклетной фары освещал желтый «москвич» с раскрытыми передними дверцами. На нем, что ли, и прибыла неразлучная парочка?
Сзади застрекотал «узи», Тимур оглянулся. Сразу в двух местах с гудением вспыхнуло пламя. Он снизил скорость, пробормотав: «Огонек веселится».
Сквозь треск горящего дерева и крики донесся трубный рев Борова. Потом на краю лагеря возникла тощая фигура Жердя и мимо паркинга устремилась к выезду на бетонку.
Дав задний ход, Тимур миновал мотоцикл с мертвым почтальоном и наехал на «москвич». Со скрежетом спихнув вторую машину в придорожную канаву, он перекинул рукоять. Двигатель снова взревел, и джип рванулся по бетонной дороге прочь от Киева.
Глава 2
Машину надо было бросать. Пришедший в себя Боров разберется в ситуации, кинется к ментам, и те быстро организуют операцию «перехват». Такую приметную тачку, как здоровенный «хаммер», в этих местах найти легко. Да и Жердь с Огоньком, когда вырвутся из лагеря и вытащат «москвич» из канавы, станут его преследовать. Хотя джип они хрен догонят, но надо постоянно помнить, что бандиты болтаются где-то сзади.
Тимур увеличил скорость. По сторонам мелькали деревья, фонарей не было, разметка наполовину стерлась. Эту дорогу он почти не знал, лишь год назад, покинув Зону, один раз проезжал по ней на рейсовом автобусе.
Хотелось курить, а пачка осталась в горящем домике. В свете фар заблестел знак поворота, пришлось слегка притормозить. Тимур раскрыл бардачок, достал маленькую плоскую фляжку, спичечный коробок и трубочку сигаретной бумаги. Приоткрыл коробок, понюхал — так и есть, трава. Не хватало еще, чтобы менты, если остановят его, нашли наркоту в машине! Он слегка опустил стекло — тугой поток холодного воздуха ударил внутрь — и выбросил коробок. Закрыл окно, покопался еще в бардачке, но сигарет не нашел. Миновав крутой поворот, снова увеличил скорость и, когда впереди открылся длинный, свободный от машин прямой участок дороги, переключил фары на дальний свет. Кое-как одной рукой откупорив фляжку, понюхал, скривился, но все же сделал несколько маленьких глотков. После водки дорогой коньяк Борова показался сладким и слабым — дамский напиток, настоящие сталкеры такое не пьют!
Все это время Тимур гнал от себя мысли о том, что делать дальше, но теперь пора было решать. Он покосился на артефакт, который в льющемся от приборной доски свете выглядел как обычный камень. Слизень… что еще за слизень? Никогда не слышал о таком.
Хотя…
Джип вильнул, когда Тимур вдруг вспомнил: это же артефакт «ментала»! Ну точно, именно так говорил Старик тогда в Логове. Правда, очень смутно говорил, нехотя, мямлил и бормотал, будто скрывал что-то, да и времени с тех пор прошло порядочно, потому-то Тимур и не сообразил сразу. «Ментал» порождает «слизни», но очень редко, а поскольку «ментал», по словам Старика, во всей Зоне только один и артефакты эта аномалия почти не создает, а свойства у них какие-то невероятные, то и стоит «слизень» баснословных денег. Курильщик дает за него двадцать тысяч, а более щедрый Сидорович, как уверял Старик, — все двадцать пять, а то и двадцать семь.
Тимур прикинул: при теперешних ценах, когда после очередного мирового кризиса квартиры в столице Самой Независимой Страны планеты снова подешевели, этих денег хватит на двухкомнатную где-нибудь на окраине. А ведь это решает его проблемы! По крайней мере, после увольнения он не превратится в бомжа. В рюкзаке лежат две тысячи евро, накопленные за год, какое-то время можно будет перебиться, потом найти работу…
О чем я думаю? Что бы ни делали дальше Жердь с Огоньком, сейчас в лагерь понаедет милиция, и уже к утру меня начнут искать. Дадут разнарядку, сообщат по постам приметы… В Киев соваться нельзя, надо вообще валить из Незалежной, Украины.
И еще был Стас. Он почему-то прислал Тимуру редчайший, дорогущий артефакт. И назначил встречу в Логове, и написал про какие-то пять дней, после которых все будет кончено.
Что это значит? Стас умрет через пять — то есть теперь уже через четыре, если считать время доставки бандероли, — дней? Черная проказа доконала его? Но почему именно пять, откуда такая точность? Одно понятно: Стасу нужна помощь. Он не просто в опасности — в смертельной опасности, а иначе не отправил бы бандероль с запиской младшему брату, год назад покинувшему Зону.
Тимур ехал, не снижая скорости. Что бы там ни было, он понимал: пора возвращаться. Он тогда бросил Стаса и весь этот год прожил как в бреду, изнывая от чувства противоречия, от понимания того, что все сделал правильно… и, сделав так, предал неизлечимо больного брата. Теперь пора было разрубить узел, который он сам и затянул на своей судьбе.
Отмахав сто пятьдесят километров, Тимур свернул на обочину и встал между деревьями так, чтоб фары проезжающих мимо машин не освещали «хаммер». Впрочем, за все время на дороге встретились лишь грохочущий дальнобойщик и еле ползущий трактор с прицепом, нагруженным сеном.
Откинувшись на спинку кресла, Тимур вытянул ноги под горящую разноцветными огоньками приборную панель и для начала проверил рюкзак. Деньги на месте — это главное. Жаль, что не удалось взять сумку, но все основное здесь. Он положил тэтэшник в нишу на внутренней стороне дверцы так, чтобы его было легко выхватить. Некоторое время разбирался с многочисленными приборами и наворотами «хаммера» и в конце концов понял, что прямоугольный экранчик справа от рулевой колонки — электронная карта с GPS-привязкой. Она показала, что до нужного места осталось семьдесят километров. Ехать недалеко, но поднялся он в шесть утра, чтобы провести занятие вместо перепившегося Магарыча, теперь глаза слипались. При необходимости он мог не спать сутки, а то и двое, в Зоне и не такому научишься, да вот только вести машину по ночной дороге в подобном состоянии опасно. Закемаришь на несколько секунд — и очнешься на небесах.
Он сказал себе, что должен проснуться через два часа, заглушил двигатель. Выбравшись наружу, сломал антенну GPS на крыше, чтобы через прибор машину нельзя было найти, снова сел и почти до предела опустил спинку. Погасли все датчики, и стало тихо, лишь ветви деревьев над «хаммером» едва слышно поскрипывали.
Зевая, Тимур взял артефакт. Легкий, будто из пенопласта, поверхность чуть прогибается под пальцами. С виду — ничего необычного, за что тут двадцать пять штук платить, какие свойства у этого «слизня»? И почему, интересно, его так назвали?
Когда, положив артефакт на соседнее сиденье, он поднял руку, в темноте блеснули тончайшие нити — будто липкие волоски, протянувшиеся к пальцам. Блеснули — и пропали, растаяв в воздухе.
У Тимура уже не осталось сил удивляться. Он просто отметил для себя этот факт, а после закрыл глаза и провалился в тихую темноту.
Они встретили его в коридоре на верхнем этаже интерната: три пацана, двое из которых были на голову выше Тимура.
— А знаете, чем пахнет? — спросил Игорюля, преграждая ему путь.
Стояла ночь, за окнами, неравномерно замазанными унылой светло-серой краской, чернело небо с редкими звездами. На третьем этаже по ночам не было воспитателей, хотя тот, что дежурил в коридоре второго, иногда поднимался сюда проверить, все ли спокойно. Но сегодня дежурство Мухи, а он поленится топать наверх по холодной лестнице, где вечно тянет сквозняком.
Отец Игорюли был ментом. Что случилось с матерью, никто не знал, по слухам — давно спилась, отец же решил в одиночку не воспитывать сына и сдал его в интернат, где посещал раз в месяц. Мальчишки завидовали Игорюле: у большинства не было не только матерей, но и отцов, а то и вообще каких-либо родственников… ну вот как у Тимура.
Хотя у него был Стас. Только брат уже давно не показывался.
Интернат находился в небольшом киевском пригороде, и отца Игорюли, полковника, здесь знали все. Он был связан с областной мафией, поэтому его боялся даже Стылый, директор интерната.
И точно так же, как все местные обитатели знали про папашу Игорюли, так же все знали и про то, что старший брат Тимура Шульги подался в Зону.
Тимур проснулся, чтобы сходить в туалет, и не ожидал, что попадется Игорюле и двум его дружкам — толстому тупому Чикатило и коренастому, с не по-детски мускулистыми руками и жилистой шеей Рэмбо. Скорее всего, они караулили его здесь… хотя откуда эти трое могли знать, что он выйдет именно сейчас? Значит, ждали каждую ночь, с тех пор как он в столовой разбил тарелку из-под каши о голову Игорюли, когда тот обозвал Стаса «сталкерской падалью», а после попытался выбить из-под Тимура стул.
Бесплатный государственный интернат — жестокое место. Тимур редко выходил из спальни, где ночевал с еще двенадцатью мальчишками, без кастета, который сделал сам в классной мастерской из железного бруска. Но сейчас он не достал кастет из-под матраца, очень уж в туалет захотелось — успел только натянуть рубашку со спортивками да сунуть ноги в дырявые тапочки.
— Знаете, чем пахнет? — повторил Игорюля.
Отец считал, что главное в воспитании сына — кормить его как на убой, и привозил сало, копченую колбасу, пироги да белый хлеб. У Игорюли было щекастое лоснящееся лицо, жирные губы и маленькие заплывшие глазки.
Чикатило заранее ухмыльнулся шутке вожака. Выражение лица Рэмбо не изменилось — оно у него всегда было слегка безумным, глаза диковато поблескивали. Рэмбо щерился, показывая крупные неровные зубы, сжимал и разжимал кулаки и шумно, с присвистом, дышал.
Игорюля повел в воздухе растопыренными розовыми пальцами.
— Чуете, завоняло в коридоре? Падалью несет. Это мутантский запах, ага.
Чикатило захихикал, хотя в «шутке» было примерно столько же юмора, сколько в этом холодном коридоре, озаренном тусклым светом единственной лампочки под выщербленным потолком в пятнах облезлой штукатурки.
— Дайте пройти. — Тимур шагнул вбок.
— Малыш хочет пи-пи? — просюсюкал Игорюля, а Рэмбо подался вперед, сжав кулаки так, что побелели острые костяшки. От него плеснуло опасностью — вот-вот набросится и сразу впадет в агрессивную истерику. Из этого состояния его могли вывести только несколько сильных затрещин, которые любил отвешивать подопечным воспитатель Муха, либо ночь в карцере.
Тимуру хотелось поежиться — и от холода, и от страха, но показывать свой страх этой троице ни за что нельзя, и он просто молча смотрел на них. Плохо, что нет ни кастета, ни хотя бы палки. Да сейчас бы и кусок обычного плинтуса пригодился! Без оружия Тимур чувствовал себя голым.
— А не хочет малыш дубинкой по попке? — спросил Игорюля, внезапно посерьезнев, и тут же, как по взмаху волшебной палочки, в руках троицы появились короткие дубинки, которые в интернате мастерили из ножек детских табуреток, плотно обматывая их изолентой. — И по шее? И по спине?
— И по ребрам, по ребрам! — захихикал Чикатило, пустив изо рта пузырь. Тупое лицо его стало совсем даунским.
Взгляд Тимура метнулся из стороны в сторону. Голые стены, потертый вишневый линолеум на полу, потолок с лампочкой, окно…
Окно.
Рэмбо не выдержал — Игорюля с Чикатило только шагнули к Тимуру, а он уже бросился вперед, замахиваясь дубинкой.
Тимур прыгнул на подоконник. Не так-то это легко, когда тебе двенадцать лет, но страх придал прыти — и он сиганул, как заяц. Оказавшись сбоку от Рэмбо, который находился ближе всех к окну, скинул с себя расстегнутую рубашку и, вцепившись в концы рукавов, перебросил ему через голову. И рванул что было сил.
Рэмбо повернулся, задев дубинкой оконную раму. Тимур дернул его, и Рэмбо со всей дури вмазался лбом в стекло.
Оно треснуло. Толстая белая линия зигзагом взлетела вверх, нижнюю часть покрыла паутина трещин.
Потом стекло осыпалось, накрыв осколками затылок и шею повалившегося грудью на подоконник Рэмбо. Дубинка упала рядом, присевший Тимур схватил ее и огрел Рэмбо по башке, то есть по осколкам, которые хрустнули, вминаясь в кожу. Потекла кровь.
Закричал Чикатило, свистнула дубинка, и Тимур, выпустив свое оружие, кубарем полетел с подоконника, когда Игорюля ударил его по плечу.
Получилось очень сильно и очень больно. Правая рука онемела, перед глазами заплясали яркие огоньки, они жужжали и все норовили залететь внутрь его головы. Тимур встал, закусив губу, чтобы не кричать. По лицу текли слезы. Игорюля наступал на него, перепуганный Чикатило, наоборот, пятился, Рэмбо пытался подняться, держась за башку, и глухо рычал, как зверь.
Дубинка валялась далеко в стороне, тапочки слетели, когда прыгал на подоконник. Тимур лягнул Рэмбо пяткой в живот. Игорюля замахнулся. С лестницы донесся топот.
Тимур и сам не понял, как это произошло. Он сделал все без обдумывания — повернулся и схватил торчащий из оконной рамы длинный тонкий осколок. Выдрал его из щели, до костей порезав пальцы, и полоснул Игорюлю по щекастому лицу.
Потом жужжащих огоньков стало больше, они набились в голову Тимура и стали носиться там, истошно гудя, и он совсем перестал видеть, а когда огоньки немного схлынули, Рэмбо корчился под окном, Чикатило бежал прочь, а Игорюля с воем пятился, прижимая ладони к окровавленному лицу.
С лестницы выскочили Муха и директор интерната, которого все называли Стылым. То ли фамилия у него была такая, то ли кличка — Тимур не знал. Он выпустил осколок, удивленно поглядел на разрезанные пальцы и перевел взгляд на Стылого. Интересно, что директор делает здесь ночью?
— Он на нас напал!
Стылый схватил Тимура за плечи — правое от этого заболело так, что жужжащих огоньков снова стало больше, — и толкнул к стене. Все звуки были глухими, далекими, будто из-под земли.
— Он на нас напал!
Тимур вдруг понял, что это кричит присевший на корточки Игорюля, и постепенно до него стало доходить, что происходит.
— Мы в туалет шли, звон услышали и сюда повернули, а он как выскочит! На нас бросился!
Тут будто плотину прорвало — звуки стали очень громкими, хлынули лавиной вместе с возмущением и злостью. Тимур закричал:
— Врет! Они первые!..
— Ну ты совсем оборзел, Шульга! — с какой-то даже радостью воскликнул Муха, пытаясь отвести ладони Игорюли от его лица, чтобы увидеть рану. — Посмотрите, Лаврентий Степанович, недавно тарелкой по голове ударил, а теперь вообще до крови исполосовал мальчонку…
Поделиться книгой: