Помоги проекту - поделись книгой:
Колупаев Виктор
Зачем жил человек
1
Владимир Чесноков заглядывал то в одну, то в другую дверь, не зная, к кому обратиться, и не решаясь задать вопрос. Сотрудники молодежной газеты «Утренние зори» деловито сновали мимо него по коридору. К обеду его фигура уже примелькалась и ответственный секретарь бросил на ходу:
– Хлесткий заголовок для статьи о пионерлагерях! А?
– У меня стихотворение, – ответил Чесноков.
– Чтоб нестандартно и в самую суть. А? – остановился секретарь.
– Стихотворение… вот… – Чесноков бережно вытащил из внутреннего кармана пиджака лист бумаги и начал разворачивать его.
– А, – досадно сморщился секретарь. – Стихи, стихи! Прозы сейчас пишут мало. – И он неопределенно махнул рукой куда-то в конец коридора.
Чесноков потоптался еще немного и уже собрался плюнуть на все и уйти, но в это время в коридоре снова появился секретарь.
– Ну что у вас с вашим стихотворением? Что Пионов сказал?
– Ничего.
– Он всегда так. Не унывайте.
– Я его даже и не видел еще.
– Правильно. Он сейчас в командировке. Вся поэзия в командировках. Большое стихотворение?
Чесноков не успел ответить. Ответственный секретарь взял его под руку, подвел к дверям с надписью «Редактор» и, втолкнув в комнату, крикнул:
– Тимофей Федорович, это мой знакомый! Борис!
Чесноков оказался посреди комнаты. Смущение его достигло предела. Тимофей Федорович, сорокалетний мужчина, уже страдающий одышкой и давным-давно забывший, чем интересуется юность, сидел за столом и писал заявление о переводе его на другую работу. Он уже давно чувствовал, что перестал понимать молодых сотрудников своей газеты, ходивших с модными бородками и в ярких свитерах даже в жару. Да и его, он это знал, не всегда понимали. В сорок лет руководить молодежной газетой…
– Ну что там у вас; Борис? – спросил он.
– Стихотворение… Владимир я.
– Отлично. Покажите.
Чесноков протянул ему дрожащей рукой лист бумаги. Редактор на несколько секунд углубился в чтение, а потом спросил:
– Что вы этим хотели сказать?
– ?
– Ну, в чем идея, мысль стихотворения?
– Шел молодой человек, – начал Чесноков, стараясь говорить бодро и непринужденно, – по улице… увидел девушку. И ему стало очень хорошо.
– А что было потом?
– Не знаю… Просто ему стало хорошо.
– Они так и не поженились?
– Нет. Он ее больше не встречал никогда.
– Откуда вы знаете?
– Я видел это собственными глазами.
– Хорошо. Просто прекрасно… И что же вы хотите? Опубликовать в нашей газете?
– Я просто пришел. Кому-то все равно надо показать.
– А вы что, намерены этим заняться всерьез? Посвятить всю свою жизнь. Или просто так?
– Я бы хотел серьезно, – отважно ответил Чесноков.
– Молодец! – Редактор даже вышел из-за стола и похлопал начинающего поэта по плечу. – Если бы вы написали это просто так, мы бы напечатали недельки через две-три. А если вы серьезно, то придется еще поработать. Серьезно всегда труднее, чем просто так.
Через двадцать минут Чесноков вышел из редакции радостный и улыбающийся. Стихотворение, конечно, не приняли, но сколько он услышал полезного, сколько интересных тем подсказал ему редактор! А в будущем, если его стихи окажутся свежими и оригинальными, то даже напечатают. Честное слово, напечатают!
Чесноков прибежал к себе в квартирку на пятом этаже, с шумом распахнул дверь, поцеловал Анечку, свою жену, бросился на диван, крикнул:
– Работать и еще раз работать! – и начал подробно рассказывать.
Анечка присела на край дивана, широко раскрыла свои голубые глаза и, охая и ахая в особенно страшных местах повествования, прижимала кулачки к груди. Так внимательно и не перебивая выслушала она Володеньку.
А когда он закончил свой рассказ, сказала:
– Володька! А ведь ты в душе и так поэт. Я это знаю.
Владимир смутился и начал было возражать, но Аня перебила его:
– Неужели ты станешь настоящим, общепризнанным поэтом?
Чесноков вздохнул и сурово произнес:
– Все зависит только от нас.
Анечка утвердительно кивнула головой.
2
Чесноков работал старшим инженером на радиозаводе. Анечка готовила торты на кондитерской фабрике. Оба любили литературу, разбирались в поэзии и значительную часть денег тратили на приобретение книг, чем вызывали недоумение, а иногда и смех у соседа по лестничной площадке Вениамина Кондратюка, весь бюджет которого был подчинен одной цели: приобретению мотороллера – мотоцикла – мотоцикла с коляской – «Запорожца» – «Москвича» и т. д.
Чесноков на три месяца был освобожден от мытья полов в квартире. Писать так писать!
Они приходили с работы почти одновременно, разогревали вчерашний борщ или суп с лапшой, наскоро перекусывали. Владимир выкладывал на стол лист чистой бумаги, шариковую авторучку и начинал расхаживать из угла в угол. Анечка занималась домашними делами, которые никогда не переделаешь, сколько ни старайся.
Начало каждого такого вечера пропадало для Чеснокова зря. Он ничего не мог написать. В голову лезла всякая ерунда, которая отлично рифмовалась, но в ней не было ни крупицы чувства. Плоское, ремесленное, как по заказу для ширпотреба.
– Вовка, перестань мучиться, – говорила обычно Анечка, вытирая мокрые руки передником и бросая свою работу. Она брала его за шею своими маленькими крепкими руками и заглядывала ему в глаза. И ее глаза были крохотным, но интересным, ласковым миром. Маленькой вселенной.
– Ну, отпусти меня, – говорила она.
– Подожди, – отвечал он. – Я еще не все прочитал.
– Что там можно прочесть?
– Все. Там все мои стихи.
Она прижималась к его груди и слушала, как бьется сердце, восторженное и одержимое.
Потом они садились на диван или прямо на пол, и она о чем-нибудь его спрашивала, а он отвечал. Или он спрашивал, а она отвечала. Они вспоминали: «А помнишь…», мечтали: «Вот будет здорово…», спорили: «Володька, ты не прав»; решали тысячи проблем и создавали тысячи новых. В голове у Чеснокова рождались музыка и стихи. Стихи у него всегда были связаны с музыкой. Анечка замолкала, чувствуя, что с ним происходит что-то странное. Может быть, это состояние странности она и любила в нем больше всего. Он и сейчас был таким же, как в день их знакомства. И она хотела, чтобы он был таким всегда – близким, родным и странным.
– Прочти, – просила она шепотом.
Он начинал говорить. И она переносилась в странный, необычный и в то же время удивительно знакомый мир.
В нем были друзья, знакомые, старый сибирский город, ветер морей, россыпи звезд, молоденькие деревца и крики ребятишек за окном. Все было так, как она привыкла видеть каждый день, и только какой-то сдвиг его настроения делал все свежим, удивительно неожиданным. Мир раскрывался под каким-то новым углом зрения. Может быть, это было вдохновение? Или талант? В его мире плакали и смеялись, радовались и печалились, любили и ненавидели. Но все в нем было честным, странным и необыкновенным. И если в его стихи иногда врывался крик боли и отчаяния при виде уродства человеческих отношений, то он звучал диссонансом. Очень странным диссонансом, без которого вся музыка поэзии превращалась в изящную пошлость.
Перо и бумага ненужными валялись на столе.
– Кажется, начинается сплошная ерунда, – говорил он, и они шли гулять в Университетскую рощу или Лагерный сад, если погода была хорошая, или, раскрыв дверь на балкон, слушали шум дождя. И молчали.
Сколько можно сказать друг другу таким молчанием!
Иногда он сам записывал свои стихи, иногда это делала Аня.
Случалось, что у него «заклинивало» и стихи не писались. Тогда они шли к кому-нибудь в гости или приглашали к себе.
3
Сосед по площадке купил мотороллер, Чесноков помогал грузить его на машину, втаскивать в гараж, и вместе с женой был приглашен на «обмыв» покупки.
Собралось человек восемь, все заядлые мотоциклисты и автомобилисты. Разговор, естественно, вертелся вокруг автомобильной темы. Кондратюка поздравляли, пили за колеса, за руль, за запчасти. Советы сыпались со всех сторон. Вениамин Кондратюк сиял. Его жена незаметно сновала из комнаты в кухню, таская тарелки и стаканы.
Вначале Чесноков чувствовал себя неуютно, но потом постепенно освоился. Кондратюк то и дело бегал в гараж посмотреть, не сперли ли мотороллер. Мотороллер никто не спер. Кондратюк показывал всем ключ зажигания и старательно окунал его в стакан с водкой.
– А почему бы и вам не купить мотороллер? – спросил он Чеснокова.
– Действительно, почему? – зашумели вокруг. – Красота! В лес, на базар за картошкой. Быстро.
– Мы как-то не думали об этом, – сказал Чесноков.
– Да у нас и денег-то нет, – сказала Анечка.
– Ага! Денег у них нет! На книги, на барахло – есть. А на мотороллер нет!
– Книги не барахло, – сказал Чесноков.
– Ну зачем вам столько книг?
– А зачем тебе мотороллер?
– Да хотя бы в лес съездить. В автобусе не надо толкаться. Захотел съездил. В любой момент.
– Так же и книги. Захотел – взял с полки и прочитал.
– Ну прочитал раз, и хватит. Да и в библиотеке можно взять.
– Можно ездить на такси. К чему мотороллер?
Кондратюк даже опешил:
– На мотороллере я буду ездить! Он окупается! А у вас эта макулатура стоит без пользы! Зачем?
– Это не макулатура. Это люди, друзья. Верные – и на всю жизнь.
– Врете вы! Интеллектуалами хотите казаться! Чтобы зашли к вам в квартиру и первым делом увидели полки с книгами. Вот, дескать, умные люди живут. Сервант с посудой в угол, значит, а книги на видное место… Знайте все, что мы выше соседа! Он купил мотороллер, а книг не покупает! Писаки гонорары задарма получают! Землю бы всех копать заставить!
– Это ты переборщил, – начали успокаивать Кондратюка.
– Подумаешь! – орал хозяин. – Я тоже книжный шкаф заведу!
– Кур заводят, – сказал Чесноков.
– Вот мотоцикл куплю, а потом книг полный шкаф наставлю, чтобы все знали, что я тоже не дурак.
– Ну нет! – заорал Чесноков и даже ударил кулаком по столу. – Я тебе не дам книги покупать. Не позволю! Там люди, мысли. И чтобы они в твой шкаф-гроб? Да они там зачахнут, с ума сойдут, умрут. Не позволю!
– Пойдем домой, Володя, – сказала Анечка.
Анечка тянула Чеснокова за рукав. Кондратюка держали за пиджак, он все время порывался броситься врукопашную.
Чесноков проснулся на другой день с пакостным привкусом во рту. Голова хоть, слава богу, не болела. Анечка только сказала:
– Как ты мог затеять с ним этот разговор?
– Разве я начал? – оправдывался Чесноков.
На площадке он встретился с Кондратюком. Было как-то неловко за вчерашнее, и он спросил:
– Э-э, Вениамин, как у тебя мотороллер?
– Спасибо, ничего, – ответил Кондратюк. Он тоже не совсем уверенно чувствовал себя после вчерашнего разговора. – А ты, Владимир, дал бы мне что-нибудь почитать. А? Чтоб за душу взяло!
Поделиться книгой: