Бесчисленные завтра

— Итак, мы все сошлись вот в каком вопросе, — продолжил Хоуг. — Выслушайте меня внимательно. Вы играли в шахматы с Каролиной Коул. Вы не хотели, чтоб она проиграла.

Бриден нахмурился:

— Я бы с этим не согласился. Мне кажется, желание выиграть естественно.

— Обычно да. Но раньше Каролина Коул играла в шахматы куда лучше вас. В последнее время, судя по результатам тестов, вы уже не видите в ней достойного соперника. Однако до сих пор не спешите выигрывать. Почему же?

— Не знаю, — ответил Бриден.

— Потому что поддаетесь ей. Вы предпочитаете сделать заведомо неверный ход и пожертвовать какой-либо фигурой, но не позволяете убедить себя в том, что нельзя отрицать. В том, что Каролина Коул сдала позиции. Ей шестьдесят восемь лет, и чутье у нее уже не то. Первые признаки одряхления понемногу сказываются на работе мозга, а она меж тем занимает один из важнейших в мире постов — охраняет запасы урана.

Бриден произнес:

— Но… Каролина…

— Я прав?

Тот промолчал. Доктор Хоуг продолжил:

— Вам известно, что значит обеспечивать безопасность этого блока — удерживать уран ниже критической массы. А с критической массой шутки плохи. Физики, претендующие на такую должность, проходят жесточайший отбор. Организация процесса должна оставаться безупречной. В противном случае, если человеческий фактор где-то даст сбой, велика вероятность атомного взрыва. А он будет означать конец нашей цивилизации.

Разумеется. Никто и не спорит. Сто лет подряд твердят об этом и уже прожужжали уши всему миру: безопасность подразумевает одно — удержать уран, а вместе с ним и развитие цивилизации, ниже критической массы.

— Хорошо, — откинулся на спинку стула доктор Хоуг. — Ваши опасения объяснимы. Вы не решаетесь даже допустить, что человеческий фактор в лице Каролины Коул может дать сбой. Вы пытаетесь убедить себя, что Коул не подведет. Шахматы — лишь отражение подобных мыслей. Пока она выигрывает у вас, вы можете быть спокойны за ее профессиональную пригодность. Отсюда и отступление от нормы в недавней партии. Так. Вот, взгляните на это.

Он подвинул к Бридену одну из диаграмм и перфоленту, тот взял их и непонимающе взглянул на доктора.

— Последние данные по Каролине Коул, — пояснил Хоуг. — Кое-что я расшифровал для вас, чтобы было понятнее. Надеюсь, эта информация вас успокоит. Каролина вполне в норме. Ваша фобия беспочвенна, от нее следует избавиться. Ни в мозгу, ни в организме Коул не выявлено ни малейших признаков одряхления.

— Доктор Хоуг, — вмешался один из медиков.

— Минуточку. Бриден, просмотрите пока, а мы скоро вернемся.

Хоуг поднялся и вместе с остальными вышел из кабинета.

Сработало. Завтра вечером, после того как он приступит к дежурству, придется пройти еще один привычный тест, но на данный момент пронесло. Хорошо, что Кэрри не пострадала. Укоры совести отступили: Бриден не подставил ее, не свалил на нее вину. И сам избежал провала.

Тем не менее совесть не успокаивалась. До сего момента, насколько ему известно, никто не ставил качества Каролины под сомнение. Он кинул пробный шар. Из этого пока ничего не следует, но Бриден не сомневался, что отныне психиатры будут просматривать ее тесты более придирчивым взглядом. Да какое ему-то дело! Недееспособным нет места на такой работе.

Пока лифт поднимался из глубин необъятного зиккурата, Бриден почти физически ощутил, как полегчало на сердце.

Зиккурат. Краеугольный камень и вершина айсберга. Урановый реактор номер один. Элемент, от которого теперь, спустя сто лет, по странному стечению обстоятельств зависит безопасность всего мира. Не просто символ, а воплощение Силы.

Мелькнула утешительная мысль: «Да нет здесь ничего символического». Сто, даже пятьдесят лет назад человеческий фактор был куда значимее. Теперь людей сменили автоматы. А Бриден, Каролина Коул и другие физики-ядерщики — не выполняют ли они сегодня функцию чисто декоративного свойства? Если кошмару суждено достигнуть критической массы, как тягаться с ним человеческому фактору? Если автоматы-предохранители дадут сбой? И разве живой хранитель не напоминает почетный караул, устаревший ритуал? Тем более — теперь? То, что когда-то было преимуществом, превратилось в уязвимое место. Машины прекрасно справляются. Они-то никогда не предадут.

А он предал.

Его действия объяснены, он оправдан.

Сопровождаемый невидимым радаром, вертолет набирал высоту, следуя за воздушным потоком в перламутрово-сером предрассветном небе. Бриден машинально положил руку на рычаг управления, но вспомнил, что любое отклонение от курса, определенного автопилотом, нежелательно. Он заставил себя успокоиться, выудил из пачки сигарету седативного действия и глубоко затянулся, затем взглянул вниз, на разводы на морской глади.

Куда деть время? Он распахнул книжный шкафчик и стал выискивать что-нибудь подходящее. Специальная литература, какие-то романы, вестерн (наверняка Кэрри оставила) и горка пленок с книжными записями — Бриден даже не стал смотреть названия. Он снова откинулся в кресле, прикрыл веки и всеми легкими вобрал полунаркотический дым.

Он обдумывал, как поступить дальше. Можно не беспокоиться за отсрочку: ни один реактивный самолет самовольно не появится вблизи острова с Первым реактором. Это запретная зона; она помечена на всех авиакартах. Любой нарушитель, случись он здесь, будет перехвачен радарами и подвергнут сокрушительному артобстрелу. Разумеется, защита небезупречна, под прикрытием зениток ее обойти можно, но где на планете найдешь такое оружие? ВКМ — Всеобщий комитет мира — зорко следит, чтобы ни одна из баз не представляла угрозы.

В тысяча девятьсот пятидесятом о таком еще не слыхивали. Давнее соперничество между бронебойной и бронированной техникой склонялось то в одну, то в другую сторону по мере того, как на арену выходили все новые виды вооружений. Усовершенствуйте мышеловку, и евгеника выведет новую породу мышей — более сообразительную. Впрочем, если ей противопоставить генетику…

Своевременно предотвратив попытку развязать Третью мировую войну, ООН, после экспериментов, создала ВКМ. Не сразу, конечно, — на это ушло время. Были бунты, мятежи, интриги и незапланированные детонации. Вначале везде царил хаос, поскольку после сорок шестого года нации посматривали друг на друга с опаской. Политика силы не исчезла после капитуляции Японии и Германии. Послевоенный мир, похожий на выздоравливающего нервнобольного, сотрясали социальные проблемы: безработица, забастовки, голод, рабочее движение в противовес капиталистической конкуренции, экономическое противоборство стран, блоков, регионов — безостановочная карусель.

Затем карусель сломалась. Международный шпионаж, оснащенный последними техническими достижениями, развился до степени искусства. Ядерная гонка вооружений ушла в тень. Да, первый ядерный взрыв произвели давно, но ведь были и другие пути — куда более легкие.

Выступила лишь одна страна, но еще до начала серьезной бомбардировки шесть остальных открыли свои атомные шлюзы — некоторые даже непроизвольно. Бомбы, секретно хранившиеся в стратегических районах и центрах, сдетонировали вместе с теми, что предназначались для противника. Война умерла в зародыше, поскольку тогда никто ясно не представлял себе последствий. Ни политики, ни ораторы-трибуны, ни военные демиурги знать не знали, что такое ядерная энергия. Для них она была обычным оружием.

Тогда власть перешла — или ее передали — к ВКМ. Полномочия Комитета были шире, чем у Лиги Наций и даже ООН, но все-таки недостаточно широки. На практике оказалось, что он не может справиться с одной страной-агрессором — но парадоксальным образом находит управу на дюжину таких стран, причем вполне действенно.

Итак, карусель остановилась. Мир к тому времени обессилел; всем ключевым регионам был нанесен серьезный урон. Тем не менее ВКМ не утратил жизнеспособности; благодаря своему интернациональному статусу он остался децентрализованным. Внешне он представлял собой систему с гибкой структурой, зато внутренние его законы были весьма и весьма суровы.

Авторитету ВКМ поспособствовали и гражданские войны. Возьмите для примера любую страну, которая сбросила атомные бомбы на неприятелей, а на ее территории одновременно взорвались скрытые ядерные заряды. Ключевые центры разрушены — их можно восстановить, но не сиюминутно. Тем временем приграничные соседи напирают. Власть оказывается в руках какого-нибудь военного, затем его опрокидывает политикан, а впоследствии оба падут от руки некоего демагога. В стране начинаются мятежи, армия деморализована, и все это — в мгновение ока. То была эпоха стремительных средств связи и массовых коммуникаций.

Итак, ВКМ остался на плаву и сумел, благодаря придирчивому отбору членов, направить знания и умения своих участников на скорейшую и столь необходимую социальную интеграцию. Демагог-трибун, видя, как соперники поднимают голову, отдал государство под временную юрисдикцию Комитета. Так он пытался спасти собственную шкуру, но это не уберегло его от расстрела. Тем временем к ВКМ примкнули еще две нации. У Комитета появились авиация и войска, и он провозгласил принудительный мир. Равновесие пошатнулось, затем нарушилось — в нужную сторону.

К тому времени военные наконец осознали значимость атомной мощи и то, насколько физически заразительно глобальное истребление. Мятежи, сотрясавшие планету, не знали равных себе по жестокости и дикости. Если человек оказался в объятом пламенем полевом складе, ему остается только отчаянно стрелять из винтовки. Управленцы, от которых зависело спасение людей, позорно их предали, и массы обратили слепую ярость на те твердыни власти, что оказались рядом. Одной из таких твердынь была атомная энергия, и сдерживать напор было небезопасно.

Да, небезопасно — но только не для ВКМ. Комитет показал себя весьма эффективным. Он один сумел сначала отодвинуть, а затем и отвести от мира бикфордов шнур, проложенный так близко.

Многие государства добровольно сложили полномочия — по договору и на время, другие примкнули к Комитету из-под палки. Прочие были аннулированы. Ни одна из стран не смогла противостоять всемирной организации, проводящей собственную политику и имеющей в активе силы для ее утверждения.

В Комитете не было места партийным разногласиям. Общая стратегия и власть — особого рода, ранее не встречавшаяся в мировой практике. Эта власть была в прямом смысле слова безгранична!

После Третьей мировой войны мир начал, в панике и горячке самосохранения, лихорадочно избавляться от оружия и армий. К ВКМ стали стекаться военные секреты; те же, что не были сданы добровольно, Комитет присвоил сам и тем обеспечил себе единоличное господство. Это единоначалие и обеспечило мир.

Другого пути не предвиделось. Впрочем, возникла угроза, что такой мир не сможет долго продержаться. ВКМ провел инвентаризацию фондов, взвесил все возможности и принял решение. Он устранил опасность. Войны не будет, пока поддерживается статус-кво. Тогда и атомную энергию можно держать в узде.

Одна чаша весов неминуемо опустилась, но ВКМ наложил свою длань и выравнял баланс. С тех пор, за сто лет, хватка Комитета ничуть не ослабла.

4

Конечно, не обошлось без доли новизны — все-таки с сорок седьмого года Нью-Йорк сильно изменился. Тем не менее он вовсе не был тем манящим, удивительным мегаполисом, который получился бы в результате внедрения парагравитации, антигравитации и антивещества. При возведении города охотно использовали новейшие сплавы; все старые кварталы были снесены еще около полувека назад. Застраивали только те из них, что избежали атомной бомбардировки, — от них не осталось ничего, кроме знакомых названий. Например, Шестую трассу все обозначали не иначе как Бродвей, и даже топография не в силах была этому помешать.

Вертолет доставил Бридена на Тихоокеанскую морскую базу, а уже оттуда реактивный самолет домчал его через водное пространство и материк до восточного побережья. Перелет с запада на восток показался ему коротким: скорость была достаточной, чтобы почти устранить временной лаг.

В Нью-Йорке стояло раннее утро. Рабочий день еще не начался, и Бриден не знал, застанет ли Луиса в его кабинете.

Тот оказался на месте. На телеэкране появилось темное бесстрастное лицо, и голос Луиса произнес:

— Здорово, Джо. Уже отдежурил?

— Да, до вечера свободен. Позавтракаем?

— Уже, — сообщил брат. — Впрочем, это было несколько часов назад, и я почти проголодался. Выпью кофе с сэндвичем. Сегодня запарка! Ты где? Сейчас посмотрю… — Он взглянул на экран своего визора, где высветилась карта. — Вот, в Мюррей-Хилл. Устроит?

— Вполне, — ответил Бриден и отключился.

Мысль о завтраке вызвала у него тошноту. Он закурил еще одну седативную сигарету и направился к ближайшему пневматическому терминалу, по дороге рассматривая рекламные щиты и пытаясь таким образом отвлечься от лишних мыслей.

За завтраком в Мюррей-Хилл Бриден никак не мог приступить к главному. К тому же он и сам не знал, что стоит рассказывать, а что нет. Он вяло отвечал на вопросы брата, ковырялся в тарелке, пока Луис оживленно выкладывал последние сплетни о своей работе. Он получил профессию бактериолога; многие мутанты, так или иначе, посвятили себя медицине.

— Атипичный вирус, — рассказывал Луис, что-то вырисовывая на поверхности стола. — Разумеется, это ничего не меняет, зато безошибочно показывает, что он далеко не безвреден. Исследования, увы, запрещены, а зря. Пока вирус не вызовет как минимум эпидемию, его можно только наблюдать. А вот когда мы дождемся эпидемии, запрет снимут и нам просто поручат его изучать. Тогда-то мы и дадим бесенку название.

Бриден смотрел на брата. «Да братья ли мы?» — подумал он. Родители общие, это верно, но кровь по венам течет разная. Какой из мутанта родственник? Луису по-прежнему необъяснимо и неизменно везло. Похоже, ему почти нравилось быть уродом!

Бриден сам поразился такой мысли. Что не так меж ним и Луисом? Такое чувство ему… в новинку. Раньше он не испытывал к Луису неприязни. Да и сейчас нельзя было так сказать. Но в присутствии брата Бриден почувствовал себя неловко, беспокойно, стесненно. Почему же? Ведь он добился в своей области успехов ничуть не меньших, чем Луис в бактериологии.

Однако ему пришлось потратить на это гораздо больше усилий — вот оно! Как если бы у них обоих от рождения были данные для машинописи, но мутация Луиса обеспечила бы ему лишнюю пару рук. Вроде ерунда, а все-таки несправедливо. Люди ведь равны по определению. Хотя, конечно, ни о каком равенстве и речи быть не может. Всему виной слепой случай, определенное сочетание генов. Неожиданно Бридену смертельно захотелось хоть в чем-нибудь обойти брата — не важно в чем!

Темные дружелюбные глаза Луиса были устремлены на него.

— О чем замечтался? — спросил он. — Я только что сказал, что у тебя по руке ползет возбудитель бубонной чумы, а ты кивнул и ответил: «Да-да, конечно». Какие-то неприятности?

— Неприятности? — переспросил Бриден. — Нет. С чего ты взял?

— Не знаю. Понятия не имею, зачем ты наведался ко мне, вместо того чтобы по пути заглянуть в Колорадо. Все же Маргарет там, а не здесь. Надеюсь, у вас с ней все нормально?

«Только этого не хватало», — подумал Бриден и отважно улыбнулся.

— Успокойся, я просто жду не дождусь своего недельного отпуска. Работы много, устал. Со всяким бывает.

— Ага, — недоверчиво согласился Луис. — Ваши медики — надеюсь, они там соображают, что к чему?

— Я здоров.

— Ну да, я же не эскулап. Но сейчас медицина, пожалуй, слишком традиционна. Я понимаю, так надо. Но я бы больше доверял старику Спрингфилду, чем всем остальным. В нем всегда было что-то от знахаря. Я к тому, что человек вроде него… — Луис замялся. — Эффективность — это превосходно. Но сам человеческий организм не так уж превосходен. Терапевт, не чурающийся нетрадиционных методов и знающий толк в психиатрии, вполне мог бы составить конкуренцию вашим безликим и бездушным врачам на базе.

— Я же сказал, что здоров, — упрямо повторил Бриден. — Стоит тебе с кем-нибудь встретиться, и ты уже готов брать у него кровь на анализ и искать в ней вирусы.

— Я — нет. Я ведь бактериолог. Человек для меня — просто та или иная среда. Взгляни на ту крошку. — Он указал на симпатичную девушку за соседним столиком. — Гипертироидный тип. Представляю, какой рассадник она для определенного вида бактерий — и это моя первая мысль. К счастью, у меня есть и другие инстинкты.

Он стал оценивающе разглядывать девушку, но та не обращала на него никакого внимания. Луис вздохнул и повернулся к Бридену.

— Сегодня утром меня агитировали вступить в одну неполитическую группировку, — сообщил он. — Неокультуралисты. Слыхал про таких?

Бриден покачал головой:

— Они популярны?

— Так себе. В последнее время появилась уйма подобных объединений. У людей словно чесотка. Если даже у них ничего не зудит, то непременно мерещится. Неизлечимая, по-моему, болезнь. Опоясывающий лишай не лечится, а вроде бы должен. То же — с зудом в группах людей. Наверное, есть особый социальный вирус. Как ты думаешь, Джо, это не опасно?

Бриден изумленно воскликнул:

— Нет конечно! Откуда опасность-то?

— От людей, у которых зуд, — пояснил Луис. — Сами по себе они безвредны. Стоит блоку разрастись, ВКМ тут же его прикроет. Но мне интересно… Впрочем, я не физик. Я ничего у тебя не спрашиваю — знаю, ты на секретной работе. Просто интересуюсь как бы между прочим: ты ничего такого не слышал?

— Например, о чем?

— Вот этого-то я как раз и не знаю. В общем, опасность. Я думаю, от тебя бы не укрылось, если бы стали принимать дополнительные меры предосторожности.

— Конечно, я бы сразу узнал, — еще больше удивился Бриден. — Но, думаю, тебе не стоит забивать этим голову. Никто не собирается сбрасывать атомную бомбу на нашу базу.

Луис опешил:

— Боже, да я и не думал… Просто мне показалось, что беспорядков прибавилось. Всякие организации, группировки. Эти парни очень убедительно болтали про межпланетные запуски.

— Это запрещено.

— Говорить же не запрещено. Я решил, тут что-то нечисто.

— Межпланетные запуски были прекращены восемьдесят пять лет назад, — заметил Бриден. — Так?

— Да, — согласился Луис. Он порывисто и, очевидно, непроизвольно прикоснулся к серому родимому пятну на виске. — Мы полетели на Луну, потом на Марс…

— И на Венеру, — подхватил Бриден. — И только на ней мы обнаружили разумную жизнь — цивилизацию земноводных. Они не знали ни ядерной энергии, ни даже реактивных двигателей. Поэтому Венеру лучше оставить в покое. А еще лучше вообще не высовывать носа с Земли — тогда все базы будут у ВКМ под контролем.

— Слышал и такое мнение. Вдруг кто-нибудь развернет на Луне базу, и оттуда полетят бомбы. Проблема в том, что…

— …это вполне осуществимо, — перебил Бриден. — Все дело во временно́м разрыве. Прежде чем мы сможем засечь и уничтожить межпланетную базу, от наших центров ничего не останется. А несколько управляемых космических кораблей способны бомбардировать Землю и при этом настолько быстро двигаться по орбите, что мы не сумеем их вычислить.

— Так вот, наши неокультуралисты считают, что на Луне необходимо построить под эгидой ВКМ предприятия и космодромы. Особенно они напирали на руководство ВКМ.

— В общем, экстремисты, — подытожил Бриден.

— И таких очень много. В последнее время группировки сильно расплодились.

— Все равно межпланетные запуски никто не разрешит…

— Ты меня-то не убеждай, — прервал его Луис. — Мы все тут очень уязвимы, даже под крылышком ВКМ. Если живешь в большом городе, хочется стопроцентной уверенности, что никто не будет изготавливать бомбы и сбрасывать их или, например, создавать базы. Это лично мое мнение.

Всезнающий, небрежный, самодовольный Луис сидел напротив, и Бридена вдруг захлестнуло странное чувство, неожиданное и необъяснимое. Оно отскочило бумерангом, вылившись в волну — гнева? — оставив Бридена ослабленным и растерянным.

— Мне пора на самолет, — отрывисто произнес он.

— Хорошо, малыш, — поднялся Луис. — Передавай привет Маргарет. И вообще, звони в любое время, ясно?

— Ясно, — ответил Бриден.

Он проводил Луиса до дверей, вернулся, но, отойдя всего на несколько шагов, оглянулся, чтобы еще раз посмотреть на брата, исчезающего в толпе среди людских потоков на транспортерах.