Помоги проекту - поделись книгой:
– Тебе откуда известно?
– Да я, царь-батюшка, тайными тропками, частыми кустиками в Черный лес пробрался и слыхал, как Чудище-Змеище с Бабой-Ягой говорило, про планы свои коварные рассказывало.
– И верно войной на нас пойти хочет?
– Хочет, ой, хочет. Обещается чудище поганое самый Солнцев Град разорить и огнем пожечь. Людей пожрать да потоптать бессчетно.
– Так ли все слыхал ты?
– Истинная правда. А тебя самого, царь-батюшка да бояр твоих грозилось оно в полон увести.
– Вот ведь оно как обернулося.
– Так, царь-батюшка, истинно так. А царевну Катерину обещался Змей утащить в свои пещеры холодные и сделать своей женой.
Тут из-за двери немедленно рыдания громкие раздались. То царевна Катерина, как всегда, под дверью подслушивала. Мамка Ефросинья принялась царевну унимать, от двери уводить. Но Катерина не давалась, все всхлипывала:
– Меня, царскую дочь, да Змею поганому в жены!
Дочерних слез царь Берендей и во всякое время не терпел. А тут еще за все государство забеспокоился. Стукнул царь тяжелым жезлом в пол:
– А волхв-то сказки мне сказывал, времени просил, с чудой-юдой разговоры вести брался. А советник, знать, хитрее волхва оказался. Ну, знать, собирается над Яснолесьем гроза великая.
– Истинно так, царь-государь, - принялся кляняться Нилыч.
– Значит, пришла пора со Змеем силою померяться. И не таких чудищ видывали, и не таких побивали. Позвать ко мне воеводу.
Воевода Данила Валидуб был крепкий мужик, в одиночку заваливший не одного медведя и играючи выдирающий из сырой земли кряжистые дубки. Но нынче был он задумчив, теребил усы и не торопился с ответом.
– Что, воевода, пошлем богатырей на Змеище?
– Дак, царь-батюшка, богатырей-то у нас нынче, почитай, и не осталось. Аника-воин, да Кирилл-богатырь, да богатырь Лексей-волчья масть, да Лаврентий-перекидыш - все в Охриману подались.
– Это еще зачем?
– Сказывают люди, тамошний государь на пирах богатырские турниры устраивает: кто из богатырей чужеземных кого побьет да поборет. А победившим большие почести оказывает, многими богатствами награждает...
Осерчал царь Берендей, с трона приподнялся, ногой топнул:
Вот те на! Разве ж нынче богатыри за награды да за почести развлеченьем на пирах служат? Позабыли разве, что перво-наперво богатырь за землю свою стоять должен, народ свой от напастей беречь. А те, что потехой охриманскому государю служат, не богатыри боле, а шуты гороховые!
Снова Нилыч побледнел, аж с лица спал. Припомнил он, как богатырей ложью потчевали, колдовским зельем опаивали, чтоб вражьей силе служили они. Но царь Берендей отходчив был, скушал он румяное яблочко, красной девкой проворно поднесенное, опустился обратно на высокий трон и речь свою продолжил:
– А что Сашка-сермяжка?
– Так он, почитай, еще в прошлом году сгинул. Затащила его русалка-насмешница на дно Голубикиной речки.
– А Ерема - кабанье копыто?
– А этот по осени напился пьян и похвалялся, что всех кикимор в Лысом болоте передавит.
– И что?
– Уморили его нечистые. Затянули в трясину и утащили на дно.
– То-то они в Лысом болоте так расшумелись: силу свою почуяли. Вот ведь незадача, и кого послать-то на Змея, неведомо. А волхв-то... Мол, узнать надобно, может, чудище иным каким способом унять можно. Ну да не оскудела еще земля Яснолесья богатырями. Нилыч, зови писаря!
– Тут я.
– Пиши указ: "Я, царь Яснолесья Берендей 17, означаю свою царскую волю: всем яснолесским богатырям на бой идти на Чудище-Змеище, чтоб отрубить его голову поганую да стереть его с лица земли нашей. Который богатырь того Змея победит да землю родную от этой напасти защитит, тот получит в жены царевну Катерину и станет царевым богатырем на жалованьи."
Тут Катерина за дверьми разревелась пуще прежнего, в светлицу вбегала, сердито царю пеняла:
– Это что ж я, вещь бессловесная, чтоб меня замуж выдавать за богатыря неведомого без моего на то согласия.
– Тихо, тихо, доченька, - отмахивался царь. - Ты ж сама видишь, какие времена пошли. Совсем богатырей при царской армии не осталось. А ежли который богатырь Змея победит - и тебе муж будет не какой-нибудь охламон, а человек серьезный.
– Не желаю за глаза соглашаться! - затопала царевна ногами, слезы разбрызгивая. - Я царская дочь или не царская?
Тяжело вздохнул царь, махнул рукой писарю:
– Допиши: "...ежели царевне люб будет."
– Так-то, батюшка, - задрала Катерина царственный нос и гордо в свою опочивальню удалилась.
Про тот царев указ ничего не зная, выходил Гришка, волхвов внук, на Яхонтовые луга, посередке становился да окрест оглядывался. Что за диво: посреди лугов привольных черный выжженый круг. Да такой ровный, словно плотник Макар циркулем провел. Подошел Гришка поближе, приклонился к земле. Вот те на: не огонь тут лютовал, а будто вся трава поиссохла, почернела и в прах обратилась. Достал он посошок-живинку, коснулся травы. Ан нет, как была труха, так трухой и осталась. Видать, не просто гиблое место, а заклятье какое на луга наложено.
Солнце высоко, до вечера далеко; луга пустые, травы густые, а Чудища-Змеища все не видать. Притомился добрый молодец, уселся посреди луга, достал полотенце, разложил на нем хлеба краюшку да молока крынку и только перекусить собрался, как раздался гром великий, потемнело небо синее и упало прямо перед ним Чудище-Змеище. Все как сказывали: и огромное, и могучее, и зеленое, и вонючее. Правда, положим, не с три терема, но с избу здоровую будет. Не испугался Григорий, поднялся, подбоченился и такими словами к Змею обращался:
– Ах ты, чудо-юдо поганое. Ты почто наши луга топчешь, наших коровушек сжираешь, наших баб да мужиков пугаешь?
Тут чудище странно на него покосилось и ответило плаксиво:
– Пошто, пошто... Все только и могут, что браниться! А нет, чтобы поинтересоваться, какие у меня беды-невзгоды. Считают нас такими бестолковыми, будто мы сами голову под богатырский меч суем. Как будто у нас без ваших лугов места не хватает, сдались нам ваши коровы!
Гришка даже опешил.
– А что стряслось-то с тобой?
Змеище уселось в траву, подобрав ноги и сложив крылья. И вздохнуло так, что с Гришкиной головы шапка слетела.
– Беда со мной стряслась, добрый молодец. Насмеялся надо мною маг один - Аким-чародей из Болотных Камышей, сковал он цепь из лунного света, из болотной воды да из дыма пожарища. Той цепью навеки приковал он меня к вашим Яхонтовым лугам, к самой середке. А скрепил те оковы печатью тайною - звездой падучей.
Не поверил Гришка чудищу, да только прошептал слово заветное, что зоркость давало колдовскую, и видит: точно, тянется из сырой земли, из самой середки черного круга цепь туманная. А на шее Чудища-Змеища цепь к кольцу тяжелому прикована, падучей звездой запечатана. А змей продолжал:
– Как подымаюсь я с лугов, так сначала все вроде и ничего, а чем дальше, тем все тяжелее крылья мои поднимаются. А потом и вовсе тянет меня назад. Да так тянет, что брякаюсь я оземь со всего размаху. Что на это скажешь, молодец?
– Видывал я такую штуку, ее приезжие купцы "резинкой" называли. Чем больше растянешь, тем сильнее назад рвется, а отпустишь - по носу щелкает. Только та резинка без заклятий была.
– Вот-вот. А ты сразу: "пошто на наши луга покусился"... Я бы и сам рад восвояси возвернуться, в свои Холодные скалы. Там у нас простор, тишина, дичи всякой видимо-невидимо.
– А как нарушить заклятье-то, знаешь?
– Откуда ж мне. Я вообще Змей молодой, мне всего-то третья сотня лет идет. Вот и дергаюсь на привязи как Петрушка у скомороха в руках. Ни поесть, ни поспать. Коров вот теперь не выгоняют...
– Ну, с этим я тебе помогу. Ты вообще-то только живностью питаешься али еще чем?
– Да нет, я даже сено могу. Только много его надобно.
Взял Григорий хлеба краюху, пошептал над ней волховской заговор. Краюшка принялась расти, раздуваться и вскоре стала величиной со здоровенного быка.
– Ох ты, - восхитился Змеище. - А можно, чтоб сколько ни съел, она меньше не становилась?
– Нет, это уж слишком будет.
– Ну и ладно, - легко согласился Змей. - Ты себе-то отломи чуток, добрый молодец, а то ж ведь не останется.
Откушали. Запили хлеб: Гришка молоком, а Змей ключевой водой из ручья. Улеглись на солнышке, продолжая неспешную беседу.
– Тебя как зовут-то, добрый молодец?
– Григорием.
– Ты, Гриш, колдун али чародей?
– Волхва я внук. И сам волхвую помаленьку.
– Может, сообразишь, чем Акимов заговор снять?
– Не обессудь, Змей, я не так силен в волховстве. Я и про деревню-то такую, Болотные Камыши, только от тебя и услышал. Надо бы чародея того найти, да с него и ответ требовать.
– Где тот чародей - и мне неведомо. Я и имя-то его знаю потому только, что он сам мне силой своей похвалялся. Зато знаю я, что за Лысым болотом на краю Собачьей пустоши Баба-Яга живет.
– На что нам она?
– Так она ж тоже колдунья. Глядишь, и присоветует что.
– А не присоветует, так съест!
– Ну... может и съесть, конечно...
Помолчали. Подумали.
– А что, змей, черный круг на лугу - твоя работа?
– Нет, Гриша, это все проклятье мое. От Акимового волшебства трава сохнет и земля умирает. Когда он меня к этим лугам приковал, проплешина с подкову была, а теперь глянь-ка, терем выстроить можно.
Тут на краю луга из-за овражка показался богатырь верхом на богатырском коне. Был он молод, косая сажень в плечах, русые кудри прикрыты шеломом, кольчуга самоцветами изукрашена, а меч в руке, сразу видно, не простой - богатырский. Увидал богатырь Чудище-Змеище, в траве лежащее, встрепенулся, меч поднял и поскакал на бой. Змеище не оплошало, скоро с земли подымалось, крылья распускало и в воздух взлетало. Сшиб Змей богатыря с коня, тому и меч не помог. Наступило чудище богатырю на грудь когтистой лапой, придавить не придавило, но и вырваться не дает.
– Ах ты, чудо-юдо поганое, на богатырей яснолесских покушаться!
– Видал? И этот туда же, - обиженно сказал Змей Гришке. - Что с ним делать будем?
– Отпустим.
– Отпустим? Ладно, отпустим. Но меч отберем покуда, чтоб неповадно было очертя голову оружием махать.
Освобожденный богатырь только глазами голубыми лупал, на Змея да на Григория глядючи.
– Ты, батюшка, кто таков? - спросил его Гришка.
– Никита-богатырь я. Из Синеречья.
– А чего в бой рвешься? Славы ищешь али просто с дурной головы?
– Так царь Берендей же указ издал, чтоб всем богатырям яснолесским с Чудищем-Змеищем биться. А кто того чудища побьет, мужем царевны Катерины станет.
Переглянулись Григорий со Змеем.
– Вот те на, - молвил волхвов внук. - А деду моему царь обещал месяц на то, чтобы мы тебя от лугов наших Яхонтовых отвадили без кровопролития. Вот оно, слово-то царское!
Никита взглядывал то на Гришку, то на чудище.
– А ты, мужик, заодно что ли с вражиной?
Змеище приподнял богатыря за шкирку над землей и внушительно молвил:
– Он тебе, богатырь, не мужик, а волхв Григорий. А заодно со мной потому, как я самая что ни на есть несчастная жертва злого колдовства. А ты, не разобравшись толком, сразу биться рвешься.
Никита недоверчиво покосился на Змея.
– Еще скажи, ты не сам войной на Яснолесье собирался.
– Вот ведь чушь какая. Ну на кой мне ваше Яснолесье сдалось?
– И царя с боярами в полон не ты увести хотел?
– А на что они мне в полоне-то, бояре твои? Ни навару с них, ни толку.
– А царевну Катерину в жены не ты что-ли взять хотел?
Чудище неожиданно выпустило богатыря так, что он плюхнулся на четвереньки, и замахало всеми лапами и крыльями, подняв ветер. Только погодя догадался Григорий, что скрежет, из пасти Змея доносящийся, это его смех.
– Ой, уморил, богатырь! Царевну - в жены! Мне - такому большому, крылатому. Такая маленькая, вредная, спесивая. Да она и еду сготовить-то, небось, не умеет.
Никита и сам недоверчиво захихикал. Только Гришка обеспокоился.
– Ты, Змей, погоди радоваться. Вот сейчас как наедет тьма ратников с мечами да копьями. А за ними тьма лучников. А следом мужики с дубьем. И куда ты, Змей, денешься?
Поделиться книгой: