Моноклон

Зоя закрыла дверь.

Сотникова отодвинула отчет, встала, зевнула, потянулась. Подняв вверх руки, вышла из-за стола на середину кабинета. Расставила длинные крепкие ноги на ширину плеч, положила руки на затылок. Стала делать круговые движения влево и вправо, резко выдыхая. На ней были светло-серые, в тонкую белую полоску расклешенные брюки с широким ремнем и белая блузка с вышитыми серебристыми лилиями.

Зазвонил мобильный. Она подошла к столу, взяла, глянула на номер, опустила руку с мобильником вниз, задумчиво облизнула губы. Выдохнула. Быстро приложила мобильник к уху:

— Слушаю.

— Здравствуй, — раздался женский голос.

— Здравствуйте, Ольга Олеговна.

— Я к тебе еду.

— Куда?

— Туда. Ты что, не на работе?

— Я на месте… но…

— Что — но? Я уже на проспекте.

— Но здесь, ну, у меня… не очень…

— Очень. Подъезжаю, встреть.

Разговор прервался.

— Блядь… — Сотникова бросила мобильный на стол, оперлась о столетию руками, сильно тряхнула головой.

Ее короткие, густые, гладкие волосы, крашенные в цвет спелой ржи, взметнулись волной и опали.

— Ну что за блядь… — вздохнула она, схватила мобильник и пошла из кабинета, громко цокая высокими каблуками.

— Зой, ко мне никого в течение часа. Никого! — бросила на ходу, минуя секретаршу.

— Понял, — кивнула Зоя.

Сотникова прошла по коридору, вышла в зал. Здесь толпились, ожидая ее, все двенадцать мерчендайзеров в синих халатах со своими блокнотами.

— Отбой до пяти! — громко объявила она, проходя сквозь них.

Двинулась по залу, огибая стеллажи и посетителей, негодующе качая головой:

— Блядь… ну блядь… ну, что ж за блядь, господи…

По ходу заметила на полу упаковку пастилы, подняла, бросила в большую, стоящую на полу сетку с игрушечными мягкими поросятами. Прошла сквозь свободную кассу.

— Здрасьте, — сказала полная молодая кассирша.

Сотникова пересекла вестибюль с банкоматами, камерой хранения и киоском оптики, прозрачные двери разошлись, она шагнула на брусчатку, встала. На улице было по-прежнему слишком тепло, слишком солнечно и слишком сухо, несмотря на сентябрь. Молодые каштаны и липы и не думали желтеть. На пыльном газоне дремали три бездомные собаки.

Быстрым шагом Сотникова прогулялась от входа в гипермаркет до клумб и обратно, повернулась и увидела подъезжающую черную «Волгу». Молочным ногтем показала свободное место на стоянке. «Волга» свернула, запарковалась. Из машины вышла миниатюрная Малавец в форме советника юстиции второй степени, двинулась ко входу.

— Дерьмовочка подъехала… — пробормотала Сотникова, злобно щурясь на Малавец.

Та шла своей походкой: быстрой, целеустремленно-деловой и слегка комической, словно игрушечной.

— Здравствуйте, Ольга Олеговна, — произнесла Сотникова, когда та приблизилась.

— Здравствуй, Катя, — не взглянув на нее, Малавец обвела площадь возле входа своими серо-голубыми, беспокойными, слегка выпученными глазами.

Ее худощавое, остроносое лицо было, как и всегда, бледновато-желтым, сосредоточенно-озабоченным. Беспокойные глаза непрерывно всматривались во все. Она была лет на девять постарше Сотниковой.

— Ольга Олеговна, — выдохнула Сотникова, — дело в том, что у меня сегодня много людей, реально много, а поэтому…

— А поэтому ты их всех сегодня уволишь, — произнесла Малавец, облизнув сухие, перламутрово-розово напомаженные губы и оглядывая мужчину с Лабрадором на поводке.

— Поймите, здесь нереально, я уже не могу здесь…

— Реально. Пошли.

Малавец решительно направила свое маленькое, худощавое тело в форме к входу. Ее ноги были достаточно стройны, но руки коротковаты. На согнутой левой руке висела дамская сумка, казавшаяся слишком большой для Малавец.

Сотникова последовала за ней.

— Ольга Олеговна, ну давайте завтра у меня…

— Завтра суд. И послезавтра. И послепослезавтра, — произнесла Малавец.

— Вечером давайте.

— Вечером я отдыхаю. Пошли, времени нет.

Малавец прошла в турникет, свернула в отдел фруктов, на ходу выхватила изо льда бутылку со свежевыжатым ананасовым соком, открыла, отпила, остановилась, вращая глазами:

— Куда… я забыла…

— Идите за мной, — недовольно буркнула Сотникова, громко цокая каблуками.

Малавец последовала за ней. Сотникова пересекла зал, вошла в коридор, свернула к своему кабинету. У нее зазвонил мобильный, она глянула, отключила его, распахнула дверь.

— Катерин Станиславна, звонил Лапшин, — доложила Зоя, пригубливая кофе.

— Зой, ко мне никого в течение часа. Никого!

— Понял, — буркнула Зоя.

В секретарскую вошла Малавец с соком в руке.

— Здрасьте, — кивнула ей Зоя, покосившись на форму. — А Лапшину что сказать?

— Через час.

Сотникова толкнула дверь в кабинет, пропуская Малавец. Та вошла. Сотникова закрыла и заперла за ней дверь, присела на край стола для заседаний, скрестив руки на груди и недовольно глядя в стену с благодарностью от Московской патриархии. Малавец села за стол Сотниковой, отодвинула отчет, поставила на стол сок и сумку. Открыла сумку, достала старую серебряную пудреницу, раскрыла. Из сумки вынула костяную трубочку, всунула конец в ноздрю, склонилась над пудреницей, сильно втянула в одну ноздрю, потом в другую. Замерла, глубоко выдохнула. Взяла бутылку с соком, отпила. Потом отключила свой мобильный:

— Давай.

Сотникова вздохнула:

— Ну, я приехала, как и договаривались, в девятом часу.

— Так, ты, во-первых, сядь поближе, вот сюда, — Малавец указала на стул.

Сотникова пересела, положив ногу на ногу.

— И сядь нормально, — пошарила по ней глазами Малавец. — Ты сидишь с каким-то вызовом.

— Нет никакого вызова, — Сотникова сняла правую ногу с левой, провела ногтями по коленям.

— Вот так естественней, — откинулась в кресле Малавец.

— Приехала, позвонила. Он открыл, я захожу, говорю: «Я ваша новая кухарка, от вашей бывшей жены. Меня зовут Виктория». Он говорит: «Ах, как вы вовремя. Я очень голоден, купил карасей, а жарить не умею». Вот. Я говорю: «Не волнуйтесь, я все сделаю». Он говорит: «Прекрасно! Тогда я сейчас пойду ванну приму. А вы располагайтесь и начинайте». Вот. Сам пошел в ванную, я прошла на кухню, там на столе уже лежал белый передничек, я его надела, рыба лежала в раковине. Взяла нож и стала чистить карасей. И тут он вошел на кухню неслышно, быстро сзади подошел и за зад меня взял, а я…

— Стоп! — хлопнула в сухопарые ладоши Малавец. — Стоп.

Сотникова вздохнула, поскребла ногтями свои колени.

— Ты что мне рассказываешь? — спросила Малавец.

— Ну… историю…

— Какую?

— Ну, то, что было у нас с ним.

— Ты рассказываешь страстную историю. Страст-ну-ю. И тай-ну-ю. Я к тебе приехала, отложив две важнейшие встречи только для того, чтобы ты рассказала мне страстную, тайную историю. Которую никто еще не знает. И никто, кроме нас с тобой, не узнает. А поэтому, если ты лишишь меня оча-ро-ва-тельных подробностей, я завтра же плюну на твое дело и передам его кому следует. И тогда ты узнаешь, как Бог свят и суд строг. Поняла?

— Я все поняла, хорошо, — вздохнула Сотникова.

— Рассказывай спокойно, не торопясь. И с исчерпывающими подробностями. Ясно?

— Ясно.

— Прошу, — Малавец сунула руку себе под юбку, сжала колени.

— Он вышел из ванны, я услышала, хоть он и шел босиком.

— Как ты была одета?

— На мне была юбка совсем коротенькая, колготок не было и трусиков тоже не было. Как договорились.

— Как договорились, — кивнула Малавец. — Продолжай.

— И майка. Лифчика не было. И этот белый передничек. Он взял меня за зад, обеими руками, стал трогать попу. Сначала через юбку, а потом забрался под юбку. И говорил: «Продолжайте, продолжайте». Я не оборачивалась, продолжала чистить карасей. Потом он опустился на колени, раздвинул мне ягодицы и стал лизать мне анус.

— Не анус, а попочку, сладкую попочку.

— Да, сладкую попочку.

— Он залез в нее язычком своим?

— Да.

— Глубоко? — дернула головой Малавец.

— Сначала не глубоко, а потом глубоко.

— А ты что? — Малавец сводила и разводила колени.

— Мне было очень приятно.

— Сладко тебе было?

— Сладко.

— Сладенько он язычком своим… да? Туда, сюда… сладенько? В попочке у Катеньки? Туда-сюда. Язычком забрался, да?

— Забрался в попочку мою языком, — кивала Сотникова.

— А Катенька что делала в этот момент?

— Чистила карасей.

— Чистила карасиков маленьких, хороших, а он, хулиган, Катеньке в попочку языком забрался, в сладенькую попочку?

— Забрался языком, — кивала Сотникова, разглядывая свои ногти. — А потом…

— Погоди! — прикрикнула Малавец, тяжело выдохнула. — Он что… он сам… сам он стонал?

— Стонал.

— Сладко стонал, да?

— Сладко.

— Стонал тебе в попочку… а сам в ней язычком, язычком… да? да? да? да-а-а-а-а-а!

Малавец беспомощно вскрикнула и мелко затрясла головой, задвигала рукой под юбкой. Потом схватила отчет и с силой швырнула в Сотникову: