Не лучший день хирурга Панкратова

– Но не тебя же вытягивать ночью из постели! У нашего брата, хирурга, смертность знаешь какая? Как у летчиков-испытателей. На износ нас употребляют, Андрюха!

– Операционная готова?

– Давно. Через пять минут и я бы сам к столу встал, без всякого ихнего разрешения! – махнул рукой Виктор. – Так что все уже на старте: сестры помыты, инструменты простерилизова-ны, стол накрыт.

– А хирурги? – притворно нахмурился Андрей, ожидая традиционной шутки.

– Хирурги пьяны и носы в табаке, товарищ начальник, -отрапортовал Виктор. Суеверные ритуалы, берущие начало невесть от каких времен, здесь неизменно выдерживали, задабривая провидение или какие-то высшие силы, оберегающие страждущих и врачующих.

Они подошли к предоперационной.

– Надеюсь, он сейчас там не наедине с родственниками?

– Как можно, Андрюша, – зевнул Виктор, – возле него сестра и реаниматолог. Хотя заметь, последняя была этим обстоятельством крайне недовольна, ворчала.

– Ничего, перебьется, курица.

– Эх, если бы сразу же взяли, – опять завел старую пластинку Виктор, – сейчас бы, наверное, я уже лежал на диване в твоем кабинете и хорошие сны смотрел.

– Это вряд ли, Витек, – поспешил его обрадовать Андрей. -Когда проходил через приемник, по ходу осмотрел двух больных. Острый аппендицит. Надо оперировать.

– Подождут, никуда не денутся. Аппендюки при них, так что, разберемся, – почему-то стал оправдываться Виктор. – Не разорваться же нам, в самом деле. Сейчас решим насчет операции, пошлю Петюху, пусть разбирается. Парень он толковый, как ты считаешь?

– А что здесь считать, ты же знаешь, я ему все грыжи и аппендициты доверяю делать. Со всем этим добром он прекрасно справляется. Рекомендую и тебе так же поступать.

Виктор в ответ что-то проворчал нечленораздельное. Андрей это расценил как возражение.

– Да ты вспомни, как мы с тобой начинали, когда такими же безусыми и наивными были, – он с улыбкой посмотрел на его голову, – и с густыми шевелюрами на этом месте, где теперь только блестит. Так и бегали, наверное, до сих пор, если б не Бармин. Он все-таки молодец, доверял все самостоятельно делать. А сам на подхвате был, всегда рядом.

– Да, – засмеялся Виктор, – тогда помню, он еще ворчал: «Доведете вы меня, мужики, до инфаркта, да еще и с миокардом в придачу».

– А что смеешься, так оно ведь и получилось. Хороший мужик был, надо бы проведать его, на кладбище сходить, пропустили его день рождения. Нехорошо, обижается, наверное, старик. Теперь-то я его хорошо понимаю. Иной раз помогаешь кому-нибудь и думаешь: «Я бы с этим за секунду управился, ведь он не так все делает». Но приходится молчать. А иначе, ведь выбить почву у него из-под ног можно. Будет он потом все на тебя поглядывать, прежде чем на что-нибудь решиться. Самостоятельность – великая вещь. Она из обычного человека хорошего специалиста делает.

На каталке в окружении темных фигур, как на какой-то старинной картине, изображавшей то ли анатомическое вскрытие, то ли снятие с креста, лежал пострадавший – неподвижное, накрытое простыней тело, запрокинутое лицо. Смуглые веки были опущены, и на мраморной коже застыли нереальной густоты и длины ресницы.

Увидев докторов, все сразу заговорили на непонятном языке.

– Подождите, – остановил их Панкратов, – я полностью в курсе событий. Позвольте, я осмотрю его, – отодвинул он родственников. Откинув простыню, ощупал живот, взял больного за руку, пощупал пульс.

– Давление? – спросил он у сестры.

– Восемьдесят на сорок, сознание спутанное, – доложила она.

Андрей обратил внимание, что в стороне стояла реаниматолог, всем своим видом показывая полную индифферентность к происходящему. Доктор Панкратов косо посмотрел на нее, но не стал выяснять, чем она недовольна в это прекрасное утро. А впрочем, это и так было понятно. Скорее всего, она думала: «Достали эти козлы-хирурги. И чего этот лысый болван придумал? Зачем мне стоять возле этого агонирующего больного? Сейчас бы лежала в тепленькой постельке или уж, по крайней мере, сидела у телевизора, кофе пила да сигареткой баловалась. А здесь...»

– Что вы ему сейчас вводите? – посмотрев на сестру, спросил Панкратов.

– Белок, – ответила она. – Вот последние анализы, – протянула она историю болезни. – До этого уже введено две дозы одногруппной крови. – Панкратов посмотрел анализы, сразу же распорядился:

– Ставьте ему еще кровь и налаживайте вторую капельницу. – Это он уже сказал докторше, продолжавшей невозмутимо стоять, скрестив руки на груди. «Ну и стерва, – взглянув на нее, подумал Панкратов. – Ну, ничего, получишь сейчас свое сполна». – Ольга Ивановна, – обратился он к ней спокойным голосом, – подойдите сюда, пожалуйста. – Она, как бы нехотя, развернулась в его сторону. – Давайте, давайте, живей разворачивайтесь. Тоже мне, крейсер «Аврора». А то мы сейчас с вашей помощью и с помощью этих упертых родственников больного потеряем. – Последнюю фразу он сказал тихо и только в ее сторону, но достаточно внятно. Это подействовало. Она тут же засуетилась, стала налаживать вторую капельницу в другую руку. – И где Наталья Петровна, куда она подевалась? Просите ее сейчас же сюда. А больного – в операционную сейчас же, черт всех подери! – уже совершенно не сдерживаясь, чуть ли не прокричал он.

– Да я здесь, давно уже вас жду, – услышал Панкратов из-за спины спокойный голос своего любимого анестезиолога, которую во время работы он называл просто Петровной:

– Вы им уже все объяснили? – тихо спросила она, кивнув в сторону родственников. – Ведь мы его того... можем потерять, он очень тяжелый.

– Да, конечно, я сейчас, – повернулся Панкратов к сопровождающим больного.

– Я что-то не очень понимаю, почему больной до сих пор не оперирован? Кто мать больного?

– Я! – шагнул к Панкратову высокий седой человек, плотно завернутый в черное. – Мать далеко, самый близкий больному человек – я, – сообщил он тихо, торжественно, на чистом русском языке и тронул Панкратова за локоть. Сам не понимая почему, он не вырвал руку и не произнес никаких обвинительных слов в адрес людей, тормозивших экстренную операцию.

– Я должен поговорить с вами, доктор, – сказал седой.

– Разговоры после операции, сейчас дорога каждая минута.

– Мне необходимо три минуты. Они очень важны для больного и вас, поверьте.

– Слушаю, – опять не понимая почему, подчинился тихому голосу строптивый Панкратов.

– Не здесь, идите за мой... – прошелестел голос и мужчина направился коридору в противоположную от операционной сторону.

Дверь кабинета заведующей хозчастью Марии Гавриловны, женщины чрезвычайно аккуратной, почему-то оказалась незапертой, и через пару секунд они сидели в креслах у письменного стола, заваленного папками. В окно ярко светил фонарь с улицы, окрашивая комнату лунной голубизной. Мысль зажечь свет у Панкратова не возникла, чему он позже немало удивлялся.

– Все, что я сейчас скажу, вы запомните на всю жизнь, да продлится она долгие годы. – Мужчина сложил на груди тонкие руки, в кистях которых тускло блеснули черные зерна четок. – Этот юноша – очень важный человек. От его жизни зависит судьба влиятельного государства, и не одного. Может быть, судьба мира. Враги пытались убрать его, они могли подкупить и вас. – Старик жестом остановил возмутившегося намеком Панкратова. – Они много могут. Мы тоже.

Черные широкие рукава метнулись над столом, что-то ярко вспыхнуло прямо перед лицом Панкратова, запахло резко и неприятно. Виски сжала резкая боль. Он зажмурился и на какое-то мгновение, видимо, отключился, потому что, когда открыл глаза – на столе никаких следов горения не было, боль совершенно ушла, а старик улыбался:

– Прошу прощения, но мне пришлось подстраховаться. Теперь вы не сможете причинить ему вред, какие бы враждебные силы ни принуждали вас к этому.

– Закодировали? – усмехнулся Панкратов и поднялся. – Мы теряем время.

– И последнее... – в руке бородатого что-то блеснуло, и даже в свете фонаря Андрей отчетливо рассмотрел предмет, лежавший на сухой ладони, – огромный перстень с радужно играющим овальным камнем.

– Увы, я подарков не беру, тем более перед операцией. Кто может поручиться за ее исход?

– Доверим судьбу моего подопечного Аллаху, а судьбу этого талисмана вот такому тайнику. – Приподняв круглую никелированную крышку давно пребывающей в ненужности чернильницы от подарочного настольного прибора стародавних времен, старик опустил в нее перстень. Он тяжело ударился о затянутое засохшим лиловым илом дно.

Потом началась операция, и Панкратов не вспоминал ни о чем, что случилось с ним в недрах темного кабинета.

В операционной уже вовсю орудовал Петя Антошкин. Он перетащил баллон с кислородом, настроил электрокардиограф. Помог переложить больного с каталки на операционный стол. Сейчас он настраивал операционную лампу, фокусируя свет на животе пациента. Панкратов присоединился к Виктору, который мыл руки.

– Ты Петру не забыл напомнить насчет приемного отделения? – кивнул в его сторону Андрей.

– Забыл, конечно. Петр! – позвал Виктор. – Когда все здесь закончишь, спустись в приемник, там двое больных тебя давно уже ждут. Если надо срочно оперировать, оперируй. Если что-нибудь неясно будет, притормози, дождись меня. Имей в виду, мы здесь не скоро освободимся. Так что командуй, главное, не зарывайся.

Виктор заметил, что глаза друга, обычно смешливые и обнадеживающие в любой критической ситуации, полны застоявшейся, привычной уже тоски. Не рабочей, личной.

– Ну что у тебя там дома, Андрюша?

– Да так, все без изменений. Мучаем мы друг друга, Витя. И похоже, никуда уже от этого не деться. Устал я. – Он тут же улыбнулся пожилой санитарке, подавшей стерильное полотенце. – Ну что, Зинаида Ивановна, по коням!

– Все б тебе шашкой махать, не надоело еще?

– Какие наши годы, еще лет пятьдесят помашем, а там можно будет и на покой, или, как ты, Иванна, в санитары пойду, дома скучно сидеть.

Санитарка пошлепала из предоперацонной в коридор, а он продолжил беседу с другом:

– А ты, Витя, зря беспокоишься, сейчас стало даже лучше. Давно уже не общаемся, только по официальным запросам. Да и ночует она дома лишь периодически. Так что действительно стало лучше. По крайней мере, не надоедаем друг другу.

– Ты все шутишь, Андрюха, – вздохнул Виктор, – сколько раз я уже тебе говорил, разбежаться вам нужно. Так жить, как ты живешь, нельзя. Зачем друг друга мучить, не понимаю.

– Да брось ты.

– Что брось? – завелся Виктор. – Разве я не вижу, как ты ходишь. Пальто мятое, рубашка неглаженая. Да что там говорить, к сожалению, не я один это замечаю. Неужели же ты до сих пор не понял, что деньги у нее на первом месте, а не ты. Ну и богатые мужички, которые дорогие подарки дарят. А ты у нее, мой друг, где-то на последнем месте, по крайней мере, после ее брюликов, ни одного из которых, заметь, ты ей не преподнес.

– Да я все понимаю, но она о разводе не говорит. И, кстати, знаю о ее изменах, но...

– Разводись, Андрюха, возьми себе в жены стоящую женщину, будешь жить спокойно, без проблем. У нас с тобой такая работа, врагу не пожелаешь. Ты пойми, нам по-другому никак нельзя. А если ждешь, что в нашей работе что-то изменится, то зря. Не заработаешь тут ничего путного, кроме лысины и склероза. Вон как на тебя Марина смотрит. Все говорят, влюблена в тебя медсестра безумно. Умница, через год врачом будет, готовит, говорят, пальчики оближешь.

– Ты что это, Витек, меня сватаешь? Чем это я тебе насолил? Сам-то сколько раз был женат?

– Ну, женат я был трижды, и ты это прекрасно знаешь, – как бы оправдываясь, произнес он.

– Вот видишь, – тут же ухватился за это Андрей, – и меня туда же пихаешь. А я уже человек немолодой, чтобы все начинать заново. – Он посмотрел через стекло в операционную. -Так, хватит полоскать руки и языки тоже, а то кожа слезет. Пора работой заняться. Вон смотри, Петровна уже трубку больному вставила.

Анестезиолог как раз закончила интубацию, ловко введя трубку в горло больного. Они вошли в операционную. Сестра помогла им надеть халаты, перчатки. Больного накрыли стерильными простынями. Андрей спросил:

– Можно начинать?

– Давно пора, – как обычно нелюбезно отреагировала его любимая анестезиолог. По традиции он негромко произнес: -Ну, с Богом, поехали.

Широким разрезом Панкратов вскрыл брюшную полость. На пол хлынула кровь, плюхнулся большой сгусток. Брюшная полость была переполнена кровью и сгустками.

– Отсос, зажим, – спокойно командовал Панкратов. – И поставьте тазик на пол, а то скоро по колено в крови будем стоять. Прямо какая-то Куликовская битва. Большие салфетки, быстро зажим. – Говорил он резко, но спокойно, суеты в работе не любил. – Дай большую иглу с кетгутом. Ну, – он тянул руку, но сестра что-то закопалась:

– Сейчас, Андрей Викторович, игла куда-то пропала.

– Давай другую, быстро, – спокойно скомандовал он.

– Вот, – протянула она иглу с кетгутом, сама сказала что-то резкое своей помощнице. Доктор Панкратов промолчал, лишь недовольно крякнул.

– Оттяни печень, так, еще больше, – попросил он Виктора. -Вот и хорошо, так и держи. – Наконец ему удалось прошить участок печени, откуда поступала кровь. – Вить, держи. Держи крепче... Лады! Сейчас я прихвачу ее, мамочку...

Все застыли, зная, каким непростым делом заняты руки Панкратова. Ткань печени легко расползается, и накладывать швы на нее не легче, чем вышивать гладью на лоскуте нежнейшего газа.

– Ну, вот и все дела, – облегченно вздохнул он. – А ты, дурочка, боялась, не так страшен черт, как его малютка, -посмотрел он на операционную сестру. Все иглы теряет, понимаешь ли. Какие-то Маши-растеряши собрались сегодня, а не операционные сестры. – Петровна! Кровотечение мы, кажись, остановили, что от нас и требовалось. Так что мы пойдем чай пить, а ты здесь заканчивай.

Все знали, что Панкратов шутил, и напряжение потихоньку стало спадать. Операционная шапочка и рубашка на его груди темнели от пота. А перед глазами вдруг появилось лицо черного старика. Да не так уж он и стар – густая волнистая борода пересыпана серебром, а глаза молодые, ясные. Они смотрели на Панкратова с напряжением, словно ожидая от него каких-то действий. «Чертовщина, да и только! Интересно, что дал мне нюхнуть этот хрыч? Дурь какую-то восточную. Запах незнакомый, но что-то свербит в мозгах, словно машинная сигнализация. Тревожно, муторно...»

– Кстати, какова общая кровопотеря? – спросил Панкратов у анестезиолога. – У меня такое впечатление, что у него в кровеносном русле болтается не более десяти-двенадцати эритроцитов, – продолжал шутить он. Не получив ответа, Панкратов опять поддел ее. – Так все-таки, какова кровопотеря? – повторил он свой вопрос. – Или эти данные вами засекречены?

– Не гони, Андрей Викторович, сейчас подсчитаем.

Панкратов подмигнул Виктору, тот, похоже, улыбнулся.

– А что вы стоите? – неожиданно раздался резкий голос Петровны. – Хотя бы из брюшной полости удалите кровь, там ее скопилось не менее пятисот миллилитров. Давайте, давайте, ребята, – как бы шутливо она стала подгонять их. Это Андрею почему-то не понравилось, он недовольно буркнул:

– Не нукай, Петровна, не запрягла. – А сам опять о чем-то задумался.

Она поняла, что ее замечание было некстати, Панкратова что-то беспокоило, поэтому анастезиолог сразу же попыталась исправить положение, сказав:

– Вообще-то кровопотеря, на первый взгляд, не менее трех литров будет.

Подошла сестра с влажной салфеткой и предложила:

– Андрей Викторович! Разрешите, я вас вытру?

– Разрешаю, – оторвался он от своих мыслей, поворачиваясь к ней и закрывая глаза. Сестра стала аккуратно вытирать пот с лица хирурга.

– Сильнее! Что ты гладишь, как своего любимого, – нетерпеливо произнес Панкратов. – А может, действительно так, ну что, угадал, а? – чуть рассмеялся он. Даже под маской было видно, как покраснела сестра. Но Панкратов этого не заметил, как вообще не замечал ничего вокруг, кроме того, что имело отношение к лежащему перед ним больному. Шутя, балагуря на автопилоте, как всегда при сложных операциях, он осматривал тонкие кишки, включив подвластный ему механизм сверхразвитой интуиции.

– Вить! – наклонился Панкратов к своему помощнику. -Не поранена ли еще кишка ко всем прочим нашим несчастьям? Ты не чувствуешь постороннего запаха?

– У меня с этим совсем плохо.

– С чем, с обонянием?

– Ну да.

– Так и говори, а то придет в голову еще что-нибудь не то, потом не оправдаешься.

Они стали внимательно осматривать кишечник.

– Андрей, пожалуйста, заканчивайте быстрее, – попросила Петровна. – Не нравится мне что-то наш больной – давление на пределе, мерцательная аритмия пошла. Не к добру все это, ребята.

– Вот теперь ты не гони, дорогая, – огрызнулся Андрей. -Чую, тут что-то еще есть. Стоп! Ранение кишки! Ага! Вовремя попалось. А то так бы и зашили. Сейчас быстренько заштопаем и сматываемся... Давай, Витя, живее. Шьем, шьем, быстренько, ребята, – подгонял он всех и себя, заметив тревогу анестезиологов.

– Внимание! Остановка сердца! Массаж, быстро массаж! -заметно волнуясь, выкрикнула Петровна.

– Спокойно, Виктор, качай, – распорядился Панкратов, продолжая дошивать поврежденную кишку. – Не было печали, -Виктор стал интенсивно нажимать на левую половину грудной клетки, считая вслух, чтобы анестезиолог могла синхронизировать его движения с работой дыхательного аппарата.

– Хорошо, так, очень хорошо, – комментировала в такт массажа Петровна. Через минуту облегченно перевела дух. – Кажется, запустили. Стучит, и неплохо стучит. Дошивайте свою поганую кишку и сматывайтесь. Только быстро, ребятки!

– Мы уже последний шовчик накладываем. Помоги нам Боже со всеми Аллахами вместе! – Панкратов насторожился. -Что там у тебя, Петровна? Пульса на кишечнике я не прощупываю...

– Остановка! – опять выкрикнула она. – Качайте, Андрей Викторович, Виктор, качайте и заканчивайте операцию, черт подери! – уже не сдерживая себя, прокричала анастезиолог.