Помоги проекту - поделись книгой:
— Вы думаете, я не знаю этого, сениор? — спросил Каминский.
Забирая планшет и стилус, Пинчон взглянул шоферу в лицо. В первый раз за время всего разговора их взгляды встретились. То, что он там увидел, заставило его содрогнуться.
— Выполняйте задание, шофер, — сухо произнес Пинчон и поспешно зашагал прочь.
Каминский забрался в кабину своего побитого транспорта и включил двигатель. Торчащие вверх выхлопные трубы зачихали и стали небольшими порциями выплевывать густой синий дым. Сняв машину с тормозов, шофер по пологому спуску вывел десятико-лесный транспорт с территории авиабазы и, далее следуя вдоль цепного ограждения, повел его по грунтовой окружной дороге в сторону города.
Об уводящей от реальности игре теперь можно было забыть. Здесь уже ничто не напоминало о мирной жизни. Вдоль дороги, куда ни бросишь взгляд, можно было видеть мрачные приметы военного времени: валяющиеся шланги для подачи горючего, измазанные в вязком черном прометии; обшитые металлом ангары; ветхие мастерские, дрожащие от гула работающих станков; ряды пусковых запалов зажигания, установленных на специальные тележки; товарные составы подвозящих боеприпасы поездов — уже разгруженные и теперь простаивающие на запасных путях, поросших буйными зарослями осоки…
И взлетные полосы. В утреннем свете их поверхность из растрескавшегося камнебетона напоминала кожу, изъеденную псориазом. Гнетущую картину дополняли восьмимоторные бомбардировщики, которые застыли на своих пусковых установках, чьи опоры, как клинки сабель, грозно возвышались над ними. Несколько пикирующих бомбардировщиков класса «Сорокопут», легко узнаваемые по своим изогнутым крыльям, были укрыты брезентом, и вокруг беспрестанно сновали команды оружейников и механиков.
Еще дальше, по ту сторону взлетных полос, уже на самом морском побережье, вытянулись реактивные катапульты для запуска «Волчат»: сверкая в лучах восходящего солнца, они лежали как скелеты выброшенных на берег морских чудовищ.
Пять «Волчат» располагались на своих стоянках прямо перед пусковыми установками. Выкрашенные в болотно-зеленый цвет, за исключением серого низа, они казались крошечными одноместными самолетами с непропорционально короткими крыльями и хвостовой частью. Их реактивные двигатели приподнимались над фюзеляжем, а дула зенитных орудий спереди кабины были плотно зачехлены. Вообще здесь, на земле, они производили впечатление довольно неповоротливых, тяжеловесных машин.
Но Каминский знал, каковы они в деле. Как при запуске они поднимаются по реактивным катапультам: газ перекрыт и пульс-моторы пыхтят и подрагивают в ожидании, когда воздушный поток позволит им набрать необходимую для взлета мощность. Как щелкает нижний люк в самый момент отрыва от пусковой установки и как, так и не уняв волнующей дрожи, они легко и свободно взмывают в бесконечную, манящую синеву. А тот ни с чем не сравнимый воздух в кабине, в котором одновременно угадываются запахи стали и резины, прометия и фицелина! И чувство высоты… Когда ты летишь, когда ты живешь…
Бог-Император, как же ему не хватало всего этого!
Чтобы попасть в город, необходимо было миновать ворота в системе укреплений, которые представляли собой груды приваленных к частоколу мешков с песком и высокие насыпи, служащие укрытиями от взрывной волны. Перед тем как проехать, Каминский был вынужден свернуть на обочину, пропуская вперед конвой с боеприпасами. Бросив взгляд в зеркало заднего вида, он мельком успел увидеть свое отражение.
Более, чем что-либо еще, более, чем даже вид готовящихся к бою самолетов, заполнивших аэродром, его собственный вид в зеркале безжалостно напомнил Августу Каминскому, что его любимая игра — лишь притворство.
От войны, как и от себя, никуда не убежишь.
Тэда. Старый Квартал, 07.09
Он никак не мог заснуть. В основном из-за предчувствия новых сражений не на жизнь, а на смерть, но также и потому, что его внутренние часы все еще соответствовали времени космического корабля, и сейчас для его организма время было далеко за полдень.
Когда хронограф на столике у его изголовья показал без нескольких минут шесть, он рывком сбросил одеяло и поднялся с постели.
Было еще темно и очень холодно. В смежных с ним номерах спали ребята из команды «Г как Грета», что соответствовало литере «Г» в официальном реестре команд. Оттуда непрерывно доносился храп, причем в общем хоре особенно выделялся голос бомбардира Джад-да, временами не уступавший грохоту вулкана. Чиновники Муниторума выписали для них ордера на постой в некогда роскошном пансионе на набережной канала Казергат, и когда они прибыли вчера во второй половине дня, то первым делом, бросив вещевые мешки в холле внизу, устремились наверх, стараясь захватить себе номера получше. Затем те, кто помоложе, открыли ликер и предались обильным возлияниям, стараясь напиться, чтобы пораньше лечь спать и тем самым облегчить себе переход на местное время. Он и сам пропустил один или два стакана, но такой дешевый способ ухода от действительности никогда особенно не прельщал его.
Он, как и другие старшие офицеры летного состава, воспользовался своим положением, чтобы занять лучшее помещение. Для этого ему пришлось приказать раздосадованному Орсону освободить уже занятый им номер. «Найдешь себе какую-нибудь другую комнату», — сказал он молодому стрелку, чье орудие размещалось в хвостовой части истребителя. Но и таким апартаментам вряд ли можно было позавидовать: давно протертый ковер на полу; осыпающаяся со стен штукатурка; выкрашенные дегтем простыни, прибитые над окнами вместо занавесок; потолок, от сырости, словно язвами, покрытый темными пятнами, — все здесь навевало уныние и печаль об утрате былого великолепия. Годы войны наложили свой отпечаток на эту страну — то же, несомненно, произошло и с душами населявших ее людей. Пожилая хозяйка пансиона говорила вчера, что горячей воды не будет до восьми, а он не для того проделал путь во столько парсеков, чтобы первый день на новой планете начать под тонкой струей ледяного душа. В полутьме комнаты он оделся — сапоги, бриджи, нательная фуфайка из овечьей шерсти. Уже влезая в куртку пилота, нащупал знаки отличия, вшитые в плотную набивную ткань, — капитанские плашки, значок эскадрильи и именную нашивку, на которой можно было прочесть: «Вилтри Оскар». Немного подумав, он отложил эту слишком официальную часть формы в сторону, предпочтя ей, как более анонимный вариант, обычную кожаную куртку бежевого цвета.
На лестничной площадке было совсем темно. Все номера следующего этажа занимали парни из команды «Привет преисподней», в то время как команды «Трон Терры» и «Время вдов» разместились еще выше. Ребята из «У как Убойный» и «Отправь Их Обратно В Ад» расквартировались в оставшихся комнатах первого этажа. Еще шесть команд, принадлежащие Двадцать первой авиабригаде «Ореол» Имперских ВВС Фантина, нашли себе приют в другом пансионе на той же улице.
Вилтри включил лестничный фонарь с абажуром в виде шара. Свет оказался тусклым, но и его было достаточно, чтобы спуститься вниз по скрипучим ступеням. В холле неожиданно оказалось множество древних книг, сложенных на полке некогда роскошного камина. Время не пощадило его, и с богатого узорами орнамента слой за слоем сходило декоративное покрытие, безобразно обнажая каменную кладку. К несчастью, эта судьба не минула и книг, которые стали рассыпаться, как только Вилтри попробовал вытащить некоторые из них в надежде скоротать часок-другой за чтением.
Не зная, чем занять себя, он вышел на улицу. Холодный воздух заставил пилота слегка поежиться, но более всего его поразила та удивительная тишина, в которой можно было уловить чуть слышное журчание воды в канале. Вилтри постоял немного, но из задумчивости его вывел грузовой фургон, который прогромыхал на другом берегу. От опытного взгляда не укрылись щитки над фарами, установленные как одна из мер по затемнению города. Сделав несколько шагов, он также заметил равноудаленные металлические стояки, пеньками торчащие вдоль всего бульвара, — прежде на них держались чугунные фонарные столбы, которые, видимо, пошли на переплавку для нужд военной промышленности. Можно было только представлять, как это место выглядело в мирное время: изящные уличные фонари в стеклянных абажурах; негромко урчащие прогулочные электроходы на Гранд-Канале; холеные горожане, подданные Империума, неспешно идущие по своим делам, иногда останавливающиеся, чтобы поприветствовать друг друга и, возможно, поговорить за чашкой кофе на террасе какой-нибудь давно закрытой теперь таверны. И наверное, еще были студенты. Ведь в кратких ознакомительных материалах о Тэде говорилось как о городе сколамов.
Честно говоря, Вилтри вполне отдавал себе отчет, что, в сущности, почти ничего не знает об Энозисе.
Почти ничего, за исключением трех вещей: он знал, что это древний самодостаточный мир Империума, что он занимает стратегически важное положение в этой части миров Саббат и что тысячи летчиков вроде него самого были в спешном порядке стянуты сюда со всех концов Вселенной, чтобы защитить его от полного уничтожения.
Неожиданно в предрассветном сумраке он сумел разглядеть множество неясных фигур — других прохожих, которые были одеты в темное и спешили куда-то в одном направлении. Глухой мерный бой колокола местной часовни напомнил жителям, что уже семь часов и что пришло время для утреннего богослужения. Решив последовать за ними, Вилтри, немного поотстав, перешел по мосту на ту сторону канала.
Ко времени, когда он дошел до часовни Министору-ма, которая, как оказалось, стояла на противоположной от пансиона набережной, заутреня уже началась. В нерешительности он простоял некоторое время у входа, прислушиваясь к монотонным церковным песнопениям. Прямо над ним, на фасаде собора, в холодном рассеянном свете раннего утра возвышался барельеф с фигурой Бога-Императора, пристально взирающего на представителей человеческого рода внизу.
Вилтри пристыженно опустил голову. Когда восемь лет назад он поклялся отдать свою жизнь в сражениях на службе у Бога-Императора, он и понятия не имел, как это чертовски трудно будет сделать. Конечно, он всегда хотел быть летчиком — благодаря необычной топографии Фантина все сыновья и дочери этого мира рождались с таким инстинктом. Но цена оказалась слишком высокой. Два года назад, во время последнего освободительного наступления на армии Архенеми, который наложил свои мерзкие лапы на его родной мир, он сражался плечом к плечу с крестоносцами Империума под командованием военмейстера Макарофа и дважды чуть не погиб. Сначала — когда его самолет накрыла взрывная волна над Скальдом, затем — когда попал в плен к подлому варлорду Саггитару Слей-ту в Ауренберге.
Все последующие два года Вилтри не мог отделаться от мысли, что уже должен был погибнуть, что он уже дважды взял жизнь взаймы. За время обучения в ско-ламе его наставник крепко вбил ему в голову концепцию Колеса Судьбы. Она заключалась в том, что Колесо Судьбы находится в правой руке Императора и, вращаясь, оно должно поддерживать равновесие, симметрию своего движения. Все, что человек получил в этой жизни, как и взятый долг, обязательно придется отдавать. Любая спасенная жизнь уже не вполне принадлежит человеку, а лишь оставлена ему на хранение. Его жизнь спасли дважды. Неминуемо должно было прийти время платить по счетам. И вот он здесь, на другой планете, связанный долгом военного сражаться за этот чужой, невероятно далекий от его дома мир. Окончательный расчет произойдет здесь — он был уверен в этом. Колесо Судьбы теперь совершит свой оборот. Ему дважды сохранили жизнь, так чтобы он смог дожить до дня победы и вновь увидеть свой родной мир свободным. Теперь он сражается за родную планету каких-то других, совсем незнакомых ему людей. Именно здесь, несомненно, Судьба и сведет с ним счеты.
Все летчики «Г как Грета» почти в каждом его действии чувствовали приближение неминуемого рока — в этом у него не было никаких сомнений. Они знали, что их стальная птица обречена на гибель — обречена и проклята одним лишь его присутствием. Он уже потерял одну команду над Скальдом, и на этот раз пришел их черед. Теперь Колесо Судьбы приведет в действие великий закон равновесия и заберет его из этого мира, а он утянет с собой и всех остальных.
Он просил о переводе, получил отказ, написал рапорт с просьбой о назначении его на должность, не связанную с боевыми действиями, но вновь безрезультатно. «Ты чертовски хороший летчик и офицер, Вилтри, — напрямик сказал ему Орнофф. — Выкинь из головы весь этот вздор о предопределении. Нам теперь нужен любой сукин сын с мало-мальским боевым опытом и летным стажем за плечами. Все говорит за то, что Энозис окажется крепким орешком. Наши сухопутные силы сейчас с боями отступают под натиском легионов Сека. Дело идет к полномасштабной воздушной войне, попомни мои слова. Рапорт отклонен. Твой транспорт с летчиками космических ВВС покидает свою орбиту завтра в шесть ноль-ноль».
Вилтри взглянул вверх на высеченный в камне образ Бога-Императора, который уже стал отбрасывать глубокие тени в лучах медленно восходящего солнца. Каменный лик, казалось, нахмурился и смотрел на него неодобрительно, словно читая в смятенной душе все сомнения, порожденные робостью его сердца.
— Прости меня! — невольно вырвалось у Вилтри.
Какая-то женщина в длинном черном пальто, опаздывая на службу, с испугом оглянулась на него. При-стыженно вжав голову в плечи, он услужливо открыл перед ней дверь на входе.
Единая волна яркого света и звуков торжественного гимна, посвященного Золотому Трону Земли, разом обрушилась на них, заполняя все пространство вокруг. Женщина поспешно прошла под высокие своды храма.
Он последовал за ней и закрыл за собой тяжелую дверь.
В небе над Маканайтским хребтом, 07.11
Да, этот хорош. Сорвиголова. Наверняка молодой и отчаянно борется за жизнь. Неужели они все такие?
Последнее пике было просто великолепным — головокружительным и безрассудно-смелым. Небесный Во ин Крел Кае Обаркон, предводитель пятого летного эшелона, присягнувший Анарху, с тех пор как им стал великий Сек, решил про себя, что был бы не прочь иметь в своем эшелоне побольше таких лихих летчиков. Парень летал, как говорят, вцепившись в небо. Какое роскошное пике! Обаркон не думал, что короткие, маломощные реактивные двигатели противника позволяют совершать такие маневры.
Ему было почти жаль уничтожать такого пилота.
Экипированный герметичным гравитационным скафандром со специальными автоматическими насосами и кардиоцентрифугами для правильной регуляции кровообращения, Обаркон, сориентировав угол продольного наклона почти на восемь часов, направил свою «Адскую бритву» по еще более крутой траектории. Как отточенный клинок, рассекая воздух, его самолет скользнул вниз, вслед за удаляющейся машиной врага. В кабине Обаркона было темно, и лишь мерцающие огоньки на панели приборов временами отражались от летных перчаток из выделанной черной кожи, которые как влитые облегали его руки. Продолжающий снижаться «Волчонок» оставался яркой оранжевой отметкой на дисплее его ауспекса.
И как только ему удалось спастись? Это что, мастерство пилота или слепое везение? Молодость редко имеет избыток первого, но зачастую выезжает на втором. Такое пикирование, безусловно, подвергло фюзеляж вражеского самолета предельной нагрузке. Была бы траектория еще на один градус круче, и его крылья наверняка бы снесло с фюзеляжа. Или бы взорвался индукционный мотор.
Скрытый за матово-черным стеклом солнцезащитного визора, встроенного в летный шлем, покрывающий всю его голову, Обаркон довольно улыбался. Его лицо, которое редко кто видел, было обтянуто выцветшей искусственной кожей из синтетического материала с добавлением многочисленных дающих укрепляющий эффект соединений, а специальные оптоволоконные кабели через позвоночник напрямую соединяли его аугметические глаза с электронными прицелами боевого самолета. На высоте трехсот метров «Волчонок» неожиданно отклонился от движения по прямой и, изрыгнув огонь из сопел своего и так уже работающего на пределе реактивного двигателя, ушел вверх и в сторону, огибая по длинной дуге остроконечные пики горной гряды.
Еще один сюрприз. Еще одно проявление поразительного мастерства. Или поразительной удачи.
Обаркон отклонил в сторону рычаг управления и, пихнув локтем активатор дополнительного ускорения, вопреки законам баллистики, легко вывел свою машину из пике, в душе насмехаясь над натужными попытками гораздо меньшего по размерам самолета уйти от погони. «Волчонок» уже две минуты как был пойман в прицел. Система наведения сообщала снова и снова: Внимание… Цель обнаружена. Цель обнаружена. Цель обнаружена.
— Почему же он до сих пор не убил его? «Я хочу посмотреть, что ты еще умеешь», — думал Обаркон.
«Волчонок» облетел горную вершину настолько близко от нее, что можно было видеть, как большая крестообразная тень скользнула по ослепительно-белому заснеженному склону. Затем он дал большой крен на крыло, готовясь обогнуть еще одну скалу. Машина же Обаркона, напоминая в своем полете самонаводящуюся ракету, шла на высоте, достаточной для свободного пролета по прямой. «Волчонок» все еще оставался в перекрестье его прицела.
Внезапно, совершая облет очередного пика, он куда-то исчез. Обаркон нахмурился и стал нервно оглядываться по сторонам, полагая, что от лихого парня наконец отвернулась удача и его самолет врезался в отрог горного хребта. Первый раз за последние три минуты система наведения пропищала: «Захвата цели нет… Захвата цели нет… Захвата цели нет…»
Нет, он не погиб. Вот он! Маленький паршивец. Он как-то умудрился провести самолет вокруг выступающей из гряды скалы и теперь на бреющем полете гнал свой «Волчонок» обратно с максимально возможной скоростью.
Обаркон оторвал затянутые в блестящую черную кожу руки от штурвала и хлопнул в ладоши. Нет, это и в самом деле было здорово.
Неожиданно в кабине заработала система предупреждения, и Обаркон с проклятиями отключил датчик счетчика горючего. Дело в том, что, увлекшись охотой, он не заметил, как истощил почти все свои резервы и теперь оказался у критической черты. Это значило, что у него осталось не более двух минут, чтобы завершить преследование и повернуть домой, на базу. Стоит только чуть замешкаться — и ему недотянуть до родного гнезда эшелона Натраб.
— Все, игры кончились! — прошипел он, почти не разжимая растрескавшихся губ.
Полный решимости, Обаркон направил в погоню свою «Адскую бритву», и та, подчиняясь малейшему движению рук пилота, с грацией и уверенностью акулы устремилась за жертвой.
— Взять его! — приказал Небесный Воин автоматической системе наведения.
Обаркон уже сбил пять самолетов сегодня — обычная норма аса, но этим парнем он доведет свой счет до красивой ровной шестерки. Хватит валять дурака. Глупая игра сильно затянулась.
Датчик системы наведения вновь подал голос. «Волчонок», закладывая широкие виражи на предельно низкой высоте, все время прятался от охотника за изрезанными вершинами горного хребта, так что поймать его в автоматический прицел не было никакой возможности.
Обаркон изрыгал проклятия от имени самого мерзкого из своих богов. Маленький ублюдок ускользал от него, выжав из своего самолета все, что только возможно. Вцепившись в небо. Обаркон позволил себе недопустимо много благородства. И вот теперь враг смеется над ним.
На мгновение Обаркон поймал его в прицел, но не успел зафиксировать, потому что неуловимый беглец тут же дал крен на крыло и на предельно опасном вираже скрылся за выступом одиноко возвышающейся скалы. Оба самолета пролетели так близко от ее заснеженной вершины, что подняли настоящий вихрь на склоне.
«Волчонок» опять мелькнул в прицеле. Обаркон выстрелил. Ослепительные трассирующие очереди, с треском рассекая холодный воздух высокогорья, вырвались из орудий его самолета. Промах.
Еще один разворот, еще раз «Волчонок» мелькнул в прицеле, еще один неудачный залп. Обаркон добавил газу и взмыл вверх, используя двигатели дополнительного ускорения, чтобы удобно зависнуть над вражеской машиной на восемь часов от нее.
Неуловимый самолет летел с максимально возможной для его двигателей скоростью, включив все ускорения, но Обаркон все же получил наконец необходимый ему сигнал.
— Спокойной ночи, — пробормотал он, чувствуя, что эта игра ему уже порядком надоела.
Сильные пальцы надавили на гашетку.
Залповый огонь вырвался из орудий и, рассекая воздух, устремился вниз от его самолета. Но тут же он почувствовал легкую вибрацию в корпусе, а на дисплее вдруг появилось сообщение, что одно из его крыльев прострелено.
Это откуда-то сверху, с солнечной стороны, неожиданно появился второй «Волчонок», который уже сел ему на хвост и его передние орудия все еще выбрасывали снопы огня. С первого взгляда опытному предводителю было понятно, что этим вторым «Волчонком» управляет какой-то идиот — пилот несравненно менее искусный, чем тот поистине вдохновенный летчик, за которым он так долго охотился. Этот же проводит совершенно неподготовленную атаку — его самолет болтает в разные стороны, да и захват цели он, конечно, не произвел.
Однако он у него на хвосте и стреляет без остановки.
Предупредительный сигнал прозвучал повторно, и на этот раз его уже никак нельзя было игнорировать.
Все, пора остановиться. На сегодня хватит. Обаркон повернул сопла реактивного двигателя и, задействовав всю его мощь, почти вертикально вывел свой самолет из изнурительной погони. Второй «Волчонок» прошел прямо под ним, когда он резко набирал высоту, видимо совершенно ошеломив атакующего пилота столь неожиданным выходом из боя.
Обаркон же, все время ускоряясь, сначала стремительно взмыл в сторону солнца, а затем повернул свою любимую «Адскую бритву» на юг.
Эта раскаляющая небо война только начинается. Придет новый день, а с ним и новые победы.
Тэда. Отель «Империал», 07.23
Каминский без приключений пересек северные районы и подъехал к парадному входу отеля «Империал», точно уложившись в сроки, отведенные сениором Пинчоном. Небольшая задержка случилась лишь по причинебольшого скопления ларечников — мелких торговцев, которые выстроились в очередь, чтобы попасть на Плазу Конгресса в день еженедельного собрания горожан, проходящего по средам. Вообще в последнее время, как успел заметить Каминский, жители Старого Квартала старались не вылезать из постелей раньше восьми утра, как будто опасаясь чего-то ужасного, что может бродить по городу в темное время суток.
Он подкатил свой транспорт под тентовый навес перед парадными дверями, про себя удивляясь, что железный каркас, на который тот натянут, все еще на своем месте, а не отправлен в сталелитейный цех как необходимое сырье для оборонной промышленности. Оглядываясь по сторонам, Каминский заметил лишь убеленного сединами носильщика, который мирно дремал на складном стуле посреди полудюжины отключенных сервиторов, да в стороне, у служебного входа, несколько человек из штата прислуги, вышедших посудачить и покурить палочки лхо.
Он собирался уже вылезти из кабины, когда двери отеля из стекла и отполированного до блеска дерева вдруг сверкнули, отражая восходящее солнце, и множество темных фигур единой толпой вышли из здания, уверенно направляясь прямо к нему.
Они были летчиками — он понял это сразу по развинченной походке, весьма отличающей их от местного населения. Но, несмотря на это, они не носили черно-серые куртки и доспехи пилотов космических ВВС. Их было не менее дюжины, все одеты в стеганые темно-серые летные костюмы и коричневые кожаные куртки, а на плече у каждого свободно болтался объемистый мешок со снаряжением. Они были необычно высокого роста, хорошо сложены, хотя и немного худощавы, и все как один темноволосы, тогда как известно, что среднестатистический житель Энозиса — невысокий, крепко сбитый блондин. Среди них были не только мужчины. Шофер разглядел по меньшей мере трех женщин, од на из которых, как оказалось, шла впереди, возглавляя всю группу.
Каминский выбрался из кабины транспорта и, обойдя его, опустил задник кузова для новых пассажиров. Он приветственно кивнул первому, кто подошел к машине, стараясь получше разглядеть на его рукаве знаки различия, но молодой человек даже не посмотрел на него, а просто запихнул в кузов свой вещевой мешок и тут же сам запрыгнул следом.
Лишь женщина задержала на нем свое внимание. Она смотрела холодным, испытующим взглядом и словно все время сжимала зубы, что придавало ее довольно изящным чертам лица какое-то напряженное выражение. Ее красивые черные волосы были безжалостно острижены.
— Транспорт до Южной ВАБ Тэды? — спросила она Каминского.
Она говорила немного в нос, с заметным инопланетным акцентом, и это звучало здесь очень необычно.
— Да, мамзель. К станции распределения.
— Следует говорить «командир», — поправила она его и, опершись руками о край кузова, легко втянула наверх гибкое тело. — Поехали!
Каминский подождал, пока последний из них заберется в машину, и закрепил задник кузова. После этого он, прихрамывая, вернулся в кабину и завел мотор.
Фантин — вот что бросалось в глаза при взгляде на наплечный серебряный знак у женщины-командира. «Фантин XX» было выбито на эмблеме на фоне двуглавого орла, держащего в когтях стрелы молний.
Каминский еще в ранней юности, студентом, изучал историю авиации, но, хотя он и слышал о мире Фантин, не имел ни малейшего представления, почему авиабригада военных летчиков носит такое название.
Он повез их через квартал Вилберг, а потом повернул на юг, в сторону базы. Когда они проезжали по улице Схоластов, пара «Циклонов» Содружества пролетела над ними на высоте около пятисот метров, взявкурс на северо-запад. Каминский, задрав голову, проводил их взглядом и через зеркало заднего вида успел заметить, что летчики, расположившиеся в кузове, делают то же самое.
Тэда. Старый Квартал, 07.35
Служба закончилась, и прихожане дружными рядами потянулись к выходу, в большинстве своем останавливаясь перед всеми почитаемой усыпальницей, чтобы поставить свечу за тех, кто уже погиб и кто, возможно, скоро погибнет в жестоких сражениях этой войны.
Сегодня утром, как и все последние дни, Бека Мей-ер поставила три свечи: первую за Гарта, вторую за своего брата Эйдо и третью за кого-то неизвестного, кому, быть может, это сейчас крайне необходимо.
Она, конечно, очень устала. Ночная смена на мануфактуре забрала у нее последние силы. Всю проповедь церковного иерарха она боролась со сном. Будь в храме чуть теплее, она, согревшись, наверняка бы задремала, но ее приобретенное в секонд-хенде летнее пальто, даже без подкладки, едва ли могло защитить от холода этим утром. Возможно, через месяц, добавив из следующей зарплаты к тому, что ей уже удалось отложить, она будет в состоянии подобрать себе на распродаже в богадельне Муниторума какую-нибудь термическую, непродуваемую куртку, а может быть, даже что и получше.
Когда она отходила от аналоя с подсвечником, то нечаянно натолкнулась на кого-то, кто ожидал своей очереди, чтобы зажечь свечу. Это оказался мужчина, которого она уже видела у церковных дверей, когда еще только шла на службу. Высокого роста, брюнет — сразу видно, что из другого мира. У него грустное ли цо, одет как солдат, и, куда бы ни пошел, всюду его сопровождает запах машинного масла и фицелина.
— Прошу прощения, мамзель, — извинился он тут же. Она вежливо кивнула и сказала: «Ничего», но максимально отстранилась, когда проходила мимо.
Он разговаривал сам с собой, когда она его увидела в первый раз. Странный человек, возможно с травмированной на войне психикой. Такого рода переживания ей были совсем ни к чему.
Поделиться книгой: