Помоги проекту - поделись книгой:
Когда товарищ Цезаря по должности, Бибул, воспротивился его намерениям, а Катон старался всемерно помочь Бибулу, Цезарь просто выпустил на ораторское возвышение Помпея и, обратившись к нему, спросил, одобряет ли тот внесенные им законопроекты. Когда последовал утвердительный ответ, Цезарь продолжал:
Итак, если кто — нибудь вздумает насилием помешать законопроекту, придешь ли ты на помощь народу?
Конечно, — ответил Помпей, — против тех, кто угрожает мечом, я выступлю с мечом и щитом.
Ничего более грубого Помпей, кажется, до этого дня еще не говорил и не совершал. Поэтому в оправдание Помпея говорили, что эти слова сорвались у него с языка сгоряча. Однако последующие события ясно показали, что Помпей совершенно подчинился Цезарю.
И это были не все дивиденды, что получил Цезарь от помощи новому «другу». Попытавшись отменить земельный закон, товарищ Цезаря по консульству не получил ничего, кроме неприятностей на свою голову — в прямом смысле слова. Воины Помпея «внезапно напали на Бибула, когда тот спускался на форум вместе с Лукуллом и Катоном, и переломали прутья его ликторов (ликторы сопровождали по обязанности высшее должностное лицо и шли перед ним, и каждый нес фасцию, пучок прутьев, скрепленный ремнем); кто — то из них высыпал на голову Бибула корзину с навозом; два народных трибуна, шедшие с Бибулом, были ранены».
После этого случая Бибул удалился в свой дом и сидел взаперти в течение восьми месяцев. Лишь очень немногие из сенаторов являлись на заседания. Однажды Цезарь попытался выяснить, почему пустуют скамьи в сенаторском зале.
Когда Консидий, один из самых престарелых, сказал однажды, что они не приходят из страха перед оружием и воинами, Цезарь спросил его:
Так почему же ты не боишься и не остаешься дома? Консидий отвечал:
Меня освобождает от страха моя старость, ибо краткий срок жизни, оставшийся мне, не требует большой осторожности.
Впрочем, Аппиан Александрийский рассказывает о попытках консула Бибула и сенаторов, оставшихся не у дел, противостоять Цезарю:
Сенат собирался в доме Бибула, так как никто его не созывал, и нельзя было это сделать только одному из консулов. Сенаторы не могли противопоставить ничего равного силе и подготовленности Цезаря, однако они придумали, чтобы Бибул противодействовал законопроектам Цезаря: таким путем он испытает поражение, но никто не сможет обвинить его в нерадении.
Убежденный сенаторами, Бибул бросился на форум, в то время как Цезарь еще произносил речь перед народом. Начались споры и беспорядок, завязалась уже свалка. Люди, вооруженные кинжалами, ломали фасции и знаки консульского достоинства Бибула, некоторые из окружающих его трибунов были ранены. Бибул, не смущаясь этим, обнажил шею и призывал друзей Цезаря скорее приняться за дело.
— Если я не могу убедить Цезаря поступать законно, — кричал он, — то своей смертью я навлеку на него тяжкий грех и преступление.
Друзья отвели его насильно в расположенный поблизости храм Юпитера Статора. Посланный на помощь Катон, как юноша, кинулся в середину толпы и стал держать речь к народу. Но сторонники Цезаря подняли его на руки и вынесли с форума. Тогда Катон тайно вернулся другой дорогой, снова взбежал на трибуну и, так как говорить было бесполезно — его никто уже не слушал, — грубо кричал на Цезаря, пока его снова не подняли на руки и не выбросили с форума. Тогда Цезарь провел свои законопроекты.
Сенаторы пытались бороться с Цезарем и способом, не очень подходившим для их положения. Однако, чтобы убрать мятежного консула, все средства признавались достойными и справедливыми.
Аппиан рассказывает:
Один простолюдин, по имени Веттий, ворвавшись в середину толпы с обнаженным кинжалом, сказал, что он был послан Бибулом, Цицероном и Катоном убить Цезаря и Помпея, и что кинжал дал ему ликтор Бибула, Постумий. Допрос Веттия отложили на следующий день, но ночью он был убит в тюрьме.
Хотя Аппиан сообщает, что Цезарь воспользовался этим случаем, чтобы подстрекать толпу, все же Гай Юлий не опустился до террора. Гениальный авантюрист предпочитал уничтожать своих противников по — рыцарски, в честном бою, — что и отличало его от диктаторов более мелкого пошиба; от многочисленных его последователей, стремившихся походить на античного героя. Увы! Достичь неограниченной власти и сохранить величие духа удается немногим.
После случая с Веттием Цезарь «добился того, что народ дал ему право бороться против всех козней». Однако он воспользовался неудачным покушением лишь для того, чтобы запугать своих противников, ибо ни один из сенаторов, ни один из называемых участников заговора не пострадал.
Гай Юлий добился нужного ему результата бескровно и эффективно. По словам Аппиана, «Бибул, выпустив из рук всякую инициативу, подобно частному человеку, не выходил из дома и не занимался государственными делами».
Итог подводит Светоний.
С этого времени Цезарь управлял всем в государстве по своей воле. Некоторые остроумцы, подписываясь свидетелями на бумагах, даже помечали их в шутку не консульством Цезаря и Бибула, а консульством Юлия и Цезаря.
Цезаря нисколько не волновало, что Рим остался без сената и с одним только консулом. Он искал новых союзников и находил их. Довольно простым способом Гай Юлий перетянул на свою сторону богатое и влиятельное всадническое сословие. Дело в том, что римское государство продавало право сбора налогов с провинций финансовым компаниям всадников — так называемым публиканам. Они выплачивали казне требуемую сумму, а затем с лихвой выколачивали деньги из провинций.
Всадникам показалось, что доходов мало (а денег никому не бывает много), и они просили сенат снизить откупную сумму, но отцы народа не спешили удовлетворить аппетиты откупщиков. И только Цезарь великодушно простил всадникам треть откупной суммы.
Аппиан рассказывает о результатах неслыханной щедрости Цезаря, опять же за счет государства:
Всадники, получив эту неожиданную милость — даже больше того, что они просили, — начали боготворить Цезаря. Таким образом, у него благодаря ловкому политическому ходу прибавилась новая группа сторонников, более сильная, чем народ.
С Аппианом солидарен Светоний.
Вообще он щедро раздавал все, о чем бы его ни просили, не встречая противодействия или подавляя его угрозами. <…> Марка Катона, выступившего в сенате с запросом, он приказал ликтору вытащить из курии и отвести в тюрьму. Луция Лукулла, который слишком резко ему возражал, он так запугал ложными обвинениями, что тот сам бросился к его ногам.
Цезарь, будучи тонким психологом, избирал индивидуально для каждого способ подавления. О досуге простых римлян Цезарь также не забывал. Еще бы! Ведь с помощью послушного народного собрания он прибрал к рукам всю власть в государстве и распоряжался ей, как хотел.
Цезарь устраивал зрелища и травли зверей, далеко выходя за рамки своего состояния. На все это он занимал деньги, и его зрелища превосходили все прежде бывшее обстановкой, расходами и блестящими подарками.
В год своего консульства Цезарь, как мы помним, образовал триумвират с участием Красса и Помпея. По логике вещей, он обязан был поделиться властью с союзниками, однако благодаря его изворотливости и этого делать не пришлось. Красс был занят умножением капитала и ждал хорошей войны, чтобы обеспечить себя славой в качестве полководца. Миллионеру были чужды хитросплетения политики, состоявшие из тысячи мелочей, — он желал всего и сразу. С Помпеем, привыкшим к славе, вниманию, всеобщему почитанию, дело обстояло труднее, но Цезарь нашел способ и его заставить забыть о власти и политике. Он выдал замуж за Помпея свою единственную дочь Юлию.
Заключить подобный брак было непросто, и отнюдь не потому, что жених (Помпею исполнилось 46 лет) оказался старше невесты вдвое. Когда Цезарю пришла на ум эта блестящая идея, Юлия была обручена с Сервилием Сципионом, и свадьба у них планировалась через несколько дней. Цезарю пришлось разыграть невероятную комбинацию, где не нашлось места лишь чувствам, хотя они в подобных делах должны играть свою роль. Сципион был главным помощником Цезаря в борьбе с Бибулом, и чтобы смягчить гнев отвергнутого жениха, вместо Юлии ему пообещали дочь Помпея. Последняя также раньше была обручена с Фавстом, сыном Суллы.
Разобравшись с брачными отношениями союзников, Цезарь и сам женился в третий раз. Увлекшись новым способом решения проблем, он вступил в брак с Кальпурнией отнюдь не по любви: его тесть, Пизон, в следующем году сменит Цезаря на консульской должности.
Подобные манипуляции с невестами вызвали, как замечает Плутарх, «сильное негодование Катона, заявлявшего, что нет сил терпеть этих людей, которые брачными союзами добывают высшую власть в государстве и с помощью женщин передают друг другу войска, провинции и должности».
Благодаря дочери Цезарь добился желаемого.
Помпей быстро растерял свою энергию, ухаживая за молодой женой; он посвящал ей большую часть своего времени, проводя вместе с нею целые дни в загородных имениях и садах и вовсе не обращая внимания на то, что творилось на форуме. Клодий, бывший тогда народным трибуном, стал относиться к нему пренебрежительно и позволил себе весьма наглые поступки.
Этот наглец вскоре отправит в изгнание друга Помпея — Цицерона, а правдолюбца Катона пошлет на Кипр под предлогом ведения войны на острове.
Цезарь стал реальным единовластным хозяином Рима — стал бескровно и легко. Если Марий и Сулла только после громких военных побед начали политическую карьеру, то Цезарь сумел ее сделать необычным способом: с помощью изворотливого ума и денег. Законы и традиции, соблюдавшиеся 500 лет, он сломал безболезненно и даже незаметно для римлян. Впрочем, консул — диктатор видел, что республиканскому Риму осталось жить недолго. Прецедент создан гражданской войной Мария и Суллы; появившиеся диктаторы не вписывались в узкие рамки древних законов, но встречали горячую поддержку граждан.
И все же консульство Цезаря явилось лишь пробным шагом, репетицией большого концерта, который начнется у Рубикона, маленькой пограничной речки. Он достиг своей мечты, но это было исполнение мечты сроком на год, а не навсегда. Только один год отведен консулу для отправления своей власти, и сломать последний барьер Гай Юлий Цезарь в этот раз не решился.
Глава 2. Служба в провинции
Окончания консульства Цезаря с нетерпением ждал сенат, и не только. Ждали те, кто имел какое — то отношение к власти до появления неугомонного Цезаря, сумевшего отнять все у всех. Консулы, отслужившие срок, обычно получали наместничество в провинции. Естественно, энергичного Цезаря сенаторы не желали оставлять в Риме, но и не знали, куда бы его выслать и каким образом. Сам консул хранил упорное молчание по поводу планов на будущее; Гай Юлий ничего для себя не просил и не требовал. Своим поведением он озадачивал сенаторов гораздо больше, чем если бы предъявлял непомерные требования.
Неожиданно народный трибун Публий Ватиний предложил дать Цезарю в наместничество Цизальпинскую Галлию с принадлежавшим ей Иллириком (то же, что Иллирия). Сенаторов такой вариант устроил. Окруженная со всех сторон дружественными землями с миролюбивым населением, Цизальпинская Галлия, казалось, была призвана усмирить мятежный дух Цезаря. По словам Т. Моммзена, сенат намеренно выбрал провинцию, «где наместнику нечего было делать, кроме строительства дорог и других столь полезных работ».
Цизальпинская Галлия, или, как ее еще называли, «Галлия в тоге», находилась на севере Италии (цизальпинский — «предальпийский», «по эту сторону Альп»). Эта территория давно была колонизирована римлянами, и ее население ничем не отличалось от остальных жителей «италийского сапога».
К удивлению многих, консул безропотно принял назначение сената. Однако спустя некоторое время он потребовал, чтобы наместничество было закреплено за ним на пять лет. Назначение на такой длительный срок противоречило всем законам, но римляне уже успели привыкнуть к тому, что в последние годы установленные предками законы и традиции чаще нарушаются, чем соблюдаются. После недолгих споров решили: если Цезарю нравится сидеть пять лет в Галлии, не будем ему мешать — главное, чтобы его не было в Риме. Цезарь сложил с себя полномочия консула и отбыл в назначенную провинцию.
Галльский вопрос
По приезде Цезарь прежде всего принял у Луция Афрания командование тремя легионами, которые находились в Цизальпинской Галлии. Проконсул внимательно осмотрел военные лагеря, вооружение, провел несколько учебных боев. Всем увиденным Цезарь остался чрезвычайно доволен и приказал повысить легионерам жалование. Отныне легионеры стали чтить нового наместника, как отца.
Спустя некоторое время сенат получил очередное требование Цезаря: он хотел присоединения к своему наместничеству еще и Нарбонской Галлии (территория на юго — востоке современной Франции; название — по Нарбону, главному городу этой части Трансальпинской Галлии). Нарбонская Галлия начиналась сразу за Альпами и называлась еще просто Провинцией (память об этом осталась в названии современного Прованса). Она стала римской провинцией в 120 году до н. э., то есть за 62 года до описываемых событий. Ее крупнейшие города — Массалия, Нарбон и Аквы Секстовы, или Секстовы Воды (ныне Марсель, Нарбон, Экс — ан — Прованс) — давно были освоены и заселены римлянами. В сельской местности жили галлы, многие из которых сохраняли свои обычаи и язык, почему и называли эту провинцию «Галлией в штанах» по аналогии с соседской «Галлией в тоге».
Последнее пожелание Гая Юлия совсем не понравилось сенату, но было уже поздно. За спиной Цезаря стояли три преданных легиона. Так как согласно законам на территории Италии не должны располагаться войска, три легиона Цезаря были самой близкой к Риму армией. На передаче Нарбонской Галлии своему новому другу настаивали и Помпей с Крассом. Народные трибуны также поддержали Гая Юлия. Проклиная себя за то, что легкомысленно отправили Цезаря в Цизальпинскую Галлию, сенаторы согласились с очередным его требованием. Они пока не понимали, что Цезарь привык любой ценой добиваться желаемого и что отныне бесполезно стоять у него на пути.
Таким образом, Юлий Цезарь удвоил территорию своего наместничества и получил еще один легион, размещавшийся в Нарбонской Галлии.
Севернее проконсульства Цезаря раскинулась Трансальпинская Галлия, включавшая в себя большую часть территории современной Франции, территорию Люксембурга, Бельгии, Зарейнской Германии, Южных Нидерландов и Западной Швейцарии (трансальпинский — «заальпийский», «по ту сторону Альп»). Она была неподвластна римлянам, и потому ее презрительно называли «Косматой Галлией». На бескрайних просторах проживали различные народы кельтского корня. Самые многочисленные и могущественные из них были арверны, эдуи, секваны, белги, гельветы. Народы эти часто воевали между собой, но иногда тревожили и римские владения в обеих Галлиях и Испании.
Цезарь в «Записках о галльской войне» с присущей ему гениальной простотой классифицировал население Галлии, а заодно объяснил происхождение некоторых терминов, вызывающих в литературе путаницу до сих пор:
Галлия по всей своей совокупности разделяется на три части. В одной из них живут белги, в другой — аквитаны, в третьей — те племена, которые на их собственном языке называются кельтами, а на нашем — галлами.
Огромная Галлия была довольно слабым противником в военном отношении — не только по причине этнической пестроты. Социальное расслоение там приняло совершенно уродливые формы, и потому большинство населения равнодушно взирало на периодически появлявшихся завоевателей. Слишком мало находилось желающих защищать родину; все — таки это слово обычно ассоциируется с некой собственностью, а она находилась в руках немногих. Отчасти этим и можно объяснить будущие фантастические успехи Цезаря.
Читаем в «Записках о галльской войне»:
Во всей Галлии существуют вообще только два класса людей, которые пользуются известным значением и почетом, ибо простой народ там держат на положении рабов: сам по себе он ни на что не решается и не допускается ни на какое собрание. Большинство, страдая от долгов, больших налогов и обид со стороны сильных, добровольно отдается в рабство знатным, которые имеют над ними все права господ над рабами.
Вышеупомянутые два класса — это друиды и всадники. Друиды принимают деятельное участие в делах богопочитания, наблюдают за правильностью общественных жертвоприношений, истолковывают все вопросы, относящиеся к религии; к ним же поступает много молодежи для обучения наукам, и вообще они пользуются у галлов большим почетом. Они ставят приговоры почти по всем спорным делам, общественным и частным; совершено ли преступление или убийство, идет ли тяжба о наследстве или о границах — решают те же друиды; они же назначают награды и наказания; и если кто — будет ли это частный человек или же целый народ — не подчинится их определению, то они отлучают виновного от жертвоприношений. Это у них самое тяжелое наказание. Кто таким образом отлучен, тот считается безбожником и преступником; все его сторонятся, избегают встреч и разговоров с ним, чтобы не нажить беды, точно от заразного…
Права друидов, как мы видим, огромные, а вот защищать их должны другие. Посмотрим, что сообщают «Записки» о некоторых сторонах жизни таинственных галльских жрецов.
Друиды обыкновенно не принимают участия в войне и не платят податей наравне с другими (они вообще свободны от военной службы и от всех других повинностей). Вследствие таких преимуществ многие отчасти сами поступают к ним в науку, отчасти их посылают родители и родственники. Там, говорят, они учат наизусть множество стихов, и поэтому некоторые остаются в школе друидов до 20 лет. Они считают даже грехом записывать эти стихи, между тем как почти во всех других случаях, именно в общественных и частных записях, они пользуются греческим алфавитом. Мне кажется, такой порядок у них заведен по двум причинам: друиды не желают, чтобы их учение делалось общедоступным и чтобы их воспитанники, слишком полагаясь на запись, обращали меньше внимания на укрепление памяти; да и действительно, со многими людьми бывает, что они, находя себе опору в записи, с меньшей старательностью учат наизусть и запоминают прочитанное.
Больше всего стараются друиды укрепить убеждение в бессмертии души: душа, по их учению, переходит по смерти одного тела в другое; они думают, что эта вера устраняет страх смерти и тем возбуждает храбрость. Кроме того, они много говорят своим молодым ученикам о светилах и их движении, о величине мира и земли, о природе и о могуществе и власти бессмертных богов.
Друиды не желали воевать, но имели все права на военную добычу. По традиции, все отнятое у противника полагалось приносить в жертву богу войны, которого Цезарь именует Марсом (видимо, полагаясь на сходство функций римского и галльского богов).
Перед решительным сражением они обыкновенно посвящают ему будущую военную добычу, а после победы приносят в жертву все захваченное живым, остальную же добычу сносят в одно место. Во многих общинах можно видеть целые кучи подобных предметов в освященных местах, и очень редко случается, чтобы кто — либо из неуважения к этому религиозному обычаю осмелился скрыть у себя что — нибудь из добычи или унести из кучи: за это определена очень мучительная казнь.
Заставить слепо повиноваться можно с помощью страха. И не случайно некоторые обычаи друидов жестоки и бесчеловечны.
Все галлы чрезвычайно набожны. Потому люди, пораженные тяжкими болезнями, а также проводящие жизнь в войне и в других опасностях, приносят или дают обет принести человеческие жертвы; этим у них заведуют друиды. Галлы думают, что бессмертных богов можно умилостивить не иначе, как принесением в жертву за человеческую жизнь также человеческой жизни. У них заведены даже общественные жертвоприношения этого рода.
Некоторые племена употребляют для этой цели огромные чучела, сделанные из прутьев, члены которых они наполняют живыми людьми; они поджигают их снизу, и люди сгорают в пламени. Но, по их мнению, еще угоднее бессмертным богам принесение в жертву попавшихся в воровстве, грабеже или другом тяжелом преступлении; а когда таких людей не хватает, тогда они прибегают к принесению в жертву даже невиновных.
Однако власть на страхе не прочна — она заканчивается, как только появляется источник более сильного страха.
Итак, Цезарь перевел три своих легиона через Альпы и словно волк на добычу посматривал на неподвластную ему Трансальпинскую Галлию. Его намерения вскоре стали понятны многим. Еще недавно Рим дрожал перед вторжением со стороны Галлии орд кимвров и тевтонов, но никому не приходило в голову завоевать земли, служившие источником постоянной опасности. Необъятные просторы, населенные десятками воинственных народов, пугали римлян, и лишь Цезарь вознамерился решить галльский вопрос кардинально, в свойственном только ему стиле.
Чего желал достигнуть проконсул гигантской авантюрой? Успех должен был принести Цезарю все! Точно так же неудача поставила бы крест на карьере мятежного проконсула. Гаю Юлию необходимы громкие победы, чтобы поддержать свою популярность и подняться на новую ступеньку — война являлась обычным путем любого римлянина, желавшего добиться власти и славы.
Как мы помним, Цезарь великодушно выделил последние общинные земли для легионеров Помпея и многодетных граждан. Народное собрание приветствовало щедрость консула, но сенат со временем оценил бы раздачу неприкосновенного фонда с других позиций; оплошность Цезаря вспомнил бы следующий удачливый полководец, когда пришла бы пора награждать очередных ветеранов. Земли для новых поселений Цезарь рассчитывал завоевать в «Косматой Галлии».
И еще: Цезарь успешно делал свою карьеру с помощью кошелька; он был пуст, а сундуки самых богатых граждан оказались переполненными долговыми расписками Гая Юлия. Зарабатывать, подобно Крассу, Цезарь не желал. Оставался единственный способ поправить материальное положение — военная добыча.
И, пожалуй, главное… Чтобы пользоваться постоянным уважением граждан, необходимо иметь войско — он получил 4 легиона на весьма длительный срок. (Полный легион включал 6 тысяч воинов, но легионы Цезаря обычно не превышали 3–4 тысяч.) Силы небольшие, однако Гаю Юлию их оказалось достаточно для своей игры. Он молниеносно организовал новый грандиозный проект. Изумленным гражданам оставалось лишь наблюдать за дальнейшим развитием событий в Галлии.
Новый порядок
Требовался хоть какой — то повод. И повод представился удачливому Цезарю — даже раньше, чем он подготовился к труднейшей войне. У независимых галлов накануне проконсульства Цезаря появился опасный и коварный враг. Все чаще из — за Рейна вторгались воинственные германские племена. Если прежде пришельцы ограничивались грабежом, то сейчас они целыми племенами расселялись на землях соседей. Галлам — секванам пришлось уступить «гостям» треть своих владений. Жизнь гельветов и тигуринов стала до того несносной, что они приняли решение выселиться всем народом. Плутарх сообщает:
Эти племена сожгли 12 своих городов, 400 деревень и двинулись через подвластную римлянам Галлию, как прежде кимвры и тевтоны, которым они, казалось, не уступали ни смелостью, ни многолюдством, ибо всего их было 300 тысяч, в том числе способных сражаться — 190 тысяч.
Вся эта огромная масса народа вовсе не собиралась воевать с Цезарем, и в Нарбонской Галлии оказалась только потому, что через нее лежал наиболее удобный путь на запад. Вожди гельветов вступили с Цезарем в переговоры с целью добиться разрешения на беспрепятственный проход через территорию наместничества.
Такую удачу Цезарь не мог упустить. Переговоры с галлами он затянул на 15 дней и за это время набрал еще два легиона, напугав римский сенат «гельветской опасностью» до такой степени, что отцы народа одобрили все действия проконсула.
Пока гельветы ждали ответа на просьбу, Цезарь укрепил берег пограничной Роны (и без того отвесный и неприступный) мощным валом и рвом. Послам в условленный срок было заявлено, что «он никому не может разрешить проход через Провинцию, а если они попытаются сделать это силой, то он сумеет их удержать».
Обманутые гельветы пытались одолеть реку на попарно связанных судах, многочисленных плотах, отчасти вброд, но все их атаки были отбиты. Они ушли в глубь «Косматой Галлии», следом направился и Цезарь во главе пяти легионов. Свою агрессию проконсул объяснил тем, что гельветы разоряли земли дружественных римскому народу эдуев. Он был не только прекрасным дипломатом, способным оправдать любой самый неблаговидный поступок, но и талантливым стратегом.
Римляне настигли гельветов, когда те переправлялись через приток Роны — уже три четверти были на противоположном берегу. На оставшуюся часть внезапно напал Цезарь и многих перебил, а выжившие разбежались по ближайшим лесам.
Затем Цезарь построил мост и в один день перевел войско через реку, на которую гельветы потратили 20 дней. Несмотря на одержанную победу, положение Цезаря было весьма опасным. Он преследовал войско, во много раз превосходившее римское по численности; он шел по враждебной стране. Кончались запасы продовольствия; эдуи обещали подвезти хлеб, но медлили, ожидая результатов столкновения армий пришельцев. Хлеб галлы решили отдать будущему победителю.
Цезарь 15 дней тащился за арьергардом гельветов, ожидая удобного случая. Наконец ему надоело смотреть на голодные обозленные лица собственных легионеров, и планы проконсула изменились. Римские легионы повернули к самому богатому городу эдуев — Бибракте. Цезарь выдвинул обвинение против нерадивых союзников «в том, что, когда хлеба нельзя ни купить, ни взять с полей, в такое тяжелое время, при такой близости врагов они ему не помогают, а между тем он решился на эту войну, главным образом, по их просьбе; но еще более он жаловался на то, что ему вообще изменили».
Гельветы увидели, что римляне остановились, и решили, что те собираются бежать. Преследуемые сами обратились против Цезаря. Поневоле римлянам пришлось разворачиваться для битвы. Цезарь понимал: предстоит судьбоносное сражение, от исхода которого зависит его карьера, а может быть, и жизнь. Когда проконсулу подвели коня, он приказал отослать его в обоз со словами:
— Я им воспользуюсь после победы, когда дело дойдет до преследования бегущего противника. А сейчас — вперед, на врага!
Так поступали многие полководцы перед решающим сражением, но Цезарь пошел дальше: он приказал увести «и лошадей всех остальных командиров, чтобы при одинаковой для всех опасности отрезать всякие надежды на бегство». Фактически Цезарь сделал заложниками своих соратников. Ход разумный, если учесть, что он впервые шел в бой с этой армией; впоследствии нужда в подобной практике отпадет, ибо проконсул и легионеры станут единым целым.
Сражение было долгим и упорным. Галльские дружины подавляли своей многочисленностью, но правильно выбранная позиция, римский безукоризненный строй и более совершенное вооружение уравновесили силы. Особенно большой урон нанесли гельветам римские метательные копья.
Цезарь рассказывает в «Записках о галльской войне»:
Так как солдаты пускали свои тяжелые копья сверху, то они без труда пробили неприятельскую фалангу, а затем обнажили мечи и бросились в атаку. Большой помехой в бою для галлов было то, что римские копья иногда одним ударом пробивали несколько щитов сразу и таким образом пригвождали их друг к другу, а когда острие загибалось, то его нельзя было вытащить, и бойцы не могли с удобством сражаться, так как движения левой рукой были затруднены; в конце концов многие предпочитали бросать щит и сражаться, имея все тело открытым.
Техническим новшеством древнего римского копья (пилума) было то, что закалялось только острие; пробив щит, мягкий металл загибался и делал копье негодным к повторному использованию, а неприятель оставался без щита. Цезарь, как мы видим, успешно использовал эту хитрость.
Римляне разбили войско гельветов, однако оказалось, что это еще не победа. По словам Плутарха, «наибольшие трудности Цезарь встретил в лагере, у повозок, ибо там сражались не только вновь сплотившиеся воины, но и женщины и дети, защищавшиеся вместе с ними до последней капли крови. Все были изрублены, и битва закончилась только к полуночи». Римские потери в битве не указываются — конечно, они были немалыми. По признанию самого Цезаря, «наши были целых три дня заняты ранеными и погребением убитых».
Столь блестящей была для римлян победа, сколь ужасным для гельветов — поражение. Согласно найденным в лагере спискам родину покинули 368 тысяч галлов. После битвы Цезарь распорядился провести перепись оставшихся переселенцев — их оказалось 110 тысяч. Только в ходе первой военной операции 258 тысяч (четверть миллиона!) галлов были убиты либо проданы в рабство. Часто Цезаря пытаются представить добрейшим, великодушнейшим человеком, всегда щадившим своих врагов. Такое имело место, когда дело касалось римских граждан, а с неримлянами Цезарь был беспощаден. Новый порядок в Европе устанавливался потоками крови.
Цезарь приказал, чтобы оставшиеся в живых гельветы вернулись на прежние места, а сожженные города и села были отстроены. «Это он сделал, главным образом, из нежелания, чтобы покинутая гельветами страна оставалась пустой: иначе вследствие доброкачественности почвы могли бы переселиться в страну гельветов зарейнские германцы». Проконсул просчитал все ходы на шаг вперед; он только вторгся в неподвластный римлянам край, а уже заботился о его обустройстве.
Жители огромной Галлии были в полном недоумении от происходившего на их территории. Галлов (кельтов), разделенных на десятки племенных групп, не очень огорчило постигшее гельветов несчастье. Галлы поняли: с Цезарем надо обращаться уважительно. Эдуи привезли обещанное продовольствие, а следом за ними явились с поздравлениями представители от многих общин. Обходительный прием у Цезаря привел галлов к мысли, что можно и дальше использовать римлян для решения своих проблем. А главной бедой галлов было вторжение на их земли германцев. Совсем недавно 15 тысяч германцев во главе с Ариовистом перешли Рейн и захватили лучшие земли; число переселенцев быстро росло, и к моменту появления римлян их стало 120 тысяч. Своими силами галлы уже не могли справиться.
Что ж, проконсул согласился помочь галлам с восточным вопросом.
Почему Цезарь с такой легкостью ввязался в новую опасную войну? Отнюдь не по доброте. Ему стало ясно: пройдет еще немного времени, и нашествие германцев придется отражать на территории Нарбонской Галлии, а может быть, и под стенами Рима. С другой стороны, это отличный способ поднять авторитет до нужной высоты. Кельты, несомненно, оценят победу над германцами, которые держат в страхе всю Восточную Галлию и намереваются продолжить движение на запад.
Как и раньше, Цезарь представил войну законной и неизбежной. Он даже старался решить разногласия с германцами мирным путем, по крайней мере, создал такую видимость. Ко двору Ариовиста отправилось посольство с просьбой о личной встрече. Гордый германский князь ответил: если бы ему самому был нужен Цезарь, то он к нему и явился бы, а если Цезарю что — либо от него нужно, то он и должен сам прийти к нему… Еще князь удивился: какое дело Цезарю и вообще римскому народу до его Галлии, которую тот победил войной.
Примерно такого ответа проконсул и ждал, на такой ответ и рассчитывал. Со свойственной только очень азартным игрокам привычкой ставить на карту все Цезарь двинул легионы, поредевшие после битвы с гельветами, навстречу новому врагу. Он жаждал встретиться с противником, который заставил 368 тысяч гельветов сжечь свои дома и бежать в глубь Галлии — куда угодно, лишь бы подальше от пришельцев из — за Рейна. Цезарь действовал не столь опрометчиво и безрассудно, как казалось многим. Он учел свои ошибки в недавней войне и начал с того, что занял главный город секванов — Весонтион. В руках Цезаря оказался большой запас продовольствия, и лишь после этого он посчитал возможным помериться силами с грозой галлов — Ариовистом.
В Весонтионе римляне задержались на несколько дней; все это время они расспрашивали галлов и купцов о противнике, с которым предстояло сражаться. Из — за любознательности легионеров Цезарь едва не остался без войска.
Поделиться книгой: