Зачарованные тайной

— А что, если мы умерли?..

Я даже подпрыгнула от неожиданности.

— Как «умерли»?! Мы же не подвергались никакой опасности. Поезд остановился из-за возникшего на пути препятствия.

— Такое случается, — пробормотал Вильмен.

— Что случается?.. Что люди умирают?.. Конечно, это случится когда-нибудь со всеми.

— Мы могли умереть, не подозревая об этом... Слишком  дико выглядит эта станция в безлюдной местности...

Уж не бредил ли он?

— Такое случилось с одним из членов нашего общества; его друг, также из наших братьев, рассказал мне об этом.

После происшествия с астральным телом Учителя, на которое якобы уселся один из гостей клуба, и случая с картиной, когда Вильмен испугался, как бы я в нее не вошла, я стала меньше удивляться выдумкам членов общества «Высшая Мудрость». О каком новом чудачестве шла речь?

— Человек, о котором вы говорите, умер? — спросила я.

— Нет, он вернулся.

— Воскрес! — воскликнула я.

— Нет, вернулся, это не одно и то же. Если угодно, я вам расскажу.

— Пожалуйста, я вся внимание.

Бот что поведал мне Вильмен.

Некий Жан Реваль направлялся со своей женой и семилетним сыном на курорт, где они собирались провести несколько недель.

Они спокойно ехали, как вдруг Реваль обнаружил, что поезд остановился. Вокруг царила мертвая тишина и все застилал белый туман. Жена Реваля и его сын поднялись, намереваясь выйти из вагона.

Зачем им понадобилось это делать? Поезд ведь наверняка вот-вот должен был снова двинуться в путь, Однако Реваль почему-то не был уверен, что их путешествие продолжится. Впрочем, он не думал об этом, так как мысли его путались. Он машинально последовал за женой и маленьким сыном, тем более, что оба, казалось, прекрасно знали, куда направляются; они пересекли небольшой пустырь и подошли к какой-то изгороди. Неожиданно мать с ребенком оказались по ее другую сторону, хотя Реваль не мог разглядеть там никакого прохода. Приблизившись, он наткнулся на непреодолимую преграду из колючих веток и пока тщетно пытался отыскать в ней брешь, некий голос произнес: «Бас тут не ждут».

Туман еще больше сгустился. Реваль уже с трудом различал силуэты жены и сына. Они казались ему такими далекими... Руки мужчины по-прежнему шарили по жердям изгороди, но движения становились все более замедленными, навалилась страшная усталость, и все мысли улетели прочь. Реваль вновь услышал донесшийся издалека, из плотного тумана, голос, который повторил: «Бас тут не ждут», после чего его сознание окутал мрак.

Реваль открыл глаза. Сначала у него было лишь ощущение света, жаркого солнечного света. Затем перед ним возникло нечто белое, склонившееся над ним. Постепенно стал вырисовываться силуэт женщины.

«Ах! Бот вы и очнулись, — произнесла она. — Очень хорошо! Доктор будет доволен».

Реваль приходил в сознание, и все вставало на свои места. Белое пятно оказалось медсестрой, а сам он находился в больничной палате.

Как это произошло?

Лишь в последующие дни память стала мало-помалу возвращаться к нему. Врач доброжелательно уклонялся от вопросов по поводу увиденной пациентом непреодолимой преграды и лишь поздравлял с улыбнувшейся ему удачей.

Реваля обнаружили среди обломков смятого в лепешку вагона после столкновения поездов, повлекшего за собой много жертв. Очевидно, он потерял сознание во время удара и ничего не помнил. Когда он попросил свидания с женой и сыном, ему отказали, заверив однако, что, не считая легких ушибов, те не пострадали. Их отсутствие объясняли различными причинами, а затем, когда врач решил, что больной в состоянии услышать правду, ему сообщили, что и жену и сына извлекли из разбитого вагона уже мертвыми. Самого же его с многочисленными ранами доставили в больницу, где прооперировали, и он долгое время лежал без сознания.

Закончив рассказ, Вильмен подвел итог:

— Мать и дитя преодолели преграду, их уже ждали, а Реваля нет, так как он все еще принадлежал нашему миру.

— По-моему, нас тоже не ждут, — отозвалась я. — Стало быть, в Лондоне нам придется отужинать в ресторане, так как мы вернемся слишком поздно, и нечего надеяться, что нас хоть чем-нибудь покормят в «Высшей Мудрости».

Вильмен даже не улыбнулся, продолжая думать о только что поведанной им небылице. Он безоговорочно верил в нее. Меня это удивляло. Несколько лет спустя, когда я познакомилась с различными теориями относительно участи душ умерших, в частности, с теми, что изложены в тибетской книге «Бардо Тёдол»[21]*, я лучше поняла то, что лежало в основе истории Реваля.

Рассказ моего спутника давно закончился, а до прибытия поезда оставалась еще уйма времени. Не перестававший ни на минуту дождь пригвоздил нас к скамье под навесом.

Почему бы, пришло мне вдруг в голову, не воспользоваться ситуацией, раз Вильмен, очевидно, настроен говорить об оккультизме, и не расспросить его о значении странного предупреждения, которое он мне сделал, когда я рассматривала одну из его картин? «Осторожно! — воскликнул он тогда. — Вы едва не вошли туда». Что означает «войти в картину»?

— Вильмен, — начала я, — помните, как в тот день, когда я смотрела на ваши картины, вы внезапно убрали ту, на которой была изображена безлюдная равнина, воскликнув: «Осторожно. Вы едва не вошли туда!» Что вы хотели этим сказать?

Художник помедлил с ответом, но затем откровенно признался:

— Как вам сказать? Это явление остается для меня загадкой. Речь якобы идет об астральном плане, прилегающем к привычному нам миру. Все объекты существуют и движутся в нескольких плоскостях одновременно. У любого пейзажа есть копия в виде другого пейзажа, состоящего из более тонкой материи. Это относится и к реальным пейзажам, среди которых мы живем, и к тем, хотя с некоторым отличием, что изображаются в живописи. Астральный двойник есть и у человека. Он не всегда активен, но способен стать таковым; так же обстоит дело и с астральной копией нашего окружения или картины. Песчаная равнина на холсте не просто рисунок, выполненный красками. Эти линии и в самом деле создают песчаную равнину на астральном плане, и равнина эта отнюдь не безжизненна, она живет, притягивает к себе другие формы астрального плана, на ней могут происходить различные события, действовать разные сущности. Мы можем угодить в сети этого мира, находящегося за пределами привычного нам, и тогда... Но, повторяю, я не совсем понял данных мне разъяснений на сей счет, поэтому не придавайте никакого значения тому, что я вам рассказал, я вполне мог и ошибиться. Впрочем, имеются пугающие факты. Я приведу вам один пример.

— Рассказывайте, рассказывайте, — с готовностью откликнулась я.

— Речь идет тоже о картине. На ней изображена небольшая пальмовая роща, то ли в Африке, то ли где-то еще. Жгучее солнце опаляет своими лучами голые пространства и несколько групп деревьев. Художнику прекрасно удалось передать атмосферу зноя.

Некая дама, член Общества Великого Аркана, долго созерцала это полотно. Я не знаю, какими психическими способностями она обладала и как это произошло. Внезапно дама утратила всякое представление о том, где находится, и оказалась в пальмовой роще; она там гуляла, и ей стало очень жарко: время от времени она обмахивалась веером и вытирала лоб носовым платком, который держала в руке. Неожиданно на опушке пальмовой рощи у нее потемнело в глазах. Словно ощутив сильный удар, она покачнулась, вытянула руку, чтобы опереться о пальму, и уронила платок, Выбравшись из пальмовой рощи, она вернулась в мастерскую художника, держась за спинку кресла — именно за нее она ухватилась.

Мгновение спустя дама решила достать платок и не нашла его; она вспомнила, что держала платок в руке во время странной прогулки в пальмовой роще, и, бросив взгляд на картину, заметила его у подножия одной из пальм. Разумеется, художник заявил, что ему никогда не пришла бы в голову бредовая мысль изобразить на африканском пейзаже у подножия пальмы изысканный носовой платок западной женщины. Несколько человек видели полотно во время работы и уже готовое; по их заверениям, никакого платка там не было. Однако с тех пор платок отчетливо виден на картине.

Как объяснить этот феномен? Некоторые говорили о коллективной галлюцинации, вызванной рассказом особы, поведавшей о своей прогулке на астральном плане и происшествии с платком... Хотя она уронила его бессознательно, сей факт отпечатался в ее подсознании, и этого оказалось достаточно, чтобы она увидела платок на картине. Затем, посредством передачи мысли и невольного внушения, она распространила свое видение на других.

Возможно, дело обстояло так или же это явление объяснялось другой причиной. Вильмен пребывал в замешательстве на сей счет, но что касалось платка, нарисованного у подножия пальмы, он его видел собственными глазами, видел много раз.

Хотя можно подобрать разные объяснения этому странному случаю оптического обмана, и впоследствии мне не раз доводилось их слышать, в тот вечер, после рассказа Вильмена, я спрашивала себя: а вдруг нас и вправду «не ждали», и не оказались ли мы за пределами нашего мира.

Наконец прибыл поезд, весь в струях дождя. Лишь поздним вечером мы вернулись в Лондон. Я повела Вильмена в итальянский ресторан, а затем мы на машине отправились в нашу обитель.

На следующий день я решила уехать из Лондона.

II

Некоторое время я не общалась с оккультистами и прочими беспокойными умами, рыщущими в поисках «высшей мудрости» и необычных феноменов. И лишь иногда обменивалась дружескими письмами с любезнейшей миссис Морган. Казалось, она умышленно не сообщала мне о различных группах, изучающих тайные науки, членом которых являлась. Тем не менее, несмотря на сдержанность миссис Морган, именно благодаря ей мне довелось годами соприкасаться со странными мирами, населенными самыми необычными на свете представителями человеческого рода.

Безусловно, эти люди вызывали удивление, но при этом какими же милыми казались они жаждущей приключений двадцатилетней девушке, которой претила бездушная атмосфера собственной семьи, состоявшей из в высшей степени «здравомыслящих» людей.

Хотя я говорю, что эти «чудаки» были мне милы, это не значит, что я когда-либо собиралась брать с них пример. Я просто смотрела, как эти чрезвычайно наивные, тщеславные, порой смелые люди живут в мире своих фантазий, борясь с тайными и загадочными страхами, порожденными их причудливыми верованиями; я также видела, насколько они трогательны и достойны жалости, и как эти нежные души бредут наугад в поисках сочувствия и дружеской поддержки. Каковы были мотивы их странного поведения? Я пыталась это выяснить.

Узнав, что я намереваюсь поселиться в Париже на длительный срок, миссис Морган посоветовала мне связаться с Теософским обществом. «Раз вам понравилось в клубе "Высшей Мудрости", — писала она, — вы сможете найти подобную среду во французском филиале Теософского общества. Это общество гораздо значительнее "Высшей Мудрости", его отделения разбросаны по всему миру, а главная резиденция находится в Индии. Я могла бы, если хотите, вас представить и разузнать о возможности проживания в парижском центре».

Мне доставляло подлинное удовольствие вспоминать об уютной и приятной обстановке в Лондоне; перспектива оказаться в Париже в такой же атмосфере привела меня в восторг, и я попросила миссис Морган предпринять необходимые шаги. Вскоре она ответила, что после отъезда некоей американской дамы одна из комнат освободилась и предоставлена в мое распоряжение. Все условия были уже оговорены, и мне следовало лишь известить о своем приезде секретаря парижской теософской ложи.

Это вполне меня устраивало, и я отправилась в Париж. В пути на меня вновь нахлынули воспоминания о пребывании в «Высшей Мудрости», слегка отодвинутые на задний план памяти. Не ждали ли меня в Париже новые рассказы о потустороннем мире?

Разумеется, цепью моей поездки был вовсе не сбор всяких небылиц, но при случае я не собиралась от этого отказываться. Даже под самыми несуразными с виду заблуждениями почти всегда таится зерно истины; чтобы его обнаружить, зачастую приходится изрядно поразмышлять и зайти в своих изысканиях довольно далеко.

И вот я в Париже по указанному адресу — на бульваре Сен-Мишель.

Странно... Я не вижу перед собой здания, способного приютить в своих стенах мало-мальски значительную организацию. Большая продуктовая лавка, витрина которой выдается на тротуар, занимает весь первый этаж жилого дома. Над узкой дверью, полускрытой нагромождением овощей, тушек домашней птицы и всякой всячины, виднеется номер дома — 30. Никаких сомнений, мне дали именно этот адрес.

Я вхожу в коридор и вижу ведущую наверх лестницу. Комната консьержки находится на уровне антресоли; сидящая в ней женщина поглощена шитьем.

— Общество?.. На четвертом этаже, — бросает она, не двинувшись с места.

На четвертом этаже, действительно, висит табличка с надписью «Теософское общество». Звоню. Крошечная женщина, почти карлица, открывает мне дверь. Она улыбается, и я понимаю: меня ждали.

— Эдмон! Эдмон! Это мадемуазель Давид!

Прихожая представляет собой узкий и темный проход; мне приходится прижаться к стене, что­бы втащить чемодан, который я с большим трудом доволокла наверх по извилистой лестнице.

Еще одна дверь распахивается, и меня радушно встречает мужчина, отозвавшийся на призыв маленькой дамы.

— Входите, входите, — говорит он, указывая рукой на комнату, из которой появился.

— Вы, наверное, господин Журдан? — спрашиваю я, гадая, действительно ли передо мной секретарь французского филиала Т. О. и нахожусь ли я в штаб-квартире общества.

— Да-да, я — Журдан. Миссис Морган написала мне по поводу вашего приезда. Моя жена покажет вам комнату.

Тут же появилась его жена, та самая крошечная особа, которая открыла мне дверь.

— Ваш чемодан уже отнесла в комнату, — с сияющим видом объявила она. — Идемте, я отведу вас.

Прежде чем последовать за ней, я успела бегло оглядеть комнату, где находилась. Более чем достаточно, чтобы составить себе представление о том, куда я попала! Рабочий стол, заваленный бумажным хламом, и плетеное кресло перед ним; между двумя окнами, выходящими на бульвар, — секретер, а у камина — обитое красным бархатом кресло с высокой спинкой, сильно протертое и продавленное; рядом — три-четыре стула; на стене — белые деревянные полки с новыми книгами, явно предназначенными для продажи.

Мое удивление росло. Неужто я в самом деле оказалась в резиденции того самого Теософского общества, чей лондонский филиал с присущим ему ненавязчивым шиком выглядел даже внушительнее клуба «Высшей Мудрости»?

Вырвавшийся у меня вопрос невольно выдал мое беспокойство:

— Я нахожусь в штаб-квартире французского отделения Теософского общества, не так ли?

— Ну да, ну да, — ответил секретарь с улыбкой. — Вы займете комнату, пустующую после отъезда мисс Уолтон.

Госпожа Журдан поманила меня рукой.

— Столовая, — объявила она, пока я следовала за ней через темную комнату, где стояли стол, маленький шкаф белого дерева и несколько разнокалиберных стульев. По соседству с этой «столовой» и располагалась отведенная мне комната.

Неожиданная обстановка в штаб-квартире общества незамедлительно внушила мне тревогу относительно удобств, которые меня ожидали.

Весь комфорт в самом деле свелся к лежащему на полу матрацу. Видимо, заметив удивление в моем взгляде, хозяйка тотчас же пояснила:

— Мисс Уолтон считала, что это напоминает тахту и создает восточный колорит. Она накрывала ложе покрывалом с персидским рисунком, из той же ткани были шторы на окнах, но, уезжая, она забрала их с собой, как и покрывало.

Плетеное ивовое кресло и стул дополняли обстановку. За ширмой, отгораживавшей угол комнаты, таился длинный стол, на котором были лишь кувшин для воды и таз; между ножками стола виднелись какая-то лохань и белое фаянсовое туалетное ведро. Вряд ли в парижском центре Т.О. часто устраивались водные процедуры. Я рискнула задать еще один вопрос:

— Есть ли в квартире ванная?..

Госпожа Журдан явно удивилась.

— Общественные бани в двух шагах от нашего дома.

Затем она поспешила открыть узкий встроенный шкаф, разделенный на две части: одна с полками, а другая — гардероб.

Маленькой даме больше нечего было мне показать.

— Ну вот! — сказала она в заключение с довольным видом. — Вам здесь будет замечательно. Можете располагаться.

До свидания, маленькая дама.

Прикажете смеяться или плакать?..

Но в двадцать лет не плачут из-за такой ерунды. К тому же я никогда не плакала. Эта моя особенность даже шокировала в свое время добрых монахинь из пансиона «Цветущий сад», поощрявших проявление чувств у своих воспитанниц.

Где ты, моя таинственная комната из общежития «Высшей Мудрости», заворожившая меня уже в первый вечер после приезда? Два высоких, завешенных черным проема и картина с ангелами, разгуливающими по морскому дну!..

Что ж! Я вознамерилась побыстрее отсюда съехать и подыскать себе другое жилье, не забыв предварительно известить миссис Морган о постигшем меня разочаровании. Угловая комната с двумя окнами на улицу относилась к разряду тех, которые называют «веселенькими», и, очевидно, нередко пустовала.

На следующий день мне предстояло обзавестись необходимыми вещами, так как было непохоже, чтобы меня собирались снабдить постельными принадлежностями. Ничего страшного! На улице не холодно, а ночь пролетит быстро.

В дверь постучали.

— Ужин! — объявила госпожа Журдан.

Я оказалась за столом в обществе секретаря, его жены и их сына, карапуза трех-четырех лет.

— Никто из членов общества тут не живет, кроме меня? — спросила я.

— Нет, пока нет. Мы ждем одну даму, которая поселится в другой комнате, в конце коридора.

Другая комната... Значит, в этой «французской штаб-квартире» всего-навсего две гостевые комнаты.