Помоги проекту - поделись книгой:
Герцог Калас был искусным политиком. Он понимал ее настроение и умело использовал свои чары. Герцог не учитывал только одного: для Пони эти чары ничего не значили.
— Если бы на поле боя я был ранен, я бы обратился к Джилсепони с просьбой исцелить мои раны, — продолжал герцог, искренне считавший, что делает ей величайший комплимент.
Пони едва не расхохоталась. Она видела этого человека насквозь. Герцог Калас мог бы заполучить любую женщину в королевстве. Ему достаточно было провести рукой по своим густым, курчавым, темным волосам или взмахнуть такими же густыми, темными ресницами — и любая придворная дама упала бы к его ногам. Пони видела, что герцог Калас внешне очень привлекателен и даже красив.
Но по сравнению с Элбрайном все его великолепие бледнело! Калас был подобен мастерски написанному пейзажу, изображавшему величественные горы, он напоминал красивую картину. Однако красота Элбрайна была намного глубже. Элбрайн сам был этими горами с их бодрящим свежим воздухом, со всеми их красками и ароматами. Он был волнующим и
Внезапно Калас перестал улыбаться и, отойдя в сторону, закашлялся. Похоже, Пони не удалось сделать надлежащее лицо, и на нем, как в раскрытой книге, можно прочесть все ее мысли.
Пони отвернулась и закусила нижнюю губу, надеясь, что ей удастся скрыть едва не сорвавшуюся с губ презрительную усмешку.
— Королю пришлось задержаться, — послышалось сзади.
Пони и герцог обернулись и увидели придворную даму Констанцию Пемблбери, быстрыми шагами направлявшуюся к ним. Она повторила эту фразу, буквально поедая Пони глазами. Намек Констанции был понятен: королю Данубу пришлось задержаться из-за нее, Констанции!
Пони снова пришлось сделать над собой усилие, чтобы не рассмеяться. По слухам, Констанция не один год обхаживала короля Дануба. Придворная дама считала Пони, которая была на десять лет ее младше, своей соперницей и хотела открыто заявить о своих правах на короля!
Какая глупость! Как объяснить этой урсальской красавице, что Пони ей не соперница? Ведь не возьмешь ее за плечи и не встряхнешь со всей силой, чтобы зубы застучали!
— Король велел, чтобы мы дождались его здесь, — произнесла Констанция, переводя взгляд на герцога Каласа. — А ты, разумеется, можешь идти, — покровительственным гоном добавила она, обращаясь к Пони.
Пони усмехнулась, встряхнула головой и направилась к двери, чувствуя, что герцог Калас готов испепелить ее взглядом.
Она понимала, что дала герцогу резкий отпор, возможно даже обидела его. Но скорее всего, он сочтет это вызовом для себя и через несколько дней сделает новую попытку. Такому человеку, как Калас, всегда необходимо что-то преодолевать.
— Прошел всего лишь год со времени последней Коллегии аббатов, — сказал брат Браумин настоятелю Джеховиту, когда они отошли в дальний конец просторного зала для аудиенций. — А как резко все изменилось с тех пор!
Джеховит с опаской разглядывал своего молодого собрата. Разумеется, прошлая Коллегия аббатов явилась сущим бедствием, если вспомнить, что произошло потом. Маркворт объявил магистра Джоджонаха еретиком. Джеховит ни тогда, ни сейчас не мог понять, зачем отцу-настоятелю понадобились тогда королевские гвардейцы. Неужели лишь затем, чтобы протащить носилки с обреченным на смерть магистром по улицам близлежащего селения и сжечь Джоджонаха у позорного столба? На той же Коллегии Маркворт официально провозгласил еретиком и брата Эвелина, а теперь, похоже, церковь готова приступить к его канонизации!
Браумин сумел верно прочитать мысли Джеховита и, желая разрядить напряжение, негромко рассмеялся.
— За этот год мы многому научились, — сказал он. — Будем надеяться, орден Абеля сумеет залечить открывшиеся раны.
— Канонизировав Эвелина Десбриса? — недоверчиво спросил Джеховит.
Браумин поднял руки.
— Со временем эта идея начнет обретать своих сторонников, — примирительно сказал он, не желая вступать в спор. — Но прежде чем мы начнем обсуждать подобные вещи, прежде чем мы даже начнем выяснять, кто же был прав — отец-настоятель Маркворт или магистр Джоджонах и брат Эвелин, — мы должны исполнить приказ короля и навести порядок в собственном доме.
Недоверчивость в глазах Джеховита вспыхнула ярким пламенем.
— Вы давно уже решили, кто из них шел правильным путем, — с упреком проговорил он.
— И в этом я как раз намерен выступить против вас, причем со всей силой, если после всего, что нам пришлось пережить, вы встанете на сторону Маркворта, — согласился брат Браумин. — Но опять-таки, у нас нет ни времени, ни безрассудства, чтобы начинать сражение прямо сейчас.
— Согласен, — отступил Джеховит.
— Мы должны быстро созвать Коллегию аббатов, чтобы избрать нового отца-настоятеля и решить вопрос о том, кто будет настоятелем в Сент-Прешес, — продолжал брат Браумин.
— Послушайте, брат Браумин, вы ведь даже еще не магистр. Вероятно, вас как безупречного пригласят на Коллегию аббатов, однако решающего голоса вы там не получите. Между тем вы говорите так, словно лично вознамерились созвать Коллегию.
— Не далее как сегодня в присутствии короля Дануба магистр Фрэнсис провозгласит меня настоятелем Сент-Прешес, — объявил Браумин. — Свидетелем будет брат Талюмус.
Он сделал паузу и посмотрел старому монаху прямо в глаза.
— А вторым свидетелем будет Джилсепони, отказавшаяся занять этот пост.
— Дети, ведущие детей! — гневно возвысил голос Джеховит.
Браумин знал: это у него от досады. Вряд ли у старого настоятеля есть шансы помешать назначению брата Браумина.
— Не хватало еще приплести сюда и эту Джилсепони! — кипел Джеховит. — Она вообще не имеет отношения к ордену! Нечего ей соваться в эти дела!
— Она имеет отношение к ордену, друг мой, — спокойно ответил брат Браумин. — Неужто вы решитесь отрицать, что она умело обращается с камнями? Разве это не ясный знак Божьего благоволения к ней? Или вы решитесь отрицать последние слова отца-настоятеля Маркворта?
— Он бредил, — продолжал упираться Джеховит. — Маркворт был при смерти. Кроме того, он не провозглашал Джилсепони. Все это только слова неразумного брага Фрэнсиса.
— Нет, то был величайший момент просветления, пережитый отцом-настоятелем, — возразил Браумин Херд. — Ясности, какой Маркворт не испытывал с тех самых пор, как послал Карающего Брата, дабы выследить и убить Эвелина; с тех самых пор, как силой захватил семью Чиличанков и бросил в застенки Санта-Мир-Абель. Вы знаете, что мои слова справедливы и к ним обязательно прислушаются остальные настоятели и магистры, большинство из которых усомнились в деяниях Маркворта еще задолго до недавних разоблачений. Магистр Фрэнсис пошел вслед за Марквортом по дороге теней, но вернулся к свету и поведал нам правду.
Джеховиту понадобилось немало времени, чтобы обдумать возражения Браумина и найти ответ.
— Я не стану противиться вашему назначению на пост настоятеля, — сказал он.
Браумин улыбнулся, однако Джеховит сумел быстро погасить его улыбку. Старик ткнул в него длинным, тощим пальцем и добавил:
— Но только в том случае, если не вернется епископ Де’Уннеро.
— Даже если и вернется, ему нельзя доверять, — возразил Браумин. — Мы знаем, что в последнем сражении он был на стороне Маркворта.
— Мы об этом ничего не знаем, — саркастически заметил Джеховит.
— Он подозревается в убийстве барона Бильдборо.
— Вздор, — презрительно усмехнулся Джеховит. — Его подозревают лишь те, кто настолько ненавидел Маркворта, что готовы везде видеть «руку» отца-настоятеля. Нет никакой связи между убийством барона и Де’Уннеро. Да, епископ в совершенстве владеет магией тигриной лапы, но едва ли это обстоятельство может быть вменено ему в вину.
— Тогда почему он бежал? — спросил Браумин.
— Я поддержу ваше назначение, если Де’Уннеро не вернется и не представит убедительных доводов в пользу возобновления своей главенствующей роли в Сент-Прешес. Таково было мнение Маркворта, — решительно заявил Джеховит.
Брат Браумин, подумав, кивнул в знак согласия.
По манере, с какой держался старый настоятель, Браумин вскоре сообразил, что мнение Джеховита имеет определенную цену.
— Что вам нужно? — без обиняков спросил молодой монах.
— Две вещи, — ответил Джеховит. — Первое — это почтительное отношение к памяти отца-настоятеля Маркворта.
Удивление на лице Браумина быстро сменилось явным отвращением.
— Он был великим человеком, — настаивал Джеховит.
— Запятнавшим себя убийством, — тихо ответил Браумин.
Меньше всего ему хотелось, чтобы их разговор сейчас кто-либо услышал.
Джеховит покачал головой.
— Вам не понять, — ответил он. — Я не оспариваю вашей оценки Далеберта Маркворта, но вы не можете судить обо всей его жизни по одному ошибочному повороту.
— Точнее назвать это неверным выбором, — перебил его Браумин.
Джеховит кивнул, соглашаясь с доводом, но, как понял Браумин, его согласия надолго не хватит.
— Какими бы ни были наши словесные определения, Маркворт допустил ошибку, и дело его жизни пошло не в том направлении, — сказал Джеховит. — Но и мы поступили бы неправильно, если бы начали судить о том, что сделано этим человеком, учитывая только то, что им сделано в последние трагические дни.
Браумин знал, что трагическими были не только последние дни Маркворта. Таких дней было намного больше. Молодому монаху с его идеалистическими устремлениями претил весь ход этого разговора, направляемого Джеховитом.
— Можно лишиться святости из-за одного опрометчивого шага, — напомнил он Джеховиту.
— Я же не прошу вас канонизировать Маркворта, — возразил тот.
— А о чем вы просите?
— Я прошу чтить его память в той же мере, в какой мы чтим память его предшественников — память каждого отца-настоятеля, за исключением тех, кто уводил церковь с истинного пути.
— Маркворт тоже принадлежит к их числу.
Джеховит покачал головой.
— Он оказался в трудном положении, усугубленном войной и действиями тех двух братьев, которых вы превозносите до небес. Вы можете возразить: он-де сделал роковой выбор, однако правление Маркворта на посту отца-настоятеля не было отягчено ни бесконечными богословскими спорами, ни репрессиями. Более того, под водительством Далеберта Маркворта церковь достигла новых высот власти. Разве в прошлом мы имели столь щедрый и обильный дар самоцветов?
— Это заслуга Эвелина, — сухо вставил Браумин, однако Джеховит, кажется, пропустил его замечание мимо ушей — настолько старик был поглощен красноречием.
— Под его водительством у нас в Палмарисе появился епископ. Пусть все окончилось не самым лучшим образом, но одно то, что король Дануб пошел на такой шаг, красноречиво говорит о политическом искусстве Маркворта и о его влиянии.
Браумин даже не стал качать головой. Он просто вздохнул. Ему не хотелось, чтобы в разговорах о нечестивом Маркворте звучал хоть какой-то намек на милосердное отношение к бывшему отцу-настоятелю. Нет, Маркворт должен остаться в истории как презренный грешник, каким он и являлся. Однако существовали и чисто практические обстоятельства. Джеховит может оказаться непреодолимым препятствием в любом предпринимаемом ими деле, будь то канонизация или что-то иное. В первую очередь это касалось официального статуса Эвелина и Джоджонаха, о чем пеклись Браумин и его союзники. Будущий настоятель Сент-Прешес не питал любви к Джеховиту, считая его сподвижником Маркворта. Но одновременно он понимал: Джеховит сейчас на перепутье. Этот человек может стать либо их врагом, либо просто посторонним наблюдателем, если Браумину удастся должным образом выстроить с ним отношения.
— Вам следует учитывать и настроения простых людей, — продолжал Джеховит. — Они обеспокоены и не знают, что возобладало в Чейзвинд Мэнор в тот судьбоносный день — добро или зло.
— Падение Маркворта произошло задолго до этого дня, — резко произнес Браумин Херд.
Джеховит кивнул, оскалившись подобием улыбки.
— Возможно и так. Возможно, что люди поверят этому. Однако поймите, мой юный друг: Маркворт не являлся врагом жителей Палмариса.
— Но Де’Уннеро… — начал возражать Браумин.
— Был не таким, как епископ Фрэнсис, — докончил за него Джеховит. — Люди возненавидели Де’Уннеро и по сей день проклинают его имя, хотя я считаю, что его просто неправильно поняли.
Браумин Херд едва не поперхнулся.
— С другой стороны, народ вполне дружелюбно отнесся к Фрэнсису.
— Который отнюдь не восторгается Марквортом, — вставил Браумин.
— Во всяком случае, он не говорит об этом публично, — ответил Джеховит. — Поймите же, брат Браумин, жители Палмариса обеспокоены. Они знают об исходе битвы в Чейзвинд Мэнор, но не имеют представления, что все это значит. Люди слушают указы короля Дануба, но относятся к ним с осторожностью, ибо всем известно о вражде между Данубом и Марквортом.
Браумин Херд встряхнул головой, протестуя. Джеховит, пристально глядя на него, замолчал. И все же Браумин должен был признать, что доводы старого настоятеля не лишены оснований. Когда Пони в первый раз попыталась убить Маркворта и эта попытка удалась, на улицах Палмариса открыто оплакивали отца-настоятеля. В последние дни Маркворт сумел завоевать людские сердца. Он явился в город под знаменами, сопровождаемый торжественными звуками фанфар. При посредничестве Фрэнсиса он помирился с купцами, передав им магические самоцветы взамен тех, что отобрал у них Де’Уннеро. Споры Маркворта с королем Данубом происходили без свидетелей, и простому народу о них почти ничего не известно. Возможно, старый Джеховит действительно говорит мудрые вещи. Кто знает, может, более милосердное отношение к памяти Маркворта принесет в дальнейшем пользу им всем.
— А каково ваше второе требование? — спросил Браумин.
Джеховит ответил не сразу, и восприимчивый Браумин тут же понял, что старик колеблется.
— Никто не станет отрицать, что в церковной иерархии ныне существует вакантное место, — начал издалека Джеховит.
Браумин кивнул и стал ждать продолжения. Естественно, он знал, на что намекает Джеховит, но не собирался подыгрывать этой старой лисе.
— Магистр Энгресс умер, — продолжал Джеховит. — Хотя Маркворт и желал видеть молодого магистра Фрэнсиса своим преемником, вполне очевидно, что сейчас подобное назначение состояться не может. Столь молодого и неопытного человека просто не признают в качестве отца-настоятеля. Многие отказываются признавать его даже магистром.
— Грядущей весной Фрэнсис все равно был бы возведен в эту степень, — ответил Браумин. — Это его десятый год.
— А вы? — спросил Джеховит, и по тону старика Браумин понял, что тот готов поддержать его в обмен на определенные уступки с его стороны. — Вы ведь пришли годом раньше Фрэнсиса, но пока магистром не являетесь. Достаточно ли вы пробыли в ордене, брат Браумин, чтобы становиться настоятелем такого важного и влиятельного монастыря, как Сент-Прешес?
Возражения Джеховита против него и Фрэнсиса прозвучат весьма убедительно для любого собрания настоятелей и магистров. Это Браумин знал. Если Джеховит заявит, что Маркворт, больной и с помутненным сознанием, допустил ошибку, повысив статус Фрэнсиса, то смогут ли Браумин и Фрэнсис опровергнуть старого настоятеля? Ведь они сами пытаются дискредитировать Маркворта, называя те же причины — болезнь и помутнение сознания. Нет, решил Браумин, он проявит стойкость и не позволит Джеховиту взять верх.
— Вы просите, чтобы я поддержал ваши притязания на титул отца-настоятеля, но я не могу этого сделать, — без обиняков заявил он.
Глаза Джеховита сузились, губы сжались.
— Даже магистр Фрэнсис не поддержит вас, — добавил Браумин. — Хотя он, подобно вам, был тесно связан с отцом-настоятелем, его выход из коалиции с вами произведет сильное впечатление на тех, кому предстоит выбирать.
Браумин смотрел, не мигая, выдерживая взгляд рассерженного Джеховита.
— Нет, настоятель Джеховит, вы не будете избраны на этот пост, — сказал он. — Вы не готовы и никогда не были готовы к тому, чтобы стать отцом-настоятелем. К тому же ваша близость к королю в такое время, как наше, когда границы между церковью и государством настолько стерлись, а люди столь сильно настроены против вашего бывшего союзника Маркворта… она является лишь помехой.
Браумину показалось, что в ответ Джеховит разразится гневной тирадой. Однако в это время объявили, что король прибыл в монастырь. Этот факт, судя по всему, заставил старого настоятеля успокоиться. Браумин понял: Джеховит должен был выполнить требование короля — навести порядок в церкви Абеля — и знал, что Дануб не потерпит никаких возражений.
— И кто ж тогда? — резко спросил Джеховит. — Эта женщина?
Браумин пожал плечами и, вскинув голову, отрицательно покачал ею.
— Если бы Джилсепони приняла предложение…
Теперь уже Джеховит решительно замотал головой.
— Предложение, высказанное отцом-настоятелем и переданное магистром Фрэнсисом, — поспешно добавил Браумин. — В таком случае мы с Фрэнсисом и многие другие поддержали бы ее от всего сердца.
Поделиться книгой: