Помоги проекту - поделись книгой:
Феликс Кандель
Врата исхода нашего (девять страниц истории)
Предисловие
Феликс Соломонович (псевд. Камов; р. 21.10.1932, Москва), русский писатель. В центре прозы — социально-нравственные проблемы. В романе «Коридор» (1981) — жизнь московской коммунальной квартиры, истории ее обитателей. В романе-дилогии «Первый этаж» (1982) и «На ночь глядя» (1985) на примере судеб двух братьев из подмосковной деревни исследуются возможности социальной реализации в условиях советской действительности. Книги: «Врата исхода нашего» (1980), «Люди мимоезжие» (1986) и др.
Закончил Московский авиационный институт, работал инженером-конструктором, с 1963 года — профессиональный литератор. В России писал рассказы, пьесы, повести, сценарии мультипликационных фильмов (в том числе, «Ну, погоди»), печатался в «Новом мире», «Литературной газете», «Неделе» и в других изданиях. В Израиле с 1977 года. Двадцать лет работал на радиостанции «Кол Исраэль», выпускал серии авторских передач; публиковался в журналах «Континент», «Грани», «22», «Сион», «Время и мы». Его книги переведены на иврит, французский, немецкий. Лауреат четырех израильских литературных премий.
Давным-давно, еще с военных времен, с детства своего, помню я почему-то одну патефонную пластинку из коллекции моего отца. Старую, заезженную пластинку, которую очень часто ставили в нашем доме. И пел там еврейскую песню на идиш певец Эпельбаум, и повторял он каждый куплет по-русски. Сколько с той поры прошло лет, а я до сих пор помню эту песню…
Это старая песня, которую слушали наши деды, и пели наши деды, и слова, и смысл этой песни — о них, про них, про их скудную и беспросветную жизнь в тесных, скученных местечках Украины. И всякий раз, оглядываясь вокруг, они ожидали лучшего, наши деды, думали о лучшем, надеялись на лучшее…
И прошло время, и пришла революция, и принесла освобождение, и помчались в разные стороны, прочь из опостылевших местечек, дети наших дедов — наши отцы. И заторопились пожить, заторопились успеть побольше, выучиться в институтах, подняться по служебным лестницам, все увидеть, все понять и почувствовать в отведенные годы, добиться от жизни немалого для себя, для детей своих…
Мы догнали наши годы На широком мосте, На широком мосте. Юны годы, воротитесь К нам обратно в гости. Юны годы, воротитесь К нам обратно в гости…
И выросли, наконец, мы, дети своих отцов, внуки местечковых дедов, и огляделись по сторонам, и призадумались, а что же мы приобрели за эти годы, что же мы потеряли. И решили одни, что приобрели мы все, ничего не потеряв, потому что ничуть не жалко потерянного, традиционного, дедовского. И решили другие, что потеряли мы все, ничего не приобретя, потому что приобретенное мало чего стоит во сравнению с потерянным…
Вот такая эта песня, которую пел еще в моем детстве еврейский певец Эпельбаум. Вот такая эта судьба наша, что досталась на долю трех соседних поколений. Несчастных дедов, что заперты были насильно в тесных местечках. Счастливых отцов, что вырвались из закрытых местечек в открытый, заманчивый мир. И растерянных детей, которым снова надо что-то решать…
«Мы, восемнадцать верующих еврейских семей Грузии, просим вас помочь нам выехать в Израиль.
Мы послали сотни писем и телеграмм — они исчезли, как слезы в песке пустыни; мы слышим односложные устные отказы, мы не видим письменных ответов, никто ничего не объясняет, судьба наша никого не волнует.
Но мы ждем, ибо веруем…»
— ВЫ НЕ УЕДЕТЕ ДО ТЕХ ПОР, ПОКА ИЗРАИЛЬ НЕ ВЫВЕДЕТ СВОИ ВОЙСКА С ОККУПИРОВАННОЙ ТЕРРИТОРИИ.
ПОЛКОВНИК ГРИГОРЬЕВ.
«Мы будем ждать месяцы и годы, если потребуется — всю жизнь, но не отречемся от веры и надежды своей.
Мы верим: молитвы наши дошли до Бога.
Мы знаем: призывы наши дойдут до людей.
Ибо мы просим немногого — отпустить нас в землю предков…»
— …ВАС, ЕВРЕЕВ, СЛИШКОМ МНОГО, МЫ ВАС НЕ ВЫПУСТИМ, МЫ ВАС ЗДЕСЬ ДОКОНАЕМ.
АРХИПОВА Е.П., ОФИЦЕР МВД.
«Господин председатель!
Я молодой человек, который только начинает жить в этом прекрасном мире. Я хочу жить, учиться и работать на своей национальной родине — Израиле, который был дарован нашему народу Богом Авраама, Исаака и Иакова. В этом я вижу цель всей своей жизни, оправдание своего существования. Почему же я должен страдать, испытывать муки, не имея права жить так, как мне повелевает мое человеческое естество? Невозможность осуществить мое стремление терзает мне душу, я в смятении…
Господин председатель! Я хочу жить, помогите мне!»
— ВАС НИКОГДА НЕ ВЫПУСТЯТ, ПОТОМУ ЧТО СЛИШКОМ МОЛОД. ПОРАБОТАЙТЕ СПЕРВА, ДОЖИВИТЕ ДО ПЕНСИИ, А ТАМ ВИДНО БУДЕТ…
СОТРУДНИК РИЖСКОГО ОВИРА.
«Я не могу смириться с мыслью, что мой сын никогда не пойдет в еврейскую школу, не прочтет еврейской газеты, книги, не увидит еврейского спектакля, фильма, не познает еврейскую историю, культуру, никогда не сможет с полным правом произнести: «Мой язык, моя история, мой народ, моя Родина!..»
— ЕЩЕ ЧЕГО ЗАХОТЕЛ! ОН ДУМАЛ, ЧТО ИМ ОТКРОЮТ ШКОЛЫ И ТЕАТРЫ! РУССКИЙ НАРОД ВЫДЕЛИЛ ВАМ БИРОБИДЖАН, И ПОЕЗЖАЙТЕ ТУДА!
ПРОКУРОР СОЛОВЬЕВ.
«Сорок девять моих обращений были исправно доставлены почтой адресатам. И ни на одно из них я не получил ответа…»
— МЫ УЛЫБАЕМСЯ ЗДЕСЬ, КОГДА ВЫ ПРИНОСИТЕ ДОКУМЕНТЫ…
«Некоторые из нас уже успели состариться, так как подают документы уже более десяти лет…»
— НИ ЧЕРЕЗ ГОД, НИ ЧЕРЕЗ ДВА, НИ КОГДА-НИБУДЬ В БУДУЩЕМ…
«И борясь с ужасом, сковывающим мозг, я думаю: «Только бы выжить…»
— ОТРАБОТАЙТЕ СНАЧАЛА РУССКИЙ ХЛЕБ, КОТОРЫЙ ВЫ ЕЛИ…
«Прошу выпустить меня к моей маме, сестренке, братику, бабушке и дедушке…»
— МЫ НЕ СМОЖЕМ ВАС ОТПУСТИТЬ, ПОКА В ИЗРАИЛЕ НЕ УТВЕРДИТСЯ ПРОГРЕССИВНЫЙ ОБЩЕСТВЕННЫЙ СТРОЙ…
«Хочу домой! Хочу в Израиль!
Крик души, чаяния всей жизни, да будут услышаны Богом и людьми!..»
— ВЫ ПОЕДЕТЕ НЕ В ИЗРАИЛЬ, А В ОБРАТНУЮ СТОРОНУ…
«Настоящим заявляю, что считаю себя гражданином еврейского государства Израиль.
Прошу в кратчайший срок лишить меня советского гражданства, пребывание в котором для меня невозможно…»
— Я ЗНАЮ, ЧТО НАШЕ ГРАЖДАНСТВО ВАМ ОТВРАТИТЕЛЬНО. МОЖЕТЕ ОБИЖАТЬ, ОСКОРБЛЯТЬ, НО МЫ КОММУНИСТЫ, И СТЕРПИМ ВСЕ…
«Когда я ему начал перечислять законы, которые он нарушает, деле приняло крутой поворот, И тогда товарищ Савко осветил, что если я такой нахал, то он вообще никогда не разрешит. И вообще не желает больше меня принимать. Что, мол, к нему приходят на прием евреи, плачут и умоляют отпустить, а я начинаю с законов. Если бы я его красиво попросил, то, может, и пустил бы, а так нет!..»
— ВАС НИКОГДА ОТСЮДА НЕ ВЫПУСТЯТ, ВЫ ЗДЕСЬ СГНИЕТЕ! УБИРАЙТЕСЬ ВОН!
ПОЛКОВНИК КАЙ.
«Одного за другим арестовывают друзей, и, очевидно, в ближайшие дни черед за мной. В чем моя вина? Не знаю, какая статья и какая формулировка придет в голову моим обвинителям. Знаю только, что совесть моя чиста…»
— ПОСМОТРИТЕ НА ЭТУ НАХАЛКУ! ДА КАК ТЫ МОЖЕШЬ ХОДИТЬ ПО РУССКОЙ ЗЕМЛЕ И ЖРАТЬ РУССКИЙ ХЛЕБ!
ПОЛКОВНИК САСЛЮК.
«Я не знаю, как сложится моя судьба. Я не знаю, сколько лет жизни, сколько сил и здоровья отнимут у меня тюрьма или лагерь. Но всем, кого не оставит равнодушным это письмо, я обещаю, что никогда в жизни ничто не сможет отнять у меня совести и сердца…»
— ЕСЛИ НЕ БУДЕШЬ ВЕСТИ СЕБЯ ТИХО, Я СДЕЛАЮ С ТОБОЙ ТО ЖЕ, ЧТО СДЕЛАЛ С ЛЕВИНЗОНОМ. Я ОБЕЩАЛ ЕМУ ТЮРЬМУ — ОН ЕЕ ПОЛУЧИЛ,
ТЕЛИЦЫН, СОТРУДНИК КГБ.
«В тюрьме нас обыскали, раздев донага. После обыска мы были помешены в бокс, где почувствовали, что лишились не только свободы, но и воздуха. У Фингермана из-за недостатка воздуха повторился сердечный приступ. Однако требование открыть дверь осталось безответным. Опасаясь за его здоровье, мы скандировали: «Человеку плохо, позовите врача!» Кто-то ответил: «Можете подыхать». Второй голос спросил: «Кто это?», на что первый сказал: «Жиды…»
— "НЕ МЫ НА ВАШЕЙ ЗЕМЛЕ ЖИВЕМ, А ВЫ НА НЕЙ.„
НЕИЗВЕСТНЫЙ СОТРУДНИК.
«Но помните, что впоследствии вам не удастся оправдаться, как вы оправдывались в попустительстве преступлениям недавнего прошлого: «Мы не знали — а если знали, то не верили — а если верили, то ничего не могли поделать…»
— МЫ ГУМАННОЕ ГОСУДАРСТВО И НЕ ХОТИМ, ЧТОБЫ ПОСЛЕ НАС ОСТАВАЛИСЬ ТАКИЕ ЖЕ ДОКУМЕНТЫ, КАК ПОСЛЕ 1937 ГОДА, НО ВСЕ, КТО БУДЕТ МЕШАТЬ НАМ СТРОИТЬ СВЕТЛОЕ ЗДАНИЕ КОММУНИЗМА И ПУТАТЬСЯ ПОД НОГАМИ, БУДУТ НАКАЗАНЫ. ВАМ НЕ СЛЕДУЕТ ЗАБЫВАТЬ, ЧТО МЫ СДЕЛАЛИ С ТАТАРАМИ..
Н. А. ЩЕЛОКОВ, МИНИСТР ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР.
«Мы, восемнадцать верующих еврейских семей Грузии, напоминаем вам, что живы и молимся о возвращении в Израиль.
Пусть наши молитвы проникнут в ваш ум и в вашу совесть. Мы ждем от вас помощи, ибо время торопит.
Мы ничего не боимся, ибо, живые или мертвые, мы — дети Израиля.
Кто поможет нам?..»
Страница первая
Сначала они убили короля Лира
1
Сначала они убили короля Лира.
Они убили короля Лира в городе Минске и назвали это «автомобильной катастрофой».
Они убили короля Лира в городе Минске, в январе сорок восьмого года, и поместили в газетах огромные некрологи:
«Народный артист!.. Лауреат!.. Художественный руководитель!.. Профессор!.. Председатель еврейского антифашистского комитета!..»
Они убили короля Лира в городе Минске, в январе сорок восьмого года, ночью, на улице, скорее всего — ударом в висок, и устроили ему в Москве пышные похороны. Говорят, таких похорон не было со времен Максима Горького. Убийцы умели хоронить свои жертвы. Им это нравилось. В этом была своя эстетика.
Звучала траурная мелодия:
В почетном карауле стояли друзья вперемежку с врагами.
Бесконечная вереница двигалась вдоль бульвара, потом по переулку, потом по театру…
Морозные дни. Январские сугробы. Пар изо рта. Зябко и печально. Стыло и промозгло. Холодно и страшно.
На куче снега, как на подмостках, все время играл на холоде никому неведомый скрипач.
Мимо скрипача шли подданные короля.
«Иногда, — говорил он, — мне кажется, что я — один отвечаю за весь мой народ, не говоря уж о театре».
Умер тот, кто не мог умереть, не имел на то права. Его смерть делала уязвимыми его подданных. Этого тогда еще не понимали. Это поняли потом.
Фамилия у короля была — Михоэлс. Имя — Соломон. Соломон Михоэлс, король-еврей.
Мудрый острослов, прирожденный комедиант, монументальный и подвижный, грустный и лучезарный, с тепло подсвеченными выразительными глазами, одинаково готовый до исступления работать и до самозабвения веселиться.
«Скажи, — спрашивал он, глядя на Москву сверху, с Воробьевых гор, — ну почему эту всю красоту видишь именно сверху?! Ведь там, внизу, это обычные будни! А отсюда — праздник! Только подумать — от будней до праздника — всего и надо, что самому приподняться!»
Еще живой, король знал, что за ним следят. Еще живой, король чувствовал тревожное приближение беды. Еще живой, король остерегался ходить вечерами по тусклым московским улицам.
Как будто от них можно было уберечься!
«Человек, — писал он, — никогда не живет один. Человек живет всегда рядом с кем-нибудь и для кого-нибудь. Только смерть несет полное одиночество, и поэтому человек боится ее. В смерть каждому приходится уходить одному. В этом трагедия боязни смерти».
В последние годы жизни ему постоянно снились собаки, которые его разрывают. Он метался ночами, просыпался со страшными криками.
В последние месяцы жизни он часто повторял своим актерам, печально и беспомощно: «Как вы тут без меня останетесь?!..»
В последние дни перед Минском он побывал, как прощался, у всех своих друзей.
В последний вечер, перед последней дорогой, он выпил с друзьями половину бутылки водки. Вторую половину они договорились допить после егс возвращения.
Последние его слова на прощание:
— Как мне не хочется ехать!
2
«В том мало смеху, что уходит шут.
Сначала они убили короля Лира.
Они убили в Минске короля Лира, и забота о театре перешла к королевскому шуту. А с ней и ощущение надвигающейся беды. А с ним — дневной и ночной ужасы.
Поделиться книгой: