Великая Триада

РЕНЕ ГЕНОН

ВЕЛИКАЯ ТРИАДА

ПРЕДИСЛОВИЕ

Несомненно, многие поймут из одного только названия этого исследования, что оно, прежде всего, относится к символизму дальневосточной традиции, так как довольно широко известна та роль, которую в ней играет троичность, образованная терминами «Небо, Земля, Человек» (Тянь-ди-жэнь, Tien-ti-jen ); именно эту троичность привыкли обозначать именем «Триада», даже когда она не всегда точно соответствует смыслу и значению, которые мы здесь стремимся прояснить, отмечая при этом соответствия, встречающиеся в других традиционных формах. Мы этому уже посвятили одну главу в другом исследовании[1], но предмет заслуживает более подробного изучения. Известно также, что в Китае существует «тайное общество» или то, что принято так называть, носящее такое же имя, «Триада». Поскольку мы не намереваемся его исследовать специально, то надо сразу же сказать несколько слов по этому вопросу, чтобы не возвращаться к нему больше по ходу нашего изложения [2]. Настоящее имя этой организации Тянь-ди-хуэй (Tien-ti-houei ), которое можно перевести как «Общество Неба и Земли» при условии всех необходимых уточнений относительно использования слова «общество» по причине, разъясненной нами в другом месте [3], так как то, о чем идет здесь речь, будучи относительно внешним, тем не менее, далеко от того, чтобы обладать всеми особыми чертами, которые неизбежно это слово вызывает в памяти в современном западном мире. Можно заметить, что только два первых термина традиционной Триады фигурируют в этом названии; а организация как таковая (хуэй ), со своими как коллективными членами, так и индивидуальными, занимает место третьего термина, как это станет более понятно из дальнейших разъяснений [4]. Часто отмечают, что та же самая организация известна под многими другими наименованиями, среди них есть и такие, в которых идея троичности упоминается специально [5]. Но, по правде говоря, здесь есть неточность: эти наименования приложимы только к частным ответвлениям или к временным «эманациям» этой организации, появляющимся в тот или иной момент истории и исчезающим, когда они перестают играть роль, для которой они специально были предназначены [6].

Ранее мы уже указывали, какова истинная природа организаций такого рода[7]: они, в конечном счете, всегда должны рассматриваться как происходящие из даосской иерархии, порождающей их и невидимо ими управляющей в случае необходимости более или менее внешнего действия, в которое она сама не стала бы прямо вмешиваться в силу принципа «недеяния» (у-вэй ); следуя ему, она исполняет роль, по существу ту же, что и роль «неподвижного двигателя», то есть центра, который управляет движением всех вещей, не участвуя в этом. Естественно, большинство синологов это игнорируют, так как их исследования, проводимые со специальной точки зрения, не позволяют им увидеть, что на Дальнем Востоке все то, что исходит из эзотерического или посвященческого порядка на любой ступени, относится к даосизму. Но интересно, что даже те, кто, несмотря ни на что, различает в «тайных обществах» некоторое даосское влияние, не могут идти дальше и не извлекают из этого никакого существенного значения. Они, констатируя одновременное присутствие других, а именно, буддистских элементов, торопятся произнести по этому поводу слово «синкретизм», не подозревая, что оно обозначает нечто совершенно противоположное, с одной стороны, «синтетическому» в высшей степени духу китайской расы, а также, с другой стороны, инициатическому духу, из которого происходит то, о чем идет речь, даже если это всего лишь достаточно далекие от центра формы [8]. Конечно, мы не хотим сказать, что все члены этих относительно внешних организаций должны осознавать фундаментальное единство всех традиций. Но те, кто стоят за этими организациями и вдохновляют их, обязательно обладают этим осознанием в своем качестве «совершенных людей» (чжэнь-жэнь, tchen-jen ), и именно это позволяет им вводить, когда обстоятельства делают это уместным и предпочтительным, внешние элементы, принадлежащие к различным традициям [9].

В этой связи мы должны немного остановиться на использовании элементов буддистского происхождения не столько потому, что они наиболее многочисленны, что легко

объясняется фактом большого распространения буддизма в Китае и на всем Дальнем Востоке, сколько потому, что в этом использовании есть более глубокая причина, которая делает его особенно интересным и без которой, говоря по правде, это распространение буддизма не могло бы произойти. Можно без труда найти много примеров этого использования, но помимо тех, которые представляют сами по себе лишь второстепенное значение и значимы только своей многочисленностью (привлекая и удерживая внимание наблюдателя извне и отвращая его тем самым от того, что имеет существенное значение [10]), есть еще, по крайней мере, один, очень четкий пример, привносящий нечто большее, чем случайные детали: это использование символа «Белый Лотос» в названии другой дальневосточной организации, которая располагается на том же уровне, что и Тянь-ди-хуэй (Tien-ti-houei ) [11]. Действительно, Пи-лянь-шэ (Pe-lien-che ) или Пи-лянь-цзун (Pe-lien-tsong ), имя буддистской школы, и Пи-лянь-цзяо (Pe-lien-kiao ) или Пи-лянь-хуэй (Pe-lien-houei ), имя организации, о которой идет речь, означают совершенно разные вещи. Но в принятии такого имени этой организации, исходящей из даосизма, есть нечто от добровольной двусмысленности, так же, как и в некоторых по видимости буддистских ритуалах или же в «легендах», где почти всегда буддистские монахи играют более или менее важную роль. Как, например, и здесь, довольно ясно, каким образом буддизм может служить «прикрытием» даосизма и как он тем самым может избежать неудобства от большей экстериоризации, чем допустима для доктрины, по определению всегда предназначающейся для ограниченной элиты. Вот почему даосизм благоприятствовал распространению буддизма в Китае, и нет необходимости привлекать изначальное сходство, которое существует только в воображении некоторых ориенталистов. К тому же, после конституирования двух частей дальневосточной традиции в двух ветвях одной доктрины, эзотерической и экзотерической, столь глубоко различных, как даосизм и конфуцианство, легко найти между ними место для чего-то опосредующего. Уместно добавить, что сам китайский буддизм был подвержен достаточно большому влиянию даосизма, о чем свидетельствует принятие отдельных методов явно даосского происхождения некоторыми из его школ, именно, школой чань (Tchan )[12], а также ассимиляция некоторых символов, например, таких как Гуань-инь (Kouan-yin). Нет необходимости отмечать, что так он стал еще более пригодным играть названную выше роль.

Есть и другие элементы, присутствие которых самые решительные сторонники теории «заимствований» не могли бы и мечтать объяснять «синкретизмом» и которые, за неимением инициатических знаний у тех, кто пытался изучать китайские «тайные общества», остаются для них неразрешимой загадкой: мы хотим сказать о тех элементах, в которых иногда устанавливается поразительное сходство между этими организациями и организациями того же порядка, принадлежащими другим традиционным формам. Некоторые доходили до рассмотрения этого вопроса, в частности, гипотезы общего происхождения «Триады» и масонства, не имея возможности опереться на прочные доводы, что вовсе не удивительно. Однако не следует совсем отвергать эту идею при условии ее совершенно иного, чем у них, понимания, то есть при соотнесении ее не с историческим, более или менее отдаленным происхождением, а только с тождеством принципов, которые предшествуют всякому посвящению, будь оно восточным или западным. Чтобы иметь истинное объяснение этому, надо подняться далеко за пределы истории, мы хотим сказать, до самой изначальной Традиции [13]. Относительно определенного сходства, касающегося более специальных вопросов, мы просто отметим, что такие вещи, как использование символизма чисел, например, или же «строительного» символизма, вовсе не являются частными для той или иной инициатической формы, но что, напротив, они встречаются повсюду с естественными различиями адаптации, поскольку они относятся к наукам или искусствам, существующим с одинаковым «священным» характером равно во всех традициях. Они, таким образом, принадлежат к области посвящения вообще и, следовательно, на Дальнем Востоке, они собственно принадлежат даосизму. И если случайные элементы, буддистские или иные, скорее есть маска», то они, напротив, составляют поистине сущностную часть.

Когда здесь мы говорим о даосизме и когда мы сказали, что те или иные элементы относятся (а каково большинство случаев, которые мы будем представлять в этом исследовании), то надо уточнить, как это следует понимать по отношению к современному состоянию дальневосточной традиции, так как умы, склонные все рассматривать «исторически», попытались бы заключить из того, что речь идет о концепциях, которые не встречаются ранее возникновения того, что называется собственно даосизмом, тогда как, совсем напротив, они постоянно встречаются во всем том, что известно о китайской традиции, начиная с самой отдаленной эпохи, до которой только возможно подняться, то есть, начиная с эпохи Фу-си. Так что даосизм ничего не имеет «новаторского» в эзотерической и инициатической области, как и конфуцианство в области экзотерической и социальной. И то и другое есть необходимая «реадаптация» к фактическим условиям, в которых традиция в своей первоначальной форме полностью больше не содержится [14]. С этого времени одна часть предшествующей традиции вошла в даосизм» а другая в конфуцианство, и такое состояние длится до наших дней. Относить такие-то концепции к даосизму и такие-то к конфуцианству вовсе не означает приписывать им что-то более или менее сравнимое с тем, что западные люди называют «системами», это означает только, что они принадлежат соответственно эзотерической и экзотерической части дальневосточной традиции.

Мы не будем особо вспоминать о Тянь-ди-хуэй за исключением случаев, когда необходимо будет уточнить конкретные вопросы, так как это не входит в наши намерения. То, что мы будем говорить по ходу нашего исследования, кроме своего более общего значения, имплицитно укажет, на каких принципах основывается эта организация в силу самого своего названия, и через это позволит понять, что, несмотря на свои внешний характер, она обладает реально инициатическими свойствами, которые обеспечивают ее членам, по крайней мере, виртуальное участие в даосской традиции. Действительно, роль, приписываемая человеку как третьему члену Триады, есть, собственно говоря, на определенном уровне роль «истинного человека» (чжэнь-жэнь, tchenn-jen ), а на другом — роль «трансцендентного человека» (шэн-жэнь, chenn-jen ), заключающие в себе соответственно цели «малых мистерий» и «больших мистерий», то есть цели всего посвящения. Несомненно, эта организация сама по себе не принадлежит к тем, которые действительно позволяют его достичь, но, по меньшей мере, она может к этому подготовить тех, кто «квалифицирован», сколь ни было бы это длительно; она образует также одну из «папертей», дающих им доступ к даосской иерархии, ступени которой есть не что иное, как ступени самой инициатической реализации.

Глава I.

ТРОИЧНОСТЬ И ТРОИЦА

Прежде чем приступить к изучению дальневосточной Триады, следует тщательно оградиться от смешений и ложных уподоблений, имеющих хождение на Западе и исходящих, прежде всего, из того, что во всех традиционных троичностях, каковы бы они ни были, хотят видеть более или менее точный эквивалент христианской Троице. Эта ошибка присуща не только теологам, которым еще можно было бы простить желание все сводить к своей специальной точке зрения. Но особенно странно то, что она совершается теми людьми, которые чужды и враждебны всякой религии, включая христианство, но, несмотря на это (из-за той среды, в которой они живут), все же знакомы с ним в большей мере, чем с другими традиционными формами (однако, нельзя сказать, что они его намного лучше понимают), и вследствие этого делают из него более или менее бессознательно, нечто вроде образца, с которым они соотносят все остальное. Один из примеров этих абсурдных уподоблений встречается особенно часто, он касается индуистской Тримурти , обозначаемой обычно даже именем «Троицы», которое, напротив, чтобы избежать любых недоразумений, необходимо резервировать исключительно за христианской концепцией, которую оно собственно и призвано было обозначать. Действительно, совершенно очевидно, что в обоих случаях речь идет об ансамбле трех божественных аспектов, но этим и ограничивается всякое сходство. Эти аспекты с той и другой стороны вовсе не были теми же самыми, их различие никоим образом не соответствует одной и той же точке зрения, поэтому совершенно невозможно устанавливать взаимные соответствия между тремя терминами этих двух троичностей [15].

Первым условием, позволяющим сравнивать более или менее полно две троичности, принадлежащие к различным традиционным формам, является возможность действительно установить соответствие между ними, термин с термином; иначе говоря, необходимо, чтобы их термины между собой были реально подобны и эквивалентны. Однако этого условия не достаточно для того, чтобы можно было просто отождествить эти две троичности, так как можно приво­дить в соответствие троичности, которые, будучи одного и того же типа, так сказать, располагаются на разных уровнях, либо на уровне принципа, либо на уровне проявления, либо даже, соответственно, и на том и на другом. Конечно, так может быть и для троичностей одной и той же традиции; но в этом случае легче избежать ошибочных отождествлений, ведь, само собой разумеется, что эти троичности не должны иметь двойного использования, тогда как, если речь идет о различных традициях, есть больше искушений устанавливать ничем не подтверждаемую равнозначность, когда это позволяет видимость. Как бы то ни было, ошибка всегда бывает особенно грубой, когда она состоит в отождествлении троичностей, имеющих только то общее, что они суть именно троичности, то есть ансамбли из трех элементов, когда эти три элемента находятся в совершенно различных отношениях между собой. Таким образом, чтобы знать, что она собой представляет, надо прежде всего определить, с каким типом троичности имеют дело в каждом случае до того, как определять, к какому порядку реальности она относится. Если обе троичности одного и того же типа, между ними будет соответствие, а если они располагаются, кроме того, в одном порядке или, точнее, на одном уровне, то тогда может быть тождество, если точка зрения, которой они отвечают, та же самая, или же будет равенство, если точка зрения более или менее отлична. Не производя существенных различений между разными типами гроичностей, приступают ко всякого рода фантастическим сближениям, не имеющим никакого реального значения, но доставляющим удовольствие оккультистам, которым достаточно где-нибудь встретить группу каких-нибудь трех элементов, как они спешат поставить ее в соответствие со всеми другими группами, где бы они ни были, имеющими то же самое число. Их работы наполнены таблицами такого рода, некоторые из которых поистине удивительны своими несообразностями и путаницей [16].

Как мы покажем далее более подробно, дальневосточная Триада принадлежит к такому виду троичности, которая образована двумя дополняющими друг друга терминами и третьим, являющимся продуктом соединения двух первых, или, если угодно, их взаимного действия и реакции. Если в качестве символов берутся образы, заимствованные из человеческой сферы, то эти три термина могут быть представлены как Отец, Мать и Сын [17]. Однако явно немыслимо ставить в соответствие эти три термина с терминами христианской Троицы, в которой два первых термина вовсе не являются дополняющими друг друга или симметричными, но, напротив, второй исходит только из первого. Что касается третьего, хотя он и происходит от двух других, но это исхождение никоим образом не понимается как порождение или филиация, но конституирует существенно иное отношение, отличное от этого, как бы ни желали его определять, но здесь мы не будем его подробнее рассматривать. Некая двусмысленность возникает оттого, что два термина обозначены здесь так же, как Отец и Сын. Но, прежде всего, Сын в данном случае второй термин, а не третий, а кроме того, третий термин никак не соответствует Матери, и помимо всех других доводов, это так, потому что он идет после Сына, а не до него. Правда, некоторые более или менее неортодоксальные христианские секты полагают Святой Дух женским, и таким образом они стремятся приписать ему характер, сравнимый с Матерью. Но вполне вероятно, что в этом на них повлияло ложное сопоставление Троицы с такого рода троичностью, о которой мы только что говорили, что свидетельствовало бы о том, что ошибки такого сорта свойственны не только современным людям. Более того, и мы можем ограничиться только тем замечанием, что женский характер, приписываемый Святому Духу, никакие согласуется с ролью, по сути мужской и «отеческой», которая ему принадлежит без сомнения в рождении Христа. Это замечание важно для нас, потому что именно в этом, а не в концепции Троицы, мы можем найти в христианстве нечто соответствующее в определенном смысле троичностям типа дальневосточной Триады [18], со всеми оговорками, которые требуются при различии точек зрения.

Действительно, «действие Святого Духа» в порождении Христа соответствует «недействующей» активности Пуруши , или, согласно языку дальневосточной традиции, «Неба». «Дева», с другой стороны, есть совершенный образ Пракрити , что та же самая традиция обозначает как «Землю» [19]. Что касается самого Христа, то он еще более очевидно тождественен с «Универсальным Человеком» [20]. Таким образом, если хотят обнаружить соответствие, то должны сказать, что Триада вовсе не соотносится с порождением Слова adintra (изнутри), которое заключается в концепции Троицы, но как раз с порождением adextra (извне), то есть, согласно индуистской традиции, рождению Аватара в проявленном мире [21]. Впрочем, это легко понять, так как Триада, исходя из рассмотрения Пуруши и Пракрити или их эквивалентов, может располагаться действительно только со стороны проявления, в котором два ее первых термина суть два полюса [22]. Можно сказать, что она собой заполняет все целиком, так как Человек, как мы увидим далее, там появляется поистине как синтез «десяти тысяч вещей», то есть всего того, что содержится в интегральном универсальном Существовании.

Глава II.

РАЗЛИЧНЫЕ ВИДЫ ТРОИЧНОСТЕЙ

Только что сказанное уже определяет смысл Триады, но вто же время показывает необходимость установить четкое различение между троичностями разного вида. Правда, этих видов может быть много, так как очевидно, что три термина могут группироваться согласно очень разнообразным отношениям, но мы остановимся только на двух главных, не только потому, что именно они обладают самым общим характером, но также потому, что они непосредственно относятся к самому предмету нашего исследования. Кроме того, замечания, которые мы будем делать в этой связи, помогут нам избегать с этого момента грубых ошибок тех, кто думает, что обнаружили «дуализм» в дальневосточной традиции. В одном из этих видов троичность конституирована первым принципом (по меньшей мере, в относительном смысле), из которого исходят два противоположных или, скорее, дополнительных термина, так как даже там, где оппозиция присутствует в явлениях и имеет свое основание на определенном уровне или в определенной области, дополнительность всегда отвечает более глубокой точке зрения и, следовательно, более согласуется с реальной природой того, о чем идет речь. Такая троичность может быть представлена треугольником, вершина которого расположена наверху (рис. 1)

В другом виде троичность образована, как мы раньше говорили, двумя дополнительными терминами и их произведением или их равнодействующей. Именно к этому виду принадлежит дальневосточная Триада. В противоположность предыдущей, эта троичность может быть представлена, напротив, треугольником, основание которого расположено наверху (рис. 2)[23].

Если сравнивать эти два треугольника, второй кажется как бы отражением первого, что указывает на аналогию (в истинном значении этого) слова между двумя соответствующими троичностями, которая должна применяться в обратном направлении. Действительно, если исходят из рассмотрения двух дополняющих друг друга терминов, между которыми имеется необходимая симметрия, то видно, что троичность создана в первом случае их принципом, а во втором, напротив, их равнодействующей, таким образом, что оба взаимных дополнения находятся соответственно до и после термина, который, оставаясь в другом порядке, пребывает изолированным, так сказать, перед лицом обоих[24]. Во всяком случае, очевидно, что именно важность этого третьего термина придает значение всей троичности как таковой.

Теперь, прежде чем идти дальше, надо понять, что «дуализм» мог бы встречаться в какой-нибудь доктрине, если бы два противоположных или дополнительных термина (и тогда они должны были бы пониматься скорее как противоположные) были предположены изначально и рассматривались бы как предельные и несводимые без всякого выведения из общего принципа, что, очевидно, исключает рассмотрение всякой троичности первого вида. В такой доктрине можно было бы найти только троичности второго вида, а поскольку, как мы уже показывали, они всегда относятся только в области проявления, то сразу же становится очевидно, что всякий «дуализм» есть одновременно и «натурализм». Но факт признания существования двойственности и отведение реально присущего ей места никоим образом не конституирует «дуализма», раз два термина этой двойственности происходят от одного общего принципа, принадлежащего как таковой к порядку высшей реальности. Так обстоит дело в том, что касается первой из всех двойственностей, Сущности и универсальной Субстанции, происходящих от поляризации Бытия или изначального Единого, между которыми происходит всякое проявление. Именно эти два термина первой двойственности обозначаются в индуистской традиции как Пуруша и Пракрити , и как Небо (Tien, Тянь ) и Земля (Ti, Ди ) в дальневосточной традиции. Впрочем, ни та, ни другая и никакая иная ортодоксальная традиция при их рассмотрении не упускает из виду высший принцип, из которого они выведены. Мы это разъяснили более полно по другому поводу относительно индуистской традиции; что касается дальневосточной традиции, то она, как общий принцип Неба и Земли [25], не менее эксплицитно рассматривает то, что называют «Великим Пределом» (Tai-ki, Тай-цзи ), в котором они неразрывно соединены в состоянии «нераздельности» и «неразличимости» [26], предшествующем всякой дифференциации [27], и который есть чистое Бытие, как таковое, отождествляемое с «Великим Единым» (Tai-i, Тай-и) [28]. Кроме того, Tai-ki Бытие, или трансцендентное Единое, само предваряется Wou-ki (У-цзи , Беспредельное), Не-Бытием, или метафизическим Нулем [29]. Но он не может войти в отношения с чем бы то ни было, как если бы он был первым термином какой-либо троичности; всякое отношение такого сорта возможно только начиная с утверждения Бытия, или Единого[30]. В результате сначала имеется троичность первого рода, образованная Tai-ki, Tien и Ti, и только затем троичность второго рода, образованная Tien, Ti и Jen (Небо, Земля и Человек), которую обычно обозначают как «Великая Триада». В этих условиях совершенно непостижимо, как некоторые могут приписывать дальневосточной традиции «дуалистический» характер.

Мы только что говорили о двух троичностях, имеющих два дополняющих друг друга принципа, что привело нас к другим важным замечаниям: два представляющих их противолежащих треугольника могут рассматриваться как имеющие одно и то же основание, и если их соединить этим общим основанием, то сразу понятно, что ансамбль двух троичностей образует одну четверичную фигуру, кватернер, потому что, раз два термина той и другой те же самые, то имеются только четыре различающихся термина. Затем, последний термин этого кватернера, располагаясь на вертикальном выходе первого и симметричного ему по отношению к основанию, кажется как бы отражением этого первого термина, плоскость отражения представлена самим основанием, то есть срединной плоскостью, на которой расположены два дополняющих друг друга термина, исходящих из первого термина и производящих последний [31] (рис. 3).

По сути, это легко понять, так как, с одной стороны, две дополнительности изначально содержатся в первом термине, так что их взаимная природа, даже когда они кажутся противоположными, на самом деле есть только лишь результат дифференциации его природы. С другой стороны, последний термин, будучи продуктом двух дополнительностей, участвует сразу и в той, и в другой, что позволяет сказать, что он некоторым образом объединяет в себе обе их природы таким образом, что он здесь, на своем уровне, есть как бы образ первого термина. Это наблюдение приводит нас к уточнению отношения между разными терминами.

Мы только что видели, что два крайних термина кватернера, которые в то же время есть первый термин первой троичности и последний термин второй, по своей природе суть нечто вроде посредников между двумя другими, хотя и на противоположных основаниях: в обоих случаях они связывают и согласовывают в себе элементы дополнительности, но один в качестве принципа, а другой — в качестве равнодействующей. Чтобы сделать этот посреднический характер наглядным, можно изобразить термины каждой троичности в линейном расположении [32]: в первом случае первый термин тогда располагается посредине линии, соединяющей два других, которым он одновременно дает рождение центробежным движением, направленным в обе стороны и конституирующим то, что можно назвать поляризацией (рис. 4);

во втором случае, оба дополнительных термина производят центростремительным движением, исходящим одновременно от того и другого, равнодействующую, являющуюся последним термином, который также располагается на соединяющей их линии (рис. 5).

Принцип и равнодействующая занимают, таким образом, центральную позицию по отношению к двум дополнительностям, это надо особенно помнить при последующих далее рассмотрениях.

Здесь надо добавить следующее: два противоположных или дополнительных термина (которые, по сути, всегда скорее дополнительные, нежели противоположные по своей сущностной реальности) могут находиться, согласно обстоятельствам, в горизонтальной оппозиции (оппозиция левого и правого) и в вертикальной оппозиции (оппозиции верха и низа), о чем мы уже говорили в другом месте [33]. Горизонтальная оппозиция есть оппозиция двух терминов, которые, располагаясь на одном и том же уровне реальности, являются, можно сказать, симметричными во всех отношениях. Вертикальная оппозиция, напротив, отмечает иерархизацию двух терминов, которые, будучи симметричными в качестве взаимно дополнительных, тем не менее таковы, что один должен рассматриваться как высший, а другой как низший. Важно заметить, что в последнем случае между двумя дополнительностями или на уровне соединяющей их линии нельзя расположить первый термин троичности первого вида, а только третий термин троичности второго вида, так как принцип ни в коем случае не может находиться на более низком уровне по отношению к уровню каждого из двух терминов, исходящих из него, но он с необходимостью выше и одного, и другого, тогда как равнодействующая, напротив, и в этом отношении также есть поистине посредник. Этот последний случай есть как раз случай дальневосточной Триады, которая может таким образом располагаться согласно вертикальной линии (рис. 6) [34].

Действительно, Сущность и универсальная Субстанция соответственно суть высший и низший полюсы проявления, и можно сказать, что один над, а другой под всяким существованием. Впрочем, когда их обозначают как Небо и Земля, то это очень точным образом переводится в видимые явления, которые служат их символами [35]. Следовательно, проявление располагается целиком между этими двумя полюсами, а также, естественно, и Человек, который не только составляет часть этого проявления, но символически конституирует сам его центр и по этой причине синтезирует его во всей его интегральности. Таким образом, Человек, расположенный между Небом и Землей, должен рассматриваться, прежде всего, как производная или равнодействующая их взаимного влияния. Но затем, по двойной природе, которая у него от одной и другой стороны, он становится опосредующим термином или «медиатором», связывающим их, он является «мостом», идущим от одного к другому, к символизму которого мы еще вернемся. Эти две точки зрения можно выразить простым изменением порядка, в котором перечисляются термины Триады: если ее называют в порядке «Небо, Земля, Человек», то Человек здесь появляется как сын Неба и Земли; если ее называют в порядке «Небо, Человек, Земля», то он там появляется как медиатор между Небом и Землей.

Глава III.

НЕБО И ЗЕМЛЯ

«Небо покрывает, Земля поддерживает» — такова традиционная формула, которая кратко определяет роль этих двух взаимно дополнительных принципов и которая символически определяет их расположение, соответственно, высшее и низшее по отношению к «десяти тысячам вещей», то есть ко всему ансамблю универсального проявления [36]. Таким способом обозначенные, с одной стороны, «не-действующая» деятельность Неба или Пуруша [37], а с другой стороны, пассивность Земли или Пракрити , являющейся собственно «площадкой»[38] или «опорой» проявления [39] и, как следствие, также плоскостью сопротивления и остановки для сил или небесных влияний, действующих в нисходящем направлении. Впрочем, это может быть применимо к любому уровню существования, потому что всегда можно рассматривать в относительном смысле сущность и субстанцию для всякого частного состояния проявления в качестве принципов, соответствующих тому, чем универсальные Сущность и Субстанция являются для тотальности состояний проявления [40].

В Универсальном, взятом со стороны их общего принципа, Небо и Земля ассимилируются соответственно с «активным совершенством» (Khien , Цянь, Небо) и «пассивным совершенством» (Khouen , Кунь, Земля), из которых ни то, ни другое не есть, однако, Совершенство в абсолютном смысле, поскольку здесь уже есть различение, которое с необходимостью предполагает ограничение. Взятые со сто роны проявления, они есть только Сущность и Субстанция, которые как таковые располагаются на более низкой ступени универсальности, потому что они обнаруживаются только лишь по отношению к проявлению [41]. В любом случае, на каком бы уровне их ни рассматривали, Небо и Земля всегда соответственно активный и пассивный принципы, или, согласно более распространенному символизму, мужской и женский принципы, что, конечно, является в высшей степени самим типом дополнительности. Именно из этого вытекают вообще все их другие свойства, вторичные в определенном роде по сравнению с этим. Тем не менее надо быть очень осторожными с изменениями некоторых атрибутов, которые могут привести к недоразумениям и которые довольно часто встречаются в традиционном символизме, когда речь идет о взаимно дополнительных принципах. Мы далее к этому еще вернемся, а именно, в связи с числовыми символами, соотносимыми соответственно с Небом и Землей.

Известно, что в дополнительности, в которой два термина рассматриваются как активный и пассивный по отношению друг к другу, активный термин обычно символизирован вертикальной линией, а пассивный термин — горизонтальной [42]. Небо и Земля также иногда представляются согласно этому символизму. Только в этом случае обе линии не пересекаются, как они это делают, образуя крест, так как очевидно, что символ Неба должен располагаться над Землей целиком: следовательно, это перпендикуляру имеющий свое основание на горизонтали [43]. Эти две линии могут рассматриваться как высота и основание треугольника, боковые стороны которого, исходящие от «вершины Неба», в действительности определяют размер поверхности Земли, то есть ограничивают «площадку», служащую опорой проявления (рис. 7) [44].

Тем не менее, геометрическое представление, чаще всего встречающееся в дальневосточной традиции, соотносит круглые формы с Небом, а квадратные — с Землей, как мы это уже объясняли в другом месте [45]; напомним но этому поводу, что нисходящий ход цикла проявления (на всех ступенях большей или меньшей протяженности, когда этот цикл может рассматриваться), идущий от своего верхнего полюса, Неба, к низшему полюсу, Земле (или к тому, что их представляет с относительной точки зрения, когда речь идет о конкретном цикле), может рассматриваться как отправляющийся от наименее «специфической» формы из всех, какой является сфера, чтобы достичь формы, которая, напротив, является самой «сложившейся», какой является куб [46]. Можно также сказать, что первая из двух форм обладает крайне «динамичным» характером, а вторая «статичным», что прекрасно соотносится с активным и пассивным. Впрочем, можно это представление связать определенным образом с предыдущим изображением, рассматривая в нем горизонтальную линию как след от плоской поверхности (который будет «отмеренной» частью квадрата [47]), а вертикальную линию как радиус поверхности полусферы, которая встречается с земной плоскостью, следуя горизонтальной линии. Действительно, на периферии или на самой удаленной границе, то есть не горизонте, Небо соединяется с Землей в согласии с чувственной видимостью. Но надо здесь отметить, что реальность, символизированная этой видимостью, должна быть принята в обратном смысле, так как, согласно этой реальности, они, напротив, соединяются в центре[48]. Если рассматривать их в состоянии относительного разделения, необходимого для того, чтобы Космос мог между ними развернуться, то они сообщаются через ось, проходящую через центр [49], которая одновременно их разделяет и соединяет, иными словами, измеряет расстояние между Небом и Землей, то есть саму протяженность Космоса в вертикальном направлении, которое обозначает иерархию состояний проявленного существования, связывая их между собой через эту множественность состояний, возникающих в этой связи как некие ступени, по которым существо на пути возвращения к Принципу может подняться от Земли к Небу [50].

Можно сказать также, что Небо, которое покрывает или обнимает все вещи, предстает перед Космосом «животом», то есть внутренней стороной, а Земля, которая их поддерживает, предстает «спиной», то есть внешней стороной [51]. Это легко увидеть при рассматривании приводимого рисунка, где Небо и Земля, естественно, представлены концентрически расположенными кругом и квадратом (рис. 8).

Видно, что это изображение воспроизводит форму китайских монет, форму, которая воспроизводит первоначальную форму некоторых ритуальных табличек [52]: заполненная часть между контуром окружности и пустым центральным квадратом, в которую вписываются знаки, соответствует, очевидно, Космосу, где располагаются «десять тысяч вещей» [53], и тот факт, что она заключается между двумя пустотами, символически выражает, что то, что не заключено между Небом и Землей, тем самым находится вне проявления [54].

Тем не менее, есть момент, когда это изображение может показаться неточным, впрочем, этот дефект присущ всякому чувственному представлению: если принимать во внимание только взаимные видимые расположения Неба и Земли или, точнее, того, что их изображает, то может показаться, что Небо находится вовне, а Земля внутри. Но здесь не надо забывать применять обратную аналогию: в реальности, со всех точек зрения «внутреннее» принадлежит Небу, а «внешнее» Земле; немного далее мы увидим это. Наконец, даже принимая изображение так, как оно есть, видно, что Небо и Земля тем самым, что они являются крайними пределами по отношению к Космосу, на самом деле имеют одну общую сторону и что эта сторона является внутренней для Неба и внешней для Земли. Если бы пожелали рассматривать их другую сторону, то надо было бы сказать, что она может существовать только но отношению к общему принципу, в котором они объединяются и где исчезают всякое различие внутреннего и внешнего, как и всякая оппозиция и всякая дополнительность, оставляя только «Великое Единство».

Глава IV.

«ЯН» И «ИНЬ»

Дальневосточная традиция в собственно космологической части придает капитальное значение двум принципам или, если угодно, двум «категориям», которые она обозначает именами «ян » и «инь ». Эти две категории связываются симво­лически со светом и тьмой: во всех вещах светлая сторона это ян , а темная сторона это инь . Но, никогда не существуя один без другого, они проявляются как дополнительные гораздо в большей степени, чем как противоположные [55]. Этот смысл света и тьмы встречается как раз в его буквальном значении в определении географических местностей [56]. Самый общий смысл, в котором те же обозначения ян и инь распространяются на любую дополнительность, имеет бесчисленные приложения во всех традиционных науках [57].

Из того, что мы уже сказали, легко понять, что ян следует из природы Неба, а инь из природы Земли, поскольку из этой первой дополнительности выводятся все остальные, более или менее частные дополнительности, и непосредственно в этом можно видеть причину соединения этих двух терминов со светом и тьмой. Действительно, аспект ян в существах отвечает тому, что в них «существенного» или «духовного»; известно, что Дух отождествляется со Светом символизмом всех традиций. С другой стороны, аспект инь удерживает их в «субстанции», а она фактом своей «неинтеллигибельности», присущей ее неразличимости или состоянию ее чистой потенциальности, может быть определена как темный корень всякого существования. С этой точки зрения можно также сказать, заимствуя аристотелевский и схоластический язык, что ян есть то, что «в действии», а инь — то, что «в возможности», или что всякое бытие есть ян в том отношении, когда оно «в действии», и инь , когда оно «в возможности», поскольку оба аспекта с необходимостью находятся объединенными во всем том, что проявлено.

Небо есть целиком ян , а Земля — целиком инь , что приводит к тому, что Сущность есть чистое действие, а Субстанция — чистая возможность; но они таковы лишь в чистом состоянии, поскольку они являются двумя полюсами универсального проявления. А во всех проявленных вещах ян никогда не бывает без инь , а инь никогда не бывает без ян , потому что их природа причастна сразу и Небу и Земле [58]. Если ян и инь рассматривают в аспекте женского и мужского элементов, то можно сказать, что на основании этой их причастности всякое бытие «андрогинно» в определенном смысле и в определенной мере, и что оно тем более таково, чем более уравновешены в нем оба эти элемента. Мужской или женский характер индивидуального существа (более строго надо было бы сказать, главным образом мужской или женский) может, таким образом, рассматриваться как результат доминирования одного или другого. Естественно, здесь неуместно рассматривать все последствия, которые можно извлечь из этого замечания. Достаточно небольшого размышления, чтобы без труда предвидеть то значение, которое они могут представлять, в частности, для всех наук, относящихся к изучению индивидуального человека с различных точек зрения, с каких только он может рассматриваться.

Выше мы видели, что Земля проявляется со стороны своей «спины», а Небо — своего «живота»; поэтому инь —это «извне», а ян — «изнутри» [59]. Иными словами, земные влияния, которые суть инь, одни только могут быть чувственными, а влияния небесные, которые суть ян , полностью ускользают от чувств и могут быть схвачены только интеллектуальными способностями. В этом заключается одна из причин, по которой в традиционных текстах инь , в основном, упоминается раньше, чем ян , что, казалось бы, противоположно иерархическому отношению, существующему между принципами, которым они соответствуют, то есть между Небом и Землей в их качестве полюсов проявления, верхнего и нижнего. Это переворачивание двух дополнительных терминов характерно для космологической точки зрения, которая является также точкой зрения индусской Санкхьиу в которой Пракрити также фигурирует в самом начале перечисления таттв , а Пуруша — в конце. Эта точка зрения действует в некотором роде «восходя», так же, как строительство здания начинается с основания и заканчивается верхом; и здесь отправляются от того, что непосредственно ощутимо, чтобы идти к тому, что более скрыто, то есть она отправляется от внешнего к внутреннему, от инь к ян . В этом она является инверсией метафизической точки зрения, которая, исходя из принципа, чтобы идти к следствиям, идет, напротив, от внутреннего к внешнему. Это замечание об обратном направлении хорошо показывает, что эти две точки зрения собственно соответствуют двум различным степеням реальности. Наконец, мы уже видели, что в развитии космогонического процесса тьма, отождествляемая с хаосом, была «в начале» и что свет, упорядочивающий этот хаос, чтобы извлечь из него Космос, является «после тьмы» [60]. Это также наводит на мысль, что в этом отношении инь действительно раньше ян[61] .

Ян и инь , рассматриваемые отдельно друг от друга, в качестве линейных символов имеют так называемые «два определения» (eul-i ), то есть непрерывная черта и черта с разрывом, которые являются элементами триграмм и гексаграмма И-Цзина таким способом, что они представляют все возможные комбинации этих двух терминов, комбинации, которые конституируют полноту проявленного мира. Первая и последняя гексаграмма, которыми являются Khien и Kouen [62], образованы соответственно шестью непрерывными чертами и шестью разорванными чертами. Они, следовательно, представляют полноту ян, которая отождествляется с Небом, и полноту инь , которая отождествляется с Землей. Между двумя этими пределами располагаются все другие гексаграммы, где ян и инь смешиваются в различных пропорциях, которые соответствуют развитию всего проявления.

С другой стороны, те же самые термины ян и инь , когда они соединены, представлены символом, который поэтому и называется инь-ян (рис. 9)[63]

и который мы уже исследовали в другом месте с точки зрения, с которой он представляет более частным образом «цикл индивидуальной судьбы» [64]. Согласно символизму света и тьмы светлая часть фигуры это ян , а ее темная часть это инь . Центральные точки, темная в светлой части и светлая в темной части, напоминают, что ян и инь никогда не бывают друг без друга. В силу того, что ян и инь уже различены, оставаясь соединенными (именно поэтому фигура является собственно инь-ян ), это есть символ изначального «Андрогина», поскольку его элементы суть два принципа, мужской и женский. Следуя еще более общему традиционному символизму, это есть «Яйцо Мира», две половины которого, когда они будут разделены, будут представлять соответственно Небо и Землю [65]. С другой стороны, та же самая фигура, рассматриваемая как образующая неделимое всё [66], что соответствует точке зрения принципа, становится символом Тай-цзи (Tai-ki ), который проявляется так же, как синтез инь и ян , но при условии уточнения, что этот синтез, будучи изначальным Единым, предшествует дифференциации элементов, следовательно, абсолютно независим от них. Фактически, речь об инь и ян может идти только по отношению к проявленному миру, который целиком происходит из «двух определений». Эти две точки зрения, согласно которым может рассматриваться этот символ, резюмируются следующей формулой: «Десять тысяч вещей суть продукты Tai-i (Тай-и) (который тождественен Тай-цзи, Tai-ki), модифицированные (houa) посредством инь-ян», так как все вещи происходят от изначального Единого [67], но их модификации в «становлении» вызываются взаимными действиями и реакциями «двух определений».

Глава V.

ДВОЙНАЯ СПИРАЛЬ

Мы полагаем, что здесь уместно сделать отступление, по крайней мере, по видимости, в связи с символом, тесно связанным с инь-ян : это символ двойной спирали (рис. 10),

который играет крайне важную роль в традиционном искусстве самых разных стран, в частности, в искусстве архаической Греции [68]. Как очень верно сказано, эта двойная спираль, «которая может рассматриваться как плоская проекция двух полусфер Андрогина, предлагающая образ перемежающегося ритма эволюции и инволюции, рождения и смерти, одним словом, представляет проявление в его двойном аспекте» [69]. Однако это изображение может рассматриваться одновременно в макрокосмическом и в микрокосмическом смысле: на основании их аналогии всегда можно перейти от одной к другой из этих точек зрения посредством соответствующего переноса. Здесь мы непосредственно соотносимся с первым смыслом, так как самыми замечательными оказываются сопоставления именно с символизмом «Яйца Мира», о котором мы уже упоминали в связи с инь-ян . С этой точки зрения две спирали можно рассматривать как указание на космическую силу, действующую в обратном направлении в каждой из полусфер, которые в своем самом общем значении, суть, естественно, две половины «Яйца Мира», а точки, вокруг которых закручиваются эти две спирали, будут два полюса [70]. Сразу же можно заметить, что это находится в тесной связи с двумя направлениями движения свастики, которые в сумме представляют то же самое вращение мира вокруг своей оси, увиденное соответственно с двух полюсов, и то, и другое[71]. Эти два направления вращения действительно очень хорошо выражают двойное действие космической силы, о которой здесь идет речь, двойное действие, которое, по сути, есть то же самое, что и двойственность инь и ян во всех их аспектах.

Легко понять, что в символе инь-ян две полуокружности, которые образуют линию, ограничивающую внутри две части фигуры, светлую и темную, в точности соответствуют двум спиралям.

А их центральные точки, тёмная в светлой части и светлая в тёмной части, соответствуют двум полюсам. Это снова нас приводит к идее «Андрогинна», как мы ее обозначили ранее. Напомним еще раз в этой связи, что два принципа инь и ян должны на самом деле всегда рассматриваться как дополнительные, даже если их взаимные действия в различных областях проявления внешне кажутся противоположными. Таким образом, можно говорить либо о двойном действии единой силы, как мы только что делали, либо о двух силах, произведенных её поляризацией и центрированных на двух полюсах, что, в свою очередь, в результате действий и реакций, следующих из самой их дифференциации, производит развертывание свернутых в «Яйце Мира» виртуальностей, развертывание, которое заключает в себе все модификации «десяти тысяч вещей» [72].

Следует отметить, что те же самые две силы изображаются, хотя и различным, но по сути эквивалентным образом, в других традиционных символах, а именно, двумя винтовыми линиями, вращающимися в противоположные стороны вокруг вертикальной оси, как, например, можно увидеть в некоторых формах Брахма-данда или брахманского жезла, являющегося образом «Оси Мира», где это двойное обвивание поставлено в соответствие с двумя противоположными ориентациями свастики . В человеческом существе эти две линии суть две нади (nadis ) или тонкие потоки, левый и правый, или позитивный и негативный (ида и пингала, ida и pingala )[73]. Другое идентичное изображение — это изображение двух змей кадуцея, которые связаны с общим символизмом змеи в его двух противоположных аспектах [74]; в этом отношении двойная спираль также может рассматриваться как изображающая змею, закручивающуюся вокруг самой себя в двух противоположных направлениях: эта змея есть тогда «амфисбен» [75](«amphisbene », змея, идущая вперед и назад), который, будучи единым, эквивалентен ансамблю двух противоположных змей кадуцея [76].

Мы нисколько не удалились от рассмотрения «Яйца Мира», так как оно в различных традициях часто сближается с символизмом змеи. Здесь можно напомнить египетский Неф (Kneph), производящий своим ртом яйцо (образ производства проявления — Словом[77]), а также, разумеется, друидический символ «яйцо змеи» [78]. С другой стороны, змея также подается как обитающая в воде, как это видно в индийской традиции в случае Нагов (Nagas ), и также в тех же водах плавает «Яйцо Мира». Однако воды есть символ возможностей, а их протяженность изображается спиралью, откуда тесная связь, существующая между нею и символизмом вод [79].

Таким образом, если «Яйцо Мира» в определенных случаях есть «яйцо змеи», то оно также есть и «яйцо лебедя» [80]. Здесь мы особо хотим напомнить символизм Хамсы (Hamsa ), повозки Брахмы в индийской традиции [81]. Часто бывает, особенно, в изображениях этрусков, что двойная спираль поднимается птицей; птица эта, очевидно, есть то же, что и Хамса , лебедь, который высиживает Brahmanda (Брахманда ) на первоначальных водах, отождествляемый с «духом» или «божественным дыханием» (потому что Хамса есть также «дыхание»), который согласно началу еврейской «Книги Бытия» (Genese ) «носился над Водами». Не менее замечательно, что у греков из яйца Леды, зачатого Зевсом в форме лебедя, выходят Диоскуры, Кастор и Поллукс, которые символически соответствуют двум полусферам, следовательно, двум спиралям, которые мы только что рассматривали, и которые, следовательно, представляют их дифференциацию в этом «яйце лебедя», то есть, в конечном счете, разделение «Яйца Мира» на две его половины, высшую и низшую [82]. Мы не можем более останавливаться на символике Диоскуров, говоря по правде, очень сложной, как и символика всякой подобной пары, образованной из смертного и бессмертного, часто представляемой белым цветом и черным [83], так как одна полусфера освещена, а другая затемнена. Скажем только, что этот символизм очень близок символизму Дэвов и Асуров [84], противоположность которых соотносится с двойным значением змеи, согласно которому она движется в нисходящем и восходящем направлении вокруг вертикальной оси или же закручиваясь и раскручиваясь вокруг самой себя, как в изображении двойной спирали[85].

В античных символах эта двойная спираль иногда заменяется двумя ансамблями концентрических кругов, начертанных вокруг двух точек, которые также представляют полюса: в своем самом общем значении они суть небесный и инфернальный круги, из которых второй есть как бы перевернутое отражение первого [86], и которым в точности соответствуют Дэвы и Асуры . Другими словами, это суть высшие и низшие состояния по отношению к человеческому, или же циклы, последующий и предшествующий, по отношению к актуальному циклу (что есть просто иной способ выражения того же самого, с присоединением символизма «последования»). Это поддерживает значение инь-ян, рассматриваемое как плоская проекция винта, представляющего множественные состояния универсального Существования [87]. Оба символа эквивалентны, один может рассматриваться как простая модификация другого; но двойная спираль, кроме прочего, указывает на непрерывность между циклами. Можно также сказать, что она представляет вещи в «динамическом» аспекте, тогда как концентрические круги представляют их скорее в «статическом» аспекте [88].