Мечтательница из Остенде

— Да.

— И что вы при этом чувствовали?

— Ярость оттого, что вынужден это делать.

Ее глаза блеснули, — казалось, мой ответ придал ей храбрости.

— Вот именно. Однажды, тридцать лет назад, мне тоже пришлось бросить в огонь слова и фотографии, относившиеся к человеку, которого я любила. Я смотрела, как сгорают в камине осязаемые следы моей судьбы, но, даже если и плакала, принося эту жертву, она не затронула моих сокровенных чувств: со мной навсегда оставались воспоминания, и я твердила себе: никто никогда не сможет сжечь мои воспоминания!

Она печально взглянула на меня.

— Как же я заблуждалась! В прошлый четверг, после этого третьего приступа, я поняла, что болезнь мало-помалу сжигает и мои воспоминания. А смерть завершит эту работу. Так вот, лежа там, на больничной койке, я и решила, что должна с вами поговорить. И что вам я расскажу все.

— Почему именно мне?

— Потому что вы пишете.

— Но вы меня не читали.

— Да, но вы пишете.

— Значит, вы хотите, чтобы я записал то, что вы мне поведаете?

— Конечно нет.

— Тогда зачем же?

— Вы пишете… это значит, что вы питаете интерес к другим людям. А мне как раз это и необходимо — немного интереса.

Я с улыбкой коснулся ее руки:

— В таком случае я тот, кто вам нужен.

Она тоже улыбнулась, чуть смущенная моей фамильярностью, слегка откашлялась, провела ногтем по краю тарелки и, опустив глаза, начала свой рассказ.

«Однажды утром, больше пятидесяти лет назад, я проснулась с твердой уверенностью, что нынче со мной должно случиться нечто важное. Что это было — предчувствие или воспоминание, весть из будущего или полузабытое ночное видение? В любом случае судьба воспользовалась моим сном и глухим шепотом предрекла мне некое событие.

Вы знаете, как глупо ведет себя человек, услышавший подобное пророчество: ему не терпится угадать, что произойдет, и он самим этим ожиданием нарушает ход вещей. Еще за утренним завтраком я построила множество приятных гипотез: мой отец вернется из Африки, где он постоянно жил; почтальон принесет мне письмо от издателя с согласием опубликовать мои полудетские стихи; я снова встречусь с самым близким другом детства…

Увы, наступивший день развеял мои иллюзии. Почтальон так и не явился. Никто не позвонил в дверь. И пароход, прибывший из Конго, не доставил в порт моего отца.

В конце концов я сама начала смеяться над своими утренними надеждами и назвала себя дурочкой. В середине дня, почти смирившись с мыслью о невезении, я вышла прогуляться вдоль берега, взяв с собой Бобби, моего тогдашнего спаниеля; но даже там помимо воли то и дело вглядывалась в горизонт, продолжая надеяться на чудо… Дул сильный ветер, и поэтому море и пляж были пусты.

Я медленно брела вперед, решив заглушить свое разочарование усталостью. Мой пес, чувствуя, что прогулка будет долгой, нашел старый мячик и принес его мне, чтобы поиграть.

Он помчался к дюне, куда я забросила его игрушку, но внезапно отпрыгнул назад, как будто его укусили, и залился лаем.

Я попыталась успокоить Бобби, осмотрела его лапы, проверяя, не ужалил ли его кто-нибудь, но он продолжал лаять; наконец мне это надоело, я оставила пса в покое и сама пошла за мячиком.

И тут из-за кустов показался человек.

Он был совершенно голый.

Заметив мое удивление, он сильной рукой вырвал из земли пучок травы и прикрыл ею низ живота.

— Мадемуазель, умоляю вас, не бойтесь меня.

Я и не думала пугаться, меня занимало совершенно другое, а именно: он выглядел таким сильным, таким мужественным, таким неотразимо привлекательным, что у меня даже дух перехватило.

Незнакомец умоляюще простер ко мне руку, словно хотел показать, что не питает враждебных намерений.

— Пожалуйста… не могли бы вы мне помочь?

Я заметила, что его рука дрожит.

— Я… я потерял свою одежду…

Значит, он дрожал не от страха, а от холода.

— Вы замерзли? — спросила я.

— Да… немного.

Эта литота ясно свидетельствовала о хорошем воспитании.

— Хотите, я раздобуду вам какую-нибудь одежду?

— О, пожалуйста, очень вас прошу…

Но мне тут же стало ясно, что это займет слишком много времени.

— Видите ли, для этого понадобится часа два — час туда, час обратно, за это время вы просто окоченеете. Тем более что ветер усиливается и скоро стемнеет.

Поэтому, не медля дольше, я распахнула накидку, которую носила вместо пальто.

— Вот что, наденьте это и идите за мной. Так будет проще всего.

— Но… но… вы же сами замерзнете.

— Ничего страшного, на мне блузка и свитер, а вы совсем раздеты. И потом, я вовсе не хочу, чтобы меня увидели на пляже рядом с голым мужчиной. Значит, либо вы возьмете эту накидку, либо останетесь здесь.

— Я лучше потерплю.

— Как же вы доверчивы! — со смехом сказала я, внезапно осознав весь комизм ситуации. — А что, если я уйду домой и не вернусь?

— Нет, вы на это не способны!

— Откуда вы знаете? Разве вам никто не рассказывал, как я обычно обращаюсь с голыми мужчинами, которых нахожу в кустах?

Он рассмеялся в свой черед.

— Ну хорошо. Давайте вашу накидку и… спасибо вам!

Я подошла к незнакомцу и сама накинула ее ему на плечи, — мне не хотелось, чтобы он поднял руки, оголив тем самым живот.

Он со вздохом облегчения закутался в эту шерстяную одежку, хотя она была явно мала для его могучего тела.

— Меня зовут Вильгельм, — объявил он, как будто теперь считал уместным перейти к знакомству.

— Эмма, — ответила я. — Но давайте не будем тратить время на церемонии, а скорее пойдем ко мне домой, пока эта стужа не превратила нас в айсберги. Вы согласны?

И мы двинулись в путь, борясь со встречным ветром.

Нет ничего противнее ходьбы, когда намечаешь себе определенную цель. Гораздо приятнее брести куда глаза глядят, так можно гулять до бесконечности.

К счастью, наша странная пара никого не повстречала по дороге. Мы оба молчали; моя робость возрастала с каждой минутой, я едва осмеливалась смотреть на своего спутника, боясь, как бы ветер не приподнял накидку, — ведь тогда мой взгляд покажется нескромным. Моя походка вдруг стала скованной, спина напряглась, шея онемела от усилия держаться прямо.

Наконец мы добрались до виллы „Цирцея“, и я закутала его в пледы, лежавшие в гостиной, а сама бросилась на кухню греть воду. Я всегда была неумехой, горе-хозяйкой, но сейчас изо всех сил старалась показать себя с лучшей стороны. Я уже начала выкладывать на блюдо бисквиты, как вдруг меня обожгла мысль, что я впустила в дом совершенно незнакомого человека, да еще именно в тот день, когда на вилле нет никого из прислуги; впрочем, я сразу же устыдилась своей низкой подозрительности и торопливо вернулась в библиотеку, неся на подносе исходящий горячим паром чай.

Он ждал меня, сидя в углу дивана, улыбаясь и все еще подрагивая от озноба.

— О, благодарю!

Я снова увидела его лицо с четкими чертами, светлые глаза, длинные золотистые вьющиеся волосы, пухлые губы, гладкую сильную мускулистую шею. Из-под пледа высовывалась его нога, и я заметила, какая она гладкая, точеная, без единого волоска, словно из мрамора. В моей гостиной нежданно-негаданно очутилась статуя античного героя, юный красавец-грек Антиной, которому поклонялся император Адриан и который некогда бросился в лазурные воды Средиземного моря, чтобы сегодня утром вынырнуть из волн Северного живым и невредимым. Я вздрогнула при этой мысли.

Он неверно расценил мою реакцию.

— Вы промерзли из-за меня! Это я виноват.

— Нет-нет, я очень быстро согреваюсь. Постойте-ка, сейчас я растоплю камин.

— Хотите, я вам помогу?

— Руки прочь! Пока вы не придумаете, как ходить в этих пледах, не рискуя оскорбить мою стыдливость, я вам рекомендую смирно сидеть на диване.

Я плохо умела разводить огонь, но на сей раз успешно справилась с этой задачей; через несколько минут буйные языки пламени уже охватили поленья, а я тем временем разливала чай.

— Я должен кое-что объяснить вам, — сказал он, с наслаждением сделав первый глоток.

— Вы ничего мне не должны, и я терпеть не могу объяснений.

— Тогда скажите сами: что же, по-вашему, со мной случилось?

— Понятия не имею. Если так, сразу, то вот мое предположение: вы родились нынче утром и, подобно Афродите, вышли из морской пены.

— А еще?

— Вы сидели вместе с другими рабами в трюме корабля, увозившего вас в Америку; судно было атаковано пиратами и затонуло на остендском рейде, но вам удалось каким-то чудом избавиться от цепей и вплавь добраться до берега.

— А каким же образом я попал в рабство?

— Это ужасное недоразумение. Судебная ошибка.

— Ага, я вижу, что вы на моей стороне!

— Конечно.

Развеселившись, он указал на тысячи книг вокруг нас:

— Вы их читаете?

— Да, несколько лет назад я освоила алфавит и теперь вовсю этим пользуюсь.

— Нет, вряд ли алфавит наделил вас такой буйной фантазией…

— О, меня столько раз корили моей фантазией. Так, словно это недостаток. А вы что о ней думаете?

— Она меня просто восхищает, — протянул он с улыбкой, которая меня смутила.

Я вдруг утратила дар речи. Мое воодушевление уступило место беспокойству. Что я делаю, сидя в своем доме одна, вернее, наедине с незнакомцем, обнаруженным в голом виде среди кустов? Логика подсказывала мне, что его следует бояться. По правде говоря, в глубине души я и впрямь испытывала ощущение надвигавшейся опасности.

Я попыталась внести ясность в ситуацию:

— Сколько же времени вы скрывались там, в дюнах, поджидая прохожих?

— Много часов. До вас я уже окликнул двух гулявших дам. Но они сбежали так быстро, что я не успел объяснить им, в чем дело. Я их ужасно испугал.

— Может, не вы, а ваш… наряд?

— Ну разумеется, мой наряд. Однако это самое простое, что я смог придумать.

И мы оба от души расхохотались.

— Я сам во всем виноват, — продолжал он. — Вот уже несколько недель я живу здесь, неподалеку, с моей семьей, и нынче утром мне захотелось поплавать. Я поставил машину за дюнами, хорошенько заприметил то место, затем, увидев, что на пляже нет ни одной живой души, сложил одежду на песок, прижал ее камнем и долго плавал. Но, вернувшись на берег, не нашел ни камня, ни одежды, ни машины.

— Улетучились? Или украдены?

— Знаете, я вовсе не уверен, что вышел в том же месте, где входил в воду, — я не очень-то наблюдателен. Да и как можно отличить одну песчаную дюну от другой?!

— Или одну скалу от другой.

— Вот именно! Потому-то я и не стал просить вас поискать мой автомобиль за дюнами, ведь я представления не имею, где он может быть.

— Вы очень легкомысленны!

— О, я так захотел поплавать в море обнаженным, что не смог побороть искушение. Морской простор звал меня.