Один дома

Кевин не отставал от Дженни.

— И все-таки, что это такое?

— Постскриптум, — сказала она, важно задирая нос. — Тебе придется спать с Фулером. А если он еще и выпьет чего-нибудь, то намочит в постель.

Дженни захохотала.

Разозленный Кевин выскочил из комнаты. Над ним все смеялись. Все относились к нему, как к гадкому утенку. Но ведь он не заслуживал такого обращения. Пусть он некрасив, но разве за это можно ненавидеть? Все считают его глупым, но ведь это неправда. Возможно, он не знает еще всех вещей, которые происходят в жизни, но ведь ему только восемь лет. Откуда ему знать все? И почему в доме столько людей? Противные родственники уже изрядно надоели. Сколько же они будут здесь торчать?

Кевину захотелось побыть одному. Вот если бы они все куда-нибудь исчезли, хоть на часок, он бы мог делать все, что захочет: смотреть телевизор, есть пирожные. Его никто бы не ругал, не запрещал то то, то это!

Он стал обозленно прыгать, молотить по полу ногами.

— Я никогда не женюсь! Я хочу жить отдельно! Я хо-чу жить от-де-ль-но! — орал он.

Но никто не обращал на него внимания. Все были заняты исключительно своими делами.

* * *

Толстый, неповоротливый Баз упаковывал свои вещи. Джекки, старший из выводка Фрэнка и Ненси, возился со скорпионом Ролси, который жил у Маккальстеров уже несколько лет. Джекки был некрасивый кучерявый очкарик с неестественно большим треугольным носом и с тяжелым квадратным подбородком. Он даже не походил на своих родителей. Только поджатые тонкие губы подтверждали, что его родила Ненси Маккальстер. Ему шел уже девятнадцатый год, и Джекки считался вполне самостоятельным малым.

— А кто будет кормить скорпиона, когда мы уедем?

— Не беспокойся, — ответил Баз, — он уже наелся впрок. На две недели ему хватит.

Уж кто-кто, а этот черствый толстяк никогда ни о ком не беспокоился. Всякие там волнения, переживания, вздохи-охи он считал лишней тратой времени и предпочитал заботиться только о себе.

— А это правда, что француженки своих собак не стригут? — Баз запихивал в сумку шерстяной свитер.

— Ну и что?

— Но у них же блохи!

— Блохи? Зимой? С ума сошел, что ли? — Джекки рассмеялся.

Кевин бесшумно вошел в комнату, тихонько подкрался к брату.

— Баз…

Тот, как всегда, скорчил недовольную мину. Младший отпрыск их семейства раздражал его. Он не любил брата со дня его рождения. Когда восемь лет назад, в холодный февральский день, родители принесли в дом белый кружевной сверток, отец протянул его Базу, а ему было тогда семь лет, и сказал:

— Это твой младший братишка. Поцелуй его.

Красная крошечная мордашка с выпученными зелеными глазами и неимоверно большим ртом сразу вызвала отвращение. И еще этот пронзительный душераздирающий крик. Рождение отвратительного безобразного крикуна Баз посчитал просто наказанием божьим за чьи-то грехи. Кевин рос хилым и слабым ребенком, часто болел, и в глубине души Баз надеялся, что семья может избавиться от него, но этот заморыш все время выживал, а потом и вовсе перестал болеть.

— Может, ты постучишься, когда заходишь?

— Баз, можно я буду спать в твоей комнате? Я не хочу спать с Фулером. Если он много выпьет, он намочит мне в постель.

Квадратная физиономия База перекосилась. В глазах сверкнули огоньки ненависти.

— Если бы ты даже рос у меня на заднице, я бы все равно не позволил тебе спать в моей комнате.

Баз никогда не скупился на ядовитые выраженьица и резкие словечки. Особенно, когда имел дело с Кевином. Над кем-кем, а уж чтобы поиздеваться над этим жалким замухрышкой, он давал полную волю своей «фантазии».

Вдруг за окном они услышали шаги и скрип снега. Баз вскочил со стула. Отдернув занавеску, все трое как мухи облепили окно.

Было уже темно. На улице горели фонари, от света которых снег казался серебристо-голубым.

Старик Моргви, держа в одной руке лопату, которой расчищал снег, тащил тележку, нагруженную солью.

Баз и Кевин замерли. В округе этого типа боялись пуще привидения.

— Кто это? — спросил Джекки, увидев, как два кузена застыли, словно мумии.

— Ты никогда не слышал эту трагическую историю? — прошептал Баз.

— Нет…

— В 1959 году он убил всю свою семью и еще некоторых жителей нашего района. Как раз этой лопатой.

Сердце маленького Кевина замерло. Затаив дыхание, он закрыл глаза.

Джекки покачал головой. Баз ехидно улыбался. Он любил рассказывать гнусные истории, а еще больше — доводить до оцепенения Кевина, который в эти минуты дрожал как осиновый лист.

Старик Моргви спокойно расчищал лопатой снег, не догадываясь, что о нем говорят.

— Интересно, почему же полиция его не арестовала?

— У них недостаточно доказательств, что убил именно он. Тела-то до сих пор не нашли. Но все здесь знают, что это его работа. Я думаю, что это вопрос времени, — важно заключил Баз. — Скоро он снова нанесет свой удар.

У Кевина задрожали коленки. Худощавая мордашка побледнела. Чтобы не разреветься, он стиснул зубы.

— Он гуляет по улицам каждую ночь, — продолжал Баз, — и посыпает солью снег.

— Может… он хочет быть хорошим?

Баз усмехнулся. Все-таки Джекки наивен как ребенок. Верит в добрую фею.

— Черта с два. Видишь, у него полно соли. Одной соли.

— И что с того?

— Как что? Именно солью он посыпает трупы убитых.

От страха бедный Кевин зашатался. Представив эту ужасную картину с засоленными мертвецами, он почувствовал головокружение и тошноту. Еще немного, и он свалится с табуретки.

— А что она дает? — удивился Джекки.

— Что? Соль? Она превращает тела в мумии.

— В мумии?

У Кевина потемнело в глазах, он качнулся и ударился лбом о стекло.

От этого звука старик Моргви дернулся. Отложив лопату, он поднял голову и, конечно, заметил торчащих в окне детей. Взгляд его стеклянных глаз был действительно зловещим и устрашающим. В них было что-то звериное, нечеловеческое. Вся его физиономия вызывала крайне неприятное ощущение и заставляла замирать наивные детские сердечки.

— Ай!

Все трое в одно мгновение отпрянули от окна, быстро задернув штору.

* * *

Вечерняя улица светилась праздничными огнями. Машина резко затормозила у дома Маккальстеров, сбив металлическую статую, стоящую на углу газона. Всякий, кто приезжал сюда, опрокидывал ее, но, как ни странно, она не разбивалась. Ее поднимали, и она продолжала стоять на этом столь неудобном месте. У хозяев так и не доходили руки переставлять ее. Грохот упавшей статуи извещал домашних о чьем-либо приезде. Она служила своеобразной сигнализацией.

В данный момент это был рассыльный из пиццерии. Он привез заказ. Служба по доставке пиццы была особенно пунктуальной: если заказ доставляют позднее, чем через двадцать минут, то за него можно было не платить.

Парень в белом спортивном костюме и красной кепке быстренько поставил на место грохнувшуюся статую, достал из машины огромную упаковку тепленьких, аппетитно пахнущих коробок и поспешил к крыльцу. Сегодня было много заказов.

В холле стоял полицейский. На него уставились Барбара и Бобби, младшие дети дяди Фрэнка.

— Ребята, как дела? Здорово здесь сегодня, интересно. Вы уезжаете? Куда?

Но малыши стояли, вытаращив глаза.

— Куда вы собираетесь? А? Вы что, оглохли? Куда вы уезжаете?

В дверь постучали. Но на это никто не отреагировал. Не дождавшись, когда же соизволят открыть, служащий из пиццерии вошел в дом. От коробок, которые он держал в руках, разносился аппетитный аромат, раздражая стенки изголодавшихся желудков обитателей этого странного жилища.

— Сто двадцать два доллара и пятьдесят пять центов, — он протянул коробки стоящему рядом полицейскому.

— Что ты мне суешь? Я здесь не живу.

Фрэнк Маккальстер спустился вниз. Очень кстати. Он уже изрядно проголодался. Поздоровавшись с парнем, он забрал коробки.

— Сто двадцать два доллара и пятьдесят пять центов.

— Это дом моего брата. Он сейчас заплатит.

Фрэнк понес упаковки на кухню. Вскоре появился и его брат.

— Привет!

— Привет!

Увидев полицейского, Питер Маккальстер удивился. Что его могло принести сюда?

— Вы мистер Маккальстер, который живет здесь? — спросил парень из пиццерии.

Он спешил. Его ждали другие заказчики, а в этом доме все какие-то странные и явно чем-то озабочены.

— Мне нужны деньги за пиццу…

Но внимание мистера Маккальстера сразу переключилось на полицейского.

— Что-нибудь случилось? Я что, арестован?

— Нет, — улыбнулся толстяк, оскалив желтые зубы. — Просто теперь Рождество. Происходит столько ограблений. Мы проверяем, все ли приняли необходимые меры предосторожности.

— А-а… — улыбнулся Питер Маккальстер. — Мы включили автоматический таймер.

— Может, вы хотите подключить дополнительную сигнализацию?

Проголодавшиеся дети бежали на кухню, словно свора щенят. Баз, схватив отца за руку, потащил его за собой.

— Идем, папа!

В доме началось просто столпотворение.

— Пицца! Пицца! — заорали дети.

Их маленькие, но ненасытные желудки давно требовали пищи.

А несчастный малый из пиццерии продолжал робко стоять у порога, ожидая, что все-таки кто-нибудь вспомнит о нем. Но похоже, в этом доме вряд ли кто-нибудь мог о чем-то помнить.

Кевин прибежал на кухню последним. Все были усердно заняты едой. Раздавалось громкое чавкание, грохот вилок и ножей.

— Ребята, вам придется самим наливать себе пепси.

Мистер Маккальстер подливал себе соус. Он любил острое.

Кевин тоже хотел есть. Но где же его пицца? Он посмотрел на столе, на полках, заглянул даже в газовую плиту.

— Мы должны заплатить за пиццу сто двадцать два доллара и пятьдесят пять центов.

— Сто двадцать два доллара за пиццу? — удивился дядюшка Фрэнк, любивший вкусно поесть, но ужасно странно не любивший платить.

— Двенадцать долларов порция. Десять штук. Миссис Маккальстер открыла кошелек, чтобы посчитать деньги.

Толстый обжора Баз сидел в углу, отвернувшись от всех, и уплетал за обе щеки. Он всегда ел за троих.