Сырой туннель вёл к цилиндрическому зданию насосной станции. Лампы в решётчатых плафонах давно сдохли, и путь освещали лишь мельтешащие круги света от сталкерских фонариков. В мелкие лужи под ногами капельно подливались с потолка очередные порции воды. Стальная дверь корабельного типа завершала кирпичный коридор. По вздутым облущенным остаткам краски можно было определить, что некогда она была зелёного цвета.
Два скрипучих оборота вентиля открыли взору полуразваленное помещение. Через пустые оконные рамы в него заползал густой утренний туман. По ту сторону реки эта белёсая взвесь могла бы и «манной кашей» оказаться, едучая такая зараза, хуже серной кислоты…
— Мужики, за мной валите, — заговорил сталкер со шрамом, тот самый, с которым Луч у костра гутарил; звали его Бармалей. — Я три раза плыл оттудова. Дорогу знаю от «котелка», дык, сыщу и к нему, не тормозитесь, а то не уплывём.
Все молча кивнули и, пригнувшись, потрусили за исчезающей в тумане спиной лидера.
Дважды по дороге пришлось на брюхе ползти — какие-то мутные, неопознанной принадлежности силуэты шарились между зданиями. Стрельнуть бы их, но всем нужно было на ту сторону, и поднимать шум никто не хотел. Туман помог незаметно выйти к берегу Припяти. В балке, у самой реки, они и засели в ожидании.
— Таки решили в Зону, ребята? — спросил Луч, доставая пакет со жратвой.
Вопрос был риторическим, но Луч не мог его не задать своим недавним попутчикам. Делать вид, что не знакомы, по меньшей мере глупо.
— Есть такое слово «надо».
Влад не спал всю ночь. Наверняка думал, прикидывал, взвешивал все «за» и «против». И сейчас глубоко запавшие от бессонницы глаза молодого окружали круги темноты.
— Ну, надо, так надо. А ты, Серёга, как всегда, за компанию?
— Ага-а! — Друган Влада растянул губы в своей простецкой улыбочке. — Айда с нами! Может, порезвимся, как там, в ложбине?
Луч чуть не подавился своим походным бутербродом. Откашлялся и ошалело посмотрел на Серого.
— В «Дум-девять» переиграл трошки? Аниматором не взяли, так ты сюда припёрся, веселить народ? Иди на пару с Клоуном, в гастрольную ходку по лагерям и базам…
— Тихо там. Моском думаем. — Бармалей смачно цыкнул зубом. — Услышут — папеласов поналетает с пацаками разными.
Луч кивнул, соглашаясь, и примолк, заткнув себе рот сырным бутером.
— Никогда не понимал этот фильм, — высказался Влад. — Ну что такого умного в этой киндзадзе?
— Штоб его просечь, нада было жить, када его снимали, — проворчал Бармалей.
— Тогда и не осталось понимающих вообще, — пожал плечами Влад. — Разве что этот… Семёныч. Деду сколько, лет девяносто?
— Где-то так, — подтвердил Бармалей, принимая бутерброд, который Луч ему молча протянул. — Благодарствую…
— А мой дед, когда увидел фильм, охренел и никак не мог понять, как его цензура пропустила. Батя мне рассказывал, — вставил словечко Клоун.
— А что такое цензура? — вдруг поинтересовался Серый. Очень серьёзным тоном спросил и… только после этого едва заметно, краешками губ, ухмыльнулся.
Если бы не эта его четвертьулыбочка, можно было и купиться.
— Та ну тебя. — Луч тоже улыбнулся и выделил приколисту бутер. Клоун и Влад тоже получили долю от публично не афишируемых щедрот Семёныча.
«Время уходит, поколения становятся историей, лишь фразы да словечки всякие от них остаются, — подумал Луч. — Не понимает никто их изначального смысла, но повторяют, как попугаи… Вот как живёт и развивается язык?»
Тишину утра нарушили тихие всплески воды и приглушённое шипение.
— Гля, гля, вон там… — временный лидер группы ткнул пальцем в молоко тумана, чуть левее балки.
Там явно двигалось нечто, сгустившееся в тёмное пятно. Возможно, и транспорт ожидаемый, а может быть, и нет… Сталкеры вскинули оружие, напряжённо поджидая, когда ЭТО подплывёт поближе, обрисуется чётче, и по его очертаниям станет возможной идентификация.
— Не-есси, бля! — исторг чуть ли не восторженно друган Серёга. Раздался щелчок пристыковки сменного ствола, и молодой, взметнув тяжеленную винтовку, припал глазом к огроменной оптике. Длинный ствол этого крупнокалиберного снайперского монстра, увенчанный прямоугольным дульным тормозом, завис над головами прочих сталкеров. Руки Серого дрожали, винтовка тряслась. Ещё бы, такую дуру на весу держать… Опытные Бармалей, Луч и Клоун синхронно втянули головы в плечи и оглянулись, квадратными глазами уставившись на молодого.
Только сейчас до них дошло, что именно тащил в руках новичок. Даже как-то в головы ветеранам не приходило, что нормальное, сподручное для выживания и неприхотливое оружие можно сменить на эксклюзивное, чуть ли не выставочное. Да это новейшая модель «баррета», похоже, модифицированная тысяча сотая…
— Ты приболел, пацан? — прошептал Луч. — «Грозу» сменял на эту гаубицу?
— Я и вторичку сменил в тему. — Серёга отлип от своей оптики и горделиво посмотрел на два чешских «Скорпиона», притороченных к его поясу.
Если б могли, глаза ветеранов сделались бы ещё более квадратными. Но дальше уже некуда.
— Без комментариев. — Клоун отвернулся к реке. При всей своей находчивости других слов он вообще не отыскал.
— Спрятай зенитку, дур-рень, — шёпотом же прорычал Бармалей, — шар-рахнешь, дык усё околозонье знать буит, де мы.
— Я ж хотел как лучше…
Лицо у Серёга сделалось кислое, будто он лимон целиком сжевал.
— Я и кликуху придумал себе, под пушку эту… Питерский Бронебойник.
Оружейные стволы затряслись, но по другой причине. Сталкеры тихонечко ржали, Клоун в приступе хохота даже лысиной во влажную глину начал стучаться, как молящийся исламист.
— Гы-ы… с таким стволом народ тебе в лучшем случае даст погоняло Танк, — приговорил молодого Бармалей. Луч изо всех сил сжимал зубы, чтобы громкий смех не всколыхнул утренний туман.
Серёга окончательно растерялся, покраснел как спелый томат и, пытаясь оправдаться, сморозил очередную ересь.
— А если вот так, — он отстегнул ствол, — то в упор удобно стрелять и мощнее дробовика выйдет.
Народ попадал на землю, корчась в судорогах смеха. Даже Влад. Этот молодой соображал явно лучше, если свою «грозу» оставил при себе. Но почему другана не отговорил?
— Цирк-ковое… зак-к-канчивал?… — у Клоуна аж челюсти свело.
— Тихш-ше, демоны, — Бармалей враз подавил смех, — наш транспорт.
Продолговатое тёмное пятно наконец выделилось из тумана, и нарисовался характерный корпус. Явившийся по их тела и души перевозчик застыл параллельно береговой линии. Явно субмарина, хоть и маленькая, узкая, длиною метров десять-двенадцать и диаметром метра полтора, не больше. Примерно посередине из сигарообразного тела вспухала округлая рубка, невысокая, от силы метр, и не больше двух метров в длину, похожая на продольно разрезанную пополам каплю.
От киля до перископного колпака — меньше трёх метров. Для этой речки габариты вполне подходящие. Глубины здесь если и превышают дюжину метров, то скорее в порядке исключения. Средняя глубина — пять-шесть.
Никаких надписей с этой стороны заметно не было. Тусклая композитно-пластиковая серость корпуса нигде не нарушалась ни словами, ни цифрами. Так что пассажирам имя своё карликовая подлодка не открыла.
ПОЕЗД В АД
«Вспомнилась старая сказка. Две дочери заказали купцу привезти платья и украшения, а меньшенькая говорит, привези мне чудище морское, я буду с ним сексом заниматься! Отец, конечно, возмутился. Дочка подумала и сказала, что ж, тогда пойдём другим путём. Привези мне аленький цветочек!»
Этот анекдот Леа почему-то рассказала Нику, когда они только погрузились в вагон и отыскали незанятое купе. Тепловоз протянул первые два вагона состава мимо них, замерших у торца станционного здания, и остановился, шипя тормозными системами, пыхая вонючими клубами дыма. В третий вагон и нацелились, вход прямо по курсу… Справа угадывались ещё вереницы окон в гофрированных стенках, сужающихся в перспективу, к хвосту поезда. Каким-то образом дверь открылась сама, без вагонной проводницы, и площадка, блокирующая лесенку, поднялась сама, будто сервомоторы скрытые заработали, хотя звука характерного не было.
Взбираясь по ступенькам вслед за сталкершей, репортёр бросил взгляд мимолётный вдоль перрона… Увиденное — принял к сведению, но стратегическое решение
Леа ухватила его за руку, как маленького мальчика, и потянула за собой. Из тамбура они шмыгнули в коридор, проскочили мимо дверей, туалета и служебных купе. Взгляд искоса зафиксировал за приоткрытой дверью первого пассажирского купе шевеление, слух уловил неразборчивые звуки голосов. Железная хватка тянула на буксире дальше, дальше… Второе, третье, четвёртое купе, везде угадываются движущиеся тени и слышатся звуки. Дверь пятого нараспашку, внутри — свободно, голые полки и поднятый столик, наполовину скрывший окно.
И вот, когда Леа втащила ведомого внутрь, задвинула дверную створку изнутри, со щелчком повернула стопор на ручке замка, опустилась на левую нижнюю полку, с облегчённым вздохом прислонилась рюкзаком к стенке купе и положила на колени тяжёлый бочонок сумки, из её уст неожиданно прозвучала коротенькая сказка О Другом Пути.
Ник, как ему было велено, сыпать вопросами не спешил. Комментарий завуалированный, но информацию для размышлений какую-никакую предоставляет.
— Рюкзак и сумку свою держи при себе, не снимай. Покуда чёртов поезд не тронется, кто знает, поедем ли, — проинструктировала проводница. — Вроде мест свободных на сей раз должно бы хватить, но поди угадай расписание.
И видимо, немой вопрос, застывший в глазах у репортёра, был до такой степени кричащим, что сталкерша добавила ещё:
— Поезда не всегда отправляются. Мало того что станция каждый раз другая, по городу мотайся, ищи-свищи её, так ещё и собранной с безбилетников оплаты может не хватить, чтобы «зайцы» вписались в свободные места и уехали в Черноту. Вот громкоговорители объявят отправление, тогда поймём, что рейс удачный… Не зыркай, не зыркай гневно, потом расскажу, чем плата взимается… обо всём расскажу, журналист, даже поспрашивать разрешу. Если не передумаю интервью давать. И если успею…
Кто-то попытался открыть дверь снаружи, из коридора. Запертая изнутри, она не поддавалась. Ручку подёргали. Подождали. Опять подёргали. Снова пауза. И снова нетерпеливое дёрганье ручки.
— Какой настырный, — проворчала статкерша. — Кто не успел, тот опоздал. Вовремя станцию лоцируй, коллега. — Она движением подбородка указала Нику на дверь. — Этого не опасайся. Те, кто с билетами, войдут параллельно, мы их не касаемся, они нас не видят… А эти такие же, как мы, но опозданты. Нехай другие места ищут. Вдруг повезёт, найдут до отправки незанятые…
Ручка перестала дёргаться. Начала сотрясаться дверь. В купе яростно ломились, будто зная, что здесь есть свободные места.
— Точно уедем сегодня. Лишние по коридорам уже забегали, нервничают… Зачем нам попутчики, так ведь? Всякие попадаются. Дополнительных проблем нам и даром не надо… Ничего-ничего, повторенье — мама ученья. В следующий раз проворней будут, тогда и мне… быть может, паровоз догонять придётся.
Словно подтверждая догадку проводницы, трансляция исторгла объявление:
— Шановни пасажыры, у вага! З пэршойи колии видправ-ляеться потяг номэр… — неожиданный треск помех напрочь заглушил несколько слов, -…Харкив — Кыив. Повторяю, с первого пути отправляется поезд номер… — снова треск помех, — следующий маршрутом Харьков — Киев.
В дверь тотчас же перестали ломиться опозданты…
Толчок. Лязг. Змея поезда вздрогнула всем своим сочленённым телом, и станционное здание, угадываемое в снежной пелене за окном, поплыло влево.
— Счастливого нам пути, а забортному миру счастливо оставаться, — очень тихо, себе под нос молвила сталкерша, — который раз отъезжаю, и снова трудно поверить, что это путешествие реально…
— А уж мне с каким трудом верится… — вообще шёпотом осмелился отозваться ведомый. — Харьков — Киев, да?…
— А то. Самый что ни на есть. Доставит в целости и сохранности… ну, за вычетом соответствующей мзды. Ничего не попишешь, платить надо даже ирреальным безбилетникам, не в кассу, так проводникам… бесплатные пирожки сам знаешь где только бывают.
Леа протянула руку и сняла блокирующий стопор с дверного замка. В тот же миг, словно за дверью стоял и подслушивал, створку откатил и в купе шагнул вагонный проводник. С виду самый что ни на есть настоящий. Средних лет плюгавенький мужичонка в тёмно-синей форменной тужурке, фасон которой не меняется десятилетиями, и в низко надвинутой фуражке, тень от козырька которой совершенно скрывала лицо.
Ни слова не говоря, он протянул лапку раскрытой ладошкой вверх. Сталкерша накрыла её своей ладонью, подержала несколько секунд, отняла. «Позолотив ручку», молча,
Ощущение от прикосновения осталось двойственное. Ник почему-то думал, что рука железнодорожника будет неживой, холодной и сухой, как пластмасса манекена, но кожа была тёплой, влажной, вполне естественной…
— Чаю, извини, не будет. На таких, как мы, не запланировано, мы сверх лимита, — сказала ведомому Леа, когда дверь за натуральным поездным задвинулась. — Устраивайся поудобнее, любую полку занимай. Спи, покуда возможно. С этой станции не самой короткой дорогой едем. Прямой через Полтаву не отсюда уходит. Скорее всего на юг нацелимся, в Днепре через мост и потом уж обратно на север, по правобережью. Это ещё ничего, бывает с восточной окраины города отправка, пилишь, пилишь крюком через Луганщину, Донбасс и запорожские степи, одуреть можно… выйти же нельзя. Во, кстати, торба для нужды всякой. Приспичит по-большому — не стесняйся. Я отвернусь, чтоб тебя не смущать.
Она достала из недр своего объёмистого рюкзака плотный гигиенический пакет. Оставила его на коричневом дерматине поверхности сиденья.
— Столик не опускай, нельзя существенно нарушать конфигурацию… Предупреждая твои вопросы, изложу коротко основные тезисы… ничего себе, помню ещё такие слова… Слушай и не перебивай пока. Мы с тобой сейчас… э-э… условно говоря, в тени. Это — тень давно ушедшего поезда, как я понимаю. Думаю, мы подсаживаемся через время. Поезд реально идёт в Киев, но много лет назад. На самом деле это мы нереальные. Занимаем пустые места, когда-то оставшиеся незанятыми на протяжении всего рейса. И не только мы двое, как ты уже понял… Вот когда набирается достаточно желающих уехать теневым маршрутом, тогда и срабатывает этот эффект. И все мы попадаем в Предзонье без особых проблем. Сгружаемся на конечной и снова оказываемся в нашем времени, посреди текучего дурдома на прогулке. Ни тебе периметра, ни тебе похода через смертельный хаос… Точнее, поход существенно сокращается.
— А если не наберётся достаточно теневых пассажиров? — не утерпел журналист.
— Вместо вагонного придёт контрольный и вышвырнет вон. Об этом не думай даже. Поверь, лучше не знать, каково это — оказаться вышвырнутым… Со мной это случалось… м-м… несколько раз. Врагу не пожелаешь! Самое гнусное, что потом добираться обратно приходится иногда чёрт знает из каких тмутараканных дыр. Я даже не представляла, в какие невообразимые места, оказывается, дотянулись железнодорожные колеи…
— Так чем же взимается плата?!
— Во тебя разобрало, журналист… А плату мы отдаём жизнью. Нас нету в реальности, пока мы здесь. И реальность мстит за измену. Сколько именно времени жизни забирается, неведомо. У каждого по-разному и каждый раз по-разному. Я как-то вернулась полгода спустя… Но обычно несколько суток, в пределах недели-двух. В общем, где-то пять суток жизни за сутки поездки… Такая вот конвертация.
— И давно ты…
— Много будешь знать — состаришься быстрее, чем я.
— А на официальном уровне яйцеголовые традиционно утверждают, что аномалий за пределами периметра не зарегистрировано… — Нику сделалось настолько тоскливо от обескураживающе
Ключевое слово — допрыгались.
— Мало ли кто что говорит! Тем более учёные… Если на заборе напишут слово из пяти букв, ты что, поверишь, что ОНА прямо там, за забором? Ты же сам профи чёрного пиара, мне ли тебе объяснять, как легко забиваются народу баки! Испокон веку люди скорее удобной лжи поверят, чем неприглядной правде.
…Из люка, крышка которого откинулась рядом с короткой толстой трубой — видимо, верхней частью шахты перископа, — высунулась усатая физиономия. Именно усы бросались в глаза, чёрные и густые, они торчали в обе стороны, как рожки, только горизонтальные.
— Эй фы, плафать сьюда, бистро!… — раздалась хриплоголосая команда.
Увенчивала это усатое великолепие капитанская фуражка. Взаправдашняя, с кокардой и лаковым козырьком. Ну просто грех ослушаться приказа человека в таком головном уборе!
Сталкеры закинули первичное оружие за спины, подхватили свою амуницию и бросились в воду. Другого способа добраться до вожделенного транспорта не предвиделось.
— Вааау! — Влад сжал зубы и чуть ли не взвыл. — Ох, блин, х-х-холодно!
— Счас, счас, тока яйцы смочатся, и нормульно станет, успокоил его Бармалей.
Пробрести, прогрести, проплыть нужно было метров пятнадцать, но с грузом. Преодоление этой дистанции превращалось в нечто похожее на сеанс мазохизма. Но куда деваться, непосильные трудности для сталкера — будни жизни. И чем скорее молодые в это врубятся, тем быстрее у них появится шанс уловить алгоритм выживания.
Худо-бедно, все пятеро добрались. Цепляясь за скобы, вделанные в корпус, вскарабкались на узкую, сантиметров шестьдесят шириной всего, палубу. Точнее, ребристую полосу позади рубки. В кормовой части, как говорят мореманы. Клоун полез было со стороны носа, но капитан погрозил ему внушительным кулаком, поросшим рыжим волосом. Ну что ж, на этом борту он — первый после Зоны…
Гуськом, по очереди, сталкеры опустились по узкой прорезиненной лестнице в чрево субмаринки вслед за капитаном.
Здесь оказалось не так уж запущенно. Небольшая кабина, похожая на салон микроавтобуса. В задней переборке — закупоренный люк. Впереди, перед пультом управления, — кресло водителя, то есть капитана. Сзади шесть сидений, по три с каждого борта. Колени в колени, лицом друг к другу пассажиры здесь устраиваются…
Капитан был явно выраженный «ганс», красномордый, с пивным животиком, выпирающим из-под свитера, коренастый рыжий парень лет тридцати. Многословием немец не страдал. Похоже, предпочитал жесты. Молча указал на пассажирские места, и сталкеры поспешили их занять. Шестое, заднее слева, осталось свободным. Видимо, при расчёте грузоподъёмности учитывалось, что в комплекте с каждым переправляющимся будет нелёгкая поклажа. В это кресло Бармалей — тоже жестами — предложил временным спутникам сложить рюкзаки. Чтобы распределить груз поровну.
Задвинув люк, ни слова не произнеся, Немец плюхнулся в своё кресло, и подводный корабль отбыл в рейс. Начало движения почти не чувствовалось, вибрация едва заметная, в том же микроавтобусе куда сильнее ощущается работа мотора.
Переход длился с полчаса, за всё это время капитан издал только четыре слова, вернее, одно, зато четырежды. «Шайзе!» То есть дерьмо по-русски. Что-то он там мудрил и колдовал с клавиатурой и джойстиками на пульте. Субмарина раскачивалась, кренилась, шла зигзагами. Играла в прятки с судьбой. Разве что самой Зоне ведомо, какие аномалии под водой встречаются…
Передняя стенка кабины была испещрена всевозможными приборами, вентилями, индикаторами. От их количества у Луча зарябило в глазах. Он опустил веки и плотнее прижался спиной к борту, закругляющемуся прямо над головой. Мысли в голове мешались одна с другой в горько-сладкий коктейль…
Не успел «Булат» переделать. Посрезал все примочки со старой брони да в мешок упрятал, будет время, нужно присобачить… Запасов жрачки хватает, патронов тоже прикупил…