Зуб

Мне бы следовало его поблагодарить, — неловко сообразила она, и не спеша направилась в вокзальный ресторан, где снова заказала себе кофе. Буфетчик взглянул на нее с усталым чувством того, кто ночь напролет имеет дело с пассажирами автобусов:

— Спать хочется? — спросил он.

— Да, — ответила она.

Чуть погодя она обнаружила, что автовокзал соединен с конечной станцией Пенсильвания, и смогла пройти в зал ожидания и присесть на скамейку, пока снова не заснула.

Потом кто-то резко потряс ее за плечо и сказал:

— У вас когда поезд, леди? Уже почти семь.

Она выпрямилась и увидела свою сумочку на коленях, аккуратно протянутые ноги, и ослепительный циферблат. Она сказала спасибо, поднялась, и, пройдя вдоль скамеек, вслепую взошла на эскалатор. Сию минуту кто-то встал за ее спиной и коснулся ее руки. Она обернулась, и это был Джим.

— Трава так зелена, и так мягка, — вымолвил он с улыбкой, — а вода в реке такая прохладная.

Оказавшись наверху, она сошла с эскалатора и побрела по улице, куда глаза глядят. Джим шагал рядом с ней, декламируя:

— Нигде не увидишь такого синего неба, как там, а какие там песни…

Она поспешно отступила от него, решив, что прохожие обращают на них внимание. Она встала на углу, ожидая, когда загорится зеленый, и к ней снова проворно подошел Джим и, бросив: «смотри», показал, удаляясь, пригоршню жемчужин.

Через дорогу находился ресторан, он только открывался. Она вошла туда и села за столик, а официантка стояла и хмурилась:

— Вы заспались, — сказал она с укором.

— Мне очень жаль, — ответила она официантке, — пожалуйста, яйца «пашот» и кофе.

Наступило утро.

Она вышла оттуда в четверть восьмого, и подумала, если сесть и поехать на автобусе в даунтаун прямо сейчас, я могу посидеть в драгсторе напротив дантиста, и пить кофе до половины девятого, а потом, когда откроется его кабинет, я пойдут туда и меня обслужат первой.

Автобуса стали наполняться пассажирами, она вскочила в первый автобус, который подошел, и не смогла найти пустое место. Ей надо было на улицу 23, а на улице 26 как раз освободилось место. Когда она очнулась, ее завезли в даунтаун так далеко, что ей пришлось почти полчаса искать другой маршрут, чтобы вернуться на 23 улицу.

На углу 23-ей, пока она ждала зеленый свет, ее подхватила и увлекла за собой толпа народу, и когда они пересекли дорогу, и каждый пошел своим путем, кто-то рядом зашагал с нею в ногу. С минуту она шла, не оглядываясь, невольно глядя в тротуар, обжигаемая зубной болью, но когда она, наконец, подняла взгляд, ни слева, ни справа от нее не было никого в синем костюме.

Когда она завернула в подъезд, где находился кабинет ее дантиста, было все еще слишком рано. Привратник был свежевыбрит и причесан, он проворно отворил перед нею дверь, не такой, как к пяти часам — тогда он будет растрепанный и вялый. Она прошла в распахнутую дверь с ощущением выполненного задания, все-таки она успешно попала из одного места в другое, и здесь был конец ее путешествия, его цель.

За столом в кабинете сидела сестра, она сияла белоснежной чистотой, от ее взгляда не ускользнула распухшая щека, усталые плечи, и она тут же вымолвила:

— Ах вы, бедняжка, вы совсем вымотались.

— У меня зуб болит.

Сестра позволила себе чуть улыбнуться. Словно все же ждет тот день, когда сюда войдет кто-нибудь, кто скажет «у меня болят ноги».

Она поднялась в солнечном свете, и пригласила Клару с профессиональным радушием:

— Проходите прямо сейчас. Мы не хотим заставлять вас ждать.

А в кабинете также было солнечно, солнце было на подпорке для головы у зубоврачебного кресла, на круглом белом столике, на бормашине, свесившей свою гладкую хромированную головку. В улыбке врача светилась та профессиональная терпимость, что и у сестры. Возможно от всех недугов, что сидят в людских зубах, он бы избавил, если бы только люди приходили к нему вовремя.

— Я достану ее карточку, доктор, — негромко сказала сестра. — Мы решили, что ею лучше заняться немедленно.

Пока ей делали рентген, она чувствовала, как зловещий глаз камеры беспрепятственно проникает сквозь ее голову, фиксируя даже гвозди в стене за ее спиной, пуговки на манжетах врача, или тонкие скелетики его инструментов.

— Удаление, — с жалостью сказал дантист сестре, и та ответила:

— Слушаюсь, доктор. Я сразу же им позвоню.

Теперь зуб, безошибочно приведший ее сюда, казался Кларе последней частицей ее личности. Казалось, сделанный снимок касается только его, и не имеет к ней никакого отношения. Он был важной особой, которую нужно описать, изучить и задобрить, а она оказывалась всего лишь его недобровольным носителем, и только в этой роли могла как-то заинтересовать и врача, и сестру, только как транспорт для больного зуба была она достойна их непосредственного и профессионального внимания.

Дантист вручил ей картинку, где был изображен полный набор зубов. Тот, что ее беспокоил, был отмечен черной меткой, а поверх рисунка было написано: «Нижний клык. Удаление».

— Возьмите эту бумагу, — сказал врач, — и ступайте по адресу на этой карточке: это зубной хирург. Там они о вас позаботятся.

— А что они будут делать? — спросила она не о том, о чем хотела спросить, не «а что будет со мной?» или «а как глубоко уходят корни зубов»?

— Они вытащат указанный зуб, — в голосе дантиста послышалось раздражение, и он отвернулся. — Это давно надо было сделать.

«Я его задерживаю, — подумала она, — я ему надоела с моим зубом». Она вылезла из кресла и сказала:

— Спасибо. До свидания.

— Я могу дать вам несколько таблеток кодеина — предложила сестра. — Их, конечно, лучше сейчас не принимать, но я могла бы дать вам с собой, если зуб болит так сильно.

— Не надо, — сказала Клара, вспомнив про пузырек с кодеином, забытый на столе в ресторане между «здесь» и «там». — Нет, он меня не очень беспокоит.

— Ладно, — сказала сестра. — Тогда удачи.

Она спустилась по ступенькам и мимо привратника вышла наружу, за те 15 минут, пока она была наверху, он успел растерять частицу своей утренней аккуратности, и его поклон был не такой, как раньше.

— Такси? — спросил привратник.

А она, припомнив автобус до 23-й улицы, тут же сказала:

— Да.

Как раз, пока сойдя с тротуара, привратник с поклоном приглашал ее в такси, которое он как будто сам изобрел, ей показалось, что кто-то машет ей рукой из толпы на другой стороне улицы.

Она прочитала адрес на карточке от дантиста и старательно повторила его шоферу такси. С этой карточкой и полоской бумаги, где было написано «Нижний клык. Удаление», она сидела без движения, придерживая бумаги, с полузакрытыми глазами.

Ей показалось, она снова заснула, когда такси внезапно остановилось, и шофер, открывая дверцу, повернулся к ней со словами:

— Мы приехали, леди.

Он смотрел на нее с любопытством.

— Мне будут вырывать зуб, — сказала она.

— Боже, — участливо вымолвил шофер такси.

Она расплатилась с ним, и он захлопнул дверцу, пожелав ей удачи.

Это здание было не совсем обычное, его подъезд окружали высеченные из камня медицинские символы. Здешний привратник имел вид специалиста, готового определить, рискнет ли она зайти внутрь. Она прошла мимо него и остановилась, только когда лифт раскрыл перед ней свои створки. Войдя в кабину, она показала лифтеру карточку, и тот сказал:

— Седьмой этаж.

В лифте ей пришлось потесниться, чтобы медсестра вкатила туда старую леди в кресле-каталке. Старая леди ехала в лифте тихо и спокойно, ее колени прикрывал плед, она лишь обратила внимание лифтера на «славный денек», и тот ответил «приятно видеть солнышко», после чего леди откинулась в кресле, а медсестра поправила ее плед со словами «не будем волноваться», на что старая леди тут же возразила: «А кто волнуется»?

Они вышли на четвертом этаже. Лифт пошел вверх, лифтер объявил: «Седьмой», лифт остановился, дверь открылась.

— Прямо по коридору и налево, — подсказал лифтер.

По обе стороны коридора были закрытые двери с табличками. На одних было написано «Зубной хирург», на других «Клиника» или «Рентген». Лишь табличка «Женский туалет» выглядела приветливо и как-то понятнее, и совсем не отзывалась больницей.

Свернув налево, она увидела дверь с нужным ей именем, открыла ее, и вошла внутрь. За стеклянным окошком, почти как в банке, сидела сестра, по углам приемной в кадках росли пальмы, в удобных креслах можно было полистать свежие журналы.

— Да? — спросила сестра за окошком, словно вы превысили ваш кредит у дантиста, и задолжали ему пару зубов.

Она вручила сестре бумажку через окно, та посмотрела и сказала:

— Так, нижний клык. Они нам звонили насчет вас. Не угодно ли вам пройти прямо сейчас? Вон туда, в левую дверь.

«Дверь в склеп?» — чуть не переспросила она, а потом тихо открыла дверь и вошла. Внутри ее ждала другая медсестра, она с улыбкой повернулась и пошла, не сомневаясь, что за ней последуют без возражений.

Был сделан еще один снимок, и сестра сказала своей коллеге «клык снизу», а та позвала «пойдемте этим путем, пожалуйста».

Были еще переходы и лабиринты, казалось, они ведут к сердцу этого учреждения, и, наконец, ее поместили в каморку за перегородкой, где стояли кушетка с подушкой, полоскательница и кресло.

— Ждите здесь, — сказала сестра. — Если можете, расслабьтесь.

— Может быть, я посплю, — ответила она.

— Отлично. Вам не придется ждать долго.

Она ждала, вероятно, больше часа, почти в постоянном полусне, просыпаясь только, если кто-то проходил мимо двери. Один раз заглянула сестра, и с улыбкой повторила:

— Уже недолго.

Потом она неожиданно вернулась, и, уже без улыбки, уже не как добрая хозяйка, но оперативно, со знанием дела, бросила:

— Пойдемте, и целеустремленно направилась по коридору.

Потом, очень быстро, быстрее, чем она успела заметить, ее усадили в кресло, одно полотенце оказалось у нее на голове, а другое под подбородком, и сестра положила ей руку на плечо.

— Будет больно?

— Нет, — ответила сестра, и улыбнулась. — Вы же знаете, что больно не будет, правда?

— Да, — сказала она.

Вошел врач, и с улыбкой посмотрел на нее сверху вниз.

— Будет больно? — спросила она.

— В наше время, — бодро ответил он, — мы бы сидели без работы, причиняя людям боль.

Болтая без умолку, он тем временем занимался металлическими, судя по звукам под салфеткой, инструментами, а за ее спиной почти бесшумно выкатился какой-то большой механизм.

— Мы бы совсем остались без работы, — повторил врач. — Вы не о том беспокоитесь, главное, не разболтать нам во сне ваши секреты. Поосторожнее с ними, знаете ли. Значит, нижний клык? — спросил он у сестры.

— Нижний, доктор, — подтвердила она.

Тогда они закрыли ей лицо резиновой маской, у которой был металлический привкус, и врач два или три раза произнес: «Знаете ли», пока она еще могла его видеть поверх маски.

— Расслабьте ваши пальцы, милочка, — сказала сестра, и впервые за долгое время ее руки расслабились.

В первую очередь, забраться в такую даль, подумала она, не забывай об этом. И не забудь металлические звуки и привкус всего этого. И возмутительное унижение…

А потом музыкальный водоворот, звонкая, оглушающее громкая музыка без конца и края, карусель звуков, крутится-вертится, и она бежала, что есть сил, по длинному, отталкивающе-чистому коридору с дверями с обеих сторон, а в конце коридора стоял Джим, он со смехом протягивает руки и что-то выкрикивает, что-то, чего ей никак не расслышать из-за громкой музыки. А она все бежала и бежала, а потом сказала «я не боюсь», и кто-то из-за двери схватил ее за руку и вытащил, и мир тревожно распухал, пока не замер на той грани, где на нее смотрела сверху вниз голова дантиста, и окно опустилось на прежнее место, и сестра по-прежнему держала ее за руку.

— Зачем вы вытащили меня обратно? — произнесла она, и во рту у нее оказалось полно крови. — Я хотела идти дальше.

— Я вас не тащила, — возразила сестра, но доктор сказал:

— Она еще не очнулась.

Она сидела неподвижно, и чувствовала, что по лицу текут слезы, а сестра вытирает их салфеткой. Крови, кроме той, что у нее во рту, больше нигде не было; все было таким же чистым, как и до операции. Неожиданно врач вышел, и сестра протянула руку, помогла ей подняться из кресла.

— Я разговаривала? — спросила она вдруг с тревогой. — Я что-нибудь сказала?

— Вы сказали: «Мне не страшно», — успокоила ее сестра. — Уже когда действие наркоза заканчивалось.

— Нет, — сказала она, отпуская руку, державшую ее за плечо. — Я что-нибудь сказала? Разве я не сказала, где он?

— Вы не сказали ничего, — ответила сестра. — Доктор просто вас дразнил.

— А где мой зуб? — спохватилась она так внезапно, что сестра рассмеялась и сказала:

— Нет его. Больше он вас не побеспокоит.

Потом она еще раз оказалась за той перегородкой, там она смогла прилечь и расплакалась, а сестра принесла ей виски в бумажном стаканчике, и поставила его на край полоскательницы.

— Кровь дана мне богом, чтобы пить, — сказала она сестре.

— Не полощите ваш рот, иначе рана не затянется, — сказала та в ответ.

Сестры долго не было, потом она вернулась и улыбнулась ей с порога: