Звезды и полосы

А во-вторых, президент США предлагает, чтобы сроком по крайней мере на ближайшие три месяца был введен фиксированный курс доллара в отношении основных мировых валют. Более того, чтобы этот стабильный курс был поддержан обязательствами присутствующих на саммите стран. Через три месяца, как он полагает, ситуация стабилизируется, и тогда можно будет вернуться к свободному плавающему обмену.

Все это президент излагает спокойным деловым тоном. Возможно, он и в самом деле не слишком волнуется: по его мнению, лидерам стран «двадцатки» ничего не остается, как принять американский вердикт. Можно, разумеется, его отклонить, но при нынешних обстоятельствах это будет просто самоубийством. К тому же, как он полагает, у Соединенных Штатов очень убедительный аргумент: все страны «двадцатки» имеют значительные запасы как собственно долларов, так и акций различных американских компаний.

На этом в известной мере строится их бюджет.

Не захотят же они потерять эти вещественные миллиарды.

Не склонятся же они к тому, чтобы обратить эти активы в бумажную пыль.

В общем, мир должен помочь Америке.

Другого выхода нет.

Однако «мир», как выясняется в ближайшие два часа, придерживается совершенно иной точки зрения. Президент не учитывает один существенный фактор, который уже много лет вызывает законное раздражение даже у ближайших союзников США. Это привилегированное положение доллара. Сразу же после Второй мировой войны американский доллар приобрел статус основной мировой валюты. Большая часть расчетов в мировой экономике совершалась только за доллары, и стабильность множества стран, хотели они того или нет, определялась наличием у них достаточных долларовых резервов. Это, конечно, предоставляло Соединенным Штатам колоссальные преимущества. Как писал с явной горечью известный французский интеллектуал, Мишель Дамю, занимавший одно время пост министра культуры: «Они всучивают нам как дикарям раскрашенную бумагу, а мы должны отдавать за нее товары, сырье, в конечном счете – национальный суверенитет». То есть, долларовая рента, которую Америка взимала со всего мира, мягко говоря, не вызывала восторга у тех, кто по необходимости был должен ее платить.

Конечно, в мировом сообществе не раз возникали попытки создать комплекс региональных валют, собственные финансовые инструменты, которые могли бы эту ситуацию немного смягчить. Однако, дальше бессодержательных разговоров дело не шло. Слишком велико было экономическое могущество США, слишком ревниво относились они к любым действиям, способным его хоть сколько-нибудь подорвать.

И вот великий момент, кажется, наступил. Благостные мечтания, зарницами вспыхивавшие на горизонте, начинают превращаться в реальность. Сразу же после речи американского президента берет слово недавно избранный президент Перу и извещает присутствующих, что на чрезвычайной встрече глав правительств стран Южной Америки, которая завершилась двенадцать часов назад, было принято решение о создании единого расчетного средства – сукре, поддерживаемого государственными резервами всех этих стран. Электронные трансакции в формате сукре начнутся уже через несколько дней, бумажный и монетный эквивалент новой валюты будет введен в оборот через две недели. Предполагается, что к концу года на континенте возникнет единое финансовое пространство и национальные валюты большинства стран Латинской Америки будут упразднены.

Интересно, что о предложениях президента Соединенных Штатов он даже не упоминает.

Так, как будто этих предложений не было вообще.

Далее берет слово представитель Саудовской Аравии, принц Абдалла, и, в свою очередь, сообщает, что аналогичное решение приняла Лига арабских стран. Теперь все расчеты за нефть будут осуществляться через динар.

Китай ставит присутствующих в известность что переходит в международных трансакциях в основном на юань, а Россия, присоединяясь к очевидному большинству, уведомляет, что со вчерашнего дня рубль стал региональной валютой стран СНГ.

О предложениях американского президента никто по-прежнему не упоминает. Это даже не бунт, не восстание, не мятеж, не попытка экономического сопротивления. Это простая констатация факта: лев уже мертв, сейчас надо думать о том, как разделить его царство.

Положение пытается спасти председатель Евросоюза. Известный своими дипломатическими способностями, которые, собственно, и принесли ему этот пост, Скольринк Ван Хеффиг произносит невероятно длинную речь, где говорит о необходимости более тесной международной кооперации. Прошло то время, когда каждая страна могла решать сама за себя, учитывая прежде всего свои национальные интересы. Ныне мир стал глобальным – в нем все сцеплено, взаимосвязано, переплетено. Нам нужна более тщательная координация наших действий – в рамках коллективной ответственности перед вызовами новой эпохи.

Ну – и так далее, и тому подобное.

Что-то благостное, расплывчатое, неопределенное – на пятьдесят восемь минут.

Всем абсолютно ясно, что это только слова.

Сотрясение воздуха.

Попытка соблюсти политкорректный декорум.

В общем, ждать здесь более нечего. Через десять минут после речи Ван Хеффига президент США демонстративно покидает саммит «двадцатки». Он не делает никаких заявлений для прессы и, по сведениям, просочившимся из его ближайшего окружения, упорно молчит в течение всего времени перелета. Лишь в Вашингтонском аэропорту, остановившись в ослепительном свете телевизионных прожекторов, он, словно выйдя из ступора, произносит фразу, которую будут потом цитировать множество раз:

– Америке не нужен никто. Со своими трудностями мы справимся сами!..

Фраза, конечно, была красивая, но потрясение, которое она вызвала, объяснялось вовсе не ее красотой. Курс доллара начал снижаться сразу же после того, как крупнейшие медийные холдинги, кстати говоря, в основном контролируемые американцами, распространили известия о грандиозном системном сбое в межбанковских коммуникациях Соединенных Штатов. Падение, надо сказать, поначалу было вовсе не катастрофическое: Государственное казначейство Америки по согласованию с правительством США объявило, что оно готово выкупить любое количество долларов, гарантируя это своим золотовалютным запасом. Такое решение несколько охладило взбудораженные умы. Понижение стоимости на первых порах составило не более трех-четырех процентов. Однако примерно за день до приснопамятной встречи «двадцатки» на биржи Копенгагена и Гонконга неизвестно откуда было сброшено экстраординарное количество долларов. Как будто где-то прорвало шлюзы, сдерживавшие напор, как будто одна из стран-акцепторов, имея инсайдерскую информацию, решила таким образом обезопасить себя. Позже этот залповый сброс послужил основой для многочисленных конспирологических версий: дескать хакерская атака в «день гнева» – это был лишь первый удар, за ним, точно в расчетное время, был нанесен второй. Частично эту избыточную массу денег удалось стерилизовать, хотя доллар и рухнул по отношению к евро уже почти на десять процентов. Однако теперь, после неосторожного заявления президента, когда стало понятно, что договориться о спасении банковской системы Америки на саммите не удалось, сразу же вспыхнуло то, что получило позже название «долларовый пожар». На биржи всего мира от Лиссабона до Токио, от Стокгольма до Анкары, от Тель-Авива до Йоханнесбурга хлынуло такое количество свободной американской валюты, что мгновенно утрачено было всякое представление о ее реальной цене. Никакие меры больше не помогали. Никакие заявления Казначейства или правительства США в расчет больше не принимались. Через три часа доллар потерял уже половину своей номинальной стоимости, а к исходу суток (по американскому времени) – около семидесяти процентов. И хотя большинство бирж экстренно и неоднократно прерывало торги, даже это не могло остановить распространение паники. К утру за доллар давали не более восьми процентов от номинала, а к середине следующего дня – менее одного.

Впрочем, промежуточные цифры уже никого не интересовали. Все заслонил не поддающийся пока осмыслению, фантастический, но тем не менее свершившийся факт.

Доллар неожиданно выпал из числа мировых валют.

Его просто не стало.

Он превратился в бумажку, порхающую в финансовой пустоте.

Смерть американцам!

1

Сейчас, по прошествии времени, трудно представить себе, какое необыкновенное ликование охватило весь мир. В радости миллионов людей было что-то мистическое. Как будто рассеялась свинцовая туча, затягивавшая небосвод, спала невыносимая духота, перестали посверкивать молнии, очистилась воздушная синева, просияло солнце, жизнь, только что казавшаяся безнадежной, обрела новый смысл.

Удивительное зрелище представлял собой в эти дни быт множества городов, где вспыхивали стихийные шествия, митинги, манифестации; многотысячные колонны шли, как на празднике – с яркими транспарантами, с трещотками, с воздушными шариками, с цветами. То и дело возникали импровизированные концерты: музыка и песни, казалось, непрерывно звучали на площадях. Мгновенно стал популярным уличный ритуал: торжественное публичное сожжение американских долларов. Черный копотный дым полз из мусорных баков, куда охапками подбрасывали серо-зеленые, скомканные бумажки – люди вокруг кричали, аплодировали и смеялись. В Рио-де-Жанейро прошел спонтанный Гранд-фестиваль: долларами было обклеено громадное чучело, символизирующее Америку. Аналогичное чучело протащили по улицам Мехико, и затем оно с грохотом было взорвано на площади перед кафедральным собором. А в Каракасе (столица Венесуэлы) организован был даже официальный военный парад: по площади, как ковром, усыпанной тысячами долларовых купюр, вбивая их в пыль, прошествовала рота национальной гвардии. Прозвучал гимн страны, грянул салют, сам президент, известный своими антиамериканскими настроениями, в победном жесте поднял кулак. И затем поехали мусороуборочные машины, выметая жесткими щетками символы американской эпохи.

Точно началась всемирная революция. Здания посольств США в десятках стран были окружены бурлящими толпами. Самым популярным лозунгом стал «Американцы, убирайтесь домой!», летели через ограду пакеты с краской, с кетчупом, яйца, помидоры, бананы. Полиция едва сдерживала напор. Тем более, что многие полицейские явно сочувствовали манифестантам. А после неприятного инцидента в Найроби, когда американский морской пехотинец, у которого, видимо, произошел нервный срыв, выстрелил из винтовки (как он клялся потом – в воздух, поверх голов), толпа рванулась на штурм и здание посольства было разгромлено. Персонал еле-еле успели снять с крыши полицейскими вертолетами. Пламя над горящим особняком поднялось уже через десять минут. Инцидент подробно осветили мировые информагентства, и в течение следующих двух суток в Африке были разгромлены и подожжены еще пять американских посольств.

Сумасшествия не избежала даже цивилизованная Европа. В итальянских кафе вдруг перестали понимать английский язык (пострадали при этом, правда, не столько граждане США, сколько Великобритании), Дания неожиданно отказалась принять американский линкор, направлявшийся туда для участия в ежегодной тренировочной операции «Балтик-си», а в Люксембурге (уж, казалось бы, где!) четверо американских туристов были выдворены из страны только за то, что попытались возразить полицейскому, сделавшему им совершенно идиотское замечание.

Какие-то флюиды распространялись в воздухе. «Американцем в наши дни быть опасно, указывала в редакционной статье «Нью-Йорк Таймс». Американец теперь виноват во всем, просто потому что является американцем».

Интересную картину представляло мнение россиян. Антиамериканский митинг в Москве, организованный оппозицией, собрал чуть ли не десятитысячную толпу – такого Россия не помнила со времен перестройки. Данные социологических опросов свидетельствовали, что «испытывают радость от катастрофы в Америке» почти 90 % российских граждан, и это несмотря на то, что многие россияне пострадали от кризиса, потеряв свои долларовые накопления. Вместе с тем, 72 % опрошенных признались, что «сочувствуют американцам», и почти 80 % ответили, что «испытывают теперь тревогу за будущее России».

Ничего удивительного в этих противоречиях нет. Человек – это кластер, в нем уживаются одновременно, казалось бы, взаимоисключающие интенции.

Не случайно один из прохожих, у которого интервью брали на улице, так и сказал:

– Сочувствую американцам, но ненавижу Америку.

И это была предельно четкая формулировка, выражающая, по-видимому, настроения большинства россиян.

Ликовал, впрочем, не только «народ». Исламский религиозный философ, Ваттаб Хаттаби, живущий в Париже и пользующийся большой популярностью у европейских интеллектуалов, заявил в интервью телекомпании «Аль-Джазира», что случившееся с Соединенными Штатами – это историческая неизбежность. В каждую эпоху существует страна, которая олицетворяет собой мировое зло, является метафорическим представительством дьявола на земле. В колониальную эпоху это были последовательно – Испания, Португалия, Голландия, Англия. В двадцатом веке – фашистская Германия и Советский Союз. Теперь роль «черного духа», персонажа, который концентрирует в себе мировое зло, взяли на себя Соединенные Штаты Америки. И задачей миролюбивых демократических сил, задачей, которая вышла ныне на первый план, является сокрушение этого злобного монстра.

В аналогичном ключе высказался и субкоманданте Маркос, объявивший еще в 1994 году личную войну американской глобализации. «Вместе с технологической революцией, писал он в воззвании, распространенном по всему интернету, глобальные финансовые рынки навязывают народам свои законы, свою разрушительную мораль. Но они же порождают и новую логику сопротивления, которое превратилось теперь в тотальное противостояние злу. Четвертая мировая война стала реальностью. Долой американский империализм! Свободу угнетенным народам!»…

Интересно, что в брошюре, воспроизводящей это воззвание, которая была срочно выпущена одним из патриотических российских издательств, слово «империализм» везде было напечатано через четыре «и». У патриотов, как известно, всегда нелады с родным языком.

Сама Америка испытывала в эти дни настоящий психологический шок. Ни рядовые американцы, ни представители политических или интеллектуальных элит даже не подозревали какую ненависть, оказывается, испытывает к ним весь остальной мир. До сего часа они были твердо убеждены в обратном: мир восхищен Америкой и воспринимает ее как образец цивилизационного бытия. Причем, для такого суждения были веские основания. Анри Мальро, французский писатель, в свое время сказал, что Соединенные Штаты – это единственная в мире страна, которая стала великой державой, не приложив к этому ровно никаких усилий. Или, как констатировал другой исследователь: «Обширная территория, полная безопасность на протяжение всей истории от вторжений извне, исключительно благоприятный климат, наличие множества природных ресурсов – все это привело к тому, что за свое стремительное развитие Америка платила значительно меньшую цену, чем, например, европейские государства».

Действительно, из мировых войн, опустошивших Европу, Америка вышла намного сильней, чем была, а после распада СССР осталась, по существу, единственной сверхдержавой. Могущество ее было практически безграничным. Американская экономика составляла почти четверть от мировой, доллар безраздельно господствовал на рынке международных валют, а военный флот США, вкупе с подводными лодками, превосходил по мощи военные флоты всех других стран, вместе взятых.

Сферой национальных интересов Америки стал весь мир, и Америка твердо держала в своих руках бразды правления этим миром.

Не следует, разумеется, отрицать и собственных достоинств американцев. «Новый свет», как первоначально называли Америку, осваивали в основном фанатичные европейские диссиденты, люди, которым было невыносимо душно в феодально-сословном европейском миропорядке и которые жаждали лишь одного – свободы веры и деятельности. На пустынных землях нового континента они получили и то, и другое. Они приходили на территории, где еще никаких государственных институтов не было – сами устанавливали себе законы и сами их исполняли. Так родился великий демократический принцип: не народ служит власти, а власть служит народу. Свобода была претворена в деятельность. Деятельность получила зримое материальное воплощение. Символом Америки стала триада: банк, церковь, автозаправка – ее можно было увидеть в любом американском городе.

К началу ХХI века американцы уверовали окончательно, что сам бог избрал их страну в качестве пастыря для остального непросвещенного человечества. Мир стал для них понятен и прост. То, что хорошо для Америки, хорошо для всех. То, что делают Соединенные Штаты должно везде встречать безоговорочное одобрение и восторг. Ослепление собственной избранностью было настолько сильное, что породило настоящий психологический астигматизм: вынужденное подчинение принималось за внутреннее согласие, согласие – за восхищение, лесть сильному – за искреннюю любовь. Америка совершила ту же ошибку, что в свое время и Советский Союз: решила, что только она обладает истиной, и попыталась силой навязать ее всем остальным. Отрезвление не наступило даже после террористических актов 11 сентября, когда выпуски новостей продемонстрировали радость и ликование, охватившее исламские страны. Американцам это казалось атавистической дикостью: как можно радоваться, если погибли тысячи ни в чем неповинных людей? Они так и не поняли простую вещь: диктатура, даже с самыми благими намерениями, всегда вызывает отчаянное сопротивление. Мир вовсе не жаждет иметь нового «господина». Он так же ценит свободу, как и сами американцы.

Об отношении к Соединенным Штатам свидетельствует хотя бы тот факт, что когда одно из известнейших российских издательств выпустило монографию Чарльза Капхена «Закат Америки», то от себя добавило на обложке «Уже скоро!» – яркими крупными буквами с восклицательным знаком.

Вот чего не учитывали ни политики, ни аналитические центры, ни простые американцы. Миллионы людей во всем мире страстно ненавидят Америку: ее имперское высокомерие, ее диктаторский тон, ее мещанское пренебрежение к тем, кто на нее не похож.

А страстная ненависть, чего тоже в прогностическом обобщении, как правило, не учитывают, сильнее армии, флота, сильнее денег и технологий.

Ненависть имеет обыкновение овеществляться.

То, чего ждут сотни миллионов людей, в конце концов происходит.

2

И даже в этот момент окончательную катастрофу, вероятно, можно было предотвратить. Или, по крайней мере, демпфировать ее технологические последствия. Ретроспективный анализ, проведенный через несколько месяцев после «дня гнева», однозначно свидетельствует, что ситуация была вовсе не безнадежной. Просто правительству США опять-таки следовало принять некоторые экстраординарные меры и проводить их в жизнь несмотря ни на что.

По мнению ведущих экономистов, требовалось сделать следующее. Во-первых, объявить официальный дефолт, чтобы снять с себя обязательства, которые при сложившихся обстоятельствах выполнить все равно невозможно. Так в свое время поступила Россия, и после встряски, смывшей спекулятивную пену и гниль, там началось явное оздоровление экономики. Во-вторых, следовало немедленно ввести «новый доллар», новую государственную валюту, гарантировав ее всеми активами, которые у США еще есть. Конечно, золотовалютный резерв Америки после «дня гнева» сильно уменьшился, прежде всего из-за бесплодных попыток правительства спасти старый курс, и все же, по мнению тех же экономистов, его было вполне достаточно, чтобы поддерживать новую валютную единицу в течение месяцев трех, если повезет – четырех. А четыре месяца, заметим, это громадный срок. За четыре месяца можно горы экономические своротить. Тем более, что золото на мировых рынках резко подскочило в цене, и активы, которыми Соединенные Штаты располагали, были не так уж малы. И, наконец, Америке следовало восстановить традиционное денежное обращение, то есть перейти на расчеты, связанные с «живыми» (бумажными, физическими) купюрами. Да, разумеется, это чрезвычайно громоздкий функционал, да, разумеется, это требует потрясающего количества чисто «технических рук»: бухгалтеров, учетных работников, контролеров, кассиров, во многом уже забытые к нашему времени специальности, зато американская финансовая система начала бы хоть как-то дышать – удалось бы, наверное, преодолеть кататонический шок, протолкнуть «тромбы» в расчетных узлах, которые блокировали любую деятельность. Ну, а за это время, то есть за предполагаемые четыре месяца, как уже говорилось, поставить новые компьютерные терминалы, загрузить в них европейский банковский софт, в котором «Огненный Джек» так себя ничем и не проявил, провесить временные интернет-маршруты, и тем самым – связать в единое целое деньги, торговлю и производство.

Вот тогда, пусть с колоссальными финансовыми издержками, Америка, вероятно, могла бы выжить как дееспособное государство. Конечно, она потеряла бы громадное количество «электронных денег»: эти эфемерные символы постсовременности испарились бы безо всяких следов, бюджет Соединенных Штатов сократился бы по самым скромным подсчетам в двадцать пять раз, и уж, конечно, Америка надолго выбыла бы из списка лидирующих мировых держав. Положение ее в мире стало бы совершенно иным. Но появился бы тогда некий фундамент, некая устойчивая основа, с которой можно было бы начинать новый виток развития.

Так, по крайней мере, считали экономисты. И хоть это опять-таки соображения, высказанные, что называется, задним числом, определенная логика в них все же имелась. Возможно, что принятые немедленно, проводимые строго и в комплексе, а не так, как это обычно бывает: каждая мера сама по себе, они и в самом деле могли бы ограничить масштаб катастрофы.

Ничего этого, конечно, сделано не было. Неизвестно, о чем думало в эти жуткие дни правительство Соединенных Штатов, но заявления и поступки его были настолько противоречивы, что реконструировать по ним целостную картину – занятие безнадежное. С уверенностью можно сказать лишь одно: оно пребывало в полной растерянности и, как птица под выстрелами охотников, панически металось из стороны в сторону. «Хроника черных дней», изданная недавно под псевдонимом, однако, судя по достоверной фактуре, написанная, несомненно, тем, кто наблюдал ситуацию изнутри, свидетельствует, что достоверной информации у американского правительства не было, и оно сотрясалось слухами один фантастичней другого. То поступал сигнал, что в течение ближайших часов будет нанесен удар, аналогичный тому, который обрушился на страну 11 сентября, и следовал категорический запрет президента на пролет в воздушном пространстве Америки любых транспортных средств, то образовывались неизвестно откуда «абсолютно достоверные сведения», что начинается массированная атака хакеров на Пентагон: возможны самопроизвольные пуски ракет по целям на территории США, а то и вовсе прорывался сквозь частокол заграждений шизофренический телефонный звонок: Белый дом заминирован, взрыв последует уже через полчаса…

Трудно было сохранить в такой атмосфере здравый рассудок. И, судя по многочисленным признакам, американскому политическому истеблишменту это не удалось. Во всяком случае, вместо того, чтобы принимать необходимые меры, там в первую очередь озаботились совершенно другим вопросом: кто виноват? На первой же пресс-конференции, которая был собрана по возвращению с «саммита двадцати», президент США разразился громкими обвинениями в адрес Китая: дескать, это Китай начал массированный сброс американской валюты, Соединенные Штаты рассматривают это как недружественный и даже враждебный акт. А когда последовало необычайное по резкости заявление Генерального секретаря ЦК КПК, в котором все эти «странные инсинуации» категорически отвергались, то президент, словно забыв о чем говорил буквально сутки назад, обрушился точно с такими же обвинениями на Индонезию; речь теперь шла уже не о китайских, а об исламских консолидированных капиталах, «втянутых в широкомасштабную диверсию против Соединенных Штатов».

Складывалось впечатление, что президент не совсем понимает, о чем говорит.

При чем тут Индонезия?

Какие-такие загадочные «исламские капиталы»?

Однако, это его заявление вызвало в Джакарте настоящую панику. Сотни тысяч людей – на машинах, на велосипедах, пешком – бросились прочь из города, будучи уверенными, что Соединенные Штаты вот-вот нанесут по нему бомбовый или ракетный удар.

Заметим, что более никогда и нигде президент США об Индонезии не упоминал.

Нельзя, правда, сказать, что никаких разумных действий не было предпринято вообще. Напротив, по многим принципиальным моментам делалось именно то, что требовалось. Так, например, уже в первые сутки после «дня гнева» были изолированы в локальных сетях военные суперкомпьютеры Пентагона (мощные оперативные блоки, способные совершать триллионы операций в секунду; они, впрочем, и раньше не были подключены к общем сети), а также выведены в локальные коммуникаты все элементы стратегического командования по родам войск: маршруты были провешены заново, система национальной обороны Америки, пусть медленно, поскольку включала теперь и элементы «голосового режима», но все же могла работать.

Аналогичные меры осуществлялись и в правительственных учреждениях, как на уровне федеральных структур, так и на уровне штатов, где без особых затей, чтобы не тратить сил на проверку, были развернуты комплексы «чистых компьютеров», взятых непосредственно с производства. Таким образом, разумеется, исключались из оборота все базы данных, переведенные за последнее десятилетие в цифровой формат, все архивы, все рабочие поисковики, но, по крайней мере частично, сетевая связность страны к концу этой сумасшедшей недели была восстановлена.

Намного хуже обстояли дела в банковской сфере. Там, разумеется, тоже были развернуты интактные, то есть неповрежденные, терминалы, загружена часть софта, взятого у европейских партнеров, и провешены временные сетевые маршруты, связавшие между собой крупнейшие банки страны. Однако при осторожных попытках просканировать базы текущих счетов операторы получали картину тотального «цифрового детрита»: хаос не структурированных и не поддающихся осмыслению данных, работать с которыми было нельзя. Сходная картина наблюдалась и на стриммерах, то есть на дублирующих носителях информации, хранящихся в специальных сейфовых помещениях. Правда на стриммерах оказались поврежденными лишь отдельные архитектурные сектора, и, тем не менее, этого было достаточно, чтобы сделать недееспособной всю сохранившуюся информацию. К тому же наличествовали весьма серьезные опасения, что при обратной трансляции данных со стриммера на вновь поставленный терминал может произойти спонтанная реинтеграция вируса, тогда усилия всех последних дней пропадут.

В общем, приходилось мириться с тем, что, по крайней мере на первых порах, восстановить исходные финансовые позиции не удастся. Фактически американцы лишились всех своих накоплений, всех рабочих кредитов, всех денежных средств, и это было, пожалуй, самое сильное потрясение, которое им пришлось испытать. Психологический шок был просто чудовищным. Как производить покупки? Как осуществлять необходимые текущие платежи? Как вообще жить дальше, если вместо денег, придающих уверенность в том, что ты – человек, в руках – неощутимая пустота?

Плохо помогали и так называемые «заемные облигации», в срочном порядке выпущенные правительствами нескольких штатов. Во-первых, был совершенно непонятен их курс: то они приравнивались к одному «старому доллару», то к двум, то к трем, а то сразу же – к десяти. Тем более, что курс самого доллара был не определен. А во-вторых, обращение их стопорила та же техническая проблема: нет квалифицированных кассиров, бухгалтеров, экономистов, не хватает оборудованных машин, надежных сейфов, охранников для перевозок. Наконец выяснилось, что американцы, давно уже подсевшие на электронное колдовство, вообще отвыкли считать: сложить или вычесть сложные числа для них – непреодолимая трудность. А уж про действия умножения и деления говорить нечего – самые простые расчеты требовали невероятного количества времени. Никакие калькуляторы не помогали: два человека складывали одну и ту же колонку и получали разные результаты. В дополнение ко всему буквально через неделю появились в громадном количестве фальшивые облигации, которые даже специалисты с трудом отличали от настоящих.

Несколько легче было положение в юго-западных штатах, где все расчеты явочным порядком были переведены на мексиканское песо. К тому же президент Мексики сделал широкий жест, объявив, что вклады граждан Америки, имеющиеся в мексиканских банках, будут переведены в песо по старому курсу. Выиграли на этом, конечно, прежде всего мексиканцы, живущие в США, на фоне прочих американцев они вдруг оказались состоятельными людьми.

Однако все это были мелочи. Они чуть-чуть смягчали проблему, но не могли ее устранить. В главном же американское правительство допустило, по-видимому, фатальный просчет, после которого под ногами его разверзлась настоящая бездна. Ослепленное блеском недавнего своего величия оно не смогло или не захотело расстаться с иллюзиями. Признать экономический крах страны, перейти из статуса сверхдержавы в положение развивающегося, не самого благополучного государства? Нет, это не для него! В результате вместо того, чтобы объявить дефолт, как настойчиво рекомендовали европейские и израильские экономисты, американское правительство сделало как раз то, чего делать не следовало: оно предприняло отчаянную попытку удержать курс национальной валюты. Последовало вторичное заявление президента Соединенных Штатов и практически одновременно с ним – заявление вновь избранного председателя Федеральной резервной системы о том, что пик кризиса для Америки позади и что правительство гарантирует реальную покупательную способность доллара. Соединенные Штаты не только готовы выполнить все свои финансовые обязательства, возвестил президент, но и впредь – нести свою долю ответственности за устойчивое развитие и процветание мировой экономики. Курс доллара в ближайшие месяцы останется неизменным. Свободная конвертация его в другие мировые валюты будет сохранена.

Заявление, конечно, совершенно безумное.

Ничем, кроме шизофренического умопомрачения его, видимо, не объяснить.

Так игроку в казино, который взял крупный выигрыш, а потом бездарно, даже не понимая, что делает, его спустил, брезжит обманчивая надежда на чудо. Его воспаленному воображению кажется, что еще один ход, еще одна ставка, один ловкий финт, одна счастливая фишка, и удача вновь обратит к нему сияющее лицо. Он забывает главный закон бытия: выиграть в жизни можно, но отыграться нельзя.

Последствия этого были вполне предсказуемы. Уже через сутки в пределы Соединенных Штатов хлынул поток физических денег. Достоверной статистики здесь, разумеется, нет, но согласно сведениям, собранным ФБР и опубликованным позже газетой «Файненшел Таймс», ежедневно на территорию США приземлялось от сорока до пятидесяти нелегальных бортов, груженных мешками с долларами. Далее деньги перегружались на легковые автомашины и доставлялись в банки Нью-Йорка, Лас-Вегаса, Сиэтла, Чикаго, где какой-нибудь полностью правомочный гражданин США на законном основании требовал их обмена. Войска противовоздушной обороны Америки получили очередной приказ сбивать после первого же предупреждения все неизвестные самолеты, однако легкие «Орланы» и «Сессны» шли так низко, чуть ли не касаясь брюхом земли, что военные радары их засечь не могли, тем более, что как раз в это время начались сбои в системах оповещения и операторы пультов слежения были не в состоянии выделить достоверный сигнал из океана помех. Впрочем, главная масса бумажных денег все равно перевозилась трейлерами через границу с Мексикой и Канадой. Популярны были также и пешеходные караваны: мексиканцы, например, собирались вооруженными группами по пять-шесть человек, надевали на себя рюкзаки, набитые долларами, и шли зигзагами через пустыню, перекрыть которую было нельзя. В этом случае деньги «сбрасывались» уже в приграничных районах, откуда они быстро перекочевывали во внутренние регионы страны.

Никаким силами это наводнение было не остановить. К концу месяца золотовалютные запасы Америки были исчерпаны почти на девяносто процентов. Потребительские цены возросли более чем в пятнадцать раз, и при расчетах в магазинах и на автозаправках с покупателя, вопреки всем законам, все чаще требовали евро, швейцарские франки, песо, йены, рубли, даже украинские гривны – все что угодно, только не американские доллары.

Наконец правительство США признало свершившийся факт. Специальным указом, который тут же получил в прессе имя «Билль нищеты», оно объявило о прекращении действия нынешней национальной валюты и о введении на всей территории Соединенных Штатов доллара нового образца. Купюры, оказывается, уже были тайно отпечатаны в Нидерландах. Для простоты визуального различения они имели не серо-зеленоватый, а розовый, с нежными оттенками, цвет, из-за чего сразу же обрели сленговое прозвище «красных». И этот доллар признавался отныне единственным средством законного и официального платежа. Никакого курса по отношению к прежней валюте новые доллары не имели: каждому гражданину Америки открывался личный стандартный кредит в пять тысяч номинированных единиц. Все остальные вклады следовало подтверждать документально, и восстановление их, то есть предполагаемая компенсация, откладывалось до лучших времен.

Это был уже не столько экономический, сколько символический акт.

Америка, стиснув зубы, подчинилась новой реальности.

Грандиозность данного действия еще требовалось осознать.

Правда, времени ни для осознания, ни для размышлений практически не было.

Другое событие всколыхнуло насторожившийся мир.

Утром двенадцатого апреля войска Китайской Народной Республики оккупировали Тайвань.

Великий желтый дракон

1

Китай всегда был загадкой для Запада. Со времен Марко Поло, выпустившего свою знаменитую книгу о Поднебесной империи, в которой он провел ни много ни мало семнадцать лет, Китай представлялся европейцам как сказочная полумифическая страна, где все не так, как у них.

Европейцев поражали даже не вошедшие в поговорку сложнейшие китайские церемонии, не имеющие с точки зрения европейского прагматизма никакой содержательной ценности, и не циклопические сооружения восточной державы, вроде Великой китайской стены, протянувшейся более чем на пять тысяч километров вдоль исторических имперских границ (это больше, чем расстояние от Лондона до Парижа), их поражали, скорее, поведенческие эталоны китайцев, настолько абсурдные, что никак не укладывались в рационализированное западное сознание. Например, то, что после свержения императора Чжу Юцзяня (XVII век) почти восемьдесят тысяч чиновников его администрации, как один, покончили жизнь самоубийством. Просвещенные европейцы просто не понимали – зачем? Неужели эти опытные администраторы, на которых, с любой точки зрения, не было никакой вины, не могли спокойно работать с новой императорской властью? Или то, что перед одной из решающих битв, которая могла бы изменить весь облик страны, китайские полководцы, уже построившие войска, вдохнули в себя тончайшие ленточки золота, то есть тоже покончили самоубийством, вместо того чтобы поверить в судьбу и дать сражение. С точки зрения европейцев – действие абсолютно нелепое. Зачем торопиться? А вдруг битву каким-нибудь чудом все же выиграть бы удалось?

Поражал сознание европейцев и тот поистине удивительный факт, что, опередив Запад во многих принципиальных технологических инновациях, намного раньше изобретя компас, порох, книгопечатание, бумажные деньги, многопалубные военные корабли, китайцы, тем не менее, не попытались создать вселенской империи – не двинулись на завоевание мира, что было бы естественным для любой европейской страны. Китайцы, например, не открыли Америку, хотя, двигаясь по теплому течению Куросио, сделать это было довольно легко, не колонизировали Южную Сибирь, несмотря на то, что сильных противников на этой территории у них не было, не пробовали завоевать Японию или средневековые государства Азии.

Культурологи объясняли это интровертностью китайской цивилизации. В западной трансценденции, то есть в целеполагающей метафизике, наличествует явственный «внешний акцент»: бог создал мир и потому мир устремлен к богу. Это, в свою очередь, порождает представление о прогрессе, то есть о линеарном, направленном, сознательном улучшении мира, который таким образом приближается к своему создателю. Отсюда – экстравертность европейской цивилизации, ее силовая экспансия, ее стремление охватить собой все, что есть на земле. Восточная трансценденция построена совершенно иначе. Здесь преобладает не «внешний акцент», а «внутренняя истинность бытия». Не бог порождает мир, а мир порождает бога: Будда, Конфуций и Лао Цзы первоначально были людьми, божественный статус они обрели в течение жизни. И потому Восток не пытается сделать мир лучше. Он пытается приспособиться к той реальности, которая есть. В китайском мировоззрении постоянство – это высшее благо, не случайно одно из самых страшных китайских проклятий звучит так: «Чтоб тебе жить в эпоху перемен». Вот почему Китай не склонен к экспансии. Он устремлен не столько вовне, сколько внутрь.

Правда, загадка Китая в сознании Запада довольно быстро отошла на второй план. Или – продолжала интересовать лишь философов, историков, культурологов. В координатах международных отношений она была решена. После того как в середине XIX столетия европейские страны с необычайной легкостью выиграли у Китая две «опиумных войны», стало понятно, что несмотря на всю свою древнюю экзотическую культуру, несмотря численность населения и его необыкновенное трудолюбие, позволяющее выжить везде, Китай – это нищее, слабо развитое в техническом отношении государство, представляющее для Запада интерес лишь как колоссальный рынок сбыта товаров. В политическом плане на Китай можно не обращать внимания; он никогда не достигнет могущества развитых европейских держав.

Запад знал китайский фарфор, китайский шелк и китайский чай. В Соединенных Штатах в XIX веке начали открываться китайские прачечные. В богатых домах принято было держать прислугу, состоящую из китайцев, а еще доходили неясные слухи, что в Китае чуть ли не каждый год – то наводнение, то землетрясение.

Такое представление о Китае держалось на Западе почти целый век. Занятый своими проблемами Запад не обращал на Китай практически никакого внимания. И потому неприятным сюрпризом для Европы и США стал приход к власти в Китае коммунистической партии, победившей своих противников в длительной гражданской войне. А другим неприятным сюрпризом, который никто из западных аналитиков не предвидеть не смог, явилось то, что именно под руководством коммунистической партии Китай, который, казалось бы, оцепенел навсегда, сумел провести серьезную полномасштабную модернизацию экономики, создать собственную индустрию, собственную сильную армию и, наконец, в 1964 году обрести собственное атомное оружие. Факт тем более неприятный, что Мао Цзэдун, «великий кормчий», как его называли в Китае, в отличие от Запада и СССР, не опасался всеобщего ядерного катаклизма. Он заявлял прямо: «Пусть в атомной войне погибнет половина китайцев, зато остальные будут жить при коммунизме».

Китай ни о чем не забыл и ничего не простил.

Дракон в китайской исторической мифологии – совсем не то, что дракон на Западе.

Соединенные Штаты были официально объявлены в Китае «врагом номер один», и эта доктрина, несмотря на установление вскоре нормальных дипломатических отношений, отменена не была.

Больше всего пугало демографическое разрастание Поднебесной. Шутка сказать, к концу ХХ века каждый пятый человек на Земле являлся китайцем.

К тому же китайский солдат был чрезвычайно неприхотлив, ему не требовались кока-кола, антибиотики, дорогостоящее военное снаряжение. Он мог обходиться в день двумя чашками риса, спать на голой земле, месяцами жить в джунглях, даже не помышляя об отпуске.

Можно ли такую армию победить?

С некоторым облегчением Запад вздохнул, только когда Китай внезапно рассорился с СССР. Доктрина «социализма с китайской спецификой», провозглашенная тем же Мао Цзэдуном, оказалась несовместимой с доктриной ортодоксального коммунизма, которой как догмы придерживался Советский Союз. В действительности дело, конечно, было не в разном истолковании социалистического учения. Просто Китай, почувствовав свою силу, не собирался больше оставаться на положении младшего брата. Теперь он претендовал на самостоятельную роль в мировой игре.