Трансперсональный проект: психология, антропология, духовные традиции Том I. Мировой трансперсональный проект

б) индивид был погружен в живую, одухотворенную природу. В философии и исторической психологии такая особенность идентификации психического называется «анимизм». Мир, окружающий индивида, был не просто одухотворен в каком-то всеобщем онтологическом смысле: каждая живая и неживая форма была взаимосвязана с существованием человека. Он был един с природой. Он был живой частью живой природы и живого космоса. Он был предельно зависим от капризов этого одухотворенного пространства. Облака, солнце, небо, пролетающие птицы, лесные звери, деревья, овраги, камни на холме и сам холм – все они были частицами его жизни. Для него они имели не предметный характер, они составляли живую одухотворенную ткань его жизни;

в) существование вне линейного времени. Для первобытного человека время являлось иллюзией, он существовал «в полноте времени», можно даже сказать, в вечности. В его восприятии все события происходят как бы одновременно. В этом смысле сам он как бы существует всегда. Мы можем предположить, что наша тяга к «вечной жизни» укоренена в этой архаической памяти вневременного существования;

г) моральная индифферентность. Психическое располагалось за пределами добра и зла. В такой реальности даже болезнь, старость и смерть теряют свое «зловещее» качество. Ритм рождения и смерти, драма хищника и жертвы, страдания индивидуальных существ, даже вымирание целых родов и племен – все является стихийным и естественным, абсолютно невинным, ибо все это полностью бессознательно и поэтому неспособно ни на преднамеренность, ни на раскаяние.

Все эти качества в их единстве являются описанием метафорического «сада Эдема». Они одновременно являются описанием понятия «первоначального психического» (Козлов, 1998).

Центральное верование шаманизма состоит в том, что существуют два мира, тесно прилегающие друг к другу, порой перекрывающиеся, но остающиеся отдельными. Это физический мир, в котором мы живем, и духовный мир, населенный силами, которые направляют и контролируют физический мир. Как обитатели «меньшего» мира, мы существуем в нем, в некотором смысле, по милости мира духовного. Его вторжение в наш мир может принести исцеление или болезнь, удачу или невезение. Духовный мир параллелен всей нашей жизни на физическом уровне: так, каждое дерево, животное или камень обладает собственным духом. Причинить им вред или обидеть – значит накликать беду. Таким образом, наше взаимодействие с духовным миром приобретает значительную важность. Именно здесь приобретает решающее значение роль шамана. Он способен войти в мир духов и установить контакт с силами духовного мира. Это достигается через состояние транса, в котором шаман разговаривает с духами или играет роль медиума (Уолш, 1996).

Такие люди обладают значительной силой и авторитетом. В шаманских культурах ни одно важное решение не принимается без предварительного обращения к шаману. Когда приходят болезнь или лишения, шаман входит в духовный мир с тем, чтобы найти причину бедствия, а затем сообщает сообществу, какое нарушение/проступок его вызвало.

Шаманы были первыми профессионалами в работе с людьми. Во многих смыслах они являлись первыми психотерапевтами. Им же принадлежит пальма первенства в социальной работе в контексте помощи людям (соплеменникам) в кризисных состояниях (Козлов, 1999). Они являлись посредниками между внутренней жизнью племени и внешними занятиями. Они руководили всеми «обрядами перехода», такими как рождения, инициации при достижении половой зрелости, свадьбы и смерти, а также всеми «ритуалами силы», которые являлись попытками усилить потенциал племени мощными природными силами в период таких кризисов, как голод, буря и эпидемия (Уолш, 1996).

По сути, сила шамана лежит в овладении экстатическими техниками с использованием сновидений и трансовых состояний. Экстаз в своем первоначальном смысле означал альтернативное состояние сознания при осознании единственной эмоции – восторга. Шаман также в совершенстве владел традиционной мифологией, генеалогией, системой верований и тайным языком племени, целительскими методами. Молодые люди, призванные стать шаманами, привлекали внимание своей любовью к одиночеству, желанием бродить по лесу по недоступным местам, видениями и спонтанным созданием песен. Иногда они входили в состояния, подобные трансу, теряя при этом сознание. Люди племени относятся к этим состояниям с большим благоговением, поскольку верят, что при этом духи увлекли душу шамана в место, где они его обучают, иногда это может быть предок шамана, передающий ему тайны профессии.

Существуют доказательства того, что шаманы владели подробными знаниями об использовании многих снадобий, вызывающих альтернативные состояния сознания. Религиозная литература Индии указывает на использование в древности мифического или, по крайней мере, не открытого еще психоделика, называемого сомой, который позволял войти в контакт с внутренними силами природы. Примитивные племена Центральной и Южной Америки известны своим использованием в ритуальных целях таких снадобий, как айяхуаска, пейотль и многие другие, вызывающих экстатические переживания. Иногда экстаз вызывался ритмом барабанов и танцами, длящимися всю ночь.

Есть также причины верить, что древние шаманы занимались практиками, которые можно обозначить как прототипы современных систем йоги и медитации (Маккенна, 1996; Элиаде, 1997).

Общим утверждением является то, что, находясь в альтернативных состояниях сознания, шаман мог диагностировать болезнь, видеть будущее, видеть предметы, находящиеся на большом расстоянии от него, идти по горячим углям и говорить с духами умерших. Сообщения этого типа можно встретить во всех воспоминаниях исследователей и ученых.

При всем кажущемся примитивизме шаманской культуры мы должны признать тот факт, что именно шаманы были первыми экспертами по жизни в двух мирах. Именно для шаманской культуры характерно одновременное существование в жизни примитивного племени со всеми ее бедами и заботами и реальности духов, экстатических эмоциональных состояний, видений (Козлов, 1998).

Существует гигантская область практического знания, которую, за неимением лучшего термина, можно назвать «шаманская психотерапия» или «шаманская медицина». И эта область знания не менее мощная, чем известная нам европейская медицина. Шаманизм не есть туземный пережиток. Он – древнейшая самостоятельная форма психотехнологии и целительства. Он – признание, которое служило человеку на протяжении последних 40 тысяч лет и привело к появлению современных религий и цивилизации, искусства и науки и которое они неосмотрительно предали забвению.

Многие исследователи проводят различие между шаманизмом и шаманством, мы этого не делаем. Мы не профессиональные исследователи шаманизма, поэтому будем вперемешку употреблять термины и шаманизм как систему воззрений и шаманство как соответствующую практику, понимая под этим нечто одно – мир шамана.

Все мы помним расхожее представление о шамане в нашем социалистическом прошлом: это либо некие таинственные целители, удивительные первобытные маги из дальних стран, либо какие-то «советские» старики или старухи в лохмотьях, неистово пляшущие, как безумцы, с вытаращенными глазами, разбрасывающие кости, исходящие пеной, в чем-то наподобие припадка. Создавался образ чего-то дикого, невнятного, на грани помешательства. В ранних исследованиях европейских этнографов и ученых, а особенно психологов и психиатров, которые пытались определить, что такое шаман, почти повсеместно говорится, что шаманизм или шаманство – это та или иная форма истерии, что шаманы и целители – люди ненормальные.

Шаманизм, как прекрасно определил в своей книге Мирча Элиаде, – это «архаичная техника экстаза» (Элиаде, 1997). В этой книге описаны все важнейшие моменты шаманской практики: это архаичная, восходящая к истокам человечества практика гадания, целительства, путешествия в другие миры, добычи знания, социального регулирования и балансирования. Шаманизм возник до буддизма, христианства, христианства, до ислама, до митраизма, до язычества в славянском и европейском мире. Это действительно фундамент всех культур, проторелигия, предшествовавшая любым другим организованным формам религии [130].

Шаманизм или шаманство – это наша реальная история. И в каждом из нас в этом смысле существует семя этого опыта. Шаманский космос – один из самых древних слоев человеческой психики, практики, сознания, и этот слой может быть вызван к жизни и действительно вызывается к жизни в особого рода ситуациях. Как прекрасно определил шаманство Арни Минделл, сам великий «шаман» и великий новатор в психотерапии, шаманизм есть «архетип встречи человека с неведомым» (Минделл, 1996). Каждый раз, когда перед нами встают жизненно важные задачи, когда мы один на один с миром, в нас пробуждается древний шаман и дает необходимые нам силы и древние знание.

Шаманизм внешне достаточно прост. Но это вовсе не значит, что каждый из нас может стать шаманом. Шаман, прежде чем стать шаманом, был избран, причем избран не людьми. Шаманство, в отличие от власти вождя, не наследуется, как правило, по родовой линии. Шаманов избирают духи. Они решают, кому быть шаманом, а кому – обычным членом племени (Басилов, 1984). Шаман в древних обществах олицетворял ту синкретичную фигуру человека тайны, который был одновременно учителем, целителем, магом, вождем. Впоследствии, по мере дифференциации человеческой жизни, функции шамана расщепились, появился институт магии, институт религии, институт власти воина-правителя.

Элиаде отразил в названии своей книги одну существенную черту шаманизма: это техника экстаза. Шаманская практика происходит, как правило, в необычных, экстатических состояниях сознания. Один из исследователей шаманизма, крупный трансперсональный психолог Роджер Уолш, даже ввел специальное понятие «шаманское состояние сознания», для того чтобы определить специфичность состояния сознания, возникающего во время шаманских практик (Уолш, 1996). Шаманы входят в это состояние обычно для того, чтобы путешествовать в другие миры. Шаманский космос многообразен, хотя для простоты в нем выделяют три основных мира: нижний, средний и верхний, которые устойчиво существуют во всех шаманских традициях мира.

Арни Минделл, великий революционер психотерапии, сам является своеобразным западным шаманом и автором знаменитой книги «Тело шамана». Он объясняет шаманизм с точки зрения даосизма, квантовой физики, современной психотерапии [204, 208, 211]. Многие великие психотерапевты (Милтон Эриксон, Фриц Перлз, Станислав Гроф и другие) в какой-то степени шаманы. В том смысле, в каком являются шаманами экстравагантные, великие, неординарные люди: политики, писатели, художники. Мы называем таких людей шаманами потому, что они могут управлять необычными состояниями сознания, использовать эти состояния, работать в этих состояниях на таких скоростях и уровнях, которые обычному человеку недоступны.

Из работ С. Грофа по необычным состояниям сознания хорошо известно, что они имеют поразительные целительные возможности [60, 63]. И шаманизм – самая древняя практика работы в необычных состояниях сознания – имеет очень большое значение для практики холотропного дыхания. Сам жанр холотропного дыхания весьма сродни жанру шаманского путешествия. В шаманском путешествии, как и в холотропном дыхании, под звуки бубна и трансовой музыки мы отправляемся в странствия в различные миры для исцеления и получения нового знания.

Для шамана весь мир – это вселенная духов: каждое деревце, каждая травинка, каждый камень, каждое озеро, каждое живое существо и такие большие сущности, как вся наша планета, весь наш мир – все они имеют своих духов. Вся жизнь может быть понята как процесс обмена энергиями и взаимодействие духов. И в шаманском космосе, например, любая болезнь есть следствие того, что какие-то жизненные силы, духи, олицетворяющие эти силы, покинули человека. Соответственно большинство шаманских исцелений – это путешествие за украденной душой, ее возвращение. Мир – это арена битвы, и поэтому наши жизненные силы могут быть украдены нашими противниками и просто другими безразличными к людям и алчущими энергии существами. Поэтому задача шаманского исцеления состоит в том, чтобы продиагностировать, какие именно жизненные силы украдены, и отправиться либо за украденной душой, либо за покинувшими человека животными силы. Каждый человек в шаманском представлении имеет несколько животных силы, которые даны ему от рождения или приобретаются им в ходе жизни, и все благополучие и здоровье человека, его особые умения связаны с этими уникальными животными силы [12, 36, 130,135, 210].

Европейское колдовство, как показано многими исследованиями, также имеет своим истоком языческую, дохристианскую шаманскую традицию. Христианство воцарилось в Европе в ходе достаточно жесткой борьбы на протяжении многих столетий. Скажем, Литва только в XIV веке приняла католичество, а до этого еще два века металась между католичеством и православием, была полуправославной, полукатолической страной. Князь Владимир крестил Киевскую Русь, и на всей территории Европы долгое время происходила борьба между древними, языческими представлениями и христианством.

Упорная борьба шла, например, между кельтскими традициями и христианством. Кельтский мир, надо сказать, один из самых ужасных, с точки зрения современного человека, миров, это мир «маленького народца», мир гоблинов, колдунов, мир фей, волшебных существ. В книге Роберта Грейвза «Белая Богиня» исследуется культ белой или лунной Богини-Матери в дохристианской ойкумене Европы. Кельты жили везде на территории Европы, их мир был суровый, мужчины сражались, их не хватало; кроме того, их женщины были настолько свирепы, что кельтский мужчина – глава семьи жил в очень напряженном постоянном состоянии бдительности, чтобы не быть убитым своими врагами и своими женами. И когда христианство, в конце концов, победило и принесло свои ценности и моногамную семью, то древние, архаичные пласты психики (какова структура семьи, структура жилища, структура деревни, такова структура бессознательного) стали конфликтовать с новым укладом. В обществе возникли «лишние женщины», которые не смогли найти себе места в новом христианском мире, и они стали проявляться в таких формах, как ведьмы. Ведьма в соответствии с приведенной в книге Теренса Маккенны этимологией – это существо, что живет за деревней, за оградой, в овине, и есть то, что выброшено из кельтского мира христианством (Маккенна, 1996).

Конечно, христианство, как и всякая мировая религия, как иудаизм или ислам, боролось с предшествующей культурой, и очень многое из ценностей языческой культуры было уничтожено. Например, с точки зрения христианства, духи – это непременно и однозначно духи ада, бесы, порождения дьявола, это то, с чем нужно бороться, и христианская практика – это в немалой степени практика борьбы с этими духами, подчинение этих духов, избегание искушений, насылаемых ими. И конечно, в этой новой культуре, которая боролась против мира колдунов, развилась практика инквизиции как практика подавления голосов духов, голосов языческого, нехристианского мира.

Поэтому изучение шаманизма современными европейскими учеными несет на себе печать взгляда через двойную искажающую культурную оптику: первое – как нечто нехристианское, поганское («паганизм», или язычество, в переводе с основных европейских языков), второе – как что-то безумное, экстатическое, третье – как имеющее дьявольскую окраску. В этом и состоит евроцентристский взгляд на другую культуру: Европа всегда идет впереди прогресса, а весь остальной мир за ней тащится, и необходимо его просвещать, вносить туда свою цивилизацию, культуру, христианскую религию. Конечно, когда такое отношение является основой взгляда на древние миры, до какого бы то ни было анализа очень сложно узнать древний мир.

Только в ХХ веке в Европе появились первые серьезные полевые исследования шаманизма. В России, кстати, такие серьезные исследования были еще в XIX веке, потому что Россия находится среди двух миров: восточного и западного; это гигантская империя, которая уравновешивает в себе многие верования, в которой традиционно более мягкий взгляд на иноверцев. Поэтому, скажем, этнографические описания российских исследователей шаманизма обладают большей ценностью и до сих пор. С развитием новой стратегии исследований – полевых исследований, суть которых состоит в том, что понять другую культуру можно, только прожив в ней, попытавшись понять внутреннюю организацию этой культуры на ее языке, – мы стали получать более адекватную картину и увидели, что шаманский космос не менее сложен, чем космос европейский.

Шаманская практика целительства в некоторых случаях более утонченная, чем современная психотерапия. Наиболее глубокие психотерапевты считают, что преобразование психотерапии, ее инновации происходят только из шаманизма, из контакта с древней культурой. Шаманство – это древнейшая психотехнология работы с сознанием и личностью, и поэтому очень важно иметь практическое знание шаманизма, снять свои предрассудки по отношению к нему [132].

Важнейшим инструментом в шаманских практиках является бубен, который еще до конца прошлого века считался дьявольским орудием. За то, что вы имели барабан, вас могли посадить в тюрьму. Только армия и палачи имели право на бубен. Во время камлания частота ударов бубна где-то от 180 до 200 ударов в минуту, что соответствует частоте биения сердца плода в утробе матери. Поэтому, когда мы слушаем бубен, мы как бы совершаем обратное путешествие в первую перинатальную матрицу, которая является основой мистического контакта с миром, и из этого состояния мы затем можем совершать любые путешествия. Ребенок в утробе находится в связи со всем, матка – это его вселенная. Поэтому шаман называет бубен своим конем, несущим его по мистическому космосу. На бубне часто рисуется шаманская карта с тремя мирами: верхним, средним, нижним; костюм шамана также говорит о том, что шаман все время совершает путешествия.

Мы можем лучше понимать суть шаманизма, используя понимание сознания как процесса переработки информации, поступающей к нам по различным каналам. В работах А. Минделла выделяются следующие основные каналы: каналы пяти органов чувств, канал шестого органа чувств, экстрасенсорный, который Минделл называет «мировой канал». Есть также канал сновидений, канал тела – проприоцептивный, канал движения. Минделл вводит кинестетический канал, потому что в динамике проявляется очень многое. Он обращает особое внимание на незавершенные движения, потому что они – ключ к тому, что является энергией симптома (Минделл, 1999).

Будучи внимательными ко всем этим каналам, мы можем устанавливать связи с ними, с миром и с собой. Налаживание таких связей – это восстановление коммуникативной ткани сознания, возможное благодаря энергии самоорганизующейся вселенной. Не мы развиваем и изменяем личность, не мир решает проблемы, а все самоорганизуется в пространстве всесвязности. Это основной принцип реально действующей психотерапии: в свете всесвязности все озаряется, только в этом свете и возможна интеграция. Суть психотерапии – в восстановлении коммуникативной ткани сознания в пространстве всесвязности.

Если вы будете говорить классически обученному психоаналитику о шаманском посвящении, он будет думать: «Да! Тяжелая форма психоза!» Если это будет юнгианец, он будет рассматривать все это как процесс индивидуации, обретение своей сущности, построение целостной мандалы, и, конечно, здесь у клиента гораздо больше пространства, но, тем не менее, юнгианский аналитик будет смотреть на вас сквозь призму юнговских теорий, через юнговские типологии, через архитектонику процесса индивидуации, через архетипы, через свою концептуальную оболочку. Он будет следовать этому, работать с активным воображением, будет предлагать вам общаться с разными архетипами. Гештальт-терапевт может предлагать вам общаться с персонажами сна. («Кто из присутствующих здесь людей больше всего похож на знахаря из вашего сна?») Но, тем не менее, каждый психотерапевт понимает все, исходя из своего видения, своей теоретической загруженности.

Нарушение общения между людьми и с самим собой – знак наличия проблемной зоны. Зоны необщения – это первое, на что обращают внимание при диагностировании ситуации, и их состояние показывает, какие коммуникативные стратегии нужно налаживать для помощи людям. Как правило, то, что мы называем своим «я», есть та часть психики, где лучше всего налажено сообщение меня с собой и с миром, это пространство метакоммуникации, интегратор переживаемого опыта. Налаживая связь с необычными состояниями сознания, мы тем самым помогаем себе исцеляться, восстанавливая связь с энергиями и силами, которые в отсутствие такой связи проявляются в качестве наших проблем. Чтобы исцелиться, надо соединиться со своими переживаниями, приобщиться к ним на тех уровнях и на том языке, на котором они когда-то сформировались как проблемы. Наша жизнь пронизана коммуникативной тканью сознания, мы соединены с миром многообразными связями и языками, а не только мыслью. Чувства даны нам для того, чтобы быть с миром в контакте, а не для того, чтобы закрываться от него, поэтому все, что есть в нашей коммуницирующей вселенной, все, что составляет бытие, – это информация, которая может проявиться как мудрость, будучи неограниченной помрачениями коммуникативного поля сознания. Как писал Уильям Блейк: «Если бы двери восприятия были распахнуты, все предстало бы перед нами, как оно есть, бесконечным» [135].

Независимо друг от друга, во всех уголках планеты шаманы открыли это правило. И универсальность шаманской технологии трансценденции и экстаза, универсальность их картографий и путей говорит о том, что оно универсально для человека вообще и универсальным образом проявляется в разных культурах, независимо от того, на каких языках, в каких ментальных и концептуальных схемах люди отображают реальность.

Изучая духовные традиции, мы узнали, что они давно уже используют для восстановления всесвязности сознания особые языки, которые мы долго искали, исходя из задач психотерапии и практической социальной психологии. Эти языки занимают промежуточное положение между нашим повседневным языком и неким изначальным языком переживания, о котором гласят тексты мировых мистических традиций. Они являются языками нашего глубинного опыта, и если мы их знаем и обращаем особенное внимание на этот слой опыта, то тогда у нас намного быстрее происходит интеграция, мы намного полнее включаемся в коммуникативную ткань сознания именно теми гранями, которые необходимы для интеграции, восстановления, самосовер-шенствования.

Сила и интенция шаманской культуры к воспроизводству идеальной реальности была предельно героической. Обряды посвящения, характерные для сибирского и центральноазиатского шаманизма, включают для себя ритуальную последовательность. Сибирские шаманы утверждают, что во время этого ритуала они «умирают» и лежат бездыханными в течение трех или семи дней в чуме или другом изолированном месте. При этом возникают видения того, как тело разрывают на части демоны или духи предков, оголяются кости, очищаясь от плоти, уходят воды, глаза выходят из глазниц (Басилов, 1984).

Вышеупомянутые примеры показывают, что духовное раскрытие обычно вызывает мощное необычное состояние сознания, часто с ярко выраженными чертами архаической матрицы смерти-возрождения, которое, конечно, может быть, а может и не быть сопровождаемым и хорошей интеграцией и стабилизацией на новом эволюционном уровне. Действительно, возможен факт, когда человек имеет сильные мистические переживания, которые не имеют результатов в духовной эволюции. С другой стороны, вызывает сомнения тот факт духовного развития, которое происходит без сильного переживания необычных состояний сознания. Продолжая аналогию с сумасшествием шамана, можно предположить, что духовная эволюция в некотором смысле является движением за пределы нормы человеческого сознания.

Опыты психодуховной смерти и возрождения или «второго рождения», которые близко связаны со спонтанными переживаниями биологического рождения, являются неотъемлемыми в ритуальной и духовной жизни многих культур. Они играют важную роль не только в шаманизме, первобытных ритуалах перехода и в древнейших таинствах смерти и возрождения, но и в христианстве (в этом смысле показателен разговор между Иисусом и Никодимом о важности второго рождения «из воды и духа»), в индуизме (становление архатом или дважды рожденным) и в других великих религиозно-этических и философских системах [180].

Антропологические, исторические и археологические исследования показали, что основные черты шаманизма и его технологий сакрального остались сравнительно неизменными на протяжении десятков тысяч лет. Они пережили миграцию через половину земного шара, хотя многие другие аспекты культур претерпели драматические изменения. Этот факт позволяет предполагать, что шаманизм связан с теми уровнями человеческой психики, которые являются изначальными, вневременными и универсальными.

На протяжении веков шаманами по всему миру было накоплено огромное количество знаний, передаваемых от учителя к ученику и подтверждавшихся снова и снова глубоким персональным опытом этих целителей и теми, кому они помогали.

Переживания шаманского кризиса отличаются в деталях в различных культурах, но в своей сущности они имеют три характерные фазы. Визионерские приключения начинаются с ужасного путешествия в нижний мир, царство мертвых. За этим следует экстатический опыт восхождения в небесные области и обретения там сверхъестественного знания. Финальной стадией является возвращение и интеграция экстраординарного опыта с повседневной жизнью.

Во время визионерского путешествия в нижний мир будущий шаман переживает нападение ужасных демонов и злых духов, которые подвергают его невероятным пыткам и мучительным испытаниям. Злобные сущности срывают мясо с костей своих жертв, вырывают их глаза, выпивают их кровь или варят их в кипящих котлах. Кульминация этих пыток наступает в переживании расчленения своего тела или полного его уничтожения. В некоторых культурах это финальное расчленение тела совершается животными-духами, которые разрывают на части посвящаемого или пожирают его. В зависимости от этнической группы это может быть волк, ягуар, гигантская змея или другое животное.

За этими переживаниями следует возрождение или воскрешение. Новообращенный шаман чувствует, что он обретает новую плоть, новую кровь, новые глаза, становится заряженным некой сверхъестественной энергией и получает связь с элементами природы. Чувствуя себя возрожденным или омоложенным, он или она переживает свое восхождение в верхние миры. Символизм этой фазы также может варьироваться от одной культуры к другой и от одного исторического периода к другому. Человек может чувствовать себя похищенным орлом или иной птицей, которая традиционно ассоциируется с солнцем, или же свое действительное превращение в такое существо. Подъем в верхний мир может принимать форму восхождения по Мировому дереву – архетипической структуре, связывающей нижний, средний и верхний миры визионерских пространств. В некоторых культурах такую же роль может играть гора, радуга или лестница. Кульминацией этой фазы часто бывает достижение области солнца и объединение с его энергией (Уолш, 1996; Харнер, 1996).

Какую бы символическую форму ни принимало шаманское посвящение, его общим знаменателем обычно является чувство разрушения старого чувства идентичности и переживание экстатической связи с природой, с космическим порядком вещей и с творческой энергией Вселенной. В процессе смерти-возрождения шаман переживает свою собственную божественность и достигает глубоких инсайтов в природу реальности. Это обычно дает ему понимание происхождения многих болезней и учит его тому, как диагностировать и лечить их.

Если этот процесс завершен, а экстраординарный опыт хорошо проинтегрирован в повседневном сознании, то результатом этого может быть драматическое эмоциональное и психосоматическое исцеление и глубокая трансформация личности. Индивид может выйти из такого кризиса в несравненно лучшем состоянии, чем то, которое было у него, когда он вошел в него. Происходит не только усиление чувства собственного благополучия, но и улучшение социальной адаптации, что дает возможность шаману функционировать в роли почитаемого лидера своего сообщества (Кенин-Лопсан, 1999).

Несмотря на негативизм и скепсис, который испытывают многие ученые, теологи, философы и психологи современности по отношению к шаманизму, следует признать, что люди еще не прекратили свое существование в той примитивной (на первый взгляд) модели мира, которая была предложена шаманизмом.

Все мировые религии не ушли в картографии реальности «нижних» (ад), «верхних» (рай) и среднего (обыденная юдоль человеческого существования) миров шаманизма. И многие психологические карты также по своей сущности, содержанию и функциям очень напоминают миры шамана (профессиональному психологу или психотерапевту наверняка вспомнится по аналогии Ид, Супер-Эго и Эго З.Фрейда).

Возможно, будет когда-то написана шаманская история европейской культуры, основой которой будут данные о связи необычных состояний сознания и великих поворотных пунктов развития человеческой цивилизации. Обычные состояния сознания служат для поддержания существующего порядка, а необычные состояния – для изменения, для радикальной революционной трансформации. Поэтому для того, чтобы сделать что-то новое, нужно быть мастером измененных состояний сознания, мастером экстаза и трансценденции. По сути дела, вся техника инноваций, преобразования – это техника экстаза, трансценденции. Если мы проанализируем историю духовных движений и науки, то поймем, что все новое входит в наш мир под маской совершенной необычности, в некотором смысле – безумия, в котором всегда есть нечто от шаманских экстазов. Подводя итог, можно отметить, что шаманизм явился исторически первой артикулированной формой трансперсонального проекта в культуре. Независимо друг от друга в несвязанных между собою частях земли шаманы открыли одни и те же психотехнологии трансценденции и экстаза, с помощью которых они начали успешно преодолевать ограничения надличного существования, выходить за рамки сенсорного восприятия и переживать этот новый расширенный опыт в необычных для соплеменников состояниях сознания.

2. Мировые религии как носители трансперсонального проекта в духовных традициях

Необычные состояния сознания играли решающую роль в древних религиозных обрядах и практиках. Они повсеместно встречаются в мистериях смерти и возрождения – сакральных таинствах, в которых посвящаемый переживал сильное психодуховное преображение. Эти мистерии были основаны на мифологических повествованиях о божествах, символизирующих смерть и преображение. У древних шумеров ими являлись Инанна и Тамуз, у египтян – Изида и Осирис, у греков – Аттис, Адонис, Вакх и Персефона. Их месоамериканскими параллелями были ацтекский Кецалькоатль и близнецы-герои из эпоса майя «Пополь-Вух». Эти мистерии были широко распространены в странах Средиземноморья и на Среднем Востоке, примером чему служат шумерские и египетские храмовые посвящения, мистерии митраизма, а также греческие ритуалы корибантов, вакханалии и элевсинские мистерии.

Впечатляющим свидетельством в пользу силы и воздействия подобных переживаний является тот факт, что элевсинские мистерии проводились регулярно и непрерывно в течение почти двух тысяч лет, не переставая привлекать выдающихся людей всего античного мира. Культурная значимость этих мистерий для Древнего мира становится очевидной, когда мы узнаем, что среди посвященных в них были многие знаменитые и прославленные деятели античности. Список неофитов включал в себя такие имена, как философы Платон, Аристотель, Эпиктет, военный лидер Алкивиад, драматурги Эврипид и Софокл, а также поэт Пиндар (Гроф, 1997).

Необычные состояния также играли важную роль в великих мировых религиях. Визионерские переживания основателей этих религий послужили им источником жизни и вдохновения. В то время как изначальные переживания были в той или иной степени спонтанны и стихийны, многие религии на протяжении своей истории разработали сложные процедуры, специально предназначенные для вызова мистических переживаний. К таким процедурам относятся различные методы йоги, медитации випассаны, дзен и тибетского буддизма, а также духовные упражнения даосской традиции и сложные тантрийские ритуалы. Мы могли бы также сюда добавить различные методы, разработанные суфиями, исламскими мистиками. В своих священных церемониях, или зикрах, они регулярно использовали усиленное дыхание, религиозные песнопения и танец кружения, вызывающий состояние транса.

Из иудеохристианской традиции мы здесь можем упомянуть дыхательные упражнения ессеев и их крещение, где человека пог-ружали в воду и топили до полусмерти, христианскую Иисусову молитву (исихазм), практики Игнатия Лойолы, а также различные каббалистические и хасидские процедуры. Методы, предназначенные для того, чтобы вызывать непосредственные духовные переживания и способствовать их развитию, характерны для всех мистических ответвлений великих религий и их монашеских орденов (Торчинов, 1997)

Но предельно хорошо нужно понимать, что использование методов и техник индукции необычных состояний сознаний в мировых религиях всегда имели чрезвычайно важную функцию – интроекции трансперсонального, надличностного в обыденную и тварную жизнь адептов этих традиций (Козлов,2003).

Сущность любой религии трансперсональна и функция любой религии – обслуживание потребности человеческой личности в трансцендентном.

3. Буддизм

Буддизм трудно назвать религиозной системой. Это, скорее, философско-этическая доктрина и психотехническая система, созданная на основе древних учений Индии (Козлов, 1995).

Сначала Будда проповедовал учение хинаяны, в котором содержатся «четыре благородные истины».

Здесь Будда учил тренировке моральных качеств, чтобы управлять собственной жизнью, т.е. тому, как остановить, предотвратить причины отрицательной кармы. Принцип хинаяны состоит в том, чтобы не создавать осложнений для других. Это путь для людей, обладающих небольшими способностями. Поэтому это называется малой колесницей.

В махаяне главное правило – это Бодхичитта, намерение. Если вы соблюдаете обет или самаю махаяны, то это значит, что вы стараетесь осознанно наблюдать за своими намерениями. Если вы по-настоящему можете это делать, то вы можете управлять своей отрицательной кармой, потому что без дурного намерения вы никогда не сможете создать потенцию дурной кармы. Принцип махаяны – создание наибольшего блага для других.

Суть ваджраяны, или тантрического буддизма, состоит в том, чтобы оказаться в чистом видении.

Различные по сложности учения были даны Буддой на различных уровнях: сутры – на уровне тела, тантры – на уровне энергии и дзогчен – на уровне ума.

Истинный смысл дзогчена – это наше реальное состояние. Это не название какой-то книги, школы или традиции. Учение дзогчен существует для того, чтобы понять это состояние (Намкхай Норбу, 1998).

И хотя в основном считают, что дзогчен принадлежат к традиции Ньингмапа, это не значит, что дзогчен равнозначен Ньингмапа. Он не принадлежит ни к какой традиции, выходит за пределы всех традиций (Рейнольдс, 1999).

Сущность хинаяны изложена в «четырех благородных истинах», дающих онтологию человеческой жизни и обосновывающих необходимость пути к совершенству.

Первая «истина» – истина о наличии страдания – «существует страдание». Его непременно и обязательно испытывает любое живое существо, поэтому всякая жизнь есть страдание. Любому живущему уготованы неизбежные страдания, и никто не в силах избежать их.

Вторая «истина» – истина о причине страдания – «имеются причины страдания». Человек, пользуясь материальными вещами и духовными ценностями, рассматривает их как реальные, постоянные, поэтому он желает обладать и наслаждаться ими, отказываясь от других.

Третья «истина» – истина о прекращении страдания – «можно прекратить страдание». Полное искоренение и добрых, и дурных желаний соответствует состоянию нирваны – конечной цели существования.

Четвертая «истина» – истина о пути – утверждает, что существует путь к прекращению страдания.

Путь к прекращению страдания – это «благородный восьмеричный путь». Он состоит из следующих принципов:

Правильное понимание (свободное от суеверий и заблуждений).

Правильное мышление (высокое и подобающее разумному человеку).

Правильная речь (добрая, открытая, правдивая).

Правильные действия (мирные, честные, чистые).

Правильный образ жизни (не приносящий ущерба или опасности живым существам).

Правильное усилие (в самовоспитании и в самоконтроле).

Правильное внимание (активный, бдительный ум).

Правильное сосредоточение (глубокая медитация на подлинной сущности жизни).

Психотехнологические системы буддизма и по сей день практикуются не только в монастырях, но и многими европейскими холистическими центрами в целях интеграции личности. Практика медитации и соблюдение норм морали, согласно буддийским канонам, позволяют сосредоточить внимание на размышлении о сущности бытия.

Посредством обучения постепенно развивается состояние медитативного сознания в повседневной деятельности, состояние пробужденности.

Все психотехническое пространство буддизма может рассматриваться, прежде всего, как способ создания покоя и ощущения центрированного осознавания, невовлечения в свои мысли, эмоции, желания. Буддизм – это мировоззрение с «открытыми глазами», духовный путь «бодрствования» и сознательного самопреобразования.

В конце концов, не обязательно жить в монастыре и с утра до вечера медитировать на Будду, или читать мантры, или заниматься утонченной випассаной.

Часто мы вспоминаем слова Будды, когда нас посещают мысли об аскезе и удалении от мирского в целях духовного поиска: «Я говорю тебе – оставайся на своем месте в жизни и с усердием занимайся своим делом. Не жизнь, богатство и власть порабощают людей, а привязанность к жизни, богатству и власти» [127].

В конце концов, буддизм – призыв освоить трансперсональные психические состояния, узнать «изначальное» как свою единственную родину и прекратить страдание, возвыситься над полем болезни, старости и смерти (Козлов,1995).

В XIX веке буддизм достиг обоих побережий Соединенных Штатов, и западного, и восточного. На Востоке он привлек внимание интеллектуалов Новой Англии, таких как Генри Дэвид Торо и Ральф Уолдо Эмерсон, а на Западе буддизм школ чань и чистой земли был частью идеологии китайских иммигрантов, приехавших работать на строительстве железной дороги или на золотые прииски. Позднее свои традиции привезли и японские иммигранты. Важной вехой стал мировой парламент религий, созванный в Чикаго в 1893 году. На него приехал дзенский наставник Соен Сяку, а его ученик Д.Т. Судзуки провел в Штатах несколько лет. За ними последовали другие дзенские учителя, прежде всего Нёген Сенсаки и Сокеи-ан Сасаки, в результате чего японский дзен превратился здесь в преобладающую форму буддизма. Тем временем, эмигрировавший в Соединенные Штаты в 1938 году Алан Уотс нашел в восприимчивых американцах, в особенности в приверженцах калифорнийской психоделической контркультуры 60-х годов, аудиторию, внимавшую его ясным и убедительным работам, популяризировавшим буддийские и даосские идеи. В 60-е годы в США стали приезжать тибетские ламы, они также находили у молодых американцев восторженный прием.

Сегодня в Соединенных Штатах довольно распространены дзен и тибетские формы буддизма, но лишь очень немного ортодоксальной тхеравады. Впрочем, развивается новое движение мирян, основывающееся на медитации випассаны и группирующееся вокруг Общества интуитивной медитации в Барре, штат Массачусетс.

Развитие качеств спокойствия и сосредоточенности является необходимым предварительным условием для практики випассаны, которая представляет собой более активный анализ и исследование всех феноменов, попадающих в сферу, доступную сознанию (в некоторых текстах они перечисляются довольно подробно), для того чтобы добиться проницательного постижения их истинной природы.

Обратившись к крупнейшим мировым традициям, аккуму-лировавшим опыт интроспективной работы, психотехнологии, саморегуляции, трансперсональная психология уделила большое внимание буддизму, особенно традиции тибетского буддизма, чья практика постижения глубин сознания наиболее глубока. Не последнюю роль в этом сыграли работы Г. Гюнтера, представившего англоязычному читателю глубокую философскую интерпретацию тибетских учений через сопоставление их с вершинами западной науки и философии (Guenter, 1976).

Тибетцы считают ваджраяну (тантрический путь, алмазную колесницу) наикратчайшей, наиболее прямой дорогой к просветлению. Согласно тибетской метафоре, она стремится достичь вершины горы через прямое восхождение по скале; но, хотя путь и является прямым и быстрым, он также весьма рискован и требует полной отдачи, громадной дисциплинированности и готовности встретиться лицом к лицу с самой неприятной правдой о своей жизни. Таким образом, особенно подчеркивается необходимость в знающем и вызывающем доверие гиде, который проделал подобное восхождение сам. Ваджраяна делает также громадный акцент на упайя – мастерских средствах, и ваджраянистский путь располагает множеством техник для своего прохождения.

Считают, что искусный практик достигает освобождения через те же самые вещи, которые омрачают видение обычного человека, и вследствие этого тантрический путь ничего не отвергает и может использовать все. Тантрические практики задействуют тело, речь и ум и включают распевание мантр, визуализацию, ритуалы, медитацию с формой и без формы, физические упражнения, интенсивное философское обучение и многое другое. Для тибетцев ваджраяна является кульминацией буддистского пути. В отношении к предыдущим янам (колесницам), хинаяне и махаяне, она располагается как плод дерева к его стволу и ветвям. Тибетское слово для тантры означает «непрерывность». Само слово «тантра» происходит от санскритского родственного слова, означающего «ткать», «плести», и тантрический взгляд на жизнь есть таковой, в котором все аспекты жизни сплетены и сращены друг с другом.

Еще более прямым и быстрым путем является Дзогчен, который сами тибетцы считают путем, в котором преодолеваются все ограничения воззрений и практик, характерных для предшествующих путей.

Анализируя публикации, выходившие в начале 60-х годов, можно сделать вывод, что в первые годы своего существования трансперсональная психология в немалой степени выполнила роль переводчика и интерпретатора восточных учений (особенно буддизма) для западного сознания (Майков, 1992). С другой стороны, тибетцам – ламам-изгнанникам – для обоснования в США были очень важны на первых порах помощь и авторитетное посредничество. Чтобы быть услышанным и понятым, тибетскому буддизму необходима была такая мирская ипостась, благодаря которой он вписался бы в американскую культуру и молодежный авангард и смог бы занять со временем более прочную позицию. Далеко не случайно, что американский вариант секуляризации ваджраяны (до середины ХХ века одного из самых эзотерических и неизвестных Западу буддистских учений) осуществлялся в немалой степени через посредничество трансперсональной психологии, причем сам этот процесс был в то же время процессом теоретического обогащения и самоопределения трансперсонологов. Это особенно заметно в развиваемых ими теориях сознания, медитации, человеческого становления и развития (Boorstein, 1980; Welwood, 2000).

Буддистская культура исследовала богатейшие возможности восприятия, не обремененного концепцией о существовании индивидуального независимого я. Буддистское учение о восприятии – Абхидхарма – показало, что, прежде чем проявиться в знакомых нам формах, восприятие проходит семнадцать стадий и только на последних стадиях возникает привычный наблюдатель и его мир. В учении Абхидхармы был досконально описан «атом восприятия», состоящий из великих первоэлементов и органов чувств. Вся совокупность дхарм Абхидхармы может рассматриваться как «алфавит базисных состояний», из которого могут быть составлены любые слова и предложения языка переживаний. Буддистская практика медитации предоставила нам совершенный метод исследования восприятия и изучения его механизмов. В буддизме хинаяны были выработаны точные методы очищения от страстей. В тантрическом буддизме были разработаны методы трансформации страстей в мудрость. В Дзогчене были разработаны методы самоосвобождения от страстей в самый момент их возникновения.

Все базовые традиции буддизма (хинаяна, махаяна и ваджраяна) имеют трасперсональный смысл – выход за пределы привычного профанического Эго. Вне сомнения, все три колесницы имеют различное содержание, модель мира, и ориентированы на различные аспекты функционирования личности и бытия в мире человека. Но всех их объединяет одно стремление – выйти за пределы своих ограничений, развить в себе состояния и возможности, имеющие трансперсональное измерение [135].

Для нас еще важно и то, что буддизм является открытым учением для трансперсонального восхождения – каждый человек в зависимости от интеллектуальной и духовной продвинутости, когнитивных и других способностей, мотивационных особенностей, может найти свою форму буддизма, свой язык рефлексии, свой путь роста к индивидуальному Атману и через него – растворение в Брахмане, в нирване, блаженстве несотворенного – чистого Аллайя – предельном измерении трансперсонального.

4. Индуизм

История индуизма насчитывает пять тысячелетий. Значительные археологические находки были сделаны в 1922 году в Мохенджо-Даро в долине Инда, среди них – отпечатки мужей или божеств, медитирующих в йогических позах. Рисунки, возраст которых не менее четырех тысяч лет, – художественное свидетельство древнейшего происхождения йоги. Художники той далекой эпохи вряд ли бы стали изображать что-то чуждое культуре своего времени или лишь зарождающееся.

Веды, Упанишады, «Бхагавадгита», сутры и тантры, а также серия трактатов по хатха-йоге – вот основная литература по индуизму. Параллельно существуют также и другие источники. Эти источники охватывают период с IV тысячелетия до н. э. до XVIII века. Благодаря произведениям Ауробиндо Гхоша, Шивананды, Сатьянанды, Ийенгара и других авторов, древняя литературная традиция йоги жива и современна. Однако важнейшими источниками являются «Бхагавадгита» и сутры. В этих текстах содержатся ссылки на многочисленные йоговские техники и методики, но акценты расставлены не одинаково. Если в «Бхагавадгите» подчеркивается роль бескорыстного и самозабвенного служения, то в сутрах выделяется аспект самоанализа и медитации (Девере, 1997).

Однако нигде нет письменного упоминания о происхождении йоговской науки. Вероятнее всего, более ранние источники фиксировали уже опробованные и передаваемые из уст в уста методики. Учитывая, что устная традиция в Индии существует с древних времен и поныне, такое предположение кажется достаточно вероятным, к тому же оно находит немало подтверждений. Один из археологических памятников свидетельствует, что медитация практиковалась, по крайней мере, за тысячу лет до появления первого письменного документа и за две с половиной тысячи лет до письменной систематизации медитативных практик. Другая находка интересна синтаксическими особенностями языка – речь идет об «Аштанга-виньяша-йоге». Этому памятнику, написанному на пальмовых листьях, около 1500 лет. Но структура языка и его связь с санскритом говорят о том, что сам метод, по крайней мере, на 3500 лет старше, чем его письменное изложение.

Отцом йоги принято считать Патанджали. Однако индийский бог Шива традиционно рассматривается как источник эзотерических йоговских знаний. Многие из тантр и агам начинаются с утверждения о том, что информация, заключенная в них, была передана Шивой его супруге Парвати, чей диалог подслушал царь рыб Матсьяендра, который принял человеческий облик и стал основателем хатха-йоги. Популярный бог индусов Кришна цитируется в «Бхагавадгите» как источник йогического учения, проповедник. Вся ведическая литература концентрируется вокруг четырех наиболее древних памятников, представляющих собой собрания гимнов, молитв, ритуальных формул как обобщения медитативного опыта пророков и жрецов. Самой древней книгой считается «Ригведа», датируемая приблизительно 1550 годом до н.э. Это первый из дошедших до нас литературных памятников, описывающий практику медитации и результаты ее воздействия. «Ахтарваведа», включенная в ведийский свод позднее, также содержит рекомендации по йоговским техникам, в частности по контролю над дыханием. Две книги – «Самаведа» и «Яджурведа» – считаются божественными откровениями древнеиндийских жрецов, священными текстами индуизма.