— Да просто. Раньше был директор рынка, при нем служба: весы давали под залог, проверяли, чтоб гири без обмана. За это торгующие платили местовые. Теперь директор неизвестно где, ну а пусто место, сами понимаете. Вот Гайтан и сшибает дань, вместо старой власти. Весы, правда, не занимает. Только охраняет…
— От кого? Для охраны базара есть солдаты Новой Европы, полицейские, наконец…
— От себя и охраняет. Недавно продавали забитых кроликов, так кто-то из его бандюков керосин на мясо и шкурки плеснул…
— А отчего патрулю не пожаловались? Смелости не хватает?
— Смелости, может быть, и хватит, а вот немецкий язык никто не знает…
— И что вы собираетесь с ним делать?
Бойко пожал плечами:
— Ничего. А что я могу сделать. Я только ваш гид.
— Вы мой помощник. И мы не можем терпеть, чтобы кто-то занимался подобным. Мы его арестуем. Где он?
— В генделике, у Алика Грека. Только он не один и, вероятно, вооружен.
— Тем более мы должны его дезавуировать — он не имеет никакого права носить оружие.
Как-то сложилось, что в забегаловке, где главным поваром работал такой себе Алик Грек, всегда ошивался люд подозрительный. Бойко рассказывали, что до революции там держал штаб-квартиру некто Витя Хан, владелец первого автомобиля в этом городишке. Кстати, автомобиль его и погубил — летом, сразу после того, как в город пришли вести о корниловском мятеже, его конкурент, Изя Небельмес, нанял мальчишек, чтобы те давили на клаксон машины Хана. Витя выскочил на шум, желая надрать мальчишкам уши, и тут же был расстрелян людьми Небельмеса, как потом говорили «в четыре руки».
Небельмес забрал себе машину, стал тоже обедать у Алика, но продолжалось это недолго.
После революции первой операцией начисто сформировананной милиции было то, что в обычный базарный день забегаловку окружили, Небельмеса и его людей вывели на задний двор и расстреляли, исходя из революционной необходимости.
Торговый люд вздохнул с облегчением и сразу жутко стал уважать милицию.
— Господин Ланге?.. — спросил Бойко, когда они были внутри забегаловки.
— Что?
— У вас есть деньги?
— Да? Сколько вам надо?
— Нисколько. Закажите для нас два пива и две отбивные. Я вам потом отдам с зарплаты, сколько надо.
— Вы голодны?
— Не в том дело…
— А, понял: без заказа мы привлекаем внимание…
Бойко кивнул — пусть думает так…
Приняли заказ. Пахло чем-то вкусным, жирным. Недопустимо вкусным для военного времени.
— А вы знаете этого…
— Гайтана?
— Да… Вы его как хорошо знаете?
— Не то, чтобы хорошо. Сталкивались пару раз. Биндюжник средней руки. Пару раз был под следствием, раз будто закрыли в тюрягу…
Дальше, пока не принесли заказанное, молчали. Две кружки, два куска мяса с кусочком хлеба. Две вилки, два ножа, солонка. Соль в солонке слежалась, была одним куском. Переверни ее вверх ногами, вероятно, и крупица не выпадет.
— Пиво лучше не пейте, — посоветовал Бойко. — Хозяин его разбавляет и сыплет всякую гадость вроде транквилизаторов. Они замедляют реакцию.
— А мясо?..
— Мясо можете попробовать.
Ланге так и сделал. Попытался надрезать кусок, но нож был тупой, мясо жестким. Лезвие перелетало через сухожилья и только царапало тарелку.
— Скажите, это конина? — спросил у Владимира Ланге.
— Все может быть… — неопределенно ответил тот.
Бойко поступил совершенно иначе рекомендованному: к мясу он не притронулся, зато сделал маленький глоток из кружки.
— Не пойму вас, славян… Вы говорите, что пиво разбавлено и напичкано наркотиками, но сами его пьете. Warum?
— Водку пьют совсем не потому, что она вкусная — ее пьют из-за эффекта. То же относится и к местному пиву.
— Варвары… — прошептал Ланге.
Бойко сделал вид, что этого не заметил. Будто от нечего делать он ножом долбил в солонке соль.
Открылась дверь, в забегаловку зашли двое.
— Они… — прошептал Бойко и спрятал нож в рукав.
Поднялись на ноги. Бойко деланно громко отодвинул стул. Гайтан обернулся на шум:
— Кого мы видим! Товарищ Бойко! Владимир Андреич! Вас ли я вижу! — крикнул он через зал, и вместе со своим подручным подошел поближе.
Руки никто подавать не стал. Впрочем, если бы кто и подал, то никто бы не пожал.
— Здравствуй, Степа. Тебя же вроде бы призвали в армию.
— А я демобилизовался… Сам себя и демобилизовал. Да и вас, помниться, тоже призвали, товарищ начальник. Или сейчас надо обращаться «господин начальник».
— Меня не призвали. Я сам пошел, — скривив скулу, бросил Бойко, — добровольцем…
— Ну раз так, то дурак! — засмеялся Степа. — На войну и сам…
— Да и какой он начальник теперь, — захохотал в тон его приятель, — кончилась его власть.
— А вы к нам по делу, Владимир Андреич? Или так, языком почесать… Может статься, желаете к нам с приятелем пристать.
— Ходят слухи, Степа, что ты стал бабок щипать на предмет избыточного продукта. А это не есть хорошо.
— А что вы хотите, — идет первичное накопление капитала. Новая Европа все же.
— В Новой Европе гарантируется неприкосновенность собственности, — вдруг заговорил Ланге.
— А это хто? — спросил Гайтан.
— Мой друг, — ответил Бойко.
— Друг, — ухмыльнулся Гайтан, — в твоем возрасте пора бы с подругами ходить…
На шум вышел хозяин: старый грек, то ли смуглый от природы, то ли закопченный на кухне. Грек слишком уж старый, чтобы быть честным.
— Ты отходишь от темы, — напомнил Владимир.
— От какой такой темы?
— Дядя Алик, — спросил Бойко, хотя грек подошел бы к нему в деды, — а скажите, стену, возле которой Небельмеса шлепнули, разве уже заштукатурили?
Дядя Алик не ответил, впрочем, это было лишним — все отлично знали, что к стене со времен революционных бурь никто не прикасался. К этому месту относились почти с мистическим трепетом, разве что мальчишки раскрошили кирпич в одном месте и выковыряли пулю. Об этом из присутствующих не знал только Ланге. Впрочем, чем был знаменит Изя Небельмес, он тоже не знал.
— Ах, вот о чем ты… Только что я тебе хочу сказать — смотри, чтоб к этой стенке тебя не прислонили. Власть поменялась!
— Это не ваша власть! — крикнул Ланге. — Это власть фюрера и арийской нации!
— Пошел в задницу со своим фюрером… — не глядя на него, ответил Гайтан.
Этого Ланге не стерпел, попытался выхватить пистолет.
Но рука, вместо того, чтоб скользнуть к кобуре под пиджаком, пошла под жилет, затем запуталась в ремнях. И к тому времени, как он рука схватилась за рукоять пистолета, на Ланге уже смотрел вороненый ствол обреза.
— Руку медленно вытаскивай. И смотри мне без фокусов, я с войны контуженный… Руки за голову…
Отто так и сделал.
— Петь… — бросил Гайтан подручному, — метнись кабанчиком, обыщи фраера.
Попробовать его скрутить, — подумал Ланге, когда его стали обыскивать. Нет, этот выстрелит и через свою маму.
На стол лег «Вальтер». Подручный вернулся на свое место, стал, облокотившись, рукой на столешницу.
— А тебе, — просил Гайтан Владимира, — так понимаю, новые хозяева оружия не дали.
— Степа, — сказал Бойко, — ну ведь не кончится это добром. Брось ты это занятие. Иди хоть колодцы рыть, вон какую рожу отъел…
— А если не пойду?
— Тогда тебе выроют могилу.
— Да, и что ты выступаешь, Бойко, ты же ведь никто!
— Ошибаетесь… Этот человек, — Владимир указал на Ланге, — шеф немецкой полиции в этом городе.
— В самом деле?..
Ствол качнулся в сторону Ланге.
Что он делает, — пронеслось у того в голове, — он всех нас погубит.
И тут Бойко ударил.
Махнул рукой, так чтоб из рукава вылетел нож, перехватил его, всадил его в руку подручному. Пришпилил ее к столешнице.
Тем же движеньем бросил солонку в лицо Гайтану. Тот пальнул раз, но как-то высоко, выбил труху из потолка где-то в углу.
Владимир поднырнул под выстрел, ударил головой в живот Степану. Вместе рухнули на пол. Бойко удалось уложить Гайтана лицом вниз, заломить руки. Но бандит крутился под ним юлой…
— Браслеты! — протянул руку к Ланге.
Тот стоял растерянный и удивленный.
— Наручники! — повторил Бойко. — Дайте наручники!
Отто достал их откуда-то сзади, из-за спины, вложил в руку Владимира. Тот затянул их туго.
Бойко поднял обрез, передернул два раза затвор — на землю со звоном вылетели стреляная гильза и патрон. Было видно, что рубашка пули оцарапана. Ланге передернуло от отвращения: такие пули в теле разбрызгивались, превращая кости и органы в кашу.
Минут через пять вывели арестованных из кабачка. У Петьки руки были связаны полотенцем. Другим таким же перевязали рану.
То ли от боли, то ли от обиды, то ли попросту от соли по щекам Степана текли слезы.
— Ну-ну, — успокаивал его Бойко, — может быть, все обойдется. Ты же никого не убил? Или замочил таки?..
Ланге почесал затылок. Получилось довольно по-русски: замешательство, смешанное с растерянностью. Чтобы не видеть эту нелепость, Бойко отвернулся. Но Отто его окликнул:
— Владимир?..
— Да? — ответил тот, не оборачиваясь.
— Я тут подумал… Вы вчера, вероятно, спасли мою жизнь.