Сатиресса

— Мальчик, дай мне немного поиграть на твоей свирели!

«Никогда не отказывай в просьбах никому из племени полубогов», — пронесся в голове Антема один из бесчисленных советов старого Харопа, и хотя ему страшно было расстаться с любимой свирелью, тем не менее он решительно протянул ее поросшему шерстью загорелому полубогу:

— Вот она. Играй!

— Благодарю, хочешь послушать ночную песню? Я сам сложил ее, наблюдая ночью за нимфами.

Маленький сатир сделал сперва несколько трелей, пробуя инструмент, а затем заиграл.

Сперва это была тихая протяжная мелодия, в которой слышалось дрожание тростников под дыханием ветра, чувствовался холодный, легкий свет луны. Мало-помалу темп ускорился. Слышался сперва нерешительный, потом частый и смелый бег босых ног по росистой траве, звонкий серебристый смех и, наконец, визг, от которого по спине пробегали мурашки, а на затылке поднимались волосы…

Свирель смолкла. Молодой сатир стоял неподвижно и молча смотрел на Антема.

— Я так не умею… Я никогда не слышал смеха нимф. Вероятно, очень опасно подглядывать за их ночными играми?

— Нисколько. Я был хорошо спрятан. Да если бы они меня и увидели, то, самое большее, выкупали бы меня в воде. Они ведь понимают, что я для них не страшен.

— Ты часто видишь нимф?

— Часто. Я знаю многих из них по именам, а некоторые даже разговаривают со мной и просят поиграть на свирели. На мое горе, эту свирель украл у меня старый водяной бог из Круглого Озера, вот за теми горами… Ты когда-нибудь был там?

— Нет, не был ни разу, только слышал, что там живет много нимф.

— Подари мне твою свирель, и я сведу тебя ночью на это озеро; ты там увидишь нимф; а кроме того, я дам тебе мою дудку, на которой научу тебя играть две наши песни.

После некоторого колебания Антем согласился. Мысль научиться песням полубогов ему улыбалась.

— Хорошо, — сказал он, — бери свирель… А когда ты принесешь мне дудку?

— Пойдем за ней хоть сейчас. Она спрятана у меня в дупле старого дуба. Это далеко от воды, и ни один из речных или озерных богов ее у меня там не украдет. Я заодно покажу тебе моих медвежат. Они пресмешные и страшные лакомки. Я иногда даю им медовых сот. Ты любишь мед? — спросил сатир.

— Очень люблю.

— Ну, тогда иди за мной. Я недавно отыскал новый, никем не тронутый улей… Ты мне понравился. Мы, наверно, будем друзьями…

* * *

После довольно долгой для Антема ходьбы путники остановились на берегу лесного ручья, чтобы передохнуть и напиться холодной воды.

Топкие берега испещрены были следами диких коз, лосей и оленей.

— Посмотри: вот след кентавра. Он караулил лосей, но опоздал и явился к водопою, когда те уже разошлись. Видишь, как ровно и спокойно отпечатаны их копыта…

Молча, с удивлением разглядывал мальчик следы.

— Идем, Тем, не стоит из-за этого останавливаться. Тебя ведь Темом зовут?

— Да, Темом или Антемом. Но скажи мне и ты свое имя, — обратился мальчик к сатиру, переходя вместе с ним речку, вода которой казалась черной от множества лежащих на дне прошлогодних листьев.

— Мое имя Гианес, — важно ответил, вылезая на топкий берег, молодой сатир, — не правда ли, это красивое имя?

— Красивое, — согласился Антем. — А скоро мы увидим твоих медвежат?

— Скоро. Потерпи немного.

Действительно, перебравшись через заросшую лесом горную гряду, путники спустились в небольшую долину, усеянную обломками скал и поросшую мелким кустарником, из которого здесь и там поднимались молодые дубки. Почти посередине долины рос огромный развесистый дуб.

К нему-то и повел Гианес своего нового приятеля.

— Вот твоя дудка, — сказал он, вынимая из дупла небольшую деревянную, пустую внутри палочку с просверленными по бокам ее дырочками. — Под ее пение у меня пляшут дикие козы и горные лисицы. Смотри: вот как надо играть.

Послышалась нехитрая мелодия, похожая на трели какой-то маленькой лесной птички.

— Теперь пойдем смотреть медвежат.

По дороге опять сделали остановку, чтобы ограбить пчел, поселившихся в сломанном бурей дереве.

Попробовав сот, Антем почувствовал себя вознагражденным за долгий и утомительный путь.

Медвежат отыскивать не пришлось. Они сами выбежали навстречу, почуяв привлекательный для них запах меда. Мальчик увидел, как из-за обломка скалы выкатились два бурых комочка. По мере их приближения он различал мохнатые спины и головы с навострившимися большими ушами.

Оба звереныша, подбежав к сатиру, стали подниматься на задние лапы, нюхая воздух и стремясь получить скорее кусочек бело-желтого сота. Они терлись о косматые ноги, садились на землю, делали уморительные жесты лапами и, облизывая морды, умильно глядели на Гианеса. Тот смеялся, медлил и наконец сразу бросил им весь завернутый в листья мед, медленно вытекавший из своих шестигранных ячеек.

Медвежата жадно кинулись на подачку. Антем смотрел то на них, то на Гианеса, улыбка которого ему чрезвычайно нравилась и делала привлекательным безбородое лицо молодого сатира.

Звереныши пожирали мед, причмокивая и ворча друг на друга. Одного из них, вырывавшего кусок чуть не из глотки другого, Гианес легонько щелкнул веткой, тут же сорванной с дерева.

Уничтожив мед, молодые хищники жадно вылизывали широкие листья, служившие ему оберткой, и свои мохнатые лапы.

— Смотри, они сейчас будут у меня плясать, — молвил не перестававший улыбаться Гианес.

Антему казалось, что он уже полюбил своего нового друга…

Прошло две недели. Стоял такой же полдень. Окруженные козами, сидели в кустах Гианес и Антем.

Они очень подружились за это время.

— Так ты не знаешь маленькой нимфы Напэ? — спросил мальчик.

— Нет, у меня совсем нет знакомых нимф на реке Кинеисе. Есть две-три переселившихся, оттуда на Круглое Озеро, но это все большие нимфы. Я бы спросил их, где теперь живет Напэ, да они, пожалуй, мне не ответят правды. Засмеют только да еще в озере выкупают, чего доброго. Очень я не люблю, когда меня на глубоком месте окунают…

— Ах, я тоже не люблю. Под водой темно, плохо видно и очень хочется кашлять….

— А ты пробовал когда-нибудь звать из омута свою Напэ?

— Несколько раз потихоньку от старших приходил я то в полдень, то утром, раз даже в сумерки. Долго звал и кричал ее. Но никто не откликался мне из камыша. Я даже плакал на берегу, — признался немного сконфуженно мальчик.

— А ты пробовал звать ее ночью?

— Нет, ни разу. Ночью я боюсь уходить далеко от дома. Страшно очень. Ведьмы по полям бегают… Да и те же нимфы, того и гляди, к себе утащат.

— Знаешь что, пойдем вместе этой ночью. Со мной тебя никто не тронет, а то ведь, чуть что, я своему дедке пожалуюсь, тому лучше и в лес не показываться. Он у меня строгий дедка. Его сатиры боятся, а меня он любит…

— А отец у тебя есть?

— Пропал.

— Как пропал?

— Да так, пропал… Он за ланью раз погнался. Очень красивая, говорят, лань была…. Погнался, погнался, да так назад и не прибежал. Слух носился, что то не лань была, а богиня или нимфа-чародейка.

— А мать есть?

— Мать у меня в Фессалию ушла, там с каким-то сатиром живёт, у которого хвост лошадиный. Он года три тому назад приходил. И так его хвост всем нашим женщинам понравилась, что они даже грызлись между собой. У нас-то в горах хвосты маленькие, козлиные. Мать моя с ним и убежала… Так ты выходи незадолго до полуночи. Я тебя за околицей подожду; знаешь, где сады ваши начинаются, там, где столб в землю вкопан и два камня возле него… Очень-то близко я не люблю к человеческому жилью подходить.

— Ты и Гекаты призрака не боишься?

— И не видел никогда этой Гекаты. Да и что ей у нас в лесах и горах делать?..

— А зачем у тебя водяной бог свирель стащил? — спросил Антем после короткого молчания.

— Он сначала не знал, что я маленький, и думал, что я хочу сманить у него нимфу, и все грозился. А потом, когда меня увидел, перестал браниться и ласково начал звать к себе… Обещал подарить: мне раковин со дна и сказал, что позволит играть с дочерьми. Только я к нему не пошел. Он тогда рассердился… Я как-то под вечер сидел у озера в кустарнике… Смотрю, как луна из-за деревьев поднимается, и играю себе. Вдруг слышу в стороне, около устья ручья, шум и плеск. Думал, это нимфы медведя купать хотят, а тот упирается… Пополз туда. Оказалось, это кентавр в потемках перебирался через ручей по древесному стволу, да и сорвался в воду. Ругается и орет, ногу вывихнул… Тут еще один сатир случился; тоже около озера вертелся. Пока мы ему на берег вылезть помогали да ногу вправляли, звезды на небе уже много проплыли. Вернулся я к своему кусту, смотрю — нет свирели, и по росе след виден из озера и обратно. Я сейчас же понял, что это озерной старикашка приползал. Он думал, верно, что я сплю, да с досады, что ошибся, свирель мою и унес…

— Так решено, — добавил сатир после небольшого молчания, — сегодня ночью мы встретимся у большого столба.

Затем он вспомнил, что ему надо проведать своих медвежат и силки, куда должна попасться какая-то птица, встал на ноги и быстро скрылся в кустах.

Тем вернулся к Харопу. Старик мастерил себе новую кожаную обувь и, увидев мальчика, внимательно осмотрел его с ног до головы.

— Все со своим Гианесом путался? — начал он.

— Да, с ним.

— Кажется, это смирный сатир. Что вы с ним делали?

— Медвежат ходили смотреть, — соврал Антем, не желавший выдавать своих планов о ночной прогулке.

— И больше ничего? Других сатиров ты сегодня не видел?

— Нет, не видел.

— Ты с большими сатирами, пока сам мал, не веди особенной дружбы. А с Гианесом ничего. Этот тебя даже и в шутку не обидит. Он, кажется, даже и коз не трогает?

Вместо ответа Антем, ластясь к старику, стал просить его, чтобы тот ему рассказал, как он видел свадьбу кентавров. Мальчик обнимал смуглую, почти коричневую шею Харопа, полузакрытую седой бородой, ниспадавшей на грязную овечью шкуру, которая служила тому одеждой, гладил самую бороду и умильно глядел в выцветшие, но еще блестящие глаза старого пастуха.

* * *

Высокий изрезанный столб черным пятном виднелся в ночной полутьме. Когда Антем подошел ближе, от него отделилось другое пятно, поменьше, и знакомый голос произнес:

— Я довольно давно тебя жду. Филин в лесу кричал уже много раз. Нам придется спешить.

— Что ж, поспешим.

И друзья зашагали мимо полей по знакомой Антему дороге.

Идти было немного жутко. Маленькие кусты по сторонам пути казались притаившимися во мраке чудовищами. Филин завывал диким голосом на опушке, давая тем самым неблагоприятные предзнаменования; какие-то маленькие зверьки перебегали иногда под самыми ногами дорогу и исчезали в высокой росистой траве. Белый густой туман стоял над полями. Узкая молодая луна бросала с левой стороны свой чистый, но скудный свет.

Впереди, с перекрестка, слышался человеческий голос, пронзительно выкрикивающий какие-то причитания.

Путники обошли этот перекресток стороной, но чуткий слух Антема узнал голос одной из своих односельчанок, очень, видимо, желавшей превратиться в волчицу.

Она кружилась на одном месте, становилась то лицом, то спиной к месяцу и кувыркалась, растрепанная и возбужденная. Вместо рук у нее были волчьи лапы, которыми ведьма царапала то воздух, то землю.

— Она, кажется, не знает как следует заклинаний, — тихо прошептал Гианес, видя, как тщетно кувыркается на одном месте седая голая женщина. — Не стоит останавливаться. Идем скорее к реке.

Но долго еще слышали они за своей спиной охрипший взвизгивающий голос, выкрикивающий отрывистые, непонятные снова.

Но вот туман сделался как будто гуще, а вслед за тем Антем увидел хорошо ему знакомое течение Кинеиса. Теперь река была вся черная и слегка блестела под светом, луны. Тростники стояли неподвижно, как завороженные. Прозрачная мгла висела над землей.

— Позови ее! — сказал сатир.

— Напэ!.. Напэ! — молящим голосом, не без страха, произнес мальчик. — Выйди хоть на мгновение. Это я, твой маленький друг… Выйдя ко мне, о Напэ!

Но тростники остались неподвижны, и никто не вынырнул из черной сонной воды.

— Напэ! — крикнул еще раз Антем. Услужливое эхо подхватило это имя и повторило его в холмах по ту сторону реки. Послышался плеск; в тростниках зашумели крылья, и несколько испуганных уток со свистом полетела над рекой. Кто-то еще плеснулся возле самого берега, и по воде пошли широкие круги. Но маленькая нимфа не показалась. И снова все притихло над сонным течением Кинеиса.

Некоторое время друзья стояли молча, не шевелясь. Антему было грустно. Ему так хотелось снова увидеться со своей веселой подругой, снова услышать ее звонкий, беззаботный смех…

— Смотри! — прошептал над самым его ухом сатир, указывая на противоположную сторону реки. Там, недалеко от берега, кто-то шел, беззвучно, словно не касаясь воды. Только раздвигаемые тростники слегка шелестели. Выглянувший из-за тучи лунный серп осветил черную сгорбленную мужскую фигуру, пробиравшуюся вдоль береговой полосы.

— Это водяной бог? — шепотом спросил струсивший Антем.

— Нет, не бог. Это человек, или, вернее, он был человеком, пока не свалился в воду… Кажется, он только один и живет в этом месте реки. Пойдем к другому омуту.

— Страшно! Вдруг он на нас нападет! — шептал сын Керкиона.

— Вздор! Если он вылезет на берег, ты ляжешь в траву, а я стану его пугать своим дедкой. Живо уйдет!

Тем заставил себя поверить старшему товарищу и поспешно пошел вслед за ним по морской росистой траве.

Пробираясь среди кустов, путники дошли до следующего омута. Там, едва они приблизились, загоготали и заплескались гуси.

Но и здесь призывные крики Антема остались без ответа. Напрасно повторял он имя подруги.

Никто не вышел к нему из густой стены тростников.

Проходив бесплодно почти до рассвета, друзья расстались у того же садового столба.