Помоги проекту - поделись книгой:
Лев Успенский
Имя дома твоего
ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ!
Вы, наверное, читали книги Льва Успенского — «Слово о словах», «Ты и твое имя», «Почему не иначе?». Они рассказывают о языке, о его жизни, о его тайнах и секретах, о приключениях слов и имен, ведь имена — тоже слова.
В той книжке, которую вы держите в руках, речь опять идет об именах — только не людей, а мест.
Каждый из вас понимает, что слово «Ленинград» означает «город Ленина»; хорошо известно, почему и когда великий город на Неве был назван этим гордым именем. Но стоит задуматься над названиями Вологда, Рим, Париж, Москва, и вы почувствуете: не так-то это просто. В самом деле — откуда взялось слово «Вологда», что оно значит? Поди докопайся.
Докапывается до этого увлекательная наука топонимика, содружество трех наук: языкознания, истории, географии. Книга Льва Успенского «Имя дома твоего» написана для того, чтобы ввести вас в преддверие этой прекрасной науки, дать вам понять, чем она привлекает и что надо делать, чтобы там, в будущем, если вас к этому потянет, стать знатоком учения о географических именах.
Хотите услышать про две скалы в Крыму? Одну зовут «Ай-ай, мама!», другую: «Не бойся, детка!». Вы прочтете о них в этой книге.
Хотите установить, сколько Новгородов на земном шаре, узнать, что имя «Охотское море» происходит вовсе не от слова «охота», а от совершенно другого слова, да к тому же еще не русского? Хотите выяснить, почему...
Впрочем, нет смысла предупреждать вас. Открывайте любую страницу, читайте, и вы, несомненно, вернетесь к началу книги и дойдете не отрываясь до конца. Мало есть в мире более интересных вопросов, чем вопросы, связанные с языком, словами, именами. Желаем вам интересного чтения. {4}
ПРИСКАЗКА НЕОБХОДИМА
Сейчас пойдет разговор о топонимике. А что это такое? Топонимика, говорят лингвисты, — составная часть языкознания. Точнее — часть его части, учения об именах собственных, ономатологии.
Слова бывают разные. Есть среди них имена нарицательные — «ребенок» или «гора». Есть имена собственные — Петенька или Казбек. Это известно всем. Но кто точно знает, какая между ними разница?
«Разниц», то есть различий, много, но вот что особенно бросается в глаза. Если я сказал «ребенок» — всем понятно, про что я говорю. Это слово можно без труда перевести на другие языки: по-французски — «анфáн», по-немецки — «Кинд», по-турецки — «чоджýк», по-японски — «кодóмо»... Попробуйте перевести на какой-нибудь язык слово «Ниночка». Ничего не получится: Ниночка останется Ниночкой даже у папуасов. Перевести имя собственное нельзя.
Слово «гора» легко объяснить другими русскими словами: «огромный холм», «очень большая возвышенность», мало ли как? А вот имя любой горы — Килиманджаро или Эльбрус — вы так объяснить не сумеете. Эльбрус — это Эльбрус; слово ничего другого не значит. Это просто название единственной в мире горы. Вот этой. В чем тут дело?
Связывая с вещью какое-нибудь слово, люди относят его обычно не к одной такой вещи, а ко всем таким, как она. Они стараются передать в слове все, что у этих вещей одинаковое, общее. Птица — это {5} каждое пернатое и в то же время не рыба, не зверь, не насекомое. Птицы все чем-то похожи друг на друга; это-то их сходство и воплощено в имени нарицательном: «птица».
Но иногда бывает нужно из длинного ряда похожих предметов выделить единственный один, отметить не общее с другими, а как раз, что он все-таки сам по себе, особый. Тут мы оставляем слово (имя нарицательное) в стороне и пускаем в ход имя собственное. Все горы — горы, а Попокатепетль — особая гора, вот эта. Все мальчишки — мальчишки, а наш Васенька — особый, отдельный, единственный.
Заметьте: множественное число «мальчишки» — естественное выражение, «Все мальчишки — сорванцы!» А сказать: «Вовки — умные мальчики» — нелепо. Нет такого разряда ребят — Вовки. Каждый Вовка — сам по себе.
В классе любой парень — ученик. Крикните: «Эй, ученики, ко мне!» — с места сорвутся сразу двадцать человек, кроме разве девочек. А скажите: «Ну-ка, Клюев, подойди сюда!» — и из-за парты с недовольным видом поднимается одно-единственное существо. Разве только у вас учатся два брата или два однофамильца...
В первом случае вы произнесли имя нарицательное, во втором — собственное. Первое значит: «каждый, кто учится», второе только: «этот вот мальчик».
Это — слово-указка, слово без вещественного значения [2]1. Клюеву, и Вадику Клюеву, и даже Вадиму Клю-{6}еву может быть и пять и тридцать лет. Он может быть дошколенком и космонавтом. Может быть отличным парнем и — так, дрянцом. По имени собственному вы о нем ровно ничего не узнаете.
Это не единственное, но очень важное для нас отличие.
Нет, не только люди обладают собственными именами: я уже говорил и о горах. А вот вам прелюбопытный случай из истории собственных имен.
Морские ураганы всегда привлекали внимание людей. Они называли их — каждый на своем языке — разными нарицательными именами. Слово «ураган», например, относилось к каждому страшному шторму тропической Атлантики. Слово «тайфун» означало точно такую же чудовищную бурю, но на Тихом океане. Этого было достаточно: человек не умел еще ни бороться с такими бурями, ни предугадывать их появление... Один тайфун, два; три, пять ураганов... Все они одинаковы...
Но человечество стало другим. Тайфун только зарождается возле Филиппин, а радио уже предупреждает Японию и Курилы:
«Этот тайфун дойдет до вас утром 17-го числа! Берегитесь! А тот? А тот пройдет мимо...»
Люди познакомились с бурями, так сказать, в лицо, научились их различать и используют эти различия в своих интересах. У тайфунов и ураганов обнаружились личные, собственные особенности. Понадобилось создать для них и собственные, личные имена.
Ученые далеко не сухари. Они забавники! Не знаю, почему пришло это им в голову, но они стали давать страшным разрушителям, могучим титанам-ветрам нежные девичьи английские имена. Вы можете теперь то и дело прочесть в газетах: «Нэнси» погубила сто человек возле Киото в Японии». Или: {7}
Радиостанции США информируют о продвижении урагана «Бетси». Вчера он обрушился с необычайной силой на побережье Флориды. Согласно данным бюро прогнозов сила ветра достигает 150 миль в час...
Это напечатано в газете «Известия» 9 сентября 1965 года.
Странно, конечно; на мой взгляд, таким ураганам больше бы подошли имена пиратов и страшных разбойников: «Боб-Киллер» опустошил Гаити... «Джек Скоундрелл» движется к Марианским островам; готовьтесь!» [3]1
Но факт остается фактом: ураганы носят имена девушек. Мне же важно, что «Тайфун» — это тихоокеанская буря. «Борá» — черноморская. А «Энн» или «Джейн» — ничего не определяют: они могут свирепствовать и там, и здесь, всюду.
Таким образом, имена собственные могут принадлежать и людям и вещам, предметам и явлениям природы. «Моська» и «Жучка», а рядом «Кракотоа» и «Судома»... «Ваня» и «Маша», а тут же «Сириус» или «Вега» — яркие звезды нашего неба. Конечно, ономатология должна изучать все виды таких имен. Но, пожалуй, разумнее поручить исследование каждого их раздела особым специалистам. Есть «антропонимы» [4]2 — имена людей и «топонимы» [5]3 — названия рек, озер, городов, сел, улиц, горных хребтов, вулканов. Те живут своей жизнью, управляются своими законами, эти — своими. Так пусть же первыми ведает ономастика вообще, а вторыми — топонимика, учение об именах географических. Ей-то и посвящена моя книга, которую вы сейчас раскрыли на первых ее страницах.
У топонимики много преданных друзей, и книг о ней написано невесть сколько. Но ведь книга книге — рознь. Не за всякую следует с размаху браться.
Есть в составе топонимической библиотеки толстые ученые труды, из которых можно узнать о ней многое, почти всё. Беда одна: их чтение требует основательной {8} подготовки. Надо отлично знать языкознание, быть хорошим историком, сведущим географом, чтобы разбираться в них.
Топонимика — наука сложная, а в то же время — сравнительно молодая; даже самые лучшие ее знатоки спорят еще между собой по многим вопросам, судят и рядят каждый по-своему и в пылу споров совсем не заботятся о том, чтобы быть понятными для всех. Понимали бы специалисты, вот что им нужно. А ведь мы с вами пока что далеко не специалисты. Мы только хотели бы хоть что-нибудь обо всем этом узнать...
Есть превосходные топонимические словари, причем разные. В одних содержатся просто списки всех географических названий какой-нибудь страны или области... Одни названия, больше ничего. Топонимисты с восторгом роются в них, но сомневаюсь, чтобы такое чтение показалось увлекательным и вам: «Луга, Мойка, Нева, Оредеж, Оять, Тосна...» А дальше — что?
Другие словари много интереснее: в них даны не только имена рек или городов, но и объяснение: откуда взялось такое имя, какой народ его придумал, осталось ли оно в первоначальном виде или изменилось за долгие века и что теперь значит.
Выясняются прелюбопытные вещи: вероятно, имя Невы придумано не русскими, а финнами и значило на их языке «болотная река». Разве не интересно?
Но несчастье в том, что и тут между учеными возникают распри. Одни теперь утверждают, что это именно так, а другие раньше считали: имя «Нева» изобретено шведами и первоначально означало не «болотная», а «новая река»...
Мы же с вами, слыша эти споры, не можем даже примерно судить, кто прав, кто ошибается: [6]4 нам неизвестно, {9} как именно и та и другая сторона могли прийти к своим точкам зрения, как решаются топонимические задачи. Значит, не со словарей надо начинать.
В специальных журналах — языковедческих, исторических, географических — постоянно появляются отличные статьи по топонимике. Они касаются не всех сразу, а чаще всего отдельных названий. Вот венгерский профессор предлагает свое объяснение русскому имени «Урал». Вот другой языковед из ГДР сообщает, что в Германии, в тех местах, где когда-то жили западные славяне, он в старых бумагах нашел деревню с именем «Москва» [7]1, это меняет многое в рассуждениях о названии нашей столицы: если так — оно дано реке и городу не финнами, как думали раньше, а русскими, во всяком случае — славянами.
Очень увлекательны предположения и споры, содержащиеся в этих статьях. Но ведь и они доступны только тем, кто уже знаком с азами нашей науки, кто имеет хотя бы самое общее представление о том — как именно, какими способами и приемами люди ищут и находят истину в топонимических вопросах. Да и о том, для чего ее нужно искать.
И впрямь, люди представления не имели, что может значить имя Нева, а теперь докопались до его смысла. Но что это изменило на свете? Кому важно — значит ли оно «новая» или «болотная» река: ведь мы все равно зовем и будем звать ее просто Невой, как звали наши деды и прадеды. Так стоит ли ломать над такими вопросами головы? Может быть, топонимика и вообще не серьезная наука, а просто забава для бездельников, вроде карточных пасьянсов или игры в бирюльки?
Понимая, что от таких вопросов не отмахнешься, я и решил написать мою книгу, тысячную или десятитысячную книгу об именах географических.
Когда я приступил к работе — и в ее разгаре, и при самом окончании,— у меня не было в мыслях написать ученый труд, прочтя который от доски до доски, каждый мог бы стать топонимистом. Не задумывал я даже самого простенького начального учебничка топонимики: чтобы {10} пользоваться и таким учебником, читатель должен стать прежде неплохим языковедом, осведомленным историком, знающим археологом и этнографом — должен разбираться в целой грозди наук. А я прекрасно понимал, что у моего читателя — вот у вас! — таких разносторонних знаний нет и быть еще не может. Поэтому я мечтал о другом.
Знаете, как бывает? Нет у вас никакого особенного тяготения к астрономии: ну да, звезды; но что в них интересного? И вдруг на какой-нибудь прогулке, в туристском походе, теплой темной ночью оказывается рядом с ними не астроном, а просто влюбленный в эту науку. И под синим небом, кишащим звездами, как муравейник муравьями, у ночного милого костра, лежа на спине и глядя ввысь, он начнет рассказывать вам то, что сам знает о бесконечно огромном мире небесных тел, о том, как человек за тысячелетия сумел проникнуть в его бездну... О том, как Галилей впервые увидал у планеты Сатурн что-то вроде рожков на кардинальской шапке, а потом и его знаменитые кольца. О том, как Леверье, не выходя из кабинета, пером на бумаге открыл новую планету Нептун и как астрономы у своих телескопов нашли ее точно на том месте, которое для нее вычислил математик... О том, как раздвоилась и рассыпалась комета Биелы, как таинственной чечевицей сияет в тропиках над Землей зодиальный свет... И вы слушаете, удивляясь новому, и, вернувшись домой, уже не можете найти себе места, пока не возьмете в библиотеке книгу по астрономии — и вас не захватит все сильней и сильней эта прекрасная наука...
Проходят годы, и из вас вырастает астроном. А спросте у вас, почему вы стали им, кто заронил в вашу душу первое зерно интереса к науке о небе, вы, возможно, даже и не вспомните ни о той теплой ночи, ни о том костре на берегу тихой реки, ни о том рассказчике...
Так вот, мне завидна роль такого первого рассказчика, на немудрящую повесть которого любознательные ребята клюют, как рыбы на насадку. Мне хотелось бы оказаться им. Потому что в таких случаях основное не уйма познаний, которые можно вложить в книгу, не сухая точность фактов и строгость их {11} объяснения, а искренняя любовь к тому, о чем ты задумал рассказать.
Конечно, имена мест — не звезды небесные. Но бросьте взгляд на карту любой страны, даже любой области каждой страны — они кишат именами географическими так же, как ночное небо бесчисленными звездами. И нет ни одного из этих имен, за которыми не стояла бы известная (а еще чаще — неведомая до поры, до времени), простая, а сплошь и рядом сложная и загадочная, его история. История его возникновения, его долгой жизни среди других имен, его изменений, его рождения и гибели.
Изучение звезд дает нам возможность познать жизнь Вселенной; изучение географических имен позволяет глубоко проникнуть в жизнь и прошлое человечества. За ними следят топонимисты. Но, как и у всех ученых, у них не всегда «доходят руки» просто, самыми доступными словами рассказать незнающим о их собственной науке. Так почему бы мне, не топонимисту по профессии, а писателю, чуть ли не с детских лет завороженному тайнами географических имен, не попытаться сделать это за ученых?
Попытаюсь. А вы — уговор дороже денег! — приступая к чтению этой книги, твердо имейте в виду одно: она не научит вас топонимике, не сделает настоящим умелым исследователем имен мест. Но, я надеюсь, она заставит вас по-новому прислушиваться и приглядываться к ним.
Вы увидите на Петроградской стороне Ленинграда надпись: «Бармалéева улица», и вам непременно захочется дознаться: как же так?
Корней Иванович Чуковский сочинил своего «Бармалея» совсем недавно, можно сказать, в наши дни. Корней Иванович и родился-то в 1882 году! А Бармалеева улица существовала уже по крайней мере за полвека до его рождения. Кто же и за что же ее так назвал?
Или поедете вы на электричке из Ленинграда в Пушкин, и попадете на платформу «Шушáры» и вдруг вспомните крысу Шушáру из «Золотого ключика» Л. Н. Толстого [8]*, ту самую Шушару, с которой сражался смелый Буратино. И опять то же самое: Толстой придумал имя мерзкой крысе недавно, а место под Ленин-{12}градом называлось этим именем сотни лет назад. В чем дело, и как такое могло получиться? Топонимика, помоги нам! [9]1
Если такие мысли и желание узнать — как, возникнут у вас, я, в сторонке, буду с удовольствием потирать руки. Потому что такое стремление выяснить, «откуда оно»,— уже без пяти минут топонимика. Оно не позволит вам ограничиться моей небольшой книжкой. Оно поведет вас к высокомудрым статьям и к пухлым словарям географических названий. И — коготок увяз, {13} всей птичке пропасть! — научит вас, при их содействии, многому, очень многому. А может быть, оно приведет вас, в конце концов, то ли на филологический, то ли на исторический или географический факультет университета, сделает археологом, географом или историком... Как семь городов Греции спорили некогда за честь числиться родиной великого Гомера, так целый ряд наук претендует на право считать топонимику своим отделом, своей частью... На самом же деле, чтобы двигать ее вперед, надо пользоваться данными всех этих наук.
А может произойти и другое. Если вас заинтересует наука об именах мест, вполне возможно, что, еще будучи школьником или только поступив в ВУЗ, вам удастся принять прямое участие в практической работе топонимистов... Вы займетесь собиранием географических названий ваших родных мест — вашего сельсовета, если вы живете в деревне, вашего района или квартала, если вы родились горожанином. А возможно, это даст вам занятие летом, в той области, куда вы ездите на каникулы...
Если это произойдет благодаря моей книге (или если даже этого не произойдет, но просто горизонт ваш расширится, и вы узнаете, какая интересная, какая увлекательная, какая необыкновенно щедрая наука языкознание), с меня и этого будет довольно. Тогда — счастливого плавания и неоглядных просторов! Мое дело было отшвартовать вас от берега, дальше вас поведут более опытные лоцманá...
Впрочем, это ведь все только присказка, необходимая, но присказка.
Сказка начнется только со следующих страниц. {14}
ИТАК — ТОПОНИМИКА
«— Я охочусь чаще всего в лесу Шантп, — проговорил господин де Камбремер.
— Он оправдывает свое название? — спросил его Бришо.
— Я не улавливаю смысла вашего вопроса...
— Я хочу сказать: много ли там поет сорок?
— Вот видите, — сказал господин де Камбремер, — что значит поговорить с ученым! Я уже пятнадцать лет охочусь в лесу Шантп, и никогда не задумывался, что значит его имя...» [10]1
М. Пруст. «В поисках утраченного времени»
«— Что ж, пора в обратный путь! — воскликнул Пенкрофф.
— Одну минуту, друзья, — остановил всех инженер Смит. — Мне думается, что надо окрестить и весь остров и все мысы, отмели и речки, которые мы видим...»
Вы помните, откуда это? Конечно, из «Таинственного острова» Жюля Верна. Пятерых смельчаков пригнало ветром на воздушном шаре из Америки на бедный клочок земли, затерянный в Тихом океане. Рискуя жизнью, они пробились сквозь ярость прибоя и собрались все на {15} твердой земле. Еще неизвестно, остров под их ногами или материк...
На шестой день после высадки, чуть отдышавшись, они карабкаются по обрывам самой высокой в тех местах горы... Да, они на острове! Они обречены на долгое, может быть, вечное, заключение на нем. Впервые они видят его сверху. И вот старший и мудрейший из них, всезнайка Сайрес Смит, вносит такое странное, несвоевременное предложение: заняться «крестинами» острова и его частей... «Разве у нас нет более важных дел?» — наверное, послышался шум возражений?..
Ничуть не бывало.
«— Отлично,— сказал Гедеон Спилетт.— В будущем это сильно упростит нам дело, когда придется говорить о каком-нибудь месте на нашем острове.
— Правильно! — согласился простак Пенкрофф, — удобно, когда можешь указать, куда и откуда идешь. А названия — это проще простого: возьмем их из «Робинзона», которого мне читал Герберт. «Бухта Провидения», «Коса Кашалотов»...
— Нет, — перебил его Герберт. — Лучше назовем заливы и мысы нашими именами. Именем мистера Смита, мистера Спилетта, именем Наба...
— Моим именем? — сверкнув белозубой улыбкой, вскричал негр Наб.
— А по-моему, правильнее будет придумать названия, которые все время напоминали бы нам родину,— возразил Гедеон Спилетт.
— Согласен,— проговорил Смит.— С главными частями острова так и надо поступить; это будет вполне уместно. Большую бухту мы можем назвать «Бухтой Соединения». Ту, широкую,— бухтой Вашингтона. Гора, где мы находимся, пусть будет горою Франклина, а озеро перед нашими глазами — озером генерала Гранта [11]1. Пусть эти имена напоминают нам родину и тех, кто ее прославил. Что же до ручейков, малых мысов и затонов, то я предлагаю выбрать для них имена, кото-{16}рые говорили бы о их очертаниях, о каких-либо особенностях... Речки же, заводи и затончики, которые отсюда не видны, но на которые мы, конечно, наткнемся, как только начнем исследовать лесистые пространства, будут получать названия по мере того, как мы станем их обнаруживать...»
Предложения были приняты единогласно.
Да и как было их не принять? Великий французский фантаст мог выдумывать удивительные вещи, но за всяким его вымыслом всегда стояло отличное знание всего действительно происходящего в мире. Так и тут: развернув перед читателем несколько способов называть географические пункты, «местá», он на деле перечислил как раз те из них, какие человечество чаще всего применяло и применяет вот уже бесчисленное множество лет.
Человек склонен всему, что он ни увидит, обязательно дать название. Да без этого ему было бы очень трудно разобраться в хаосе окружающих его предметов и явлений. Поселите себя мысленно в городе, где ни одна улица никак не называется: как вы объяснили бы соседу, где вчера вам удалось купить футбольную камеру и куда ему надо за ней пойти? Легко ли было бы послать вашу сестричку за грибами, если бы рощи, перелески, речки и озера вокруг вашего колхоза внезапно «онемели», утратили свои имена?
Стоит нам столкнуться с новой вещью, мы немедленно называем ее. Люди с наслаждением дают имена чему и кому угодно — травам и деревьям, зверям и зверюшкам. Они всегда привязывают к ним имена нарицательные, слова. Они с особой радостью прикрепляют к ним и имена собственные, как только животное, птица или рыба чем-нибудь выделились из ряда себе подобных, ухитрились «завязать с человеком личную связь».
На плоту «Кон-Тики», в щели бальзовых бревен, наполненной соленой водой, поселился крошечный краб. Едва выяснилось, что он плывет вместе с людьми, они немедленно «окрестили» его ханнесом, то есть «Ванюшей».
Французская подводная экспедиция у Лунных островов близ Мадагаскара обнаружила под килем корабля приставшую к нему рыбу-прилипалу. Рыба привязалась к морякам, стала ручной. И тотчас же она сделалась для них «Катериной». {17}
«...Катерина была крупной рыбой, длиной чуть поменьше метра, с белыми полосками по бокам... Катерина, как всегда, получила свою порцию объедков...» [12]2
Все рыбы остались «рыбами просто», «рыбами вообще», а эта стала Катериной: в глазах людей она приобрела особое значение, оказалась им для чего-то нужной...
Поделиться книгой: