Рождение подвига

— На боевое задание идешь, — предупредил он, — не к теще на блины...

А среди развалин, пустых, обгоревших, метался, как неприкаянный, жалобный детский голос:

— Ма-а-а-ма! Ма-а-а-ма!

Сучок бежал порывистыми скачками, прыгал из стороны в сторону, то прячась, то появляясь из-за укрытий. Но солдата, видно, засек немецкий наблюдатель. Откуда-то с высоты четвертого этажа ударила хлесткая, звонкая очередь. И все увидели: Сучок ткнулся в землю и замер.

— Убит, — глуховато пронеслось по рядам солдат.

Еж вскинул к глазам бинокль.

— Не шевелится... Убили...

Лейтенант уже хотел было послать другого, но тут заметил, что Сучок медленно, неуверенно пополз вперед...

...Земля пахла сыростью и горьковатой кирпичной пылью. Сучок полз вдоль разрушенной стены, делал короткие остановки, чтобы смахнуть с глаз едкий пот. Когда-то он страшился слов «мертвое пространство». Он знал, что на военном языке это означало место, куда не достает огонь противника. И теперь он полз, и в душе благодарил лейтенанта за солдатскую науку. И ему было радостно думать, что это самое «мертвое пространство» оберегало его сейчас от вражеских пуль, сохраняло жизнь.

Сучок вглядывался в каждую развалину, в каждую кучу битого кирпича — все казалось ему подозрительным.

Фашистский наблюдатель снова дал знать о себе. Пулеметная очередь подняла рядом с Сучком фонтанчики песка и пыли — будто смерть предупреждала: «Уходи, пока не поздно»... Но Сучок полз, В ушах у него, не умолкая, звенел призывный хрупкий голосок ребенка. Солдат уже различал надрывное всхлипывание.

Еж не отрывал глаз от бинокля. Пулеметчикам, прикрывающим солдата, он на всякий случай подал сигнал рукой: «Приготовиться».

Сучок дополз... В углублении среди битого кирпича лежала вниз лицом женщина. Растрепанные волосы закрывали лицо. На спине старенькой вылинявшей телогрейки лохматились рваные дыры от пуль.

Сучок вскочил и, уже не укрываясь, бросился в развалины.

Когда он показался с ребенком, обхватившим его за шею, из развалин навстречу кинулся немец.

У Ежа, наблюдавшего за солдатом, замерло сердце. Он чуть было не крикнул: «Огонь!» Но стрелять нельзя. Можно попасть в солдата, в ребенка.

И тут Еж увидел, как Сучок, отчаянно размахнувшись, швырнул в фашиста «лимонку» и в ту же секунду бросился к позициям штурмовой группы.

...Его окружили товарищи, смотрели, как завороженные. А он гладил прижавшегося к нему чумазого мальчонку и все не выпускал его.

Подошел лейтенант, обнял солдата.

— Спасибо, — сказал он. Потом распорядился: — Перевяжите ему руку.

Только теперь все заметили, что из рукава шинели Сучка капала кровь.

Вскоре появился санитар, и они втроем отправились в тыл...

...Река дохнула зябко, и вместе со степным ветерком на позиции натянуло тумана. Рассвет все не наступал. Пора начинать.

Лейтенант Еж подал долгожданную команду: «Вперед!» И будто пятнистые ящерицы, в маскхалатах поползли вперед разведчики и саперы, а солдаты атакующей группы по одному исчезали в ходе сообщения. Труднее приходилось артиллеристам. Невелика с виду пушчонка-«сорокопятка», а в ней почти полторы тонны. И снаряды, что ни ящик, — пуд. Но артиллеристы народ смышленый. Лямки пристроили, впряглись по-бурлацки и тянут. А чтобы не гремели станины, тряпьем обмотали их. Рядом с орудием шел, пригибаясь, лейтенант Еж.

Туман — отличная маскировка. Только бы не сбиться с направления. Тут, главное, делай то, что враг за невозможное считает.

Шли торопливо, делали короткие остановки, прислушивались. Вот слева затараторила автоматная очередь. «Обнаружили, — подумал лейтенант, — или для успокоения, на всякий случай?».

Но вскоре над головой поднялись свистящие потоки свинца. Вслед за ними громыхнули первые взрывы. Солдаты штурмовой группы поняли, что это наш артналет: он означал сигнал накапливаться на исходной позиции для броска в атаку. Сейчас группа закрепления поднимет шум и стрельбу слева — это будет обозначать ложную атаку на здание с юга, а атакующая группа одним броском должна ворваться в дом с востока. Еж поторапливал артиллеристов. Они уже готовили орудия к бою. Их задача теперь, как только обнаружится любая огневая точка врага, подавить ее с первых выстрелов прямой наводкой.

Слева раздалась стрельба. «Начали», — догадался Еж и поднял группу в атаку. И тотчас же поблизости ударила тяжелая очередь из крупнокалиберного. Еж упал и сполз в воронку. Артиллеристы направили ствол «сорокопятки» в сторону противника, выжидая. Туман мешал. Неизвестно, откуда стрелял крупнокалиберный. Еж решил помочь артиллеристам. Он дал короткую очередь из автомата, вызывая огонь на себя, и отполз в сторону. Фашист клюнул на приманку, тут же послал в ответ прерывистую очередь-скороговорку. И не успел он замолкнуть, как прогремела оглушающе наша «сорокопятка», спустя минуту — еще раз. Вражеский пулемет замолк. Наши солдаты бросились в атаку. Слышно было, как с хрустом лопались гранаты, осколки со скрежетом царапали стену дома. Одновременно несколько взрывов потрясли воздух.

И тут из здания ударили автоматные очереди противника. Лейтенант Еж и вернувшийся из медсанбата Сучок были совсем близко от дома. Проемы окон и входы в здание оказались замурованными. «В лоб их не возьмешь, — подумал Еж. — Попробуем с севера». И передал по цепи команду обходить здание справа. Саперов послал проделать проходы в минных полях. Вскоре поступило донесение: «Мины обезврежены. Путь свободен». Группа атакующих вместе с Ежом прорвалась к зданию справа. В подвал дома полетели и стали глухо рваться гранаты. Подоспели отставшие солдаты. Ход в подвал уже был проломан взрывами. Теперь, чтобы проникнуть во вторую половину подвала, надо пройти через первую; а она простреливается немцами. Еж торопился принять решение. И тут снова неожиданность: фашисты додумались замуровать все входы в здание, оставив лишь лазы к огневым точкам через подвал. Как туда пробраться?

Дом разделен пополам глухой стеной, а за стеной — противник. «Вот тебе и изучили объект, — думал Еж. — Заградительных сюрпризов хоть отбавляй».

Противник мгновенно почувствовал, что атака приостановилась, и усилил огонь. Еж послал связного к минометчикам — приказал бить по второй половине здания за глухой стеной. Крыши там нет, и фашисты вряд ли усидят под огнем. Должны уйти.

Тем временем солдаты из группы закрепления по приказу Ежа кирками и взрывчаткой проделывали проломы в замурованных местах. Здание обложили со всех сторон, ходы сообщения гитлеровцев подорвали. А чтобы немцы не подбросили подкреплений, вперед выдвинули танк.

Туман с рассветом стал рассеиваться, видимость улучшилась. Вокруг здания не умолкала ожесточенная перестрелка. Это вели бой другие штурмовые группы. Немцы начали артиллерийский обстрел соседей Ежа. Прямо по зданию они стрелять не решались — там все же свои. И это было на руку. Через полчаса боя солдатам Ежа, прокладывающим путь гранатами, удалось загнать немцев в подвал и очистить все здание. Двух раненых пленных отправили в штаб. Оттуда прислали боеприпасы и большой термос с горячим супом. Лейтенант Еж подбадривал бойцов: «Давай, давай, хлопцы, еще один удар, и домик наш. Закрепимся, а тогда и новоселье справим. Для победы первое дело — воевать умело!».

Вскоре лейтенант Еж уже смог послать донесение командиру полка: «Задание выполнено. Дом захвачен. Закрепляемся. Контратака противника отбита. Сожжено три немецких танка. Остатки вражеского гарнизона захвачены в плен».

* * *

...Развалины здания курились кисловатым удушливым дымком. Вокруг сержанта Григория Скитова сгрудились солдаты. Курили, весело смеялись, зубоскалили, будто несколько минут назад не было ни боя, ни грозившей им смерти. Лейтенант невольно восхитился: «Вот она, русская душа!».

— А знаете, о чем наш друг Сучок сейчас думает? — спрашивал Скитов.

— О поспать бы... — дружно отвечали ему.

— Не угадали, хлопцы... О еде он думает.

Все смеются.

— До чего ж наш Вася на харч жадный... У-у-у.

— Ты зато не жадный, — зло бросает в ответ Вася. — Зимой снега не выпросишь...

— Нет, Вася, ты признайся ребятам честно, отчего это у тебя на губах и на подбородке ожоги?

— Ну, хватит! — обрывает его Сучок.

— Давай, давай, Скитов, рассказывай, — слышится чей-то подбадривающий голос.

— История, можно сказать, самая обычная, — начинает Скитов. — Жил был на свете известный вам Вася Сучок. И никто о нем не думал сказок рассказывать, былин слагать, а тем более песен петь. Подоспело парню жениться. Приударял он за одной дивчиной из своей деревни. Ну, дошли слухи до ее мамани, Василисы Авдеевны. Ей ох как захотелось на жениха поглядеть. А где его увидишь? Тем более в сумерках, когда молодые встречаются. Она и так, и этак подъезжает к дочери: приведи, мол, женишка, покажи. Дочка хочет мамане угодить, а все же побаивается: вдруг не приглянется. Намекнула как-то она Васе: приходи, маманя хочет на тебя взглянуть. Вася наш так перетрусил, что и к дивчине-то перестал ходить. Но теща все же залучила Васю в гости. С работы он шел голодный как волк. Она его к себе — на обед. Стол накрыт по-праздничному. Графинчик водочки красуется.

— Не было водки. Наливка была, — выкрикнул Вася и ушел.

— Но только, по словам Васи, от выпивки он скромно отказался.

— Как бы не так. Такой откажется, — не поверил кто-то.

— Вот чего не знаю — врать не буду. На званом обеде не был. Может, и впрямь для скромности не пил, а закуску уплетал за оба уха. А невеста напротив сидит, любуется женихом. «Отведайте супу с утятинкой», — предлагает теща и ставит перед будущим зятьком большую тарелку. Сверху, будто золото, расплавленный утиный жир. Ну, Вася как увидал такую щедрую порцию, зачерпнул деревянной ложкой самый утиный жир и — хоп в рот. А суп-то — живой кипяток. У Васи глаза на лоб, а выплюнуть стыдно, да и жалко. Он очухался, чуть разогнал ложкой жирок и снова уверенно в рот. А под жирком тот же кипяток. И снова та же картина. Короче, нахлебался наш Вася так, что на следующий день у него губы облезли и во рту кожа повисла лоскутьями. Неделю через трубку питали Васю. А вот выводов для себя он так и не сделал. Как была у него жадность к еде, так и осталась по сей день...

— Кончай. Котелки и ложки к бою!

Повар с заплечным термосом стоял, запыхавшись, утирал рукавом лоб.

С угрожающим завыванием просвистел снаряд, за ним другой, третий. Все насторожились, вытянули шеи, смотрели в сторону вражеских позиций. Там перебегали немецкие автоматчики. Готовилась контратака — это поняли все.

— По местам! — спокойно подал команду лейтенант Еж.

В голосе командира звучала уверенность. Это ободрило людей. Они легко вскакивали и бежали на отведенные им позиции.

В проломе стены стоял Вася Сучок. В каждой руке его — по котелку.

— Наш пострел и тут поспел! — позавидовал Скитов.

— Болтали вот, — ухмыльнулся довольный Вася, а я уж и харч получил.

...Вскоре начался бой.

РАЗГРОМ

1.

Никто в то время, кроме нескольких доверенных лиц в Ставке и членов Государственного Комитета Обороны, не знал о том, что еще в сентябре 1942 года зародилась дерзкая, вряд ли тогда кому показавшаяся реальной идея о нанесении решительного удара по немецко-фашистской группировке под Сталинградом. Не все, даже участники того совещания в Ставке, верили в возможности ее осуществления...

Для нашей страны то был трагический период лета и осени 1942 года, мало чем отличавшийся от потрясшего всех, еще очень живого в памяти лета 1941 года — начала Великой Отечественной войны. Как и минувшее, нынешнее лето началось тяжелым поражением войск нашего Юго-Западного фронта под Харьковом. Немцы, окружив несколько наших армий, ринулись через Дон к Воронежу и Сталинграду, а через Ростов — к Кавказу.

Но и в этот тяжелейший период поражений и отступлений советских войск не была подавлена воля Верховного Главнокомандования и Ставки Вооруженных Сил. Она спокойно делала ту работу, которую считала необходимой.

В начале осени представители Ставки генерал армии Г.К.Жуков и генерал-полковник А.М.Василевский вылетели на самые «горячие» фронты: Сталинградский и Юго-Восточный, чтобы найти на местах реальные возможности для выполнения зародившегося замысла — решительного контрнаступления под Сталинградом... Генерал Жуков изучал состояние своих войск и противника, наши плацдармы на правом берегу Дона у Серафимовича и Клетской. Генерал Василевский проводил большую работу с командующими 57-й и 51-й армиями, нацеливая их на захват у немцев выгодных нам позиций и выходов на дефиле между озерами Сарпа, Цаца и Барманцак...

Никто из командующих фронтов и армий, с кем они вели подготовительную работу к контрнаступлению, не знали и не могли знать, для чего все это делается. Когда генералы Жуков и Василевский вернулись в Москву, Ставка в основном утвердила план будущего контрнаступления. Были окончательно определены главные направления ударов, силы и средства для их осуществления, выбраны районы и примерные сроки сосредоточения войск.

Решено было образовать в районе Сталинграда два самостоятельных фронта: Донской под командованием генерал-лейтенанта К.К.Рокоссовского, а Юго-Восточный переименовать в Сталинградский. На этом же совещании Ставкой был предрешен вопрос о Юго-Западном фронте, командовать которым предстояло генералу Н.Ф.Ватутину.

...Так было положено начало плану Сталинградского контрнаступления. Он долго оставался «тайной тайн» для всех, в том числе и для наших войск, которые, сами того не зная, выполняли его каждодневно согласно поставленным перед ними задачам.

2.

В начале ноября в городе Серафимовиче-на-Дону, где размещался штаб Юго-Западного фронта, проводилось совещание. На него пригласили командующих армиями, командиров корпусов и дивизий. За длинным столом сидели представители Ставки: генерал армии Жуков, генерал-полковник артиллерии Воронов, командующие фронтами: генерал-полковник Ватутин, генерал-лейтенант Рокоссовский, член Военного Совета генерал-лейтенант Желтое, генералы и старшие офицеры Генерального Штаба. Заслушивались доклады командиров.

Командующий танковой армией генерал-лейтенант Кипоренко докладывал первым. Уверенно подойдя к карте, он четко и по-хозяйски деловито доложил о всех подготовительных мероприятиях, которые проделаны войсками его армии. Потом перешел к характеристике занимаемого плацдарма. Представитель Ставки генерал-полковник Василевский попросил подробнее остановиться на оперативной обстановке и особенно на противнике.

Кипоренко сообщил, что противостоящие части 3-й румынской армии в основе своей боеспособны и имеют хорошо подготовленную оборону. Но вот на участке совхоз-ферма № 3, хутор Большой, станица Верхне-Фомихинская, обороняются неустойчивые подразделения... Все присутствующие заинтересовались этими сведениями.

— Вот, чтобы не задерживать ваше внимание, — положил Кипоренко на стол листы допроса захваченных в последнюю неделю пленных. — Число перебежчиков непрерывно растет. Только в дивизии Маринина за прошлую неделю их было свыше полусотни человек.

— Чем вы это объясняете?

— Немцы, недовольные действиями румынских частей, посадили их на голодный паек. Двести граммов кукурузного хлеба и половник похлебки.

— Да, — сказал генерал Ватутин, — от такого харча, особенно в холодную пору, сбежишь не то что к противнику, а к черту в зубы.

— На нейтральной полосе, — продолжал Кипоренко, — осталась нескошенная пшеница и картофель. И как только стемнеет, румынские солдаты, как голодные крысы, бегут и ползут, чтобы добыть пропитание. Немцы и тут остались верными себе. Они расставили свои пулеметные расчеты и освещают ракетами позиции. Если обнаруживают румынских перебежчиков, расстреливают их из пулеметов.

— Ну и друзья-союзники, — переглянулись участники совещания.

— Получается так, — сказал Ватутин. — Избавь бог от таких друзей!

Кипоренко доложил свое решение. Главный удар предполагалось нанести правым флангом. Рассказал о плане взаимодействия в предстоящей операции.

— Какое количество танков вы имеете? — спросил Жуков.

— Всего триста семьдесят шесть. Сто тридцать в одном и сто семьдесят восемь в другом корпусе. Кроме того, шестьдесят восемь будут действовать как танки непосредственной поддержки пехоты со стрелковыми дивизиями.

Когда закончилось совещание, к Кипоренко подошли Ватутин и Желтов.

— Передайте от имени командования фронта и Военного Совета нашу благодарность разведчикам. По-гвардейски они потрудились.

Ночью генерал Кипоренко возвращался к себе в штаб, в Избушенский. Радовался, прислушиваясь к многоголосому разнохарактерному шуму, царившему в донских степях. Безжизненно голая, кое-где с белесыми латками снега, однообразная равнина с небольшими высотками, оврагами и балками днем словно вымирала. Но только начинали сгущаться сумерки, вокруг все оживало. Лязгали гусеницы танков, ворчливо и надсадно выли тягачи, шли колонны автомашин с боеприпасами, продовольствием, обдавая генеральский газик струями воды и грязи. На дорогах переругивались бойцы, застрявшие с повозками и орудиями в колдобинах. И к знакомому запаху размокшей земли примешивался запах бензина, горелого масла и добротной солдатской махорки.

Советские войска торопились в назначенные им районы сосредоточения.

* * *

А в это время немецкая армия Паулюса, скованная действиями армии Чуйкова под Сталинградом, не предполагала, что на нее с севера надвигается стальная огневая громада мощных ударных группировок дивизий и армий Юго-Западного фронта. И то, что с каждым днем и часом приближался с таким нетерпением ожидаемый всеми удар, не могло не радовать генерала Кипоренко.

Спустя не более недели после совещания в Серафимовиче, в селе Татьянка, южнее Сталинграда, в шта-6е 57-й армии состоялось еще одно совещание... Председательствовал представитель Ставки генерал-полковник Василевский, присутствовали член Политбюро ЦК ВКП(б), член Военного Совета Сталинградского фронта, представитель Ставки генерал армии Жуков, командующий Сталинградским фронтом генерал-полковник Еременко, командующие армиями, командиры корпусов и дивизий.

На этом совещании командующий Сталинградским фронтом генерал-полковник Еременко, учитывая общий замысел контрнаступления трех фронтов, о котором сообщил Василевский, доложил участникам замысел операции Сталинградского фронта. Было подробно разобрано соотношение сил по этапам боя и по дням наступления с учетом резервов противника и их возможных контрдействий и направлений главного удара, состав ударных группировок 57-й и 51-й армий, подвижные группы фронта и основные этапы их операций.

3.

У командующего группой немецких армий «Б» барона Вейхса приподнятое настроение. Давно уже подчиненные не видели его таким добродушным. Но никто из его ближайшего окружения не понимал, чем это вызвано. Правда, он долго говорил сегодня с командующим 6-й армией Паулюсом и после разговора с ним заметно повеселел. Но в штабе Вейхса все, начиная от его начальника и до рядовых штабных офицеров, недоумевали. Чему радоваться? Вот уж несколько дней подряд агентурная разведка приносит тревожные вести: «Севернее Дона и северо-восточнее появились новые части и соединения русских... Советское командование что-то замышляет. По железной дороге Лиски, Новохоперск, Самойловка — Камышин обнаружена усиленная переброска войск противника». А сегодня данные аэрофотосъемки и воздушного наблюдения снова подтвердили ранее полученные сведения. В донесениях говорилось: «Русские подтягивают танковые войска к левому берегу Дона. Замечено оживление и перегруппировка отдельных частей на правом берегу Дона и юго-западнее Клетской».

Барон фон Вейхс просматривал сводки, донесения, новые сведения о сосредоточениях советских войск И снисходительно улыбался. Когда начальник штаба предложил усилить все виды разведки и главным образом воздушную, Вейхс сказал:

— Я вполне убежден, господин генерал, что все эти передвижения русских не более как хитрый маневр. Перебрасывая одни и те же части и соединения, они пытаются ввести нас в заблуждение. Они думают, что мы клюнем на их приманку и отведем основные силы 6-й армии из Сталинграда. И тем самым хотят спасти задыхающуюся 62-ю армию, зажатую нами в тиски.