Чингисхан 2. Книга 2. Чужие земли

— Ясно, — я снова кивнул и спросил напрямик: — Ты тоже охотишься за фигурками?

Он некоторое время медлил, потом усмехнулся, пряча за усмешкой нежелание давать прямой ответ:

— Охотишься — не совсем правильное слово. Скажем так — я изучаю их и то воздействие, которое они оказывают на историю человечества. Именно поэтому КГБ следил за мной. Но я не свернул с выбранного пути. Не забывай, я все-таки историк.

«Историк-мародер», — едва не сорвалось у меня с языка. Нефедов понял, почему я молчу, поднялся с камня, на котором сидел, и как бы через силу сказал:

— Артем, покажи мне свой предмет. Пожалуйста.

Ответ у меня был готов давно. Наверное, он появился даже раньше просьбы профессора:

— Нет.

— Почему? Я же не отниму его.

— Нет.

— Тогда хотя бы расскажи, как он действует.

«Рассказать? — я подбросил на ладони горсть мелких камешков. — Почему бы и нет».

— Это как в кино. Я вижу то, что хотел мне показать человек, живший много-много лет назад. Его жизнь.

— Этот человек… — Нефедов впился в меня взглядом. — Этот человек… Чингисхан… У него ведь был предмет? Так? И ты знаешь, какой?

Я промолчал. Это уже перебор. В конце концов, перед началом разговора мы не давали друг другу клятвы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды.

Поэтому с чистой совестью я ответил:

— Понятия не имею.

Профессор кинул на меня полный злобы взгляд и замолк. С этого момента между нами возникло откровенное недоверие. Я не верю Нефедову. Множество предметов, сверхспособности, спецслужбы… Не верю. В сухом остатке — мой конь и большой интерес профессора к предметам. Это объективная реальность, и мне придется с нею считаться.

Перед сном меня неожиданно — давно уже такого не было! — уносит в прошлое. Серебряный конь бьет копытом, и я вижу горы Богдо-ула, почитавшиеся монголами как обитель недобрых духов.

Заросшие густым лесом, где сосны и кедры перемежались осинниками и березняками, горы разделяли поречья Керулена и Туулы. Не всякий кочевник решится проложить путь своего коня через мрачные чащобы. Злые духи не любят людей. Заморочат, закружат путника, положат под ноги коню вместо ровной тропы острые камни, навалят буреломов, ночной порой заведут к обрыву и погубят человека. Мертвое тело пожрут дикие звери и не останется на свете и следа от дерзнувшего ступить в земли духов.

Об этом Темуджину говорил брат Бельгутей, когда крохотный отряд из трех человек пробирался краем степи к берегам Туулы. Третьим на черном мерине ехал младший брат Темуджина Хасар. Он не участвовал в разговоре, задремав в седле.

— Мы — дети Есугея-багатура, — ответил Темуджин Бельгутею. — Нам ли бояться духов? Я должен повидаться с побратимом нашего отца Тоорилом Кераитским. Духи, демоны, враги — никто не остановит меня. Вечное Синее небо поможет. Эй, Хасар, хватит целовать лошадиную гриву! Вперед, братья!

И вытянув коня плетью, Темуджин помчался вперед, к темнеющим впереди горным склонам. К седлу старшего сына Есугея был приторочен перевязанный ремнями тюк с собольей шубой. Свадебный подарок от отца Борте Дэй-сечена. И самая большая ценность, сокровище, с которым Темуджин собирался расстаться. Бельгутей вздохнул, переглянулся с проснувшимся Хасаром и пустил своего скакуна вскачь, следом за братом.

Уже неделю были братья в дороге. Сразу после свадьбы, оставив красавицу Борте в своей юрте, Темуджин объявил, что собирается к кераитам.

— Мне не у кого больше искать помощи. Если хан Тоорил откажет — горька будет наша участь. Станем мы прахом костра, пылью под конскими копытами, опавшими листьями на осеннем ветру. Испытаем же судьбу, братья!

Оэлун как старшая в роду, как мать отговаривала Темуджина от этой поездки. Путь не близок, в степи неспокойно. А в укромном урочище Гурельгу тихо. Лихие люди сюда не заходят.

— Какой же я сын Есугея, если, как суслик, буду отсиживаться в безопасной норе? — спросил ее сын. — Врага не убить, держа меч в ножнах. Из лука не выстрелить, не достав стрелы. Пора спросить с каждого, кто разорил улус отца. Пора вернуть свое и взять плату за все обиды. Так будет справедливо. Так хочет Вечное Синее небо.

Ночная мгла застала братьев в пути. Лесная тропа, ведущая в самое сердце Богдо-ула, исчезла во мраке. Тревожно шумели исполинские кедры над головами, в подлеске трещали ветвями то ли звери, то ли принявшие их обличие хозяева гор — духи. Темуджин объявил ночевку.

Костер, разведенный на гранитном камне, разогнал тьму. Стреноженные кони щипали траву на склоне. Бельгутей жарил на углях вяленое мясо, Хасар нес дозор, забравшись на изогнутую, раскоряченную сосну. Сквозь древесные кроны проглядывал месяц. Где-то вдали перекликались ночные птицы. Время шло к полуночи.

Темуджин, привалившись к тюку с собольей шубой, смотрел на огонь и мысли его текли легко и ровно, как воды родного Керулена. Голоса он услышал не сразу. Сначала в шум кедровых веток вплелись отдельные слова. Тихий шепот, похожий на бормотание дряхлого старика, перепившего архи на празднике.

— Темуджин-н-н… Ночь темна… Путь опасен… Остановись… Не ходи к кераитам… Вернись домой… Ночь темна…

Вскинув голову, юноша посмотрел на Бельгутея. Быть может, это хитрый брат вышептывает исподволь, думая, что может напугать Темуджина? От Бельгутея можно ждать всякого. Второй сын второй жены Есугея, волоокой Сочихэл, он делил с сыновьями Оэлун все тяготы многолетних скитаний. Когда его старший брат Бектер решил предать Темуджина и выдать его таджиутам Таргитай-Кирилтуха, Бельгутей не поддержал брата. Темуджин вдвоем с Хасаром, которому тогда едва исполнилось семь лет, убил Бектера. Убил, чтобы спасти остальных, потому что Таргитай-Кирилтух, вознамерившийся стать ханом, не пощадил бы никого из детей своего двоюродного брата Есугея.

Перед смертью Бектер просил не трогать Бельгутея. Воля умирающего священна. Темуджин взял с мальчика клятву верности и с тех пор старался, чтобы Бельгутей всегда был рядом. Мог сын Сочихэл затаить злобу и готовить месть за брата? Много раз размышлял над этим Темуджин и всякий раз склонялся к тому, что да, мог. Но шли годы, а Бельгутей оставался верным товарищем своему старшему брату. Наверное, живи братья вдали друг от друга, все сложилось бы иначе, но Темуджин никогда не отпускал от себя Бельгутея. Он знал — что надето ближе к телу, то сильнее греет.

— Эй, — тихонько позвал брата Темуджин. — Бельгутей! Что ты сказал?

Но тот даже не пошевелился, уткнувшись подбородком в грудь. Палка, которой он помешивал угли, выпала из рук Бельгутея. Трещало в костре подгорающее мясо.

«Уснул», — понял Темуджин. И тут снова зашумела тайга. Голоса накатили с новой силой:

— Темуджин-н-н… Ночь темна… Не ходи к кераитам…

— Во имя Вечного Синего неба — изыди! — сказал Темуджин, глядя в глаза ночи.

Но священное прозвание Тенгри не испугало шептунов. Во тьме силы света бессильны. И Темуджин понял, что может надеяться только на себя. Он выхватил из костра пылающую ветвь, поднялся на ноги. Голоса окрепли. Они уже не шептали — выли, взвизгивая, словно голодные псы:

— Не ходи к кераитам! Остановись! Это путь смерти!

— Хасар! — закричал Темуджин, размахивая своим факелом. — Ко мне, Хасар!

Брат не отозвался. Тогда Темуджин толкнул ногой спящего Бельгутея. Тот завалился на бок, сладко всхрапнул во сне. «Один, — понял старший сын Есугея-багатура. — Я остался один. Духи Богдо-ула перехитрили меня. Но я не сдамся! Я буду сражаться, как сражался отец!»

Выхватив меч, он двинулся навстречу голосам. Ветер усилился. В лицо Темуджину полетели сорванные с веток листья, кедровые иглы, чешуйки коры.

— Я не боюсь вас! — крикнул юноша, отчаянно размахивая горящей веткой. — Моя дорога — моя судьба!

— Твоя судьба — смерть! — захохотало из тьмы.

— Я не сдамся!

— Ты умрешь!

— Нет!

Темуджин рванулся в заросли, мечом прорубая себе дорогу.

— Где вы?! Покажитесь!

Он едва успел отскочить — огромный кедр со стоном рухнул на землю в двух шагах от Темуджина. Треск веток заглушил шум ветра и проклятые голоса. Тяжело дыша, юноша опустил факел. Два шага — и ствол дерева раздавил бы его голову, как кусок сыра, переломал кости, вдавил искалеченное тело во влажный мох.

— Трусы! — Темуджин едва не плакал от бессилия.

В ответ тьма расхохоталась сотней глумливых голосов. Они доносились теперь со всех сторон и даже сверху, с затянувшегося низкими тучами неба, хрипло каркало и ухало.

«Пропаду! — пронеслось в голове Темуджина. — Сейчас пропаду… Отец! Дай знак, что слышишь меня, подскажи, что делать!» И едва только он воззвал к давно почившему Есугею, как холодный порыв ветра донес до слуха юноши далекий волчий вой.

«Волк! — обожгла Темуджина короткая мысль. — Как я мог забыть! Или… Или это духи Богдо-ула заморочили меня?» Сунув руку под стеганый кафтан, он сжал в кулаке ледяную фигурку — и небо над головой Темуджина расколола молния. Громовой грохот сотряс тайгу, горы и едва не сбил человека с ног. Но страх перед духами уже ушел, остались только ярость и ненависть.

— Моя судьба — свет! — выкрикнул Темуджин и сунул затухающий факел в густой кедровый лапник.

Пламя весело побежало по смолистым веткам. Затрещала сгорающая хвоя. Огонь, пожирая ее, вырос, разлился окрест, убивая темноту.

— Что ты делаешь?! — в смятении закричали голоса. — Нет! Нет!!

— Да! — теперь уже пришел черед Темуджина смеяться. — Убирайтесь с моей дороги! Я сожгу ваши леса, я сравняю с землей ваши горы — но не отступлю. Такова воля Вечного Синего неба — и моя!

Ответа он не получил. Гудело, набирая все большую силу, пламя. Грохотал над головой гром. Темуджина шатало, как пьяного. Впервые в жизни он сложил волю Тенгри со своей. Впервые поставил себя вровень с божеством. Шаман Мунлик всегда говорил, что человек — ничто в сравнении с Вечным Синим небом и если кто-то дерзнет покуситься на такой порядок вещей, кара не заставит себя ждать.

Темуджин дерзнул — и теперь ждал возмездия. Оно пришло быстро. Огонь, охватив кусты и деревья окрест, заключил юношу в кольцо. Темуджин уже чувствовал на лице обжигающее дыхание сотворенного им пожара. Трещали, курчавясь, волосы, затлела одежда. Духи оказались правы — он не сумел перехитрить судьбу. И подчинить ее себе он тоже не смог. Сгореть заживо — найдется ли смерть ужаснее этой? Надо молить Тенгри о милости, надо поклониться Вечному Синему небу и просить пощады…

— Никогда, — сказал огню Темуджин. — Мольба — удел слабых. Я — Темуджин Борджигин, сын Есугея-багатура! Я не отступлю!

Ливень хлынул с небес сплошной стеной. Огонь опал, зашипел, точно тысяча змей, все вокруг заволокло белесым дымом. Темуджин закашлялся, упал на одно колено, вонзив в землю меч.

— Брат! Ты где, брат?! — послышались позади взволнованные голоса Бельгутея и Хасара.

— Здесь… — отозвался Темуджин и без сил распростерся в мокрой золе.

…Ставка хана кераитов Тоорила раскинулась на высоком берегу реки Туулы. Маленький отряд сыновей Есугея здесь встретили радушно. Тоорил вместе со своими нойонами сотворил молитву распятому богу Есусу, которому поклонялись кераиты, затем повелел приготовить кушанья для дорогих гостей.

В ожидании пира, жмуря и без того узкие глаза, он угощал Темуджина и его братьев ароматным кумысом, вел степенные речи о здоровье родственников, об охоте, о том, как обстоят дела в дружественных племенах и родах.

— Есугей-багатур, да не знает его душа в райских кущах ни в чем отказа, был мне названным братом, андой. Вы, его дети, мне как родные сыновья, — говорил Тоорил. — Почему так долго не приезжали? Темные слухи доходили до ушей моих. Трижды тридцать раз оплакал я тебя, Темуджин.

— На все воля Вечного Синего неба, — отвечал юноша. — Я рад, что обрел отца. Как покорный и любящий сын, привез я тебе, о Тоорил Кераитский, подарок. Бельгутей!

Брат кинулся к выходу из ханской юрты, вернулся с тюком. Ножом взрезав стягивающие ремни, он развернул перед Тоорилом соболью шубу. В пламени факелов и масляных ламп мех заиграл, рассыпая тысячи искорок.

Хан кераитов от удивления положил палец в рот, глаза его округлились. Поднявшись с ханского ложа, Тоорил на кривых ногах заковылял к расстеленной на войлоке шубе, принялся, цокая языком, ощупывать подарок. Темуджин помог названному отцу облачиться, провел рукой по пушистому меху.

— Воистину, это дар от царя царю! — проговорил Тоорил, улыбаясь.

Он обнял Темуджина, потом Хасара и Бельгутея. В юрту заглянул нукер, сказал, что кушанья готовы. Вождь кераитов вышел из юрты, не снимая шубы. Нойоны и сыновья Тоорила начали громко хвалить удивительное одеяние, тревожно переглядываясь. Многие поняли — сыновья Есугея приехали не просто так. Но пока не было съедено все мясо и выпита вся арха, о делах речи не заводилось — таков степной обычай.

И лишь когда сам Тоорил перевернул свою золотую чашу кверху дном и вытер рукавом блестящий от бараньего жира рот, давая понять, что сыт и доволен, Темуджин подсел поближе к хану, чтобы поведать ему о своей нижайшей сыновней просьбе.

Он так и сказал, чем немало польстил сыто отдувающемуся Тоорилу.

— Возлюбленный сын мой Темуджин, — напыщенно заговорил хан, — нет на этом свете ничего такого, в чем бы я тебе отказал.

— Кераитские воины славятся своей доблестью от одного края мира до другого, — осторожно начал Темуджин, поглядывая на братьев.

Здоровяк Хасар растянулся на узорчатых коврах у ног Тоорила, блаженно улыбаясь. Арха увела его на небесные луга, в страну грез. Худощавый Бельгутей, выпивший не меньше, напротив, был сосредоточен, сидел прямо и внимательно прислушивался к словам брата.

— Не раз бились багатуры-кераиты плечом к плечу с монголами против общих врагов, — продолжил Темуджин.

Тоорил прикрыл глаза и стал похож на спящего, но узловатые пальцы хана, быстро-быстро перебирающие жемчужные четки, свидетельствовали о том, что владыка кераитов внимательно слушает.

— Козни недругов и злые сердца ложных друзей привели ныне наш род к прозябанию. Отец мой, могущественный Тоорил! Дай мне воинов своих, чтобы восстановить улус отца! Я прошел через забвение, через голод и нищету, я носил кангу, но смерть отступилась от меня. Горные духи Богдо-ула не смогли одолеть меня. Вечное Синее небо позволило мне вознести волю мою вровень со своей. Я не опозорю памяти твоего анды Есугея-багатура. Дай мне воинов, отец!

Тоорил выпустил из пальцев четки, задумчиво пощипал реденькую бородку.

— Сын мой Темуджин. Речи твои удивительны, но правдивы. Ты храбр. Ты умен. Большое начинается с малого. Но…

— Половина всего имущества, захваченного в куренях таджиутов — твоя, отец, — быстро сказал Темуджин.

Хан кераитов засмеялся — точно ворон закаркал.

— А ты не просто умен, ты мудр, Темуджин Борджигин, сын мой возлюбленный! Ха-ха, отныне твои враги в большой опасности. Хорошо!

И подняв грузное тело, Тоорил выпрямился и громогласно объявил, подняв руку с четками:

— Эй, слушайте все! В знак благодарности за сыновью любовь и почтение, в ответ на царский подарок — вот эту соболью шубу, я говорю Темуджину, сыну Есугея-багатура, брата моего: я соберу твой рассеянный улус, как собирает хозяин для гостя лучшие куски бараньей туши. Таково мое слово. Амен!

— Амен! Во славу Есуса! — закричали со всех сторон.

Темуджин бросил быстрый взгляд на Бельгутея. Сводный брат побледнел, смешался, но нашел в себе силы изобразить улыбку…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Черный поток

Шаг, другой, третий. Ремень тяжелого «Бура» оттягивает плечо. Перед глазами мельтешат черные точки. Господи, когда же все это кончится? Очередной подъем, бесконечный, выматывающий подъем. Что ждет нас на склоне безымянной горы? Скальный гребень, ведущий к следующей вершине? Неприступная стена утесов, через которые нам не перебраться без альпинистского снаряжения? Пропасть, рассекающая каменную плоть? Или засада и пули, праведные, честные пули мстителей?

— Стой! — кричит сзади Нефедов.

Я останавливаюсь. Мне неинтересно, почему профессор решил остановиться. Передышка — это хорошо. Но эмоций не осталось. Сажусь на камни, прикладываюсь к бутыли с водой. Ее запас мы пополняем ежедневно — в здешних горах множество ручьев и речек.

Профессор подходит ко мне, сваливает мешки, достает карту-генштабовку. Судя по дате, творение армейских топографов отпечатано накануне ввода наших войск в Афганистан. Нефедов шуршит бумагой, пытаясь понять, где мы находимся. Наконец очерчивает ногтем неровный овал.

— Смотри: на северо-восток от нас, прямо за этой горой, перевал Карахоль.

Я киваю. Перевал — так перевал. Карахоль — так Карахоль.

— Мы в любом случае упремся в него. Надо решать: или мы идем вдоль перевала на север и спускаемся в уезд Ишкашим, или движемся на юг, в Нуристан. Или…

— Что «или»?

— Или выбираем третий путь: через перевал. Тогда у нас впереди долина Пянджа и Ваханский коридор.