Три Шарлотты

– Предпочитаешь ходить неряхой? Ну ладно. Уж эти мне доморощенные портнихи!

Сегодня Белла сидит, положив ногу на ногу, и болтает в воздухе туфелькой, свесившейся на носке. Это ее любимая привычка, от которой Генри Кемп приходил в полный восторг, когда они только что поженились. Теперь, двадцать лет спустя, он уже не приходил в такой восторг. Иногда туфелька падала с ноги – совсем нечаянно. «Генри, милый, подними» В конце концов даже принц запротестовал бы, вздумай Золушка систематически ронять туфлю. Двадцать лет!

Покачивая туфелькой, как маятником, Белла крикнула Лотти в зал:

– Приятно провела время, Лот?

– Да, ничего.

– Кто там был?

– Наши девицы. Ты же знаешь.

– Хорошенькая квартирка? А какое было угощение?

– Великолепное: куриный салат, горячие пирожки, оливки, торты.

– Не может быть!

– Да, прямо званый вечер.

– А счастлива она со своим Орвилем после десяти лет ожидания?

– Да, конечно… По крайней мере была счастлива до этого дня.

– До этого дня!.. О Лотти, поди сюда, не могу же я так надрываться!

Не переставая на ходу вязать, Лотти вернулась в гостиную. Через минуту за ней последовала Чарли. Она подошла к отцу, взгромоздилась на скользкую ручку старого кресла и прислонилась плечом к плечу Генри.

Лотти стоя продолжала вязать. Она слегка улыбнулась.

– Бекки Шефер опять с цепи сорвалась. Довела Силию своими приставаниями до слез.

– С чем же она к ней приставала? Хорошая гостья, нечего сказать!

– Да все насчет брака. Брак и счастье… она утверждала, что всякая незамужняя женщина – банкрот.

– Ну, это-то Силию не должно было тревожить. Она, слава Богу, вышла замуж.

– Бекки намекала, что Орвиля не стоило дожидаться десять лет.

– Большинство мужчин этого не стоят, – отозвалась тетя Шарлотта из своего угла, – но жены узнают об этом только после десятилетнего супружества, когда уже слишком поздно. У Силии было достаточно времени убедиться в этом, и все-таки она за него вышла. Так лучше. И она будет счастлива с ним.

– Шарлотта Трифт! – закричала Чарли среди общего смеха. – Мне сдается, что ваша мудрость – не только плод отвлеченных размышлений. Вы, девчонки в кринолинах, вовсе не были такими тихонями. У вас, я уверена, было прошлое!

– Как ты полагаешь: могла бы я жить на свете все эти долгие годы без прошлого? – отразила атаку тетя Шарлотта.

– Твоя Шефер что-то очень уж бойкая. – Генри Кемп выпустил целую серию колец дыма. – В один прекрасный день она удерет с каким-нибудь мальчишкой-рассыльным!

– С рассыльным? Кто это удрал с рассыльным? – Миссис Пейсон в этот неудачный момент вошла в комнату, закончив кухонное совещание.

– Бекки Шефер, – объяснила зловредная Чарли.

Если бы вы только видели полный ужаса взгляд, брошенный миссис Пейсон на Лотти! Можно было подумать, что именно Лотти поддалась соблазну.

– Бекки! Нет, не может быть! Бекки Шефер!..

– Нет, нет, мама, успокойся! Бекки ни с кем не думала удирать. Генри только решил, что она убежит – со временем.

Миссис Пейсон зажгла верхнюю люстру – до сих пор они сидели в ласковом полумраке настольной лампы, – знаком попросила Чарли подать ей вечернюю газету, валявшуюся у кресла Генри, и уселась в старинную качалку. Миссис Пейсон легонько покачивалась, качалка скрипела. Яркое освещение, шелест бумаги, скрип качалки… Тихий уют комнаты был нарушен.

– Интересно знать: откуда взялась такая мысль? – спросила миссис Пейсон, пробегая биржевую страницу. – Хорошая семья. Приличное состояние. И Бекки хорошенькая девочка.

Одна и та же мысль промелькнула у всех. Все взглянули на Лотти, но не высказали этой мысли вслух. Тогда сама Лотти выразила ее словами:

– Она не девочка, мама. Ей тридцать пять лет.

– Что же, прекрасный возраст! – Миссис Пейсон шумно перевернула страницу и углубилась в сообщения о продаже недвижимости. – Если так будет продолжаться, не знаю, как смогут люди строиться. Цены на материалы совершенно недоступны. – Снова шуршание бумаги и скрип кресла. – У Бекки Шефер есть мать, которая о ней позаботится.

– Вот именно поэтому, – вдруг сказала тетя Шарлотта.

Лотти взглянула на нее. На секунду спицы приостановились.

– Что поэтому? – спросила миссис Пейсон. Тетя Шарлотта промолчала.

– Ты даже не знаешь, о чем мы говорим. Сидишь в своем углу и почти спишь.

– Это ты спишь, – выпалила тетя Шарлотта, – спишь с открытыми глазами!

Тут очень кстати раздался звонок. Все то ли облегченно, то ли разочарованно вздохнули.

– Я пойду, – сказала Лотти, и вышло так, что именно она впустила Бена Гарца.

Послышался его голос:

– Здравствуйте, Лотти. Ну как вы поживаете?.. Вот это хорошо! Вы, право, отлично выглядите.

Бен Гарц вошел в гостиную, потирая руки и весело улыбаясь. Веселый и приветливый человек этот Бен, и все-таки его веселье не согревает. Он какой-то слишком озабоченный, беспокойный и не совсем свежий. Ему смело можно дать его сорок девять лет. Круглые бесцветные глаза на румяной физиономии. Реденькие волосы тщательно зачесаны через макушку, чтобы скрыть растущую лысину. В общем, из тех людей, что при встрече с вами, едва успев поздороваться, предлагают сигару. Он и ему подобные немножко побаиваются женского пола, но Лотти ему, бесспорно, нравится.

Бен Гарц – примерный сын. Его мать в каждой незамужней женщине видела возможную соперницу. Хотя она постоянно повторяла: «Бену нужно жениться, я хотела бы увидеть его у тихой пристани», однако на самом деле она боялась этого больше всего на свете. После ее смерти вся Саус-Сайд говорила ему в один голос:

– Вам, Бен, конечно, не в чем упрекать себя. Вы были удивительным сыном.

Однажды даже миссис Пейсон сказала о нем:

– Хороший малый!

Тетя Шарлотта повела бровью:

– Он достаточно неинтересен для того, чтобы быть хорошим. Но мне почему-то кажется, что он только ждет случая сделаться плохим.

Она разглядела в лице Бена Гарца какую-то неуверенность в себе и настороженность, которую ее многоопытная сестрица приняла за добродушие.

Генри просиял, увидев Гарца, что было вполне естественно для мужчины, оказавшегося в комнате, полной женщин.

– Рад вас видеть, Бен! Милости просим в наш гарем.

Бен пожал руки миссис Пейсон, тете Шарлотте, Белле и Чарли.

– Ну посмотрите на этого ребенка! Стала совсем барышней! Берегитесь, мисс Лотти, – как бы племянница вас не обогнала.

Он пожал руку Генри Кемпу и предложил ему сигару.

– Нет, нет, – запротестовал Генри, – вы должны отведать моих.

Они обменялись сигарами, осмотрели их, засунули в жилетные карманы и закурили свои, согласно торжественному и комичному ритуалу, общепринятому между мужчинами. Бен Гарц удобно устроился в кресле, положив одну толстую ногу на другую.

– Должен вам сказать, мне у вас замечательно приятно бывать. Живу я, старый холостяк, в гостинице, и вдруг – такой семейный уют! Замечательно приятно!

Он бросил взгляд на Лотти. Он испытывал перед Лотти благоговение, смешанное со страхом, и вероятно поэтому держал себя с ней несколько развязно и как-то неестественно. Иногда ему смутно казалось, что она смеется над ним. Но она не смеялась. Ей было жаль его. Она понимала его так же ясно, как мать – ребенка.

– Вы могли бы прийти к обеду, – любезно сказала Лотти, – если бы я раньше знала. Кемпы обедали у нас.

– О нет! – запротестовал Бен, словно его действительно пригласили. – Помилуйте, затруднять вас!.. Страшно мило с вашей стороны все-таки, что вы вспомнили обо мне. Может быть, в другой раз…

Миссис Пейсон хранила молчание. Не в ее привычке было швыряться приглашениями к обеду направо и налево. Впрочем, неудовольствия она тоже не обнаружила.

– Итак, как идут дела?

Тетя Шарлотта издала языком какой-то странный звук, похожий на кудахтанье, и приготовилась исчезнуть из комнаты. Она замечательно умела исчезать – можно сказать, вдруг испаряться. Вы не успевали оглянуться, как ее уже не было в комнате.

На улице раздалось пронзительное блеяние автомобильного рожка. Два коротких отрывистых гудка, затем один продолжительный – явно сигнал.

– Твой поэт, Чарли, – сказал Генри и рассмеялся громким добрым смехом.

– Попроси его войти, – сказала миссис Пейсон. – Ты не хочешь позвать сюда своего приятеля?

– Для чего? – отозвалась Чарли, собиравшаяся исчезнуть.

– Чтобы познакомить его с нами. Понятно – если ты его не стыдишься. Когда я была молодой…

Тетя Шарлотта возвратилась на свое место.

– Хорошо, – сказала Чарли. – Только он этого терпеть не может. – Улыбаясь, она пересекла комнату, открыла дверь и прокричала в темноту; – Войдите!

– Зачем?

– Познакомиться с нашими.

– О, послушайте…

В передней послышался разговор и приглушенный смех. Затем эти два молодых существа, прекрасная юная пара, вошли в гостиную и сразу все сидевшие в комнате почувствовали себя стариками – старыми, неуклюжими, ненужными, кончеными людьми. Те двое остановились на секунду в дверях. В самой их коже, в блеске их буйных волос, во влажной ясности глаз, в позе их стройных тел – во всем сквозила юность.

Чарли была высокого роста, но он был выше. Волосы теплого оттенка казались почти красноватыми, как у фавна. Грациозный, тонкий, спокойный, хорошо владеющий собой юноша. На нем были белые фланелевые брюки – вероятно, после тенниса в гимнастическом зале – и широчайшее пальто, небрежно застегнутое поверх рубашки. Костюм, безусловно, совсем неподходящий для мартовского вечера в Чикаго. Но держался он в этом костюме так, словно был во фраке. И вместе с тем была в нем какая-то милая застенчивость.

Чарли помахал рукой, словно соединяя его этим жестом со всеми присутствующими.

– Маму и отца вы, конечно, знаете. Бабушка Пейсон, тетя Лотти, мистер Бен Гарц… О, простите меня, тетя Шарлотта, я думала, вы ушли. Там, в углу, моя двоюродная бабушка – Шарлотта Трифт… А это – Джесси Дик.

Страшная это вещь – видеть, как краснеет старая женщина. Тусклая, густая краска медленно мучительной волной залила лицо тети Шарлотты, и глаза ее вдруг стали огромными и темными, как глаза насмерть испуганной молодой девушки. Потом краска отхлынула и лицо побелело как мел. Словно беспощадная рука обвилась железными пальцами вокруг старого сердца, сжала его с чудовищной силой – и отпустила. Тетя Шарлотта всматривалась в стоявшего у дверей юношу, мучительно всматривалась в него старческими глазами сквозь дымку долгих, долгих, бесконечно долгих лет.

Чарли принесла из передней свои вещи и надевала ботинки. Джесси Дик наклонился, помогая ей застегнуть пряжки. Он опустился па одно колено. Чарли слегка покачнулась и, сохраняя равновесие, оперлась рукой о его голову. Улыбаясь, взглянул он на нее снизу вверх; улыбаясь, взглянула она на него. Почти шестьдесят лет жизни слетели с тети Шарлотты Трифт, и снова она стала восемнадцатилетней девушкой в шерстяном платье на кринолине, в зеленой бархатной шляпе с блондами, в маленьких перепачканных грязью сапожках и белых чулках.

Она не могла больше противиться влекущей ее силе. Она встала со своего места в дальнем углу и подошла к молодой паре. Оживленная беседа в гостиной продолжалась. Ее ухода никто не заметил.

– Я знала вашего… я знала одного Джесси Дика – давным-давно.

Юноша выпрямился.

– Да? В самом деле?

– Он погиб, был убит под Донельсоном.

Молодой человек резким движением похлопал рукой об руку, стряхивая кусочки сухой грязи от ботинок.

– Вероятно, это был брат моего деда, – вежливо сказал он. – Я слышал о нем.

Он слышал о нем! Шарлотта Трифт, придавленная тяжестью семидесяти четырех лет погибшей жизни, смотрела на юношу. Он слышал о нем!

– Помрой Дик – ваш дед? Помрой Дик?

– Ну да! Вы его тоже знали? Ведь он не был… Мы, Дики, не… Каким образом вы могли его знать?

– Нет, вашего деда Помроя Дика я не знала, – сказала тетя Шарлотта, и морщинистые, поблекшие губы улыбнулись, обнажив два ряда голубоватых ровных зубов. – Я знала… Джесси Дика. – Она взглянула на него и опустила глаза. – Джесси Дика.

Чарли перегнулась и прижалась своими свежими влажными губами к пергаментной коже ее щеки.

– Ну разве это неинтересно?! До свиданья, дорогая тетя. – Она приостановилась и бросила лукавый взгляд на мальчика. – Может быть, он тоже был поэтом, тетя Шарлотта?

– Да.

Джесси Дик быстро повернул голову.

– Неужели? Я этого не знал. Вы уверены? У нас в семье никто не говорил…

– Совершенно уверена, – спокойно сказала тетя Шарлотта. – Семьи часто не знают таких вещей. Не знают как следует друг друга, хочу я сказать.

– Да, вы правы, – вежливо подтвердили он и Чарли.