Помоги проекту - поделись книгой:
— А вот как ты, о сын мудрости, решил бы такой спор: жалобщик утверждает, что он стоял все время рядом с дровосеком и подбадривал его, говоря при каждом взмахе Топора: «Вот так, вот так». А теперь дровосек, получив плату за труд, не хочет делиться. Как тут быть?
Толстый продолжал улыбаться, но глаза его стали растерянными.
— Я тоже не мог ничего придумать. Но тут подвернулся ходжа и решил это дело в одно мгновение. Он взял у перепуганного дровосека его деньги и позвенел ими возле уха жалобщика, приговаривая: «Тот, кто не работал, а только болтал, тот получает вместо денег их звон».
— Да прославится мудрый Насреддин! — закричал пронзительно Абдурахман — Длинный Нос.
Толстый судья озабоченно покачал головой:
— Да, он, пожалуй, умнее, чем мне говорили…
И впервые за многие дни улыбка сползла с его круглого, как таз, лица.
А тощий, очевидно, тоже впервые за многие дни, улыбнулся Улыбка получилась какой-то скомканной, более похожей на судорогу, чем на улыбку, но все же это было большим событием для мрачного тощего судьи.
— А вы знаете, — очень громко, чтобы его услышали караванщики, начал Длинный Нос, — как ходжа отвечает на вопросы? Еще в школе, учеником, он прославился решением знаменитой задачи о двух коровах.
— «Две коровы, одновременно проходившие по узкой улице, сцепились рогами. Первая шла слева, вторая справа. Которая может сказать, что другая первая зацепила ее своим рогом?» — скороговоркой закончил тощий. — Про эту задачу ты говоришь?
— Именно про эту, о многомудрый, — приложил руку к груди Абдурахман и продолжал: — Ученики отвечали по-разному…
— Первая виновата, — не вытерпел толстяк.
— Нет, вторая, — сказал тощий.
Длинный Нос хихикнул. Оба судьи негодующе посмотрели на него.
— Вы оба неправы, справедливейшие и достойнейшие, — почтительно произнес бывший великий подслушиватель бывшего пресветлого эмира.
— Так как же решается задача? — удивился толстяк.
— Какая же корова может сказать, что зацепили ее? — вытянул шею тощий.
— Насреддин сказал: «Эх, да где же это видано, чтобы коровы заговорили? Как же вы хотите, чтобы одна из них сказала что-то другой? Из говорящих коров я встречаю только одну породу — судейскую, да и то она, пожалуй, скорее относится к ишакам!»
И Абдурахман довольно забулькал.
— Дурак он, этот Насреддин, — серьезно сказал толстяк. — Я уверен, что я бы смог победить его даже в споре.
— А ответьте на вопрос: что такое нож? — спросил подслушиватель тощего судью.
— Ну… то, чем режут!
— Мудро, о мудрейший! Но знаете ли, что ответил ходжа? «Это пила, у которой еще не прорезались зубы!»
— Хе-хе! — произнес тощий, и было непонятно, кашель это или неумелая попытка рассмеяться.
— А почему охотник, когда стреляет, закрывает только один глаз? — продолжал Абдурахман. — Знаете, как это объяснил ходжа? «Если бы он закрыл оба, то ничего бы не увидел!»
— Ха-ха-ха! — раздался с той стороны, где лежали верблюды, хохот караванщиков.
— Хи-хи-хи! — вторил Абдурахман.
Самодовольный толстый судья нахмурился, а тощий еще так не привык к смеху, что пока больше не повторял попыток улыбнуться.
— Он умеет выворачиваться не только из самых трудных, но даже и из смешных положений, — сказал тощий. — Знайте это! Слышали вы историю с кислым молоком?
— Нет, — скучным голосом ответил толстяк. Он уже начинал понимать, с каким противником ему придется встретиться, и каждая история об остроумии и находчивости ходжи все более и более ухудшала его настроение.
— Однажды в жаркий день ходжа пришел домой и попросил миску кислого молока, говоря: «Нет ничего полезнее и приятнее для желудка в такую пору!» Но оказалось, что дома нет никакого молока — ни кислого, ни свежего. «Хорошо, что нет, — сказал ходжа. — Кислое молоко вредно человеку». Слышавшие это родные зашумели: «Ты противоречишь себе! То ты говоришь, что кислое молоко полезно, то — что оно вредно. Когда же ты прав?»
— Ну, и как он вывернулся? — с интересом спросил Длинный Нос.
— Он ответил: «Если кислое молоко есть в доме — то оно полезно, если нет — то вредно…»
— А слышали вы, как ему дали задачу покрасить материю в такой цвет, чтобы он был ни синий, ни красный, ни черный, ни зеленый, ни желтый, ни рыжий?.. «Хорошо, — ответил ходжа. — Зайдите за этой материей ко мне в любой день, но чтобы он не был ни понедельником, ни вторником, ни средой, ни четвергом, ни пятницей, ни субботой, ни воскресеньем».
— Говорят, он даже брался выпить море, — упавшим голосом произнес толстяк.
— Брался, — вздохнул тощий. — И даже выиграл спор на тысячу монет.
— Не может быть! — воскликнул Абдурахман.
— Он поспорил на тысячу монет с одним баем, что выпьет море, и пришел на берег. Но пить не стал.
— Так как же он выиграл?
— Он сказал: «Я готов начать, но прежде отведите от моря все реки, в него впадающие. Я же взялся выпить море, но не реки…» Понятно, что бай не мог выполнить этого требования и заплатил проигрыш.
— О-о! — застонал толстяк.
Тощий поглядел на своего собеседника и опять попытался улыбнуться.
— Да, Насреддин крепкий орешек даже для такого мудрого и предусмотрительного человека, как ты… А знаешь, как Насреддин взялся перенести гору на своей спине?
— И опять выиграл? — Глаза Абдурахмана загорелись.
— Да. Перед тем как он взялся за это по просьбе хана, он поставил условие: тысяча монет и три месяца полного отдыха для него и его подручных — шайки каких-то босяков.
— Куда он только девает деньги, этот ходжа! — завистливо вздохнул Абдурахман — Длинный Нос.
— Он сумасшедший, — сказал тощий: — он их отдает тем нищим, которые попадаются ему на пути.
— И мне он мог бы отдать деньги?
— Да, если бы ты был бедным дехканином или неимущим погонщиком верблюдов… Ну так вот, пришел срок переносить гору. Насреддин подошел к подножию, прислонился спиной к горе и кричит людям хана: «Что вы стоите, ишаки? Бегите на другую сторону и толкайте. Помогите мне взвалить ее — ведь иначе я ее не смогу унести!» Ну, толкали придворные эту гору, толкали, надорвались, а взвалить, конечно, не смогли… «Ну, если уж вы не можете положить мне ее на спину, то и я вам ничем помочь не могу…»
— Но ведь мы с ним справимся, Абдурахман? — тоскливо произнес толстый судья. — А, Абдурахманчик? Ты не боишься этого бродяги Насреддина?
— Как будет угодно аллаху! — закатил глаза Длинный Нос.
— А еще у меня был такой случай, — злорадно сказал тощий. — Вернее, произошло это не со мною… а с моим предшественником, да продлит аллах его дни!..
— Не хочу я больше даже слова слышать о Насреддине! — замахал руками толстяк. — Пора в путь… Не задерживай врага, чтобы он не угадал твоих намерений, не задерживай друга, чтобы он не терял напрасно времени…
— Слава Насреддину — мудрейшему из хитроумных! — завопил Абдурахман. — Да продлит аллах дни нашего друга ходжи!
— Чтобы следа твоего верблюда не видел я в своем караване! — заорал толстяк, стараясь выглядеть как можно более свирепо. И добавил шепотом: — Абдурахман, поезжай за нами в отдалении… В городе держи со мной связь через чайханщика Шарафа…
Длинный Нос поклонился и пошел к верблюду.
Солнце, которое во время разговора судей прошагало большую часть своей дневной тропы, уже стало заглядывать под навесик.
— Да будет над тобой благословение аллаха! — произнес тощий, прощаясь с толстым. — В городе еще есть достойные люди — Абдулла познакомит тебя с ними. Может быть, удастся тебе справиться с Насреддином… — И ехидная улыбка зазмеилась в морщинах худого лица.
Мрачный толстяк тяжко вздохнул и направился к своим верблюдам.
И караваны разошлись — зашагали каждый своим путем.
На почтительном расстоянии от унылого толстого судьи шага/, верблюд Абдурахмана.
Тишину пустыни нарушил крик. Какой-то человек, прихрамывая, выбежал из-за песчаного бархана и побежал за Абдурахманом, размахивая рукой.
Длинный Нос остановил верблюда. Обливаясь потом, подбежал один из погонщиков караванов тощего судьи.
— Ты хороший человек, — сказал погонщик Абдурахману. — Мы слышали, как ты хвалил Насреддина. Плохой человек не будет хвалить нашего друга. Меня укусила в ногу змея… Я не успею добраться с судьей до города. Назад ближе. Домой путь всегда кажется более близким. Дома меня спасут от яда… Помоги мне, и я познакомлю тебя с другом своим Насреддином. Ходжа живет рядом со мною… Помоги мне, хороший человек! Я покажу тебе короткий путь через пески. Мы приедем раньше толстого судьи, который тебя прогнал…
— Садись, — пододвигаясь, сказал Абдурахман.
Душа подслушивателя пела от счастья: еще бы! Такая удача! Через этого нищего он познакомится с Насреддином, войдет в доверие…
— Я еду в город, чтобы познакомиться с защитником бедных и обиженных, — сообщил Абдурахман, пока укушенный усаживался. — Я сам бедняк. Вьюки мои легки. Как видишь, это мое имущество… Я езжу по пустыне и учусь у мудрых различным наукам… Устраивайся удобнее, брат, — верблюд выдержит двоих бедняков. Вот двоих толстых баев — едва лк… Значит, ты познакомишь меня с самим ходжой Насреддином?
Вдали, утонув в облаке песка, шагал караван толстого судьи.
Верблюд с двумя седоками свернул в сторону и скрылся за барханом.
„Лучше встретить шакала в пустыне ночью, чем муллу на улице днем'.
Время от времени по городу проползал слух о том, что кто-то из охотников или караванщиков видел где-то в окрестностях путника, очень похожего на Насреддина.
Но так как никто толком не знал, как выглядит ходжа Насреддин, то внешность его описывалась по-разному.
Чайханщик Шараф утверждал, что ходжа стар и плешив.
— Он кривой, его единственный глаз косит, зубов нет, а выговаривает он всего пять букв… Мне рассказывал верный человек!
На базаре те из торговцев, что были побогаче, приписывали Насреддину самые необычайные приметы: два горба и одну ногу.
Те же из торговцев; которые были бедны, как и их покупатели, считали, что ходжа молод, как месяц, красив, как джейран.
Трудовой люд — ремесленники, брадобреи, пекари, караванщики и другие, — разделяя мнение о необычайной красоте и молодости Насреддина, добавляли: «И силен, как лев».
Несколько дней в городе шли споры, с какой же стороны ходжа войдет в город. Потом разговоры затихали и вспыхивали снова, как только какой-нибудь погонщик верблюдов или далеко забравшийся в горы охотник встречал человека, чем-то напоминающего Насреддина.
И тогда снова шумели базар и чайхана, начинали мечтательно посматривать на дорогу бедняки, а в доме богача Абдуллы собирались мулла, судья, сборщик налогов и долго шептались, горестно качая чалмами.
Ведь, пожалуй, на всем Востоке не нашлось бы такого человека, который не знал, что с появлением Насреддина притихнут богатеи и чиновники, чаще начнут улыбаться ремесленники и дехкане. Насреддин не давал бедных в обиду! И горе было тем, кто смел обидеть бедняков в присутствии ходжи!..
Однажды, когда занятые на стройке мечети каменотесы и мешальщики глины сидели в тени дувала, к ним подошел старик с ишаком. К потертой ковровой подстилке, заменяющей седло, была приторочена тощая котомка. Халат старика был так запылен, что нельзя было даже разобрать, какого он цвета и сколько на нем заплат. А о том, есть на халате заплаты или нет, спорить не приходилось: сразу было видно — старик так же беден, как сидящие в тени дувала строители мечети.
Обменявшись с рабочими положенными приветствиями, старик, кряхтя и вздыхая, уселся в тень. Он щелкнул пальцем по своей короткой бородке, и от нее пошла пыль — видно, долго шагал путник по раскаленным караванным тропам. Потом старик оглядел притомившихся людей, стены будущей мечети, небольшой пруд-лужу, по глади которой вяло скользила утка с утятами.
— Да простит аллах мой глупый вопрос, — сказал старик, озорно прищурив глаз, — но какой ишак решил строить мечеть, когда всем вам нужно делать горшки, ковать котлы, ткать материю, поливать посевы?
Строители испуганно огляделись по сторонам, а один даже влез на дувал: посмотрел, не подслушивает ли кто оттуда, с той стороны.
Только после этого один из мешальщиков глины робко ответил:
— О, это наш святейший из справедливых и справедливейший из святых мулла приказал нам от имени аллаха оставить свои дела и возвести стены мечети!
— Понятно, — кивнул бородкой старик. — А еще святой мулла говорил вам, что аллах поможет прожить без заработка, его милостями? Так ли всё было, правоверные?
— Именно так, о мудрейший! — Слово в слово!
— Откуда ты знаешь про это? Тебя, кажется, не видели здесь, когда наш святой мулла созывал нас!
Старик усмехнулся, захватил конец своей бородки в кулак:
— Я даже знаю, о чем вы думали в тот момент, когда святейший из справедливых и справедливейший из святых заклинал вас именем аллаха бросить свои мастерские, поля и заняться мечетью!
Строители недоверчиво переглянулись, насторожились. Но старик, задорно поблескивая глазами, продолжал, словно не замечая наступившей тишины:
— Вы думали о том, что на аллаха особенно полагаться нельзя. А если будет пропущено время торговли или полива, то придется идти к богачу Абдулле и просить у него в долг хлеб и рис, чтоб зимой не умереть от голода… А за это добрейший Абдулла возьмет с вас втрое, да еще заставит работать на себя. Разве не так, правоверные?
Строители смотрели на старика с суеверным трепетом: все думали именно так — точь-в-точь! Ведь раз никто из них не сможет ничего сработать на продажу, то и заработка не будет. А тогда одна дорожка — к Абдулле… Уж очень плоха надежда на аллаха, но разве можно перечить мулле? Проклянет, объявит врагом веры, и тогда тебя все начнут сторониться, как чумного, запретят пользоваться водой, появляться на базаре, выходить на улицу… Придется убежать в горы, в пустыню, куда глаза глядят… А что- будет с семьями?
— Может быть, они сговорились — мулла и Абдулла? — словно читая мысли рабочих, продолжал старик. — Мулла оторвет вас от заработка, а потом Абдулла наживет на вас много денег и поделится ими со справедливейшим из святых! А?
Строители мечети вздохнули тяжко — мысль о сговоре богачей, видно, им приходила в голову и прежде. Но что же им было делать? И они с надеждой смотрели в живые, молодые глаза старика.
— Сначала нужно подкрепиться, — сказал он и достал из котомки две сухих лепешки. — А потом мы решим, как спасти ваш урожай.
Он ловко разделил лепешки поровну между всеми мужчинами. Потом подмигнул и сказал:
Поделиться книгой: