Город Хэллоуин

В последующие несколько дней они встречались даже чаще, чем Клайд рассчитывал — в баре, на реке, в других местах. Иногда им даже удавалось незаметно коснуться друг друга, а когда миссис Кмиц попросила жильца сходить в «Даулинг» (местный супермаркет, разместившийся в самом большом городском здании из четырех соединенных между собой башен) и купить наполнитель для кошачьего туалета, Аннелиз перехватила Клайда у соответствующего отдела на верхнем, восьмом этаже и, схватив за руку, увлекла за стеллажи — в узкую щель между задней стеной магазина й гранитной стеной ущелья. Там она без лишних слов задрала юбку, и они предались торопливой, жадной любви, с риском для жизни балансируя на перекинутых над пустотой крепежных фермах и прижимаясь к скале, которую несколько поколений городских тинэйджеров, использовавших это укрытие до них, исписали затейливыми оранжевыми, серебристыми, голубыми и красными буквами, обведенными для пущей выразительности жирной черной каймой. Буквы складывались в проклятья, адресованные власти Божьей или человеческой — в зависимости от того, какое «ведомство» сильнее досадило автору того или иного граффити.

Аннелиз оказалась умелой и изобретательной любовницей, нежной и в то же время страстной; каждое ритмичное движение бедер она сопровождала шепотом, вскриком или неясным бормотанием, ее губы оставили несколько багровых меток у него на шее и на груди, а ногти провели по спине несколько пылающих борозд. И все же у Клайда сложилось впечатление, что для нее их яростное соитие было, скорее, актом отчаяния, нежели самоотречения и любви, и когда все закончилось, он спросил, не такие ли встречи — украдкой, накоротке — Аннелиз имела в виду, когда говорила о «безопасном» способе быть вместе.

— Я просто не могла ждать, — ответила она, глядя на него с трепетным ожиданием и тревогой, словно одно неправильное слово могло сломать, разрушить все, что было написано сейчас на ее прекрасном в своей незатейливой простоте азиатском лице. Клайд был уверен, что не ошибся: похоже, решившись на сегодняшнее свидание, Аннелиз поставила на карту не только себя самое, но и свой душевный покой. А еще он осознал, что ее бросающиеся в глаза сила и независимость были лишь маской, искусной маскировкой, помешавшей ему разглядеть, что же скрывалось в ее мятущейся душе. Даже сейчас Клайд все еще был не в состоянии понять Аннелиз до конца, разглядеть, что за могучая, с трудом сдерживаемая сила рвется на свободу из глубин ее сердца.

За неделю до конкурса талантов в «Даунлау» состоялось предварительное прослушивание участников. Небольшую сцену у стены главного зала освещал мощный кинопрожектор, в луче которого сверкали грубо намалеванные на темно-синем заднике аляповатые серебряные звезды, кометы и планеты, однако звуковая аппаратура, усилители, колонки и микрофоны оказались превосходного, почти профессионального качества, и Клайд подумал, что ничего сверх этого исполнителям на самом деле и не требуется. Пока на сцене сменяли друг друга участники «живых картин», аккордеонисты, жонглеры-любители, чечеточники, певцы без намека на музыкальный слух, косноязычные рэперы, мужчина, который мог заложить ногу за голову, и женщина, способная повторить задом наперед любое сколь угодно длинное слово или даже короткую фразу (пожалуй, это был самый интересный номер из всей программы), Клайд успел пропустить в баре несколько бокалов пива, чтобы в ожидании своего выхода успокоить нервы и, так сказать, смазать свой инструмент. С пивом он немного перебрал, поскольку, когда подошла его очередь (сразу после саксофониста, который выдал вполне приличную импровизацию «Моих любимых вещей»), Клайд объявил, что собирается исполнить оригинальную композицию под названием «Аннели… то есть Мелиза». Голос из заднего ряда попросил повторить, и Клайд, взяв себя в руки, сказал:

— Извините, я немного волнуюсь. Моя музыкальная пьеса называется «Мелисса Энн».

Клайд знал, что в зале должен присутствовать сам Пит Нилунд, и, настраивая микрофон, чтобы добавить к звуку небольшой эффект «эха», пристально вглядывался в публику, высматривая бывшего мужа Аннелиз. Он не помнил толком, как певец выглядел раньше, и понятия не имел, как Нилунд может выглядеть теперь, через много лет после завершения своей звездной карьеры, но был уверен, что узнает знаменитого рокера, как только увидит. Его поиски, однако, не увенчались успехом, поскольку бьющий в лицо прожектор слепил глаза, и рассмотреть что-либо в полутемном зале не представлялось возможным.

Для разогрева Клайд просвистел коротенькую гамму, которая вызвала в публике смех и несколько неодобрительных возгласов. Нисколько не обескураженный, он перешел к исполнению своей сюиты и был вознагражден жидкими аплодисментами, что можно было расценивать как успех, поскольку предыдущие номера не удостоились и этого. Вскоре прослушивание завершилось, и после непродолжительного ожидания Клайду вручили конверт с номером и необходимыми анкетами и сказали, что он прошел в финал. Другими счастливчиками — его конкурентами — оказались саксофонист, чернокожая женщина по имени Иоланда, исполнявшая рискованный вариант песенки об «Очереди дураков», а также артист-трансформатор с балансировавшей на грани непристойности (и иногда сваливавшейся за эту грань) комедией, доставившей публике наибольшее удовольствие. Уже сейчас было ясно, что первое и второе места обеспечены соответственно комедианту и Иоланде, однако шанс опередить саксофониста и получить третий приз у Клайда оставался, что было очень и очень неплохо. За третье место давали триста долларов и комплект дисков с записями Пита Нилунда. Диски Клайда не интересовали, и он решил, что подарит их Роберте, которая была преданной фанаткой певца. Что же касалось денег, то их как раз должно было хватить на хороший подарок для Аннелиз.

В баре Клайд выпил еще и поболтал со Спузом; при этом он то и дело оглядывался в надежде увидеть Нилунда, но тот, похоже, уже ушел. Спуз похвалил его номер, а потом сказал, чтобы Клайд обязательно дождался Брада, который должен был вот-вот подъехать. У Брада была «наверху» какая-то работа, которая отнимала у него много времени — в городе его видели редко, и при других обстоятельствах Клайд, наверное, задержался бы, чтобы обсудить с чернокожим великаном последние спортивные новости. Сейчас, однако, ему хотелось побыть в одиночестве, чтобы без помех грезить об Аннелиз, поэтому Клайд извинился и ушел, сославшись на срочное поручение миссис Кмиц.

Клайд почти угадал, когда сказал, что нужен миссис Кмиц. Выбравшись на причал, он увидел, что в гостиной его квартирной хозяйки горит свет. Когда же Клайд начал карабкаться по лестнице — со всеми предосторожностями, чтобы не свалиться, поскольку самым распространенным видом бытовых травм в Хэллоуине было падение в пьяном виде с лестницы (буквально неделю назад Тим Слей, которого Клайд знал по работе на Блюдцах, сверзился с высоты третьего этажа и плюхнулся в реку, чудом разминувшись с выступом гранитной стены), — дверь в комнату миссис Кмиц распахнулась, и в проеме появилась сама веселая вдова.

— К-клайд Ормулу?! — воскликнула она заплетающимся языком.

— А ну, давай сюда! В-выпьем!..

Вцепившись в лестницу, Клайд осторожно повернулся в ее сторону. Выглядела миссис Кмиц предосудительно, впрочем, не больше, чем всегда. Ее волосы, уложенные в высокую прическу, растрепались, напоминая произведение не столько парикмахерского, сколько кондитерского искусства: не то просевшее суфле, не то свадебный торт, который неоднократно роняли. Из одежды на ней был лишь черный кружевной пеньюар и такие же трусики. Миссис Кмиц качало, и ее ничем не прикрытые груди соблазнительно колыхались. Кто-то — возможно, она сама — превратил каждый сосок в «яблочко» мишени, обведя каждый концентрическими окружностями, нарисованными не то зеленкой, не то толстым фломастером. Поняв, что Хелен еще пьянее его, Клайд экспансивно взмахнул рукой, пытаясь предупредить ее об опасности падения, и едва не свалился сам.

— Осторожнее, Хелен!

— Не учи меня, Клайд Орму-у-лу! — Миссис Кмиц обиженно прищурилась. — Лучше иди сюда, здесь кое-кто хочет тебя ви-идеть… — Последние слова она почти пропела и, подавшись вперед, поманила Клайда пальцем.

Преодолев оставшиеся пролеты, Клайд протиснулся в гостиную и прикрыл дверь, чтобы миссис Кмиц ненароком не нырнула в Моссбах. Небольшая комната выглядела как всегда — за тремя существенными исключениями. Во-первых, на подушках дивана свернулся клубочком Принц. Кроме того, самая большая фотография супружеской четы Кмиц была испорчена весьма реалистичным изображением восставшего пениса (нарисованного все теми же зелеными чернилами), который, словно рог, торчал изо лба Стэна. На синем стеклянном блюде в середине журнального столика стояла погасшая ароматическая свеча — судя по надписи на картонке, валявшейся на полу, это был «Этрусский мускус» («Сделано в Китае»), но запах напомнил Клайду «Олд спайс», который кто-то налил в блюдечко и поджег. Похоже, догадался он, в доме шла одна из вечеринок, которую миссис Кмиц нередко устраивала для своих клиентов.

— Вот Принц, — сказала Хелен, поворачиваясь к коту. — Видишь?..

Наклонившись, она с некоторым усилием подняла с дивана спящего кота и, на мгновение прижав его к груди, протянула Клайду, словно предлагая подержать. Клайд невольно попятился, а Принц недовольно уркнул и слабо забарахтался.

Оглянувшись, Клайд заметил, что дверь в галерею-переход приоткрыта на несколько дюймов.

— У тебя гости? — спросил он.

Вместо ответа Хелен зарылась лицом в мохнатое кошачье брюхо и проворковала что-то ласковое, но лишь сильнее разозлила Принца, которому не терпелось вернуться на диван.

Дверь в коридор распахнулась, и в гостиную вошла рослая, на несколько дюймов выше Клайда, загорелая женщина с широким, грубоватой лепки лицом, могучими плечами и мускулистыми руками и ногами. В руке женщина сжимала бутылку. Ее лицо напомнило Клайду древнюю персидскую монету с портретом какой-то воинственной царицы, которую в детстве показывал ему отец. Оно было слишком суровым, чтобы назвать его красивым, и в то же время в нем сквозили безмятежность и гармония, которые придавали вошедшей сходство со львом — сходство, которое еще усиливалось благодаря гриве курчавых черных волос. Одета женщина была в короткий спортивный топик из лайкры, едва сдерживавший напор обширного бюста, и такие же шорты, обтягивавшие накачанный, мускулистый зад. Клайд даже принял ее за трансвеститку, но приглядевшись, не обнаружил никаких признаков кадыка, да и пальцы женщины оказались довольно тонкими и изящными. Три или четыре кольца — в том числе одно с бриллиантом — тоже выглядели вполне по-женски, нисколько не напоминая массивные, грубые перстни, которые предпочитают мужчины.

— Привет, — произнесла женщина чувственным, влажным контральто и протянула свободную руку. — Я — Милли. А ты, наверное, Клайд?.. Хочешь яблочного бренди? Неплохая штука, забористая…

— Да, конечно… спасибо. — Клайд осторожно опустился на краешек дивана рядом с Хелен, которая продолжала возиться с котом.

— Милли Сассмен? — спросил он, припомнив разговор с Аннелиз.

— Угу.

Двигаясь с величественной грацией, удивительной для женщины столь внушительных габаритов, Милли опустилась в кресло и налила бренди в три миниатюрных бокала шарообразной формы.

— Ты, кажется, живешь в доме напротив… — сказал Клайд.

— У меня два дома. — Милли для наглядности подняла вверх два пальца. — Один из них я использую как офис, а другой… Хелен?..

— Я готова. — Хелен Кмиц, съехав на краешек дивана, потянулась к бокалу. Принц вывернулся из ее рук и, тяжело плюхнувшись на пол, потрусил в коридор в надежде найти более спокойное местечко для спанья.

— Ну, за знакомство, — сказала Милли, приподнимая бокал. Хелен выпила свое бренди залпом, Клайд лишь слегка пригубил.

— Отличная штука, — одобрил он и поставил бокал на столик. — Где ты так загорела, Милли? В здешних местах такой загар увидишь не часто.

Милли посмотрела на свои руки с таким видом, словно видела их впервые.

— Я провела три отличных недели в Таиланде и только что вернулась… ну, не совсем только что, но сравнительно недавно! Наш отель стоял на небольшом островке недалеко от Кусумуи. Видел бы ты меня тогда — я была совсем черная, а теперь… — Милли протяжно вздохнула. — Теперь я снова Погребена в этой сырой и темной могиле!

Хелен поднялась и, нетвердым шагом приблизившись к портрету покойного супруга, уставилась на него, слегка склонив голову набок.

— А я думал, тебе здесь нравится, — заметил Клайд. — В конце концов, у тебя два дома…

— У Хэллоуина есть свои плюсы, — согласилась Милли и скрестила ноги. — Но для меня здесь тесновато. Совершенно негде развернуться — постоянно наталкиваешься на какие-то границы, барьеры… А как насчет тебя?

Хелен, вернувшись к дивану, пыталась нашарить что-то на боковом столике, но запуталась в складках пеньюара и нетерпеливым движением плеч сбросила его на пол. Обнаружив под ворохом газет толстый зеленый маркер, она выпрямилась и, задумчиво лизнув фетровый кончик, снова уставилась на фотографию в рамке. Она была почти обнажена, и хотя даже сейчас Клайд продолжал думать об Аннелиз, не обратить внимание на подобное зрелище он просто не мог.

— Как тебе наш Хэллоуин? — снова спросила Милли, с пониманием улыбнувшись.

— Когда я только приехал, он нравился мне гораздо больше, — честно признался Клайд. — Но сейчас я с тобой, пожалуй, соглашусь… Я, конечно, никогда не жил в больших городах, и все же… провинциальная ограниченность ощущается в Хэллоуине как-то особенно сильно…

Хелен снова лизнула фломастер и, опершись коленом на поручень кресла, стала что-то быстро рисовать на портрете.

Милли провела ладонью по бедрам, словно разглаживая воображаемые складочки на туго натянутой лайкре.

— Раз уж мы с тобой думаем одинаково, нам, возможно, удастся помочь друг другу, гм-м… немного раздвинуть границы.

— Боюсь, мы имеем ввиду разные границы, — ответил Клайд, тщательно подбирая слова.

— Вот как?.. — Чуть заметно усмехнувшись, Милли глотнула бренди.

Некоторое время оба молчали. Клайд первым прервал неловкую паузу.

— Могу я спросить, чем ты… как ты зарабатываешь себе на жизнь?

— Я возглавляю фонд, финансирующий коттеджное строительство в странах третьего мира. Когда-то я была юристом… наверное, им я и осталась, но служение закону… — Она с отвращением пожала плечами.

— Коттеджное строительство и Хэллоуину не помешало бы. Торговля мочеными орехами, похоже, себя изживает.

— Ты удивишься, но то же самое я говорила Питу перед самым отъездом в Таиланд, — сказала Милли. — Конечно, настоящих коттеджей у нас не построишь, но разнообразие могло бы помочь людям иначе взглянуть на окружающий мир, как-то их воодушевить… Нельзя же, в самом деле, изо дня в день перебирать орехи, паковать орехи, отправлять орехи… Так и рехнуться недолго. Кроме того, людям начинает казаться, будто и они тоже — как и всё в этом городе — принадлежат Питу, а это… угнетает. — Она вздохнула. — Но Пит, разумеется, со мной не согласился. Он-то считает, что все должно и дальше идти по заведенному порядку. Вот, кстати, еще одна причина, по которой мне хочется поскорее отсюда уехать. Из-за него, этого маленького цезаря местного разлива…

— Никогда с ним не встречался.

— В девяностых, когда я еще занималась юридической практикой, мне доводилось представлять его интересы. Тогда Пит мне нравился, но сейчас он не такой, как раньше. Он сильно переменился с тех пору как перестал выступать на сцене.

— Вот!.. — Хелен отступила на пару шагов назад, приглашая гостей оценить результаты своего труда. Пока Клайд и Милли разговаривали, она успела нарисовать на плече супруга попугая, который, повернув хохлатую голову и раскрыв мощный клюв, собирался вцепиться в мясистый отросток, торчащий у Стэна Кмица из середины лба.

— Очень, очень красиво, — сказала Милли. — Знаешь, мы с Клайдом как раз беседовали о Пите. Ты можешь что-нибудь сказать?

— Пит — еще большая задница, чем Стэн, — рассеянно отозвалась Хелен и огляделась. — Кстати, никто не видел Принца?.. А-а, дверь-то открыта. Наверное, он пошел к себе…

И, придерживаясь руками за стену, Хелен двинулась по коридору-галерее следом за котом.

— Я, пожалуй, тоже пойду, — сказал Клайд, проводив ее взглядом. — Мне утром на работу — ворошить орехи.

— Еще один вопрос, — остановила его Милли. — Я знаю, что мужчины, во всяком случае большинство из них, находят меня чересчур мужеподобной. Скажи, ты не заинтересовался мною именно поэтому?

Ее прямота застала Клайда врасплох. Он замялся, не зная, что сказать, и Милли ободряюще улыбнулась.

— Можешь говорить откровенно, я не обижусь.

— Я не совсем здоров, — ответил он наконец. — Возможно, дело в этом. Моя голова…

Наклонившись вперед, Милли поставила бокал на журнальный столик. При этом она оказалась совсем близко от Клайда, и он, почувствовав исходящий от нее жар, внезапно осознал, насколько мала комната, в которой они находятся. Сразу же ему вспомнились виденные когда-то фильмы, где крепкие женщины точно таких же габаритов (по преимуществу — уроженки Восточной Европы) оказывались жестокими наемными убийцами, состоящими на службе разного рода злодеев. Впрочем, никакой агрессии он в Милли не чувствовал — только некую мрачную покорность и даже какое-то безволие.

— У меня есть кое-какие планы, — признался он. — Планы на будущее, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Милли снова откинулась на спинку кресла, скрестив ноги.

— Хелен сказала, что ты свободен. В смысле — что у тебя никого нет.

Ответить он не успел. Пронзительный крик донесся из коридора, соединяющего две башни дома, потом послышался звон разбитого стекла. Клайд и Милли вскочили одновременно, но из-за тесноты столкнулись, да так неудачно, что ее голова врезалась точнехонько ему в подбородок. У Клайда из глаз посыпались искры, и он, не устояв на ногах, повалился обратно на диван. Милли тяжело рухнула на пол между креслом и боковым столом. Впрочем, в отличие от Клайда, пребывавшем в состоянии грогги, она довольно быстро пришла в себя и успела встать на четвереньки, когда ворвавшаяся в гостиную Хелен снова опрокинула ее на пол. Рванув ящик стола, миссис Кмиц выхватила из него довольно большой пистолет калибра 357.

— Проклятый сукин сын поймал Принца! — выкрикнула она со слезами в голосе.

Взведя курок, Хелен с грехом пополам перебралась через журнальный столик, стоявший на полу между Клайдом и Милли, и, одним движением нажав сразу несколько выключателей, распахнула ведущую наружу дверь. С полдюжины мощных ламп заливали утес и стены домов на другой стороне ущелья ослепительным сиянием, освещая уступы, трещины и впадины, и Клайд, все еще полулежавший на диване, успел заметить, как в дверном проеме промелькнуло что-то странное. По стене утеса напротив — футах в десяти выше уровня гостиной — проворно взбиралось какое-то черно-зеленое существо, отдаленно напоминающее огромный капустный кочан, который остался на грядке под дождем и успел подгнить, потеряв округлую форму и половину листьев в придачу. Те же, что остались, отошли от кочерыжки и висели лохмотьями, будто одежда бездомного бродяги. Двигался «кочан» довольно быстро, но не плавно, а прыжками, точнее — сериями по нескольку прыжков. Клайд отчетливо видел, как странное существо то вытягивается, становясь длинным и тощим, то снова укорачивается, приобретая вид неправильного, слегка приплюснутого сверху шара. Похоже было, что существо перемещается при помощи сжатого воздуха, который оно сначала засасывает в себя, а затем резко выбрасывает за счет мышечных сокращений. Клайд знал, что именно так плавают головоногие — кальмары, осьминоги, каракатицы, только вместо воздуха они используют воду.

Голова у Клайда все еще слегка кружилась после удара, но он все равно старался получше рассмотреть тварь. Увы, Хелен загораживала собой почти весь дверной проем, и в руках у нее был пистолет. Прислонившись к косяку, она приняла подобие стрелковой стойки и три раза подряд нажала на спусковой крючок. В небольшом пространстве маленькой гостиной выстрелы прозвучали оглушительно, и Клайд, с трудом подавив желание заткнуть уши руками, скатился с дивана и попытался выпрямиться во весь рост.

— Черт бы побрал эту дурацкую пушку!.. — с досадой выругалась Хелен и, опустив заевший пистолет, несколько раз дернула спусковой крючок. При этом она держала оружие под таким углом, что если бы оно все-таки выстрелило, пуля непременно попала бы ей в ногу.

— Подожди! Дай мне! — крикнул Клайд, делая шаг вперед.

Выражение пьяной решимости на лице Хелен уступило место гримасе гнева. Переложив пистолет в левую руку, она неловко размахнулась и изо всех сил швырнула бесполезное оружие через ущелье. Бросок вышел очень неловким, и Хелен не удержалась на ногах. Покачнувшись, она с пронзительным криком взмахнула руками и стала падать в пропасть лицом вперед. К счастью, Клайд в отчаянном броске успел схватить ее за лодыжку. Падение он предотвратил, но под действием сил инерции Хелен качнуло, она ударилась головой о стену дома и потеряла сознание.

Почувствовав, что обмякшее тело тянет его вниз, Клайд заскрипел зубами и крепче стиснул руки. Положение складывалось критическое. Дверной порожек болезненно врезался ему в локти, и он был вынужден сдвинуться еще немного вперед, так что его плечи оказались над пустотой. Милли что-то кричала, но Клайд не слушал ее истерических советов: повиснув над темной рекой, он полностью сосредоточился на том, чтобы не соскользнуть с узкой площадки перед дверью. Лишь убедившись, что в ближайшее время ни ему, ни Хелен ничего не грозит, Клайд позволил себе перевести дух. Внизу под ним были река, причал и узкая полоска желто-белого песчаного берега; сверху они казались совсем маленькими, будто игрушечными, и Клайд ненадолго прикрыл глаза, стараясь справиться с подступившей тошнотой. Потом он услышал голоса и повернулся на звук. Из окна соседнего дома выглянул старик, который с самым серьезным видом посоветовал ему ни в коем случае не выпускать Хелен. Другой голос, донесшийся снизу, порекомендовал Клайду как можно сильнее раскачать вдову, чтобы падая, она свалилась не на причал, а в воду (можно было подумать, что падать в реку с высоты сорока футов намного безопаснее). Остальные голоса — визгливые женские, писклявые детские и рокочущие мужские — слились в невнятный шум. Похоже, ночные выстрелы разбудили половину Хэллоуина, и теперь каждый житель городка считал своим долгом дать Клайду дурацкий совет.

— Милли! — позвал Клайд. — Возьми меня за ноги, скорее!..

Ему повезло — Милли не убежала в испуге и не упала в обморок. Схватив Клайда за лодыжки, она с силой потянула его назад в комнату.

— Нет, стой! Не так! Будешь тянуть, когда я скажу.

Милли послушалась, и Клайд, убедившись, что она продолжает держать его крепко, попытался перехватить Хелен поудобнее. На лбу у него выступил пот. Хелен была не слишком тяжелой, но Клайд все равно не смог бы поднять сто десять — сто двадцать фунтов мертвого веса только за счет мускульных усилий. Мышцы на руках й без того пылали, сухожилия ныли, яркий свет резал глаза, а шум толпы отвлекал внимание, и Клайд подумал, что если бы не Милли, он и Хелен уже давно свалились бы вниз. К счастью, вдова все еще была без сознания — если бы она пришла в себя и принялась ему помогать или, хуже того, в панике размахивать руками и брыкаться, он бы вряд ли сумел ее удержать.

Постепенно сдвигая руки, Клайд перехватил Хелен за колено. Убедившись, что пальцы не соскользнут, он велел Милли подтянуть себя назад примерно на пять дюймов. Почувствовав, как напряглись ее руки у него на лодыжках, Клайд повернулся на бок, благодаря чему вторая нога Хелен также оказалась в пределах его досягаемости. Короткий рывок — и вот уже он держит вдову за оба колена.

— Тяни, Милли! Только резче! — крикнул Клайд. — По моей команде… И-и… Один. Два. Три!..

На счет «три» она резко дернула, и Клайд, воспользовавшись этим, сумел перехватить Хелен за бедра. Его руки оказались сцеплены на ее ягодицах, а лицо зарылось в кружевные трусики.

— О'кей, — проговорил он придушенным голосом. — Я ее держу. Теперь вытаскивай нас. Не дергай, тяни равномерно…

Через несколько секунд они были уже в безопасности. Клайд с облегчением разжал руки, и Милли подхватила бесчувственное тело Хелен. Приветственные крики, донесшиеся со дна ущелья, оказались не слишком громкими и вскоре затихли — Клайд, во всяком случае, ожидал большего. Можно было подумать, что как минимум две трети зевак поставили деньги на то, что ему не удастся вытащить Хелен.

Но ему удалось. Правда, она до сих пор не пришла в себя, а ее лицо и подбородок были в крови (похоже, Хелен сломала нос), однако все это были пустяки по сравнению с тем, чем все могло закончиться.

Пока Милли хлопотала над подругой, Клайд вернулся на диван и допил все, что оставалось в его бокале. Потом он налил себе еще одну большую порцию бренди и проглотил залпом. Приятное тепло заструилось по жилам, в голове слегка зашумело и даже руки перестали болеть. Пока Клайд раздумывал, не вылить ли ему еще, Хелен очнулась и сразу же стала плакать и корить себя за испорченную фотографию Стэна. О похищении Принца (равно как и о том, что побывала на краю гибели) она не помнила ровным счетом ничего, но когда Милли рассказала ей о последних событиях, миссис Кмиц в благодарность за спасение запечатлела на губах Клайда отдающий кровью поцелуй.

— Я знала, знала, что ты — настоящий мужчина!.. — невнятно произнесла она разбитым ртом, и Милли увела ее в спальню, чтобы обработать раны и уложить в постель. Она сказала, что обязательно вернется, как только устроит вдову поудобнее, и Клайд, рассеянно кивнув, опустился на диван, закрыл глаза и стал думать о таинственном существе, которое он видел лишь мельком и которое едва не послужило причиной гибели Хелен (оно было далеко не единственной странностью, подмеченной им в Хэллоуине, и все же капустообразный Охотник-за-Котами заслуживал того, чтобы оказаться на первой странице воображаемого «Бюллетеня городских загадок»), а также о Принце, который сейчас, наверное, «мрякал» в каком-нибудь кошачьем раю, и конечно, об Аннелиз — о том, что ждало их в будущем и каким путем они этого добьются. Клайд сам не заметил, как задремал (подействовали пережитый стресс и выпитое бренди), и очнулся только от того, что кто-то тормошил его за плечо. С трудом открыв глаза, он увидел перед собой Стива Джемани — ворошильщика орехов с приземистой, почти квадратной фигурой, выбритым черепом и лицом, черты которого по странному капризу природы сосредоточились в самом центре его широкой и тоже квадратной физиономии. В свободное время Стив подрабатывал вышибалой в «Даунлау». Второй вышибала из клуба — Дэн или, может быть, Дэйв, Клайд точно не помнил — сидел на диване у него в ногах. В кресле расположился Спуз; обратив к Клайду бледное, как луковица, лицо с двойным подбородком, он с укоризной качал головой.

— Ну ты и влип, приятель!.. — произнес Спуз с фальшивым сочувствием.

У двери стоял четвертый мужчина — узкоплечий, как будто высохший, с красноватым лицом, на котором выделялись на удивление полные, красные, как у юноши, губы (сейчас изогнутые в саркастической усмешке). Его длинные седые волосы были собраны на затылке в «конский хвост». Одет он был в темно-синий бархатный пиджак, майку с портретом какого-то китайца и узкие черные джинсы, подпоясанные ремнем с затейливой пряжкой в виде серебряной буквы «П», окруженной венком из силуэтов летящих птиц (подобный костюм был мужчине совершенно не по возрасту и подошел бы, скорее, его внуку). И пока Клайд таращился на него (а ему потребовалось несколько секунд, чтобы догадаться, что перед ним сам Пит Нилунд), этот слабосильный гангстер любви, этот вышедший в тираж монстр рока местного значения достал из кармана портативный диктофон, нажал клавишу, и Клайд услышал свой собственный голос:

«Моя пьеса называется Аннели… то есть Мелиза. — Пауза. — Извините, я немного волнуюсь. Моя музыкальная пьеса называется «Мелисса Энн».

— Ты знаешь, кто я такой?.. — спросил Пит сиплым, неприятным, как наждак, голосом, и Клайд, который знал, что он по уши в дерьме и что его ответ не имеет никакого значения, все же нашел в себе силы сказать:

— Дедушка Джорджа Майкла?.. Пит Нилунд оскалил желтые зубы.

— В Трубу его!..

Трубы находились на противоположном от Блюдец северном краю города — на вершине шестидесятифутового гранитного холма. Окруженные стеной, сложенной из бетонных блоков и заросшей лишайниками, они напоминали дот времен Второй мировой войны, прикрывающий город от вражеского нашествия. За пару месяцев жизни в Хэллоуине Клайду доводилось проплывать мимо них не меньше десяти раз, но тогда ему не бросилось в глаза ничего особенного. Сейчас, однако, Трубы излучали злую энергию, которую Клайд отчетливо видел как пульсирующие струи серого пара, напоминая древнюю сказочную цитадель — обитель черных магов и злых драконов.

Увы, он ничего не мог предпринять, чтобы не попасть в Трубы. Во время короткой борьбы в гостиной кто-то сделал ему укол, и отнюдь не успокаивающего. Правда, мышцы сразу перестали повиноваться Клайду, зато сердце стучало часто-часто, по нервам словно ток пробегал, а мысли вспыхивали как фейерверки, освещая то один, то другой уголок затемненного сознания, рассыпаясь все новыми и новыми красками и откровениями, разобраться в которых ему удавалось с большим трудом. Растрепанные белые крылья без тел — останки то ли ангелов, то ли мифических птиц — бились и хлопали над самой его головой, а потом исчезали в пурпурной мгле; перекошенные морды троллей и карликов смотрели на него прямо из грубого камня, произнося оскаленными ртами гулкие слова-заклинания, а струящаяся внизу черная вода покрывалась зеленовато-черной чешуей, превращая поток в гигантского змея, не имеющего ни головы, ни хвоста, ни конца, ни начала. Временами Клайду казалось, что если бы не тонкие веревки, которыми он был перевит, словно мумия, ему удалось бы спрятаться, затеряться между собственными галлюцинациями, и если бы не кляп во рту — его голос мог бы присоединиться к стенаниям и жалобам толпящихся в пространстве призраков. От безвыходности и сознания собственного бессилия он принялся кататься из стороны в сторону, раскачивая гондолу, в которой его везли, и затих, только когда Спуз пнул его башмаком в живот.

Потом лодка ткнулась носом в причал. Стив и Дэн (или Дэйв) подняли Клайда и понесли куда-то, не переставая отпускать шуточки на его счет. Скрипнула, открываясь, тяжелая дверь, и минуту спустя он очутился на массивном бетонном столе, освещенном мощными дуговыми лампами.

Внутренний двор городской тюрьмы был похож на заброшенный заводской цех без крыши; от одного вида этого мрачного, темного пространства становилось не по себе, но особенно угнетала тяжелая, давящая атмосфера, какая бывает, наверное, только в местах, где приводятся в исполнение смертные приговоры. Единственным, на чем отдыхал глаз, была узкая извилистая полоска ночного неба высоко над головой, а в нем — единственная звезда. Не зная ее имени, Клайд назвал звезду сначала Азраэлем, потом — Диснеем, затем — Фримонтским Филом и наконец, сам не зная почему, — Альфой Козерога.

Способность двигаться понемногу возвращалась, но Клайд по-прежнему был надежно связан. Единственное, что он сумел, это поднять голову и оглядеться. В полумраке он увидел шесть, нет — семь идеально круглых отверстий в бетонном полу, одно из которых было прикрыто ржавым листом железа. Над каждым отверстием возвышалась А-образная наклонная рама с лебедкой и пропущенной через блок цепью. Глядя на зияющие дыры в полу (несомненно, это и были те самые «трубы», давшие название тюрьме), Клайд неожиданно подумал о том, что форма правильного круга была в Хэллоуине в большом ходу. Кроме Труб существовали еще и Блюдца, и туннель возле бара и… в общем, если покопаться в памяти, примеры отыскать было несложно. Куда больше его занимало происхождение этих отверстий. Конечно, можно было допустить, что все они — результат слепой игры природы, но Клайду почему-то представился плюющийся кислотой гигантский червь или огромный жук с алмазной твердости челюстями-мандибулами, который прожег, просверлил, прогрыз эти круглые дыры-ходы и теперь сидит где-то глубоко под землей, ожидая, когда сверху ему сбросят очередную порцию пищи.

От размышлений его отвлек новый голос, который он сразу узнал. Брад!.. Изогнув шею, Клайд попытался высмотреть приятеля. Он был уверен: тот пришел освободить, спасти его от страшной неизвестности. Минуту спустя Брад действительно опустился рядом с ним на колени. Курчавые волосы афроамериканца были заплетены в длинные толстые косицы, отчего казалось, будто он зачем-то нацепил «тарантулу» — детскую шапку в форме паука. В руках Брад держал цепь с крюком, который и зацепил за веревки у Клайда на груди.

— Извини, дружище, — сказал он. — Ничего личного…

Потом великан измерил рулеткой ширину плеч Клайда и сказал кому-то: