Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2

— Будь ты проклятъ! воскликнулъ Донъ-Кихотъ, гдѣ, отъ кого, и когда ты слышалъ, что жилища царей и принцевъ строились въ глухихъ переулкахъ?

— Что городъ, то норовъ, говоритъ пословица, отвѣчалъ Санчо; и очень быть можетъ, что въ Тобозо, такъ ужъ принято — помѣщать въ глухихъ переулкахъ дворцы и другія замѣчательныя зданія. Прошу васъ: позвольте мнѣ поискать этотъ алказаръ — чтобъ ему провалиться — и я увѣренъ, что найду его въ какомъ-нибудь закоулкѣ.

— Санчо! говори почтительнѣе, замѣтилъ Донъ-Кихотъ, проведемъ въ мирѣ праздникъ, и не будемъ отчаяваться въ успѣхѣ.

— Слушаю, бормоталъ Санчо; только я рѣшительно не понимаю, какъ вы хотите, чтобы я не потерялъ терпѣнія, и сразу узналъ, въ такой темнотѣ, дворецъ вашей дамы, который я видѣлъ всего одинъ разъ въ жизни, между тѣмъ вамъ вы не можете узнать его, видѣвши сто разъ.

— Санчо! ты меня съ ума сведешь. Не говорилъ ли я тебѣ тысячу разъ, отвѣчалъ Дон-Кихотъ, что я никогда не видѣлъ очаровательной Дульцинеи, никогда не переступалъ порога ея дворца, и если влюбленъ въ нее, то только по наслышкѣ, по той молвѣ, которая ходитъ о ея умѣ и красотѣ.

— Въ первый разъ слышу это, и кстати скажу вамъ, замѣтилъ Санчо, что если вы никогда въ жизни не видѣли ее, то чортъ меня возьми, если и я ее видѣлъ когда-нибудь.

— Этого не можетъ быть. Ты самъ мнѣ говорилъ, что видѣлъ ее, занятую провѣеваніемъ ржи, когда приносилъ мнѣ отвѣтъ отъ нея на мое письмо.

— Да вѣдь я тоже по наслышкѣ посѣщалъ ее, отвѣчалъ Санчо, и по наслышкѣ приносилъ вамъ отвѣтъ отъ нее. Клянусь вамъ! если я разговаривалъ когда-нибудь съ этой Дульцинеей, то послѣ этого я дрался съ луной.

— Санчо! Санчо! перебилъ рыцарь, есть время для шутовъ, и бываетъ время, когда шутки вовсе не кстати. Если я сказалъ, что я никогда не видѣлъ моей даны, то тебѣ вовсе не кстати повторять тоже самое, особенно когда ты убѣжденъ въ томъ, что ты лжешь.

Въ эту минуту показался на дорогѣ крестьянинъ, гнавшій передъ собою двухъ муловъ. Стукъ его повозки заставилъ нашихъ искателей приключеній предположить, что они встрѣтились съ какимъ-нибудь хлѣбопашцемъ, до зари отправлявшимся въ поле, и они не ошиблись. Сидя на своей повозкѣ, крестьянинъ напѣвалъ всѣмъ извѣстный припѣвъ одного стараго испанскаго романса:

Мы задали лихую трепку вамъ

Французы! подъ Ронцесвалесомъ.

— Пусть я умру! воскликнулъ Донъ-Кихотъ, если въ эту ночь намъ что-нибудь удастся. Слышишь ли, Санчо, что напѣваетъ этотъ мужланъ.

— Какъ не слышать, отвѣчалъ Санчо, но что намъ за дѣло до трепки подъ Ронцесвалесомъ. Крестьянинъ этотъ могъ такъ же легко напѣвать романсъ Колаиноса, и намъ онъ этого не стало бы ни теплѣй, ни холоднѣй.

Крестьянинъ между тѣмъ приблизился къ нашимъ искателямъ приключеній, и рыцарь сказалъ ему: «да хранитъ тебя Богъ, добрый человѣкъ. Не можешь ли ты показать намъ дворецъ несравненной принцессы Дульцинеи Тобозской?»

— Я не здѣшній, отвѣчалъ крестьянинъ; я недавно нанялся въ услуженіе здѣсь въ одному богатому мызнику. Но вотъ въ этомъ домѣ, напротивъ, живетъ священникъ и пономарь, спросите у нихъ; они, вѣроятно, покажутъ вамъ дворецъ этой принцессы, потому что у нихъ находится списокъ всѣхъ жителей Тобозо, хотя, правду сказать, я не думаю, чтобы здѣсь жила какая-нибудь принцесса, если не считать нѣсколькихъ благородныхъ женщинъ, которыя у себя дома пожалуй что и принцессы.

— Вотъ между этими то дамами должна находиться та, которую я ищу, замѣтилъ Донъ-Кихотъ.

— Можетъ быть она и находится, отвѣчалъ крестьянинъ, но только время теперь утреннее и мнѣ право некогда. Прощайте. Съ послѣднимъ словомъ, стегнувъ своихъ муловъ, онъ поѣхалъ дальше.

Видя, что Донъ-Кихотъ, недовольный полученнымъ имъ отвѣтомъ, оставался въ нерѣшимости, Санчо сказалъ ему: «государь мой! на небѣ занимается заря, и не слѣдуетъ намъ, полагаю я, ожидать, чтобы утро застало насъ на улицахъ Тобозо. Скроемся пока въ какомъ-нибудь лѣсу, а утромъ я отправлюсь сюда, обшарю всѣ углы, и ужъ нужно мнѣ быть очень несчастнымъ, чтобы не отыскать наконецъ дворца или алказара вашей дамы. Когда же я попаду къ ней, тогда переговорю съ ея милостью о томъ, гдѣ и какъ вамъ можно увидѣться съ вашей дамой, безъ вреда для нее.

— Умно сказано, и право эти нѣсколько словъ стоятъ тысячи пословицъ, на которыя ты такъ щедръ, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ. Санчо! я слѣдую твоему совѣту. Поѣдемъ же и поищемъ такого мѣста, гдѣ бы я могъ скрыться, послѣ чего ты отправишься искать эту царицу красоты, скромность и красота которой сулитъ мнѣ тысячи волшебныхъ милостей.

Санчо сгаралъ нетерпѣніемъ поскорѣе увести своего господина, боясь, какъ бы не открылся обманъ его касательно отвѣта, принесеннаго имъ Донъ-Кихоту отъ Дульцинеи въ ущельяхъ Сіерры Морены. Вотъ почему онъ самъ поѣхалъ впередъ, и сдѣлавъ полъ мили, увидѣлъ небольшой лѣсокъ, въ которомъ онъ и предложилъ скрыться рыцарю тѣмъ временемъ, какъ самъ онъ отправится посломъ къ Дульцинеѣ. Во время этого посольства ему суждено было наткнуться на приключеніе, достойное удвоеннаго вниманія со стороны читателя.

Глава X

Приступая къ изложенію событій настоящей главы, авторъ этой большой исторіи говоритъ, что онъ думалъ было умолчать о нихъ, опасаясь быть обвиненнымъ во лжи, такъ какъ сумазбродство Донъ-Кихота доходитъ здѣсь до послѣднихъ предѣловъ, и даже выходитъ изъ нихъ на двойное разстояніе выстрѣла изъ аркебуза. Онъ рѣшился однако по прежнему писать съ натуры похожденія своего рыцаря, ничего не прибавляя и, не убавляя, не смотря на то, что ихъ сочтутъ, быть можетъ, невѣроятными, вполнѣ убѣжденный, что истина обнаружитъ себя всегда и вездѣ, всплывая на верхъ лжи, подобно тому какъ масло всплываетъ на верхъ воды. Продолжая за тѣмъ свой разсказъ, историкъ говоритъ, что какъ только Донъ-Кихотъ въѣхалъ въ лѣсъ, находившійся близъ Тобозо, онъ тотчасъ же велѣлъ Санчо отправиться въ деревню; переговорить съ Дулыьцинеей и испросить у нее дозволеніе явиться въ ней плѣненному ею рыцарю, сгарающему желаніемъ получить благословеніе своей дамы, какъ залогъ счастливаго окончанія всѣхъ предстоящихъ ему приключеній.

Санчо обѣщалъ въ точности исполнить все это и воротиться къ нему съ столь же благопріятнымъ отвѣтомъ, какъ и въ первый разъ.

— Иди же, счастливѣйшій оруженосецъ въ мірѣ, говорилъ ему Донъ-Кихотъ, и не смутись, когда предстанешь предъ это солнце красоты, къ которому я тебя посылаю. Санчо! когда ты будешь допущенъ къ ея царственному величію, постарайся хорошенько запомнить, какъ она тебя приметъ: смутится ли, когда ты откроешь ей причину твоего посольства, покраснѣетъ ли, услышавъ мое имя? если ты застанешь ее сидящей на возвышеніи, устланномъ роскошными подушками, то есть на такомъ мѣстѣ, на которомъ должна принять тебя подобная ей женщина, то замѣчай: проявятся ли въ ней признаки тайнаго волненія, и будетъ ли ей сидѣться на мѣстѣ? Если же она приметъ тебя стоя, наблюдай тогда, будетъ ли она упираться поперемѣнно то на одну, то на. другую ногу; заикнется ли она, отвѣчая тебѣ, перемѣнитъ ли голосъ, изъ сладкаго въ кислый и изъ кислаго въ страстный, смѣшается ли, и чтобы скрыть свое смущеніе, поднесетъ ли руку къ волосамъ, какъ будто для того, чтобы поправить прическу, которая будетъ въ совершенномъ порядкѣ. Словомъ, другъ мой, слѣди внимательно за малѣйшимъ движеніемъ, за малѣйшимъ жестомъ ея, и постарайся передать мнѣ, какъ можно подробнѣе все, что замѣтишь, потому что узнай, Санчо, если ты еще не знаешь этого, внѣшнія движенія влюбленныхъ въ частую выдаютъ самыя сокровенныя тайны ихъ. Поѣзжай же мой другъ, ведомый лучшимъ жребіемъ чѣмъ мой, и возвращайся съ полнымъ успѣхомъ. въ ожиданіи котораго я стану проводить минуты того горькаго уединенія, въ какомъ ты меня оставляешь.

— Я скоро возвращусь, отвѣчалъ Санчо, но, ради Бога, успокойтесь, мой добрый господинъ. Расширьте немного ваше сердце, которое стало теперь чуть ли не меньше орѣха. Не забывайте, что любое мужество сокрушается о злую судьбу; что гдѣ нѣтъ сала, такъ нечѣмъ и брать его, и что заяцъ выскакиваетъ въ ту минуту, когда наименѣе ждешь его. Все это я говорю въ тому, что если, сегодня ночью, я не могъ отыскать дворца вашей дамы, то теперь, при солнечномъ свѣтѣ, я его найду безъ труда, а когда я его найду, тогда позвольте ужъ мнѣ распорядиться, какъ я знаю.

Съ послѣднимъ словомъ Санчо тронулъ своего осла и отправился въ Тобозо, оставивъ Донъ-Кихота, верхомъ на конѣ, угрюмо склоненнаго на свое копье, полнаго грустныхъ и тревожныхъ мыслей. Мы оставимъ его пока въ этомъ положеніи и послѣдуемъ за его оруженосцемъ, находившимся въ столь же тревожно-задумчивомъ расположеніи духа, какъ и его господинъ.

Выѣхавъ изъ лѣса, Санчо обернулся назадъ и не видя болѣе Донъ-Кихота, соскочилъ съ осла, усѣлся подъ деревомъ и началъ держать самому себѣ такого рода рѣчь: «Скажите мнѣ, другъ Санчо, куда вы отправляетесь? Какого чорта вы ищете? Ищу я ни болѣе, ни менѣе, какъ принцессу, затмѣвающую своей красотой солнце со всѣми звѣздами. Гдѣ же вы думаете найти эту принцессу? Гдѣ? Въ Тобозо. Ладно. Кто же послалъ васъ искать ее? Знаменитый рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчскій, ниспосланный въ міръ напоять алчущихъ и накармливать жаждущихъ. Теперь, скажите мнѣ, знаете ли вы, гдѣ изволитъ проживать эта дама? Нѣтъ-съ, не знаю, слышалъ только отъ моего господина, будто она проживаетъ въ какомъ-то великолѣпномъ замкѣ, въ какомъ-то величественномъ алказарѣ. Видѣли ли вы когда-нибудь въ жизни эту даму? Нѣтъ; ни я ни господинъ мой никогда не видали ее, Ну, а если жители Тобозо, узнавъ, что вы отправляетесь похищать у нихъ принцессъ и развращать ихъ женщинъ поколотятъ васъ, будутъ ли они правы? Будутъ. Но только, если они узнаютъ, что я посолъ, приходящій къ нимъ не отъ своего, а отъ чужаго лица, то вѣроятно скажутъ:

Другъ! текъ какъ вы посолъ, То наказанья нѣтъ вамъ.

Санчо! не шутите однако, потому что жители Ламанча не большіе охотники до шутокъ. Право, если они пронюхаютъ ваши намѣренія, то лучшее, что вамъ можно посовѣтовать, это удирать со всѣхъ ногъ. Въ такомъ случаѣ какого чорта я отправлюсь искать? Ей-Богу, не знаю. Къ тому же искать Дульцинею въ Тобозо, не все ли равно, что искать студента въ Саламанкѣ. Чортъ, сказалъ въ заключеніе Санчо, да, чортъ сунулъ меня въ это дѣло». Такъ разговаривалъ самъ съ собою нашъ оруженосецъ, пока не воскликнулъ наконецъ: «провалъ меня возьми! Противъ всего есть лекарство кромѣ смерти, которой всѣ мы должны въ концѣ жизни заплатить невольную дань. Господинъ мой рехнулся, это ясно, и судя по пословицѣ: скажи мнѣ, съ кѣмъ ты знаешься, и я окажу тебѣ, кто ты такой, нужно думать, что я не многимъ отсталъ отъ него, если сопутствую и служу ему. Если же онъ рехнулся, если онъ одержимъ особеннаго рода помѣшательствомъ, заставляющимъ его считать бѣлое чернымъ, а черное бѣлымъ, вѣтренныя мельницы великанами, муловъ дромадерами, корчмы замками, стада барановъ великими арміями и прочее, и прочее въ этомъ родѣ; то трудно-ли будетъ указать ему на первую встрѣчную крестьянку и увѣрить его, что это Дульцинея Тобозская. Если онъ не повѣритъ, я поклянусь; если онъ будетъ стоять на своемъ, я стану клясться еще сильнѣе; если онъ, наконецъ, повѣритъ, ну тогда я ужъ конечно не заспорю съ нимъ; во всякомъ случаѣ выгода будетъ на моей сторонѣ. Этимъ путемъ я, быть можетъ, отучу его наконецъ навязывать мнѣ подобныя посольства, когда онъ увидитъ, какъ мало толку отъ нихъ. Неудачу эту онъ, вѣроятно, припишетъ врагу своему волшебнику и найдетъ, что невѣрный изъ желанія чѣмъ-нибудь насолить ему перемѣнилъ образъ его дамы.» Такъ успокоилъ себя наконецъ Санчо, и счелъ дѣло конченнымъ. Онъ оставался подъ деревомъ до вечера, желая вѣрнѣе надуть своего господина, и такова была удача его въ этотъ день, что когда онъ собирался уже сѣсть на осла, оруженосецъ къ невыразимой радости своей замѣтилъ на дорогѣ трехъ крестьянокъ, ѣхавшихъ верхомъ на трехъ ослахъ или, быть можетъ, ослицахъ (авторъ умалчиваетъ объ этомъ). Нужно однако думать, что это были ослицы, обыкновенныя верховыя животныя испанскихъ крестьянокъ. Увидѣвъ ихъ, Санчо быстро поскакалъ къ Донъ-Кихоту, котораго засталъ все еще грустно вздыхавшаго и погруженнаго въ свои любовныя мечты.

— Другъ мой! какого рода вѣсти приносишь ты мнѣ? сказалъ Донъ-Кихотъ, завидѣвъ своего оруженосца. Какимъ камнемъ суждено мнѣ отмѣтить сегодняшній день: бѣлымъ или чернымъ?

— Краснымъ! отвѣтилъ Санчо, какъ тѣ вывѣски, которыя хотятъ сдѣлать замѣтными издалека.

— Ты приносишь мнѣ значитъ радостныя вѣсти? сказалъ Донъ-Кихотъ.

— Такія радостныя, что вамъ стоитъ только пришпорить Россинанта, и сказать на встрѣчу Дульцинеѣ, которая ѣдетъ сюда съ двумя своими горничными.

— Пресвятая Богородице! воскликнулъ рыцарь; правду-ли ты говоришь? Санчо, будь откровененъ со иной и ложной радостью не думай разсѣять мое уныніе!

— А мнѣ что за выгода надувать васъ, когда вы въ двухъ шагахъ отъ возможности повѣрить мои слова, отвѣтилъ Санчо. Пришпоривайте же Россинанта, слѣдуйте за мной и вы узрите нашу владычицу принцессу, разряженную, какъ подобаетъ ей. Она и ея прислужницы — это я вамъ скажу, цѣлыя алмазныя рѣки, жемчужныя ожерелья, золотыя и серебряныя ткани, и право я, не понимаю даже, откуда берутся у нихъ силы нести все это на себѣ. Волосы ихъ, широкими прядями разсыпанные по плечамъ, кажутся солнечными лучами, волнуемыми вѣтромъ, и въ добавокъ всѣ три онѣ ѣдутъ на трехъ породистыхъ одноходцахъ.

— Иноходцахъ, а не одноходцахъ, замѣтилъ Донъ-Кихотъ. Санчо! подумай, за кого приняла бы насъ Дульцинея, еслибъ услышала какъ ты коверкаешь слова.

— Отъ одноходца до иноходца недалеко, возразилъ Санчо; но на чемъ бы онѣ не ѣхали, а только я въ жизнь мою не видѣлъ такихъ роскошныхъ дамъ, особенно какъ госпожа моя, принцесса Дульцинея, поражающая разомъ всѣ пять чувствъ.

— Санчо! въ благодарность за радостную вѣсть дарю тебѣ добычу, которая достанется мнѣ въ первомъ ожидающемъ насъ приключеніи, или если хочешь будущихъ жеребятъ моихъ трехъ кобылъ, сказалъ Донъ-Кихотъ.

— Нѣтъ ужъ лучше жеребятъ, а съ добычей, Богъ съ ней, отвѣтилъ Санчо.

Продолжая разговоръ въ томъ же родѣ, наши искатели приключеніи выѣхали изъ лѣсу, и Донъ-Кихотъ тотчасъ же окинулъ взглядомъ Тобозскую дорогу во всю ея длину, но видя на ней только трехъ крестьянокъ, онъ нѣсколько смутился, и спросилъ своего оруженосца, за городомъ ли онъ покинулъ трехъ великолѣпныхъ дамъ?

— Да гдѣ же у васъ глаза, назади или спереди, отвѣчалъ Санчо, не видите вы развѣ этихъ трехъ дамъ, сіяющихъ, какъ въ полдень солнце и скачущихъ прямо сюда.

— Я вижу только трехъ крестьянокъ на трехъ ослахъ, отвѣтилъ Донъ-Кихотъ.

— Съ нами крестная сила! воскликнулъ Санчо. Возможная ли вещь — принять иноходцевъ, бѣлыхъ какъ снѣгъ, если не болѣе, за трехъ ословъ. Клянусь Богомъ, вы или слѣпы ими очарованы.

— Санчо! это ты, кажется, ослѣпъ, возразилъ Донъ-Кихотъ. Что это ослы или ослицы, это такъ же вѣрно, какъ то, что я Донъ-Кихотъ, а ты Санчо Пансо; по крайней мѣрѣ мнѣ такъ кажется.

— Полноте шутить; протрите-ка глаза и кланяйтесь скорѣй вашей дамѣ, которая такъ близко отъ васъ, отвѣтилъ Санчо.

Съ послѣднимъ словомъ онъ поскакалъ на встрѣчу крестьянкамъ и, поровнявшись съ ними, соскочилъ съ осла, придержалъ его за узду и, упавъ на колѣни предъ какой-то мужичкой, воскликнулъ: «о, сіятельная принцесса, царица и герцогиня красоты! пролейте свѣтъ вашего вниманія на побѣжденнаго вами рыцаря, остановившагося неподвижно, какъ мраморная статуя, блѣднаго и смутившагося при вашемъ приближеніи. Я оруженосецъ его Санчо Пансо, а господинъ мой странствующій рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчскій, извѣстный подъ именемъ рыцаря печальнаго образа».

Тѣмъ временемъ, какъ Санчо говорилъ, влюбленный рыцарь упалъ на колѣна близъ своего оруженосца и, выпучивъ глаза, глядѣлъ на крестьянку, величаемую Санчо принцессой. Видя передъ собою толстую, курносую дѣвку съ раздутымъ лицомъ, онъ, отъ удивленія, не могъ пошевелить губами. Крестьянки, въ свою очередь, видя, что имъ загораживаютъ дорогу какіе то два колѣнопреклоненные незнакомца, совершенно не похожіе одинъ на другого, поражены были не менѣе Донъ-Кихота. Наконецъ, та, къ которой Санчо держалъ рѣчь, попросила нашихъ искателей приключеній ѣхать своей дорогой и оставить въ покоѣ ее и двухъ другихъ крестьянокъ, потому что имъ некогда.

— Великая принцесса, воскликнулъ Санчо. О, всемірная дама Тобозо. Какъ не тронется великодушное сердце ваше, видя распростертымъ у вашихъ ногъ славу и красоту странствующаго рыцарства.

— Ишь ты, какіе важные господа, заговорила одна изъ крестьянокъ. Хуже мы, что-ли другихъ, что вы приходите трунить надъ нами? Убирайтесь-ка; убирайтесь.

— Встань Санчо, угрюмо сказалъ Донъ-Кихотъ; я вижу, что судьба, еще не насыщенная моими несчастіями, заперла пока всѣ пути, по которымъ радость могла бы проникнуть въ душу, оживляющую это бренное тѣло. А ты, продолжалъ онъ, обратившись къ крестьянкѣ, ты — недосягаемый предѣлъ земной красоты, божественное соединеніе всѣхъ земныхъ совершенствъ, одна поддержка моей боготворящей тебя души, пусть преслѣдующій меня волшебникъ покрылъ глаза мои какимъ-то непонятнымъ туманомъ, скрывающимъ отъ меня, но не отъ другихъ, подъ чертами грубой крестьянки, твой образъ небесный, твою несравненную красоту; я тѣмъ не менѣе умоляю тебя кинуть на меня взоръ, полный любви, если только врагъ мой, волшебникъ, не преобразилъ и меня теперь въ какого-нибудь вампира, желая сдѣлать твоего рыцаря ужаснымъ въ твоихъ глазахъ. Ты видишь, боготворимая дама, мою вѣрность, и преданность тебѣ; ты видишь, что не смотря на козни враговъ моихъ, я не перестаю воздавать тебѣ почести, достойныя твоей красоты.

— Таковскую нашли, отвѣчала крестьянка: стану я слушать, что вы тамъ городите. Пустите-ка, пустите насъ, намъ некогда по пустякамъ тратить съ вами время.

Санчо поспѣшилъ встать и пропустить мнимую Дульцинею, отъ души восхищенный удачными результатами придуманнаго имъ обмана, выпутавшаго его изъ весьма затруднительнаго положенія.

Когда воображаемой Дульцинеѣ дана была дорога, она ударяла своего осла гвоздемъ, насаженнымъ на палку, стараясь погнать его во всю рысь. Но оселъ, чувствуя на своей кожѣ гвоздь чаще обыкновеннаго, началъ выдѣлывать такіе прыжки, что въ концѣ концовъ свалилъ мнимую Дульцинею на землю.

Влюбленный рыцарь поспѣшилъ въ ней на помощь, между тѣмъ какъ Санчо кинулся поправлять сѣдло, съѣхавшее у осла ея на самый животъ. Когда сидѣніе Дульцинеи было исправлено, Донъ-Кихотъ хотѣлъ на рукахъ донести свою очарованную даму до ея осла, но мнимая Дульцинея освободила его отъ этого труда. Протянувъ руки въ шеѣ своего осла и опершись за нее, она сдѣлала шага три назадъ и потомъ, вскочивъ на него легче сокола, она въ то же мгновенье сидѣла уже верхомъ.

— Клянусь Святымъ Рохомъ! воскликнулъ Санчо, наша царица легче лани и заткнетъ за поясъ любаго оруженосца Кордовы и Мексики. Каково! въ одинъ прыжокъ очутиться верхомъ на конѣ и, посмотрите, посмотрите, какъ она, безъ шпоръ, пришпориваетъ своего иноходца, да и свита не отстаетъ отъ нее; всѣ онѣ несутся какъ вихрь. Санчо говорилъ правду, потому что крестьянки мчались во весь опоръ, по крайней мѣрѣ съ полмили.

Донъ-Кихотъ проводилъ ихъ глазами, и когда онѣ скрылись у него изъ виду, сказалъ Санчо: «другъ мой! ты видишь теперь, до чего простирается ненависть во мнѣ волшебниковъ. Ты видишь, въ какимъ презрѣннымъ уловкамъ прибѣгаютъ они, чтобы лишать меня того блаженства, которое могъ я испытать, созерцая красоту Дульцинеи. О, былъ ли на свѣтѣ человѣкъ несчастнѣе меня. Не служу ли я олицетвореніемъ несчастія? измѣнники! не довольствуясь превращеніемъ Дульцинеи въ грубую мужичку, не довольствуясь тѣмъ, что показали мнѣ мою даму въ образѣ, недостойномъ ея званія и прелестей, они лишили еще ее того ароматнаго дыханія, которое отличаетъ дамъ высокаго происхожденія, не выходящихъ изъ міра духовъ и цвѣтовъ. Знаешь ли, Санчо, въ ту минуту, когда я приблизился къ Дульцинеѣ, чтобы посадить ее, по твоему на коня, а по моему осла, отъ нее такъ понесло лукомъ, что сердце во мнѣ перевернулось.

— Подлые и презрѣнные волшебники! воскликнулъ Санчо, неужели жъ не придется мнѣ увидѣть васъ вздернутыми всѣхъ вмѣстѣ за одной осинѣ? Много вы можете и много творите вы зла, но развѣ мало было для васъ, презрѣнная сволочь, превратить жемчугъ очей ея въ козлиные глаза, нити золотыхъ волосъ во что-то похожее на хвостъ рыжей коровы, словомъ, все прелестное въ отвратительное; въ чему вы лишили ее еще того природнаго аромата, который могъ бы напоминать нѣсколько о томъ, что скрыто подъ ея отвратительной наружностью; я, впрочемъ, продолжалъ онъ, видѣлъ въ ней только одну красоту, не помрачавшуюся никакими пятнами, а усиленную еще родимымъ пятномъ надъ верхнею губою, покрытымъ семью или осмью рыжими волосами, которые казались мнѣ нитами чистѣйшаго золота.

— Судя по отношенію, существующему между родимыми пятнами на лицѣ съ пятнами на тѣлѣ, замѣтилъ Донъ-Кихотъ, у Дульцинеи должно быть такое же родимое пятно на правомъ бедрѣ, только мнѣ кажется, что такіе большіе волосы, какъ ты говоришь, не могутъ рости на родимыхъ пятнахъ; это не въ порядкѣ вещей.

— Клянусь Богомъ! они чрезвычайно идутъ къ ней, отвѣтилъ Санчо.

— Въ этомъ я увѣренъ, сказалъ Донъ-Кихотъ, потому что природа не дала Дульцинеѣ ничего, что не было бы олицетвореннымъ совершенствомъ; и эти родимыя пятна, о которыхъ упомянулъ ты, конечно, не составляютъ недостатковъ, а напротивъ, усиливаютъ еще ея ослѣпительныя прелести. Но скажи мнѣ, Санчо, какого рода у нее было сѣдло?

— Арабское, съ такимъ богатымъ чепракомъ, что, право, оно стоитъ половины королевства.

— И я ничего этого не могъ видѣть! воскликнулъ Донъ-Кихотъ. О, я не перестану повторять, что я несчастнѣйшій изъ людей.

Оруженосецъ нашъ, восхищенный такъ хорошо удавшимся ему обманомъ, съ трудомъ удерживался отъ того, чтобы не захохотать во все горло, видя сумазбродство своего господина, повѣрившаго такому грубому обману. Поговоривъ еще немного, наши искатели приключеній сѣли верхомъ и направились по Сарагосской дорогѣ, надѣясь поспѣть во время въ Сарагоссу на торжественный праздникъ, устраивавшійся ежегодно въ стѣнахъ этого города. Но пока до Сарагоссы, имъ суждено было встрѣтить столько удивительныхъ и разнообразныхъ приключеній, что ихъ стоитъ описать и прочитать, какъ это читатель увидитъ изъ слѣдующихъ главъ.

Глава XI

Молча ѣхалъ Донъ-Кихотъ, не переставая думать о волшебникахъ, превратившихъ даму его въ грубую крестьянку, — несчастіе, которому онъ увы! не находилъ средствъ помочь. Погруженный въ свои мечты, рыцарь безсознательно выпустилъ изъ рукъ узду, и Россинантъ, чувствуя себя свободнымъ, останавливался на каждомъ шагу, принимаясь уничтожать свѣжую траву, которая росла въ изобиліи по дорогѣ.

— Господинъ мой! сказалъ ему Санчо, видя его уныніе и задумчивость, груститъ, конечно, свойственно людямъ, а не животнымъ, и однакожъ тотъ, кто вѣчно тоскуетъ, становится похожимъ на животное. Перестаньте къ кручиниться, возьмите въ руку узду и явите твердость, достойную странствующаго рыцаря. И изъ-за какого чорта вы сами себя обезкураживаете? Провалъ возьми всѣхъ Дульциней въ мірѣ, потому что здоровье странствующаго рыцаря дороже всѣхъ превращеній и очарованій.

— Молчи, Санчо! не изрыгай хулы противъ Дульцинеи, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ. Ты видишь, я не порицаю мою очарованную даму; къ тому же я одинъ виновникъ всѣхъ ея несчастій. Она никогда не испытала бы преслѣдованій волшебниковъ, еслибъ они не завидовали моей славѣ.

— Оно такъ, сказалъ Санчо; въ самомъ дѣлѣ, сердце надрывается при мысли, чѣмъ была она прежде и чѣмъ стала теперь.

— О, Санчо, ты можешь это говорить, — видѣвъ Дульцинею во всей ослѣпительной красотѣ ея, потому что очарованіе, омрачившее мои взоры, не омрачало твоихъ. Мнѣ кажется, однако, что ты дурно обрисовалъ красоту ея, сказавъ, что у нее жемчужные глаза. Жемчужные глаза встрѣчаются у рыбъ, а никакъ не у женщинъ. Глаза же Дульцинеи должны быть двумя прекрасными изумрудами, осѣненными бровями, подобными радугамъ. Другъ мой! сохрани жемчугъ для зубовъ, а не для глазъ; въ своемъ сравненіи, ты, кажется, смѣшалъ зубы съ глазами.

— Очень можетъ быть, сказалъ Санчо, потому что я также отуманенъ былъ ея красотой, какъ вы ея безобразіемъ. Но предоставимъ все волѣ Бога. Онъ одинъ знаетъ, чему случиться въ этой юдоли слезъ, въ этомъ безрадостномъ мірѣ, въ которомъ все ложно, все полно злобы и коварства. Меня, правду сказать, безпокоитъ теперь только одно: гдѣ найдетъ побѣжденный вами рыцарь или великанъ вашу даму, когда вы велите имъ явиться къ ней. Мнѣ кажется, я вижу ужъ, какъ одинъ изъ этихъ несчастныхъ бродитъ по улицамъ Тобозо, съ раскрытымъ ртомъ и выпученными глазами, не зная, гдѣ найти Дульцинею, которая, быть можетъ, неузнавная имъ, сто разъ пройдетъ мимо его.

— Можетъ быть она не такъ очарована, чтобы ее не могли узнать побѣжденные мною рыцари и великаны; впрочемъ, надъ первыми двумя или тремя мы сдѣлаемъ опытъ, приказавъ имъ возвратиться въ намъ съ отчетомъ о своихъ дѣйствіяхъ.

— Вотъ что умно, то умно, отвѣчалъ Санчо. Этакъ мы узнаемъ то, что намъ нужно. Если она очарована для васъ однихъ, тогда горевать объ этомъ нужно вамъ, а ни ей, впрочемъ, о чемъ намъ кручиниться, если мы будемъ знать, что госпожа Дульцинея пребываетъ здорова и невредима. Покамѣстъ же, не будемъ падать духомъ, ища по свѣту приключеній, и предоставимъ всеизцѣляющему времени позаботиться объ остальномъ.

Донъ-Кихотъ собирался отвѣчать, когда за поворотѣ дороги неожиданно показалась повозка съ разными странными фигурами. Существо, исправлявшее должность кучера, походило на чорта, и такъ вамъ повозка была открыта, поэтому можно было легко разсмотрѣть все, находившееся внутри ея. Прежде всего взоры Донъ-Кихота поразилъ образъ смерти въ человѣческомъ видѣ. Рядомъ съ смертью возсѣдалъ ангелъ съ большими разноцвѣтными крыльями. По правую руку ея помѣщался императоръ, украшенный вѣнцомъ, казавшимся золотымъ, а у ногъ смерти сидѣлъ купидонъ съ своими атрибутами: колчаномъ, лукомъ и стрѣлами, но съ непокрытыми глазами. На заднемъ планѣ виднѣлся украшенный всевозможными доспѣхами рыцарь, не имѣвшій только шлема, но взамѣнъ его шляпу съ разноцвѣтными перьями затѣмъ еще нѣсколько странныхъ фигуръ завершали собою описанную нами группу.

Это неожиданное зрѣлище почти что устрашило самаго Донъ-Кихота и переполнило ужасомъ душу Санчо; но рыцарь скоро опомнился и мгновенный страхъ его быстро смѣнился живою радостью, когда онъ вообразилъ себя лицомъ въ лицу съ какимъ то опаснымъ приключеніемъ. Преисполнившись мужества, готоваго все преодолѣть, онъ поскакалъ къ повозкѣ и гордымъ и грознымъ голосомъ закричалъ: кучеръ, или, чортъ! кто ты, куда ѣдешь и кого везешь въ этой телѣгѣ, похожей болѣе на лодку Харона, чѣмъ на обыкновенную повозку»?

— Господинъ мой! отвѣчалъ сладкимъ голосомъ кучеръ, придерживая коней; вы видите актеровъ труппы Ангуло злаго. Ныньче утромъ, мы розыграли позади вотъ этого холма, который виденъ отсюда, одну духовную трагедію, и сегодня вечеромъ собираемся представить ее въ сосѣдней деревнѣ. И такъ какъ намъ предстоитъ недалекій переѣздъ, поэтому мы и не заблагоразсудили переодѣваться. Вотъ этотъ молодой человѣкъ, продолжалъ онъ, указывая на смерть, играетъ роль смерти; этотъ другой — ангела; эта женщина, она же и жена автора піесы — королеву; вотъ этотъ императора, а вотъ тотъ солдата; самъ я исполняю роль чорта, и по праву могу назваться главнымъ персонажемъ нашей труппы, потому что исполняю всѣ первыя роли. Если вамъ угодно еще что-нибудь узнать, сдѣлайте одолженіе, спрашивайте; я готовъ отвѣчать, и какъ чортъ, конечно, за словомъ въ карманъ не полѣзу.

— Клянусь рыцарскимъ орденомъ, воскликнулъ Донъ-Кихотъ, увидѣвъ вашу телѣгу, я готовъ былъ присягнуть, что встрѣчаюсь лицомъ къ лицу съ какимъ то опаснымъ и великимъ приключеніемъ; и теперь вижу, какъ мало должно довѣрять внѣшности, чтобы не попасть въ просакъ. Поѣзжайте съ Богомъ, добрые люди, и отпразднуйте въ мирѣ вашъ праздникъ. Если же я, съ своей стороны, могу быть чѣмъ-нибудь полезнымъ, то будьте увѣрены, я отъ души услужу вамъ. Я всегда былъ страстный любитель театра, а въ дѣтствѣ только и думалъ о немъ.

Въ эту минуту къ поѣзду присоединился одинъ отставшій комедіантъ. Одѣтый какъ шутъ, онъ былъ покрытъ съ головы до ногъ погремушками и носилъ за концѣ своей палки три надутыхъ бычачьихъ пузыря. Подойдя въ Донъ-Кихоту, эта чучелообразная фигура принялась фехтовать своею палкой. ударяя привязанными къ ней пузырями по землѣ, и прыгать направо и на лѣво, гремя своими побрякушками. Это странное видѣніе испугало Россинанта, и не смотря на усилія Донъ-Кихота успокоить его, онъ началъ грызть удила и помчался чрезъ поле съ такой быстротой, какой трудно было ожидать отъ него. Видя это, Санчо соскочилъ съ осла и кинулся на помощь къ своему господину, но поспѣлъ къ нему тогда, когда рыцарь и его конь лежали уже распростертыми на землѣ; — такъ обыкновенно оканчивалъ Россинантъ всѣ подвиги.

Между тѣмъ чуть только Санчо спрыгнулъ съ осла, какъ на него вскочилъ чучелообразный господинъ съ побрякушками, и ударяя ими осла, заставилъ его, не столько отъ боли, сколько отъ страха, мчаться во всю прыть къ деревнѣ; въ которой готовилось театральное представленіе. Положеніе Санчо было критическое; онъ не зналъ: бѣжать ли ему на помощь къ своему господину, или догонять комедіанта, но любовь въ господину восторжествовала надъ любовью къ ослу, и оруженосецъ, не смотря на дождь ударовъ, сыпавшихся на его осла, которые онъ предпочиталъ чувствовать за зѣницахъ собственныхъ очей, побѣжалъ однако къ Донъ-Кихоту, находившемуся въ положеніи весьма незавидномъ. Помогая рыцарю взобраться на Россинанта, Санчо сказалъ ему: «ваша милость, чортъ уноситъ моего осла.»

— Какой чортъ? спросилъ удивленный Донъ-Кихотъ.

— Чортъ съ пузырями, сказалъ Санчо.

— Успокойся, Санчо, отвѣтилъ рыцарь; я заставлю его возвратить тебѣ твоего осла, хотя бы онъ скрылся въ недосягаемыхъ безднахъ ада. Иди за мной; телѣга тащится медленно и мулами этихъ комедіантовъ я расквитаюсь за твоего осла.

— Не трудитесь! воскликнулъ Санчо: чортъ оставилъ уже моего осла, и бѣдняжка тащится назадъ.

Санчо сказалъ правду; чортъ съ осломъ упалъ, какъ Донъ-Кихотъ съ Россинантонъ, и тѣмъ временемъ, какъ чортъ спѣшилъ въ деревню, оселъ возвращался въ своимъ господамъ.

— Дерзость чорта слѣдовало бы однако наказать, сказалъ Донъ-Кихотъ, на комъ-нибудь изъ его товарищей, хотя бы на самомъ императорѣ.

— Наказывать то ужъ совершенно не къ чему, возразилъ Санчо, послушайте меня и не вступайте ни въ какіе споры съ комедіантами, потому что имъ всѣ покровительствуютъ. Я знавалъ комедіанта, преслѣдуемаго за убійство, и что жъ? онъ ускользнулъ отъ сыщиковъ не потерявъ ни одного волоса за головѣ. Люди эти доставляютъ намъ удовольствіе, и потому всѣ покровительствуютъ актерамъ, особенно, королевскихъ труппъ.

— Все равно, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ; пусть весь міръ приметъ подъ защиту этого скомороха, я все-таки накажу его, и не позволю сказать, что онъ избѣгнулъ моего мщенія. Съ послѣднимъ словомъ рыцарь поскакалъ въ телѣгѣ и закричалъ комедіантамъ: «остановитесь, негодная сволочь! Остановитесь, паяцы! Я хочу заставить васъ уважать верховыхъ животныхъ оруженосцевъ странствующихъ рыцарей.»

Крикъ Донъ-Кихота достигъ ушей комедіантовъ. Судя по словамъ рыцаря о его намѣреніи, смерть съ чортомъ выпрыгнули изъ телѣги, за ними послѣдовали ангелъ съ императоронъ, а за ними и купидонъ съ королевой; и всѣ они, вооружась каменьями, рѣшились подъ прикрытіемъ телѣги ожидать нападенія Донъ-Кихота. Видя твердость своихъ непріятелей, стоявшихъ съ поднятыми руками и готовыхъ осыпать его градомъ каменьевъ, герой нашъ придержалъ Россинанта и началъ соображать: какимъ бы путемъ наивыгоднѣе, съ наименьшей опасностью для себя атаковать врага. Тѣмъ временемъ, какъ онъ обдумывалъ планъ атаки, рыцаря догналъ его оруженосецъ и видя своего господина, готоваго атаковать, сказалъ ему:

— Одумайтесь ваша милость! Вѣдь отъ каменнаго дождя можно укрыться только подъ чугуннымъ колоколомъ, да кромѣ того не безразсудно ли нападать на армію, въ рядахъ которой сражаются императоры, которую охраняютъ ангелы и демоны, и которой предводительствуетъ смерть. Наконецъ, развѣ вы не видите, что во всей этой толпѣ нѣтъ ни одного рыцаря.

— Твоя правда, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ, и это заставляетъ меня отказаться отъ моего намѣренія. Я не могу и не долженъ обнажать меча иначе, какъ противъ рыцаря. Санчо! Ты видишь, что расправиться съ ними твое дѣло; ты самъ долженъ отплатить имъ за оскорбленіе твоего осла. Я же останусь здѣсь, буду подавать тебѣ совѣты и воодушевлять тебя во время битвы.

— Государь мой! сказалъ Санчо, я отказываюсь отъ всякаго мщенія, потому что истинный христіанинъ долженъ забывать сдѣланныя ему обиды; да и миролюбивый оселъ мой кажется однѣхъ мыслей со мною.

— Если ты такого мнѣнія, добродушный и миролюбивый Санчо, въ такомъ случаѣ оставимъ эти привидѣнія и поѣдемъ искать лучшихъ приключеній; страна эта, какъ мнѣ кажется, обильна самыми разнообразными. Сказавъ это, онъ поѣхалъ впередъ, въ сопровожденіи своего оруженосца; послѣ чего смерть съ своими товарищами также усѣлись въ телѣгу и спокойно отправились дальше. Такова была развязка, благодаря совѣтамъ благоразумнаго Санчо, ужасной встрѣчи нашихъ искателей приключеній съ колесницей смерти. На слѣдующій день рыцаря ожидала весьма интересная встрѣча съ другимъ влюбленнымъ рыцаремъ, достойная быть разсказанною въ особой главѣ.

Глава XII

Ночь, послѣдовавшую за встрѣчей Донъ-Кихота съ колесницей смерти, рыцарь провелъ съ своимъ оруженосцемъ подъ широкой тѣнью величественныхъ деревьевъ, гдѣ наши искатели приключеній и поужинали чѣмъ Богъ послалъ. За ужиномъ Санчо сказалъ своему господину: «Согласитесь, ваша милость, что я очень глупо распорядился бы, выбравъ въ награду себѣ, вмѣсто трехъ жеребятъ, трофеи вашего послѣдняго приключенія. Да! справедлива эта пословица: лучше синица въ руки, чѣмъ журавль въ небѣ.»

— Пожалуй, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ; но только ты врядъ-ли былъ бы въ убыткѣ, еслибъ допустилъ меня расправиться съ этими комедіянтами какъ я хотѣлъ, потому что теперь въ рукахъ твоихъ былъ бы золотой императорскій вѣнецъ и разрисованныя крылья купидона.

— Виданное ли дѣло, отвѣчалъ Санчо, золотой вѣнецъ у комедіянта; мѣдный или жестяной, это такъ…

— Ты правъ, сказалъ Донъ-Кихотъ. Въ самомъ дѣлѣ, странно было бы дѣлать театральныя принадлежности изъ драгоцѣнныхъ матеріаловъ. Онѣ должны быть такъ же обманчивы, какъ и обставляемыя ими событія. Кстати, Санчо, въ слову о театрѣ, посовѣтую тебѣ не пренебрегать ни драматическими авторами, ни актерами; тѣ и другіе составляютъ классъ людей, весьма полезныхъ во всякомъ обществѣ. Сцена — это зеркало, отражающее въ себѣ во всѣхъ подробностяхъ нашу жизнь. Она показываетъ намъ чѣмъ мы должны быть, и что мы въ самомъ дѣлѣ. Другъ мой! ты вѣроятно видѣлъ піесы, въ которыхъ дѣйствующими лицами были короли, монахи, рыцари, дамы и иные персоналы? Одинъ представлялъ фанфарона, другой — плута, третій — солдата, четвертый — влюбленнаго и т. д., но это продолжалось только до конца піесы; по окончаніи ея, каждый сбрасывалъ съ себя маску, и за кулисами всѣ становились равными.

— Все это я видѣлъ, сказалъ Санчо.

— Другъ мой, не то ли же самое происходитъ и на сценѣ міра; и на ней играютъ императоры и другія лица, встрѣчаемыя на театральныхъ подмосткахъ. Когда же съ нашей жизнью оканчивается и наша общественная роль, когда смерть сниметъ возвышавшія и унижавшія васъ мишурныя мантіи, тогда въ могилѣ всѣ мы становимся равными.

— Въ частую доводилось мнѣ слышать это старое, впрочемъ, сравненіе, всегда напоминающее мнѣ шахматную игру, отвѣчалъ Санчо; въ шахматахъ тоже каждой фигурѣ дается на время игры извѣстный чинъ, но чуть только игра кончилась, шашки смѣшиваютъ и кидаютъ въ коробку, какъ людей въ могилу, безъ всякаго вниманія въ прежнему ихъ званію.