Ганфайтер. Огонь на поражение

— Ой! — вскрикнула Наташа, цепляясь за сиденье.

— Держись!

Кабина птерокара раскачивалась, переваливаясь с боку на бок, клевала носом и откидывалась назад, но шасси держалось крепко. Браун сгорбился на месте пилота, напрягаясь и сжимая рычаг. В любую секунду он был готов резко дернуть его на себя — и поднять птерокар в воздух.

Смотреть наружу не хотелось — весь видимый мир пьяно шатался, то вскидываясь, то опадая.

— Замечательно…

— Сворачиваем… — слабым голосом сказала Наталья. — Здесь нас уже не задержат. Не должны…

Грузовик-автомат плавно развернулся на спиральном спуске и въехал в громадные ворота грузового терминала — птеру даже не пришлось приседать. Заклокотав мощными моторами, машина поднялась по пандусу и оказалась на взлетном поле.

С громадным облегчением Браун потянул рычаг на себя — птер с треском распахнул крылья и слетел с примятого кузова, поплыл над самым металлопластом стартовых площадок.

— Куда? — негромко спросил Тимофей.

Наталья привстала, заоглядывалась и вытянула руку.

— Вон наш!

Птерокар потянул над самой землей к огромному треугольному кораблю, пластавшему короткие крылья и задиравшему кверху пару острых килей.

Остальное доделала Наталья. Быстро договорившись с пилотами, она махнула рукой Брауну, и тот завел птерокар, шкандыбавший на опорах, под необъятное днище стратолета. Вверху разошлись створки люка грузового отсека, и пара мощных манипуляторов подхватила «Халзан».

— Стой! Стой! — завопила Стоун.

Подбежав, она забралась в кабину. Тимофей рассмеялся. Наталья прыснула в кулачок и тоже расхохоталась, снимая напряжение и тревоги.

Манипуляторы сноровисто подняли птерокар, втянули его в отсек, и люк закрылся.

— Все, — скомандовала девушка, — спим!

Тимофей Браун, сильно сомневаясь, что спорамин позволит ему хотя бы задремать, опустил спинку сиденья и закрыл глаза. И уснул.

Глава 3. Ранчо «Летящее Эн»

Тимофей Браун летел и чувствовал себя не то яйцом в утке, не то авиабомбой.

— Долго нам еще? — спросила Наталья, зябко потирая ладони. — Как ты думаешь?

— Смотря докуда. По моим прикидкам, Камчатку мы уже миновали…

В этот момент интерком ожил, солидно прокашлялся и обронил короткое:

— Сброс!

«Уже?!» — хотел воскликнуть Браун, но вопрос застрял у него в горле — створки люка внизу растворились, и манипуляторы выпустили птерокар в небо над Беринговым морем. Яркая лазурь и бешено несущиеся складки волн были как удар, они вышибли все мысли. Мутный горизонт встал дыбом, опрокидывая небеса.

— Ой, мамочки! — взвизгнула Стоун.

Тимофей судорожно сжал рычаг. Жесткие крылья с треском разложились, а с пульта донеслось:

— Крен, тангаж, рысканье — в норме.

Только тут Браун сделал выдох.

— Превосходно…

Круг зримого мира занял свое законное место — серо-зеленый низ, подернутый белыми стрелками барашков, индиговый верх, тронутый туманностью облачков.

— Кошмар какой-то, — сердито проговорила Наташа, смущаясь своего испуга.

— Всё хорошо! — весело сказал Тимофей.

Стратоплана уже не было видно, зато впереди и слева очертился большой овал, неколебимо покоящийся среди гофрированной обливной зелени — так сверху виделись бесконечные морские валы.

— Вовремя нас сбросили, — заметила девушка, успокаиваясь. — Нам сюда — это «Моана-2»!

Подлетев поближе, Браун обнаружил, что овал вовсе не овал, а правильный круг, с наветренной стороны окаймленный белой скобкой прибоя. Это и был СПО — стационарный плавучий остров, в просторечии океанцев — «плот».

«Плот» был расчерчен кругами и шестиугольниками посадочных площадок, а посередке, словно отмечая диаметр, от края до края тянулась взлетная полоса. Нормальная такая полосочка — межконтинентальный интерлайнер сядет только так. Здания — куполки, цилиндрики, кубики — гляделись сверху тремя кучками, тремя деревушками, тремя станциями, раскиданными по плавучему острову.

— Делим «плот» между тремя ранчо! — крикнула Наташа. — На станции Обход заправляют ребята с «Бокс-Аш», а в Си-Медоуз прописались другие соседи, с «Тире-20».[16] У нас — «Стандард-Айленд»! Видишь, где зелено? Это Боровица «огород»! Говорит, к земле потянуло…

Тимофей заложил изящный вираж и повел птер на посадку.

Зеленый квадрат с большой буквой «Р» приблизился махом, слегка качаясь и кружась. Птерокар выпустил суставчатые лапы шасси, сделал мощный взмах и сел, неуклюже пройдясь и складывая плоскости. Прилетели…

Посадочная площадка находилась на окраине станции «Стандард-Айленд», как извещало потрепанное ветрами табло. Здесь росла самая настоящая сосна, правда, в единственном числе. Она косо поднималась из огромного ящика с песком и раскидывала потрепанную крону, похожую на рваный флаг, а дальше рядами и шеренгами выстраивались открытые парники, зеленея лучком, укропом и прочими радостями огородника.

Склонившись над одним из парников, стоял пожилой мужчина, загорелый, обветренный, просоленный. На смуглом лице его выделялись седые усы. Брови оставались черными, разве что выгорели, отдавая в рыжину, а ежик волос на голове цветом своим походил на смесь соли и перца.

Седоусый бурчал что-то о «мальках», которым лень свеклу проредить, а вот как поесть, так тут они маху не дадут…

— Это и есть Станислас Боровиц, — скороговоркой, подавшись к Брауну, сказала Наталья, — к нему надо привыкнуть. Стан не приемлет тишины и безлюдья — когда у него хорошее настроение, он поет, когда плохое — бранится. Может в одиночку наброситься на целую банду, а вот свою жену Ханичэйл реально побаивается. Тетя Хани у нас всем хозяйством заведует. Они со Станом вечно ругаются, но не по злобе, они оба добрые, сам увидишь… Привет, Стан!

Боровиц, кряхтя, разогнулся и ухмыльнулся.

— Почтение, барышня, — громко сказал он, — и добрый день! А это ещё что за интель? «На берегу» нашла?

— Это новая рабсила, Стан, — ответила Наталья — строго, но в той же манере. — Пока возьмем младшим смотрителем. — Обернувшись к Брауну, она добавила казённым голосом, будто скрывая возникшие — или возникающие? — отношения: — Будешь получать тридцать азио в месяц, как везде. Питание и боеприпасы за счет ранчо. Идёт?

— Идёт, — согласился младший смотритель.

Боровиц отряхнул пучок редиски и спросил с изумлением:

— Зачем нам интель?

Тимофей почувствовал себя уничтоженным и неловко переступил с ноги на ногу. Наталья пожала плечами и сказала:

— Я беру его на время перегона.

— Совершенно не понимаю, зачем нам интель, — брюзжал Станислас.

Наталья глянула на него, и Боровиц махнул рукой:

— Ну хорошо, хорошо… Лишние руки не помешают. — Обернувшись к «интелю», он поинтересовался: — Звать как?

— Тимофей Браун.

— И откуда ты, Тимофей Браун?

— Из Евразии… Из Сихали.

— Как-как? Сихали? А-а… Сихотэ-Алинь! Бывал, бывал в ваших пенатах… Ну а я Станислас. Главный смотритель, он же сегундо.[17] Не халям-балям. Понял?

— Ага. В смысле, да, Станислас.

— Да просто Стан.

— Ага…

Наталья успокоенно оглядела обоих и сказала:

— Ну ладно, Стан, я пойду. Поработаешь наставником молодежи, мм?

— Да куда ж от вас деваться… — продолжал сегундо ворчать. — Наприводят кого попало, а ты с ними нянькайся… Слушаюсь, Наталья. Наставлю твоего Тимку по полной программе!

Стоун послала Боровицу воздушный поцелуй и ускакала.

— Салат любишь? — обратился Станислас к Тимофею.

— К-какой? — Брауну было как-то неуютно.

— Салатный. С лучком, с огуречиками… С майонезиком. Как ты к нему относишься?

— Положительно, — ответил «интель» тихим голосом.

— Тогда еще зелепушечки нарвем…

Сегундо добавил хороший пучок зелени к уже собранной и передал весь урожай Тимофею.

— Тащи, — велел он. — Мне руки свободными нужны, чтобы достопримечательности показывать… Пошли. — Оглянувшись, Боровиц достал из нагрудного кармана плоскую фляжку с зеркальными боками и хорошенько к ней приложился. — Ух! — крякнул он довольно, утирая усы. — Что глядишь, Сихали? Мы из железа деланы и на спирту настояны! Хе-хе… Видал, какая фляжечка? Она мне один раз жизнь спасла. Не веришь? П-ф-ф! Думаешь, зеркало это? Никак нет. Мезовещество! Фотонный привод, не халям-балям. Через каждые сто астроединиц полёта отражатели фотонных кораблей меняют, и мне ребята вырезали кусочек, смастерили эту фляжечку. Тут два слоя мезовещества, плазма от него отскакивает только так… Ханька моя, как увидала у меня этот сосудик, тут же завелась! А потом случилась заварушка на Таити-2, и в меня из бласта попали — прямо в сердце! А у сердца — фляжечка… Импульс отразила, и я того стрелка доконал. Ханька как увидела прожог, сразу давай орать: «Скотина! Новая ж куртка совсем!» А когда дотумкала, от чего та дырка, сомлела, еле поймать успел, не то грохнулась бы… И слова больше про фляжку не сказала! — Прочистив горло, Станислас запел довольнотаки приятным баритоном: — Ой, моро-оз, моро-о-оз, не моро-озь меня-я! Не морозь меня-а-а, мо-оего-о ко-оня-я!.. — и сразу перешел от вокала к речевому жанру: — Чего стоим, китовый подпасок? Вперёд!

Тимофей, чувствуя себя дурак дураком с охапкой «зелепушечки» в руках, двинулся по направлению к Стандард-Айленду.

За парниками обнаружились теплицы, а за теплицами открывалась главная улица станции, зажатая усеченными кубами и параллелепипедами, полусферами и полуцилиндрами. Во всех этих геометрических телах имелись тамбуры и много круглых иллюминаторов. Справа, ближе к краю СПО, за домами возвышались две башни — одна круглая, в белую и красную полоску, другая решетчатая.

— Энергоантенна, — показал Боровиц, — и причальная вышка. К ней дирижабли цепляются.

Слева на улицу выступала белая призма здания, похожего на картонную коробку. Вдоль всей стены тянулся яркий навес, а в проеме входа болтались «крылья летучей мыши» — резные дверцы, качавшиеся в обе стороны, — точь-в-точь, как в салунах на Диком Западе. Из дверей доносились звуки ненастроенной хориолы, слышалась громкая речь и жизнерадостный хохот.

— Салун «Бон-тон», — ткнул пальцем в заведение сегундо. — Запомни это место, Сихали! Здесь пекут такие пончики, что китопасы за сто миль их чуют и гребут на самом полном. А тут у нас как бы медицинский центр…

Браун посмотрел на крутой белый купол, отмеченный красным крестом. У тамбура давал тень большой зонт, в тени на шезлонге расположилась девица в белом халате и напропалую кокетничала с парнем такой ширины, что в его комбезе легко разместилось бы двое Тимофеев. Младший смотритель сразу узнал врачиню — и покраснел, как первоклассник, случайно увидевший старшую сестру в душе.

— Скучает наша Маринка, — фыркнул Боровиц. — Никак мы не захвораем… Вечером только прилетела, в отпуске была, и… Видал, какой негабарит вокруг нее вьется? Ну, куда такому болеть? Его и убить-то трудно, не то что заразить…

Тут Марина заметила новоприбывших и закричала:

— Станислас!

Вскочив и оправив короткий халатик, она подошла поближе. «Негабарит» хмурился недовольно, зыркая на Тимофея злыми медвежьими глазками, и тому сразу поплохело.

— Приветики! — пропела Рожкова, радостно улыбаясь. Девушка умудрялась смотреть на Брауна, поглядывать на сегундо и не упускать из виду «негабаритного» добра молодца. — Новый кадр, да?

— Так точно, — сказал Боровиц по армейской привычке. — Можешь не смотреть так — для опытов я Тимку не отдам. И вообще, он у нас временно.

Заслышав последнее слово, добер молодец радостно воссиял.

— Временно или постоянно — это неважно, — строго сказала Марина. — Все равно надо проверить. А вдруг Тима болен? Пойдем!

Врачиня ухватилась за младшего смотрителя и потащила его в медцентр.

— Подожди, — неловко сказал Браун, — тут зелень…

Станислас забрал у него урожай и сказал, подпустив в голос печали:

— Прощай, амиго![18]

— Мы скоро, — пообещала Марина и уволокла Тимофея в недра медцентра.

В недрах было тихо и пусто. Под потолком висел многоглазый киберхирург. Увидев Марину, он жаждуще распустил членистые щупальца, но врачиня отмахнулась, и кибер разочарованно скрутил конечности.

— И давно ты здесь? — спросил Браун, лишь бы чтото сказать. Он испытывал неловкость и вожделение одновременно, толком не понимая, что же в нем доминирует.

— Год уже, — заулыбалась Рожкова.

— Да? А ты не говорила, что у китопасов работаешь…

— А ты и не спрашивал. Тебя больше моя грудь интересовала.