Я знаю, что душа не умирает.
Империя — от края и до края —
Живёт и усечённая на треть.
Оплаканы и воля, и покой,
И счастье непокорного народа…
Моя печаль совсем иного рода —
Она созвучна с пушкинской строкой.
Пусть звякнет цепь! Пусть снова свистнет плеть
Над теми, кто противится природе!
Имперский дух неистребим в народе.
Империя не может умереть!
ПЕТЕРБУРГ
На продрогшем перроне и пусто сегодня и гулко.
Милицейский наряд прошагал безучастный, как снег.
Точно так же глядел на меня, выходя на прогулку,
Насосавшийся крови двадцатый сдыхающий век.
Ах, ты память моя! Я прощаю, а ты не прощаешь,
Отпусти же меня, помоги мне обиду забыть,
Ничего не даёшь ты взамен, даже не обещаешь,
Кроме ветхозаветного — быть!
Славный выпал денёк, с ветерком, до костей пробирает.
Гололёдец такой — ну, совсем, как у Данте в аду…
Я всем мозгом спинным понимаю — меня забывает
Полусонный вагон, убывающий в Караганду.
Он забудет меня, одиноко ржавея на свалке,
Как забыли меня все, кому я тепло раздарил.
Здесь, в несломленном городе, люди блокадной закалки
Отогрели меня, когда жить уже не было сил.
Смейтесь, братья мои! Нам ли нынче стонать и сутулиться!
Смейтесь, сёстры мои, — вы затмили достойнейших жён!
Посмотрите в окно… Кто метёт и скребёт наши улицы!? —
Это дети оравших в безумии: "Русские, вон!"
***
Пения ангелов ты не услышишь
И громогласно не грянешь — Ура!
Ты попищишь, как церковные мыши,
И дезертируешь — во вчера.
Плач о погибели — просто умора.
Где тебе смерть принимать на миру.