Стихотворение Ганса Арпа, несмотря на странность содержания, отмечено определенным идеологическим позитивом и даже настойчивым требованием: надо всегда быть готовым к выходу. Неважно из чего или откуда. В принципе безопасней не пребывать долго в одном коллективе, не застаиваться в одной толпе: могут пырнуть ножом, может свалиться кот на голову, может перекидывать с рук на руки людская масса или просто задавить; легко встретить неприятного знакомого, обнаружить пропажу денег, записаться в группу каких-нибудь активистов… Мало ли что может случиться? Из абсурдного стихотворения Ганса Арпа следуют вполне разумные выводы.
То же следует заметить о стихотворении сюрреалиста Робера Десноса (без названия):
"Лингвист в виде комода с медвежьим топотом взобрался на трибуну. Он долго пыхтел, пытаясь выдвигать ящики… Это удавалось с большим трудом: один ящик скрипел, появляясь на свет, другой жалобно урчал, третий глухо бился как ржавый колокольчик… Над третьим ящиком "лингвист в виде комода" повесил надпись: старинное объяснение в любви на шумерском языке с вкраплениями исландских диалектов. Над двумя другими ящиками лингвист надолго задумался. Публика молчала. Наконец, часа через два на сцену въехал подъемный кран и увез задумчивого лингвиста. Программа вечера не кончилась, хотя публика явно взволновалась, приняв подъемный кран за очередного лингвиста… Два служителя вынесли серебряную клетку с муравьем, который принялся неистово ругаться по-японски. Ответить ему никто не мог ни по-японски, ни по-муравьиному. Научный вечер закончился интимными танцами. Муравей сбежал.
Вышеприведенные фрагменты из современных произведений касаются персонажей довольно несуразных. Неужели новая лирика не знает других? Вероятно, можно отыскать мифических героев. Вероятно, хотя и с большим трудом, найдутся трагические девочки в духе Жюля Лафорга. Но серьезные персонажи редко посещают страницы современных поэтов. Они проходят облаком на горизонте, бликом на воде, но, чаще всего, они передают настроение автора, подчеркивают ужас или безразличие бытия. Даже любовь в обычном смысле не интересует новую поэзию. Поль Элюар:
Холодное стихотворение одинокого поэта. Интерпретация здесь равно легитимна, как и всякая другая. Например: ты можешь держать руки под водой и шевелить пальцами; ты можешь быть утопленницей. Опускаем сложную конструкцию образа: "…руки ясные сложные, рожденные в замкнутом зеркале моих рук" и получаем беспрерывные знаки вопроса. "Все остальное хорошо. Все остальное еще бесполезней, чем жизнь". Значит ли это, что все хорошее бесполезней жизни? Тогда совсем сакраментальный, но необходимый вопрос: что понимается под жизнью? Уж, наверное, не материальное благополучие, обусловленное прилежанием, удачной работой, везением, благосклонностью начальства и т.д. Когда возлюбленная эффективна так, что земля распадается под ее тенью, это и называется жизнью. Но существует возлюбленная или нет и если да, то где, это решает читатель.
Ибо современные поэты создают режим неопределенности, где плавают вопросительные знаки, до предела напрягая этот режим.
Анастасия Белокурова ОГОНЬ, ВОДА И СВЕЖИЕ ТРУПЫ
"Чужая" (Россия, 2010, режиссёр - Антон Борматов, в ролях - Наталья Романычева, Анатолий Отраднов, Александр Голубков, Кирилл Полухин, Евгений Ткачук).
Украина, 1993 год. В ходе бандитских разборок арестован молодой киллер Бабай из группировки криминального авторитета Рашпиля. Чтобы парень не раскололся, Рашпиль решает использовать в качестве заложницы его сестру по кличке Чужая. За девицей, обретающей в одном из борделей в Чехии, отправляется бригада из четырёх человек. Роуд-муви в бумеровском стиле постепенно превращается в фильм нуар: братки постепенно понимают, что опасаться им следует не столько заграничных отморозков, сколько самой Чужой, которая крутит интриги и плетёт козни похлеще героинь какой-нибудь Барбары Стэнвик.
Очередной продюсерский проект тандема Константин Эрнст — Игорь Толстунов (телесериал "Школа" Валерии Гай Германики) на первый взгляд кажется забавой двух взрослых дядей, решивших переквалифицироваться в "независимых". Еще в 2006 году, с лёгкой руки московского журналиста Георгия Мхеидзе, издательство "Аd Marginem" опубликовало одноимённый роман-сценарий киевского культового деятеля Владимира "Адольфыча" Нестеренко. "Чужая" произвела фурор. Нестеренко — персонаж загадочный, приходил на пресс-конференции в маске, скрывал настоящие имя и фамилию, утверждал, что "о Нестеренко можно говорить что угодно, его нет в природе, я не Нестеренко". В 90-е занимался рэкетом, получил срок. В 2000-х стал журналистом и писателем. При этом ничего конкретного о нём неизвестно. Существует мнение, что он принадлежит к киевской рок-тусовке, что он — фашист, кумир ультраправых, человек-миф. В любом случае в современную российскую литературу он вошёл, как нож в масло. Волна криминального российского кино ("Брат", "Бригада", "Бумер", "Антикиллер"), по мнению Нестеренко, — пена дней, вымысел, "литературщина". В "Чужой" же была выполнена сверхзадача донести аутентичную правду жизни до уже позабывших об урле пытливых читателей.
В результате возникли герои, лишённые романтического ореола, — из тех, которых не жалко. Фактически документальные портреты эпохи. На экране их воплотили неизвестные актёры украинских театров. Воплотили мощно, хлёстко, правдоподобно до дрожи. В этом безудержном вихре самосожжения с невыразимой грустью вязнет метафизика насилия, отступает на второй план жёсткий ритм и кристаллизуется миф. Недаром следующая книжка-сценарий "Адольфыча" называется "Огненное погребение". Особняком в этой когорте "викингов удачи" стоит образ Чужой. Недаром кличка героини напрямую связана с легендарным фильмом Ридли Скотта "Чужой": "Смотрел фильм про космос? Там дракон был с кислотой вместо крови. Яйца в людей откладывал". Чужая не просто фам фаталь, нуаровское клише и мурка в кожаной тужурке. Она — абсолютное зло, образно говоря неземного происхождения, "голимая устрица", если следовать строго по тексту. По слухам, Нестеренко создал образ Чужой "по мотивам" своего недруга и в отместку заменил ему пол.
Так или иначе, но в фильме актриса Наталья Романычева скорее похожа на современную Кармен в исполнении Ольги Филипповой в одноимённом фильме Александра Хвана, чем на целиком и полностью лишённого человеческих чувств космического монстра. Но эти нюансы имеют значение только для тех, кто знаком с литературным оригиналом.
То, что за подобный сценарий ухватился Константин Эрнст, поначалу казалось дивом. Для усиления контраста вокруг ещё не вышедшего фильма был затеян нешуточный скандал. "Ваше кино — сплошное кровь и насилие", — говаривал в "Бригаде" герой по имени Космос, но был не совсем прав. Так и с "Чужой", слухи о том, что мы увидим на экране реальную "жесть", бороздили просторы интернета задолго до премьеры. Сам Эрнст перед показом сетовал на то, что кинотеатры отказываются прокатывать фильм: "Тётки с халами не понимают наше кино". Но на деле всё оказалось намного проще. В сравнении с любым фильмом о братве (за исключением разве что балабановских "Жмурок", у которых, правда, были иные задачи) "Чужая" выглядит не в пример реалистичнее. Разумеется, стилистические особенности речи героев сведены к минимуму. Такого радикализма Первый канал себе позволить не мог. Но правдоподобие сюжетных коллизий и отсутствие на экране привычных "бандитских" лиц своё дело делают. Но говорить о какой-либо невероятной по накалу жестокости в "Чужой" не приходится. Времена беспредела — какими видятся из нашего времени благословенные 90-е — так и не породили в России никакого вменяемого жанра. Неонуар, который мог бы расцвести на родной почве диковинными цветами зла, так и не стал тенденцией. Сегодня же молодому поколению нет дела до этого времени, и "Чужая" для них — не более чем фантазия на криминальную тему, этакая бандитская пастораль. В свою очередь Эрнст превратил "Чужую" в притчу о том, как хаос эпохи Ельцина сменился стабильностью Путина, при котором бандитский разгул уже кажется жутким анахронизмом. И что удивительно, именно эта позиция и крепкая "гонконговская" режиссура дебютанта Антона Борматова избавила кино от так называемой "чернухи", свойственной большей части перестроечного кино.
Наверное, правильнее было бы снимать "Чужую" в античном духе или как-нибудь извратиться в ореоле шекспировских страстей. Но если и был в экранизации романа намёк на подлинную трагедию, то лишь в финале, где все действующие лица и исполнители проиллюстрированы трупами на морговских столах. Они мертвы, потому что навсегда остались в прошлом. И в нашей реальности, где высшим проявлением гражданской позиции служат марши несогласных, динозавры эпохи бандитских войн давно вымерли или до сих пор пребывают в заключении. 90-е кончились. И от этого факта не отмахнуться.
ЛЕГЕНДА РУССКОГО БАЛЕТА
Известен следующий факт. После революции 1917 года судьба классического балета в России висела на волоске. В балете видели искусство мистическое, буржуазное. Балеринам поставили на вид их романические связи с представителями династии Романовых. Однажды на выпускной экзамен бывшего Императорского хореографического училища пришел комиссар Луначарский. Он увидел в танце выпускницу училища Марину Семёнову. Магии красоты ее оказалось достаточно, чтобы балет занял в советской стране особое, привилегированное положение. Однако народ слагает свои легенды. И народ хочет знать, что балет оставили в покое из-за того, что Марина Семёнова нравилась Сталину.
Марина Семёнова ушла из жизни 9 июня. Ей был 101 год. Смерть Марины Семёновой замкнула ХХ век, который помимо войн и революций, ядерных бомб и космических ракет дал миру плеяду великих женщин. Грета Гарбо, Марлен Дитрих, Мария Калласс, Эдит Пиаф, Лени Рифеншталь, Анна Маньяни, Галина Уланова, Марина Семёнова. Они были не только мега-талантливы и прекрасны, они были личностями-титанами.
Алла Осипенко:
О Марине Семёновой я впервые услышала в классах Ленинградского хореографического училища. "Историю балета" нам преподавала Мариэтта Харлампиевна Франгопуло. Она ничего не боялась и рассказывала нам и о Павловой, и о Дягилеве, и о Нижинском, даже о романах Кшесинской с великими князьями рассказывала. Другим персонажем рассказов была Марина Семёнова, о которой она говорила нам как о чуде. Получалось, что имена Кшесинской, Павловой, Спесивцевой, Семёновой оказывались совсем рядом. Когда я попала в класс Агриппины Яковлевны Вагановой, то услышала: "Была у меня ученица — Марина Семёнова. Вот это была балерина. А вы кто такие? Букашки". Позднее у меня сложились дружеские отношения с моими педагогами-репетиторами Еленой Люком, Михайловым, Шавровым. И они тоже говорили о Семёновой как о чуде. "Такая балерина, как Семеёнова, больше никогда не появится, — говорили они. — Ее появление на сцене было чудом. Чудом из чудес". И для меня Марина Семёнова, а она жила тогда в Москве, — была такая балерина, уже московская, совершенно недоступная. В 1947 году Кировский театр давал "Спящую красавицу", спектакль был посвящен Мариусу Петипа. Спектакль был в трех актах, и в первом танцевала Семёнова, во втором — Уланова, в третьем — Дудинская. Тогда я впервые увидела Марину Семеёнову: я, как ученица училища, сама участвовала в спектакле, была пажиком. Балерины танцевали в париках, и Дудинская, и Уланова были в париках, а вот Семёнова посыпала свои волосы золотой пудрой. Когда она вышла на сцену и стала танцевать, то над ней как нимб, поднялся золотой столб. Она была очень красива, величественна и горда очень. Сейчас я думаю, что Семёновой надо было выходить в третьем акте. Потому что она была тогда даже не балерина. Была такая светская дама, королева. Так и осталась Марина Семёнова для меня балериной из сказки. Из другого времени, века, эпохи.
Михаил Лавровский:
Марина Семёнова — настоящая великая русская балерина. Все нюансы нашей русско-советской школы она вобрала и развила в себе до предела. Она танцевала, когда танцевали Уланова и Вечеслова, Балабина и Дудинская. Этот период тем характерен, что значимость артистки, ее личность шли в авангарде. Сейчас у нас большое внимание уделяют данным: хороший рост, длинные ноги, большой шаг, но значимость балерины куда-то уходит. Так вот, значимость Марины Семёновой была непревзойденной. Кроме того, Марина Семёнова умела танцевать. Одна. По-настоящему. Как человек, Марина Тимофеевна, была сложной, капризной, властной очень, но гениальной.
Светлана Адырхаева:
К сожалению, я не видела Марину Семёнову на сцене. Но я имела счастье заниматься в ее классе с первого дня своей работы в Большом театре. Марина Тимофеевна была чудесным педагогом. Вы знаете, она не просто показывала балетные па, не просто демонстрировала филигранную отточенность движения, но в каждом движении уже просматривалась красота танца. А это очень важно. Марина Тимофеевна как будто заражала вот этой красотой. Кроме того, она была предельно музыкальна и чувствовала всю тонкость музыкальной фразировки. Во время занятий как молния пробивал всплеск творчества и у педагога и у ученика, и творчество потом лилось рекой, как из рога изобилия. Как человек, Марина Тимофеевна была очень сильной и волевой. Она просто поражала какой-то необыкновенной силой духа и как будто поднимала на котурны того, кто находился с нею рядом.
Подготовила Марина Алексинская