Красные следопыты (Повести и рассказы)

В избе, озаренной трехлинейной лампой, было тихо, как в норе. Сонные подмастерья мухами липли к стене.

Семен Слива встретил коменданта, держа мундир за плечики.

— Готово есть, герр комендант.

Большой Ганс разделся и бросил старый мундир ординарцу. Потом повернулся спиной к Сливе и подставил руки.

— Бистро!.. — нетерпеливо скомандовал он и больше ничего не успел сказать. А завыть от боли ему помешал кляп, очутившийся у него во рту при помощи одного из сонных подмастерьев.

Другой успел оглушить ординарца.

Сделав дело, подмастерья вышли во двор и замерли на часах возле избы. А в избе поднялась суматоха. Из сеней в хату ввалились человек десять и, расхватав одежду, припасенную Сливой, стали переодеваться. Один из десятерых, схожий фигурой с капитаном, напялил его мундир.

...Часовому возле ворот тюрьмы-больницы почудилось, будто кто-то идет.

— Стой, кто идет? — крикнул он в ночь.

Из ночи, бледный как смерть, высунулся ординарец коменданта. За спиной у него смутно маячила чья-то фигура.

— Пароль?

Ординарец ответил. Голос у него дрожал. Солдат зябко поежился: догадался, зачем пришли.

Пропустив последнего и узнав мрачную фигуру коменданта, солдат прикрыл за вошедшими ворота. То, что произошло в тюрьме, навсегда осталось для него тайной, потому что в эту ночь его служба в фашистской армий кончилась. Последнее, что он помнил и о чем мог часами рассказывать потом, было: ворота заскрипели, распахнулись, и оттуда медленно, осторожно, словно поток, набирающий силы перед тем, как обрушиться с плоскогорья в долину, потекли люди. Обреченные, они шли, сжимая в руках... Сперва солдату показалось, что они сжимают в руках черенки лопат (фашисты заставляли смертников самим рыть себе могилы), но, присмотревшись, солдат ужаснулся: обреченные сжимали в руках не лопаты, а ружья. Ружья! Откуда ружья?

Судьба не стала испытывать его терпения, и, спустя несколько минут, очутившись в мертвецкой, где хранилось оружие, он получил исчерпывающий ответ на свой вопрос. Оружия здесь не было. Зато полно было знакомых — тюремщиков, дрожащих, как крысы, во главе с крысой № 1, начальником тюрьмы-больницы, полицаем Кочемасовым и его немецким шефом ефрейтором Вульфом.

Узенькое, забранное решеткой окошечко разделяло два мира: живой и мертвый. Сквозь это окошечко немецкий солдат и увидел свет новой жизни. Он вспыхнул в нем зеленой ракетой, загремел раскатами громов — выстрелов и под утро затих, утвердившись алой полоской зари — флагом над сельсоветом.

В Крикунах была восстановлена Советская власть, и все узнали, что Семен Слива никакой не портной, а партизанский разведчик Макар из отряда Старика. И хотя никто не приказывал, единственную безымянную, как во многих деревнях, улицу в Крикунах стали звать именем Макара. Было ли оно подлинным именем партизанского разведчика из отряда Старика или кличкой, старожилы не знали. Не смогли они также сказать, как звали Макарова подмастерья — мальчонку лет тринадцати-четырнадцати. Немые Крикуны...

Пионерстрой

Ребята вернулись из похода обескураженные. Но Воронок никому не позволял повесить нос. В самом Зарецке могли оказаться люди, знавшие Макара. Поиск следовало продолжать.

Штаб зоны написал объявление. В нем говорилось: «Будь готов! Штаб зоны пионерского действия «Восток-1» разыскивает тех, кто знал партизана-разведчика по имени (кличке) Макар. Знающих просят сообщить в штаб-квартиру зоны по адресу: Ленинская, 37. Совет отряда имени Юрия Гагарина».

Вывесить объявление было поручено дежурному звену Мишки-толстого.

— Сегодня тридцатое, а по объявлению никого не было, — сказал Воронок. — Может, забыли повесить?

Мишка-толстый запыхтел, как паровозик, преодолевающий подъем. Этим оригинальным способом он выражал свое возмущение. Как, его, Мишку, заподозрить в неисполнительности?!

Открылась дверь, и в дом вприпрыжку влетел Генка Юровец. Воронок с нетерпением посмотрел на вошедшего. Вчера он кое-что поручил ему...

— Нет объявления! — с порога крикнул Генка Юровец.

Мишка-толстый стрельнул глазами в Воронка. Вот оно что, Генку проверять послали.

Пальцы у Мишки-толстого сами собой сложились в кулачки, и он, злой и красный, как петух, вприпрыжку понесся на Генку. Сейчас он ему покажет, как врать...

— У вас что здесь, бокс? — неожиданный и звонкий голос образумил Мишку, и он застыл в позе, не оставляющей сомнения в его намерениях.

Голос принадлежал Ларисе Сергеевой, по-семейному, Ляльке, председателю совета отряда имени Германа Титова, командиру зоны «Восток-2».

— Бокс, да? — не унималась Лялька. — Как интересно... Можно посмотреть?

— Ч-черт! — ругнулся Мишка.

— Что? — спросила Лялька.

— Бокс, — сказал Воронок. — Подготовка к чемпионату зоны. Разучивали хук справа. Ты, когда шла, объявления не видела?

— Нет... Я думала, штаб уже снял.

— Снял то, что не вешал. — Генка Юровец с издевкой посмотрел на Мишку-толстого.

— Он вешал, — возразила Лялька, — я сама видела.

— Тогда, значит... — сказал Воронок и замолчал.

Одна и та же мысль мелькнула у четверых сразу: «Тогда, значит, кто-то нарочно содрал это объявление. Однако кто и зачем? Озорство, хулиганство, месть? Но у зоны не было врагов».

Ребят набилась полная горница.

Последней, румяная от мороза, пришла Лялькина сестра, Валентина Сергеева, старшая вожатая зарецкой школы.

— Садись! — скомандовал Воронок, и все расположились, кто где мог.

Давка, шум, визг, смех...

Валентина подняла руку, и все притихли.

— На днях меня вызывали в банк, — сказала она.

...Да, на днях ее вызывали в банк. Узнав о вызове, Валентина очень удивилась. Единственное место, куда ее время от времени вызывали, был райком комсомола. И вдруг вызов в банк... Может быть, старшим вожатым повысили зарплату, и ей первой предстоит узнать эту приятную новость?

Пушистая, как снежинка, в заячьей шубке, Валентина переступила порог банка и, не раздеваясь — в банке было почему-то очень холодно, — прошла в кабинет управляющего.

Седой, маленький, худощавый, он чем-то напоминал Кощея Бессмертного, и Валентина, обнаружив это сходство, нисколько не удивилась. Именно таким и представляла она главного хранителя городских сокровищ. Интересно, где они, мешки с золотом? В подвале, наверное. Вот бы посмотреть... Но разве Кощей покажет? Вон он какой строгий.

Кощей неожиданно улыбнулся, и иллюзия пропала. Перед Валентиной сидел добрейший в городе человек Михаил Гаврилович. Порывшись в голубых бумажках, он сказал:

«На ваше имя пришел перевод. Как прикажете распорядиться?»

Валентина смутилась.

«Я не жду наследства».

«Не вы, не вы! — Михаил Гаврилович дружески похлопал Валентину по руке. — Не вы, а дружина вашей школы. По перечислению. За металлический лом плюс премия. Как прикажете распорядиться?.. »

...И вот она держит совет с зоной «Восток-1». Потом пойдет в другие зоны. Интересно, как распорядятся ребята принадлежащими им деньгами?

Пионеры долго и сосредоточенно молчат. Наконец, Мишка-толстый не выдерживает:

— Я бы на них мотоцикл купил.

Ребята прыскают, представив себе увальня Мишку на гоночной машине. Но смеяться долго некогда. Надо думать, как быть с деньгами.

— Мы бы...

Взоры всех обращаются на двух сестричек — Олю и Полю, отчаянных птицелюбов и рыбоводов, знающих по именам всех собак и кошек своей улицы. Ой, нелегко им выдавать заветное, но что будет, то будет.

— Мы бы, — сказала Оля, — столовую открыли.

— Бесплатную, — добавила Поля.

— Для рыб и птиц, — уточнила Оля.

— Для собак и кошек...

Такое расточительство вконец расстроило Мишку-толстого. Он запыхтел, готовясь было вразумить сестричек, но одумался и решил послушать, что скажут другие.

— Я бы автобус купил. Для дальних путешествий, — сказал мечтательный Костя Ибряев.

— Я бы дом построил, — встал Генка Юровец, — для всех зон, с обсерваторией.

— С оранжереей, — подхватили Генкину мысль Оля и Поля.

— С бассейном...

— С комнатой сказок...

— Игротекой...

Какие Пустяки! Мишка-толстый пыхтит от возмущения: сказки, игры...

— А куклы будут?

Мишка-толстый взрывается.

— Нет! — восклицает он. — Кукол не будет. Будет гараж. Для мотоциклов.

На этот раз никто не смеется. Мечта о доме захватила всех. Валентине жаль ее разрушать, но что поделаешь?

— На дом денег не хватит, — разводит она руками.

Воцаряется молчание. Вдруг Воронок встает и уходит. Слышно, как он спускается по лестнице на первый этаж. Собравшиеся удивленно переглядываются. Воронок возвращается со скатанным в трубочку холстом. Разворачивает. На холсте запечатлены трагические события. Мальчишка в тельняшке — она проглядывает из-под распахнутого полушубка — швыряет гранату в наседающих фашистов. А рядом, припав к пулемету, который уже никогда не заговорит, в таком же полушубке, из-под которого проглядывает такая же тельняшка, лежит моряк, и безжизненные глаза его устремлены в синее небо, которого он уже никогда не увидит.

— Подвиг пионера-героя Вени Перовского, — тихо говорит Воронок. — Подарок красных следопытов из Ленинграда...

Эту картину Воронок получил вчера по почте. И вот приберег сюрприз к сбору.

Все молчат. Молчат и ждут, потому что понимают: речь Воронка не окончена. Да, не окончена. У Воронка тоже есть предложение. На те деньги, которые получила дружина, соорудить памятник пионеру-герою Вениамину Перовскому. И еще Пионерстрой создать... Дядю Кирилла прорабом назначить...

«Медведь»

Хороша Ленинская зимой. Не улица, а многотрубный корабль-флагман с палубой-мостовой, запорошенной искристым снежком, с бортами-палисадниками, с каютами-домами, с пионерской мачтой на палубе... Гордо реет на флагштоке алый вымпел зоны «Восток-1», и улица-корабль, не подвластная ледяным штормам и снежным вьюгам, упрямо прокладывает путь вперед. Счастливого пути, корабль-улица!

Воронок с Лялькой идут по Ленинской. У Воронка под мышкой объявление, свернутое дудочкой. Он идет по делу. Лялька так, за компанию. Вот и поворот на Лялькину улицу.

— Ну, я пошла, — говорит Лялька и не уходит.

— И я пошел, — говорит Воронок и — ни с места.

Замерзнете... Марш, марш, куда кому надо! Стоят, поглядывают исподтишка друг на друга и ни с места.

Над ними сосна, как наседка, колючие лапы растопырила. На сосне — ворона косит вниз воровским глазом. В глазу вопрос: «Долго ли еще эти торчать тут будут?»

Не выдержала, хлопнула крылом, снежинку-пушинку сшибла. Прямо Ляльке за шиворот.

— Ой! — взвизгнула Лялька и схватилась за шею.

— Ах ты! — крикнул Воронок и запустил в пернатую тезку подвернувшимся под руку катышком.

«Дур-р-рак!» — каркнула ворона и улетела. Видала она таких!..

А Воронок с Лялькой рассмеялись и разошлись по своим маршрутам. Вот и тесовые ворота автобазы, самое приметное место зоны. Воронок пришпиливает к ним объявление и — одну руку в карман, другую за пазуху — отправляется домой. Шагов через двадцать, сам не зная почему, он вдруг оборачивается и видит белого, в мохнатой шубе, похожего на медведя, человека, читающего объявление. Что такое? Прочитав о— бъявление, человек срывает его и, сунув в карман, уходит. Воронок не выдерживает. Бежит за «медведем», обгонят его и, заступив дорогу, узнает Соловейчика.

— Вы зачем, а? — как можно миролюбивей спрашивает Воронок.

— Что зачем? — хмурится Соловейчик.

— Объявление сорвали.

— Объявление? А затем, что не положено, — лоб у Соловейчика сердито морщится, — параграф второй, пункт третий. Не читал небось?

— Нет, — честно признался Воронок, смущенный параграфами и пунктами неизвестного положения.

Это не ускользает от внимания «медведя».

— То-то и оно. А за это, знаешь, штраф, — говорит он и, пристально посмотрев на Воронка, добавляет: — А Макара твоего я знаю...

Известие так неожиданно, что Воронок не сразу обретает дар речи.

— Знаете?

— Знаю.