Хари и Кари

Дхан Мукержи

Хари и Кари

Маленький друг

В двадцати километрах от нашей деревни был большой лесопильный завод. Отец пошел туда и вернулся грустный.

— Они берут на работу только тех, у кого есть слоны. Люди им не нужны — там все делают слоны и машины, — сказал он.

Долго отец не вставал с циновки, сидел и думал, а потом созвал всех своих братьев и друзей на совет. Я как сейчас помню, что он им сказал:

— У меня нет денег, чтобы купить слона, пригодного для работы. Мне суждено доживать свой век в нищете. Но пусть Хари, мой сын, не знает горя. Помогите мне, и мы купим слоненка. Он вырастет, и Хари будет иметь и хлеб и рис.

Друзья помогли нам, и отец купил у охотников молодого слона.

— Заботься о нем и корми его, — сказал мне отец, — и, когда ты вырастешь, он будет кормить тебя и твоих детей.

Слоненка назвали Кари. Ему было пять месяцев, когда его поручили моим заботам. Мне было девять лет; если я поднимался на носки, я мог достать до его спины. Два года Кари оставался такого же роста. Может быть, мне так казалось, потому, что я рос вместе с ним. Наверное, поэтому я и не замечал, что слон становится больше. Кари жил в сарае под соломенной крышей. Крышу отец настелил над стволами трех толстых деревьев; простые столбы не годились. Кари мог их легко расшатать, а тогда завалилась бы и крыша.

Кари не был обжорой, но все же ему в день приходилось давать до двадцати килограммов свежих веток для еды и для баловства. Каждое утро я водил его к реке купаться. Он ложился на песчаный берег, а я долго тер его шкуру чистым речным песком. Потом он часами лежал в воде. Когда он выходил из воды, его кожа лоснилась, как черное дерево; я поливал водой его спину, и он визжал от удовольствия. После купанья я брал его за ухо, потому что так легче всего вести за собой слона, и отправлялся с ним на опушку джунглей, чтобы нарезать для него на обед веток повкусней и послаще. Для этого нужно иметь очень острый топор; точишь его, бывало, без конца. Если ветка изорвана, измочалена или изломана, слон не станет ее есть.

Да, это было нелегкое дело — нарубить для Кари молодых побегов. Мне приходилось облазить десятки деревьев, чтобы набрать самых нежных и сочных ветвей. Больше всего любил он молодые ярко-зеленые ветки баньяна.

Ну что за лакомка был мой Кари!

Вот какой был с ним случай однажды. Дал ему кто-то поесть бананов. Он быстро к ним пристрастился. Дома у нас, на столе у окна, всегда стояло большое блюдо с фруктами. Как-то мы сели обедать, и вдруг оказалось, что все бананы со стола исчезли.

— Ах ты, лакомка! — сказал отец и задал мне трепку.

Но я и не думал трогать бананы. Я был очень зол на отца и еще больше на брата: я уверен был, что бананы съел он.

На другой день бананы пропали опять, и мне снова досталось от отца.

— Негодный лгунишка! — напустился он на меня. — Видишь вот этот банан? Я нашел его в сарае у Кари. Там только ты и бываешь. Не отпирайся, не то будет худо.

«Коли так, я и вправду съем бананы», — решил я и на другой день, когда все ушли, подобрался к столу. Тут я немного оробел и задумался — брать мне бананы или не брать. В эту минуту что-то черное и длинное, похожее на змею, проползло в окно и тотчас же исчезло вместе со всеми бананами. Я был еще глуп и решил, что это какая-то странная змея; вот сейчас она вернется назад, съест все другие фрукты и убьет всех, кого найдет в доме. Крадучись, вышел я из дому, и тут мне стало еще страшней. Мой взгляд упал на сарай Кари, и я бросился к нему искать защиты. Я вихрем ворвался в сарай и увидел, что слон стоит и уплетает бананы. Я остолбенел от удивления. Желтые плоды были рассыпаны по всему полу. Кари развернул хобот, чтобы достать далеко откатившийся банан; хобот вытянулся, как черная змея, и я понял, что вором был слон. Я взял его за ухо и вывел наружу, а потом показал родителям, что фрукты пропадали не по моей вине, а по вине Кари.

Потом я хорошенько его отчитал, потому что слоны отлично понимают, когда на них сердятся. Я сказал ему: «Если я тебя еще раз поймаю на этом деле, я задам тебе такую же трепку, какую мне задал отец». Он понял, что все мы им недовольны, и больше никогда не воровал. С тех пор, если кто-нибудь угощал его бананом, он всегда тихонько повизгивал; от удовольствия.

Слон понимает, когда его наказывают поделом; но если наказать его зря, он непременно отплатит.

Как-то я пошел с ним купаться. Дело было летом, в школе не было занятий, и много мальчиков пошло вместе с нами. Кари лежал на берегу, и мы все терли его песком. Потом он полез в воду, а мы стали играть. Когда Кари вышел из воды, мальчик, которого звали Суду, без всякой причины три или четыре раза вытянул Кари кнутом по спине. Кари затрубил и побежал прочь. Я отвел его домой.

На другое лето Кари был уже таким большим и толстым, что я не мог дотянуться до его спины, как ни старался. Мы брали его с собой повсюду, куда бы ни шли, то сидели у него на спине, то бежали с ним рядом. Если он вел себя хорошо, мы нарезали ему кучи вкусных веток, а иногда давали и плодов. Когда мы хотели показать, что особенно им довольны, мы терли ему грудь соломой; он храпел от радости, лежа на спине и Неуклюже болтая в воздухе толстыми, как обрубки, ногами.

Однажды Суду стоял на берегу реки, подле того места, куда я привел для купанья Кари. В этот день Кари вел себя молодцом, и мы решили побаловать его соломенным массажем. Но было очень жарко, и мы попрыгали в воду, прежде чем взялись за купанье слона. Суду и Кари остались на берегу одни. Вдруг, без всякого повода, Кари, как бешеный, бросился к Суду, схватил его хоботом и окунул в воду. Он держал его под водой долго-долго, и, когда, наконец, Суду очутился на земле, он был почти без чувств.

Суду спросил меня, проучу ли я хорошенько слона за эту штуку. Я ответил, что Кари нисколько не виноват. «Почему?» — удивился Суду. Тогда я напомнил ему, как год назад на этом же самом месте Суду без всякой причины обидел слона.

На другой день мы их помирили. Суду уселся на спину Кари, и мы отправились на прогулку.

Слон должен знать, когда ему сесть, когда встать, когда идти медленно и когда быстро. Его учат этому так же, как учат детей. Скажи ему «дхат» и потяни его за ухо — он сядет. Скажи ему «мали», толкни его хобот вперед — он поймет, что ему надо идти. «Мали» — Кари понял с трех уроков, но с ним пришлось повозиться три недели, прежде чем он научился слушаться слова «дхат». Ему не нравилось садиться, а слон, который не умеет садиться, не слон, потому что уже к двум-трем годам он вырастет таким большим, что до его спины не добраться иначе, как с лестницей. Чем повсюду таскать с собой лестницу, легче научить слона садиться при слове «дхат» — тогда нетрудно уже забраться к нему на спину.

Труднее всего приучить слона к «зову господина». На это уходит обычно целых пять лет. «Зов господина» — это особый зов, не то свист, не то шипение. Такой свист издает змея при встрече с врагом. Для чего нужен «зов господина»? Если вы заблудились в джунглях и не найдете дороги, и все, кроме звезд вверху, — одна чернота, и страх заползает в душу, — тогда остается одно: «зов господина». Едва слон услышит этот зов, он валит наземь первое же дерево, которое стоит перед ним. Звери в страхе разбегаются прочь. Дерево падает с треском и шумом; обезьяны просыпаются от сна и прыгают с ветки на ветку; где-то вдали слышится рычание тигра — даже тигр испуган. А слон бросает наземь второе и третье дерево, дальше и дальше, и скоро широкая дорога ложится напрямик через чащу к вашему дому.

Ночной испуг

К пяти годам Кари был уже ростом чуть пониже нашего дома. Мы не приучали его к охоте, потому что сами не занимались охотой на диких зверей. Отец получил работу каменотеса на прокладке шоссейной дороги и дома не бывал по многу недель. А мы с братом целые дни проводили в поле; мы и не думали сделать из Кари охотничьего слона. Кари и без учения был очень смелым, и, когда нам приходилось отправляться глубоко в джунгли, мы всегда брали его с собой.

Англичане, чтобы ехать на слоне, всегда привязывают ему на спину хаудах. Хаудах — это ящик с высокими стенками; внутри этого ящика устраиваются скамейки для седоков. Но хаудах нужен только тем, кто не привык к езде на слонах; им нужны высокие стенки, иначе, когда слон побежит, они свалятся на землю. Им ничего не видно из этого ящика, особенно детям, которые не могут даже выглянуть через край хаудаха. Мы отлично ездили на Кари без ящика.

Однажды вечером мы с братом собрались в дорогу: мы решили поехать проведать отца. Брат положил на спину Кари матрац и крепко-накрепко привязал его веревками, чтобы он не сползал, потому что не слишком приятно соскользнуть со спины слона и угодить ему под ноги.

Затянув потуже веревки, мы улеглись на матрац. Бубенцы мы подняли и подвязали, чтобы они не звенели по пути через джунгли. Мы лежали у Кари на спине и смотрели на звезды. Они казались такими близкими, что хотелось протянуть руку и сорвать их.

Нам не спалось. Мы прислушивались к звукам джунглей. Кари тяжелым облаком катился по лесной тропе. Порой тигр, выйдя из чащи, пересекал дорогу и скрывался во тьме; но Кари не обращал на тигров внимания. Вдруг подле него раздался отрывистый лай, и лисица выскочила из густолесья. Кари остановился и подождал, пока она уйдет с дороги, потом снова двинулся вперед. В лунном сиянии дорога блестела рекой серебра; нам видно было, как над нею с ветки на ветку прыгают белки.

Слоны умеют дремать на ходу. Мы почувствовали, как бег Кари перешел в тихий шаг, и поняли, что он задремал. Что было дальше, этого мы не знали, потому что тоже уснули. Я не могу сказать, сколько времени прошло, прежде чем мы проснулись; я только знаю, что нас разбудил резкий толчок, трубный голос слона и чей-то ужасный рев.

Мы вцепились в матрац и едва удержались у слона на спине, а Кари пустился бежать.

Стволы трещали, ломались и падали ветви; нам было слышно, как голосят обезьяны на верхушках деревьев; стаи спугнутых птиц взлетали, задевая крыльями по нашим лицам. Мы кричали Кари, чтобы он успокоился, но он несся, точно обезумел. Кабаны с храпом срывались с места; какие-то рогатые звери шарахались в стороны. Впереди нас упало дерево. Чаща дрогнула и замерла. Трепет прошел по телу Кари, и он остановился, как вкопанный. Мы не могли понять, что случилось. Я заговорил со слоном — он тряхнул головой; я опять стал с ним говорить и заставил его поднять голову. Он послушался. Я спустился на землю по его хоботу; хобот у Кари был липкий. Слон стряхнул меня, словно я причинил ему боль. Я сказал об этом брату.

— Я понимаю, в чем дело! — ответил брат. — Он наступил на медведя! В такие лунные ночи медведи бродят в тени деревьев и лакомятся цветами мохулы. Мохула пьянит их, и сон валит их с ног. Видно, медведь уснул под деревом; Кари в полусне не почуял его запаха и нечаянно на него наступил. Медведь с перепугу ободрал ему хобот.

Если бы Кари не дремал, он убил бы медведя; но теперь он так испугался спросонок и так ошалел от боли, что ударился в бегство.

Я снова потрогал его хобот, он кровоточил; при лунном свете было видно, что рука моя покраснела. Я опять стал разговаривать с Кари. Я говорил, что мне жаль его, но что я ничем не могу помочь беде, я просил его снова вернуться на дорогу. Он тряхнул головой; это значило: «нет». Я взобрался к нему на спину.

— Если он не хочет вернуться на прежний путь, нужно подать ему «зов господина», — сказал мой брат. — Пусть он проложит новую дорогу через джунгли.

Я подал слону этот зов.

Тогда Кари поднял свой окровавленный хобот и швырнул наземь первое дерево; потом сшиб второе. Третье он не мог свалить хоботом; он подался назад, медленно попятился и налег на него спиной. Дерево упало, и Кари двинулся дальше. Мы вцепились ногтями и зубами в веревки матраца. Скоро мы были уже на дороге, в трех километрах от той просеки, где Кари наткнулся на медведя.

Я знаю, почему Кари не хотел вернуться к тому месту. Животные не любят возвращаться туда, где они уронят свое достоинство. А поддаться испугу — это значит уронить свою честь.

Мы отправляемся в город

— Ну, Хари, — сказал мне однажды отец, — вам с Кари предстоит работа. Я взялся доставить в Бенарес рис господина Махатмы. Через неделю вы должны двинуться в путь.

Я никогда еще не был в городе и с радостью стал готовиться к поездке.

— Прежде всего тебе нужно приучить Кари к собакам и обезьянам, — сказал отец. — В Бенаресе их много, как бы слон тебе не задал хлопот!

Собаки способны довести слона до бешенства. Когда слон проходит по деревне, на него лают все собаки, сколько их есть там. Обычно слоны не обращают на это внимания, но есть и такие, которые выходят из себя и пускаются за собаками в погоню. Между нашей деревней и городом было много небольших селений, и я не хотел, чтобы Кари таскал меня по всем их улицам и переулкам в погоне за каким-нибудь ободранным псом.

У нас в деревне собаки с давних пор привыкли к Кари и никогда не бросались на него с лаем; поэтому дома никак нельзя было приучить его к собачьему лаю. Я посоветовался с братом, и мы решили взять Кари в соседние деревни, где он еще никогда не бывал.

В первом селе, куда мы въехали, совсем не оказалось собак. Мы прошли по главной улице без всяких хлопот. Во второй деревне нас встретили две-три собаки, тявкнули раз-другой и убежали. Мы собирались двинуться дальше, когда вдруг с храпом и рычанием нас окружила стая огромных псов. На Кари страшно было смотреть — так яростно размахивал он хоботом, стараясь схватить кого-нибудь из врагов. Он норовил наступить собаке на спину, но псы неизменно выскальзывали у него из-под ног. Собаки бесились все пуще, а Кари мало-помалу стал вертеться по кругу быстрей и быстрей, точно волчок.

Нам нелегко было усидеть на нем. Голова кружилась. Еще немного, и мы свалились бы на землю. Но тут раздался пронзительный визг, и стая мучителей рассыпалась, как горох. Кари наступил на одну из собак, раздавил ее, и свора оставила нас в покое. Мы отвели Кари домой, выкупали в реке, дали ему ворох свежих веток и молодых деревьев, но он не стал их есть.

С этого дня никакие собаки не могли растревожить Кари; он проходил по чужим деревням, не обращая внимания на самый бешеный визг и лай.

Теперь оставалось приучить слона к обезьянам. Всякий знает, что это за надоедливые существа. У меня была обезьянка с красной мордочкой и бурой шерстью. Ее звали Копи. Она всегда держалась на изрядном расстоянии от Кари. Когда мне случалось отправляться в соседние деревни, Копи вспрыгивала ко мне на плечи, и, если мы проходили по рынкам, где продают манго и другие фрукты, у меня с нею бывало немало неприятностей. Фрукты лежат открыто, корзинки с манго громоздятся одна на другую, апельсины свалены в кучи. Что может быть лучше запаха фруктового рынка? Обезьянка, бог весть каким образом, всегда знала, думаю я о ней или нет. Стоило мне зазеваться, мигом она спрыгивала с моего плеча и неслась прямой дорогой к апельсинам и манго, схватывала два-три плода и ныряла в какое-нибудь укромное местечко. Заваривалась кутерьма. Сотни людей с бранью и криком гнались за Копи от дерева к дереву, пока обезьянка не скроется с глаз.

Я всегда опасался, что толпа набросится на меня и посчитается со мной за проделки Копи. Я спешил убраться подобру-поздорову и со всех ног пускался бежать домой. Через час-другой я находил Копи у себя на крыше; она сидела с невинным видом и почесывалась как ни в чем не бывало.

Перед поездкой в город я решил приучить слона к обезьянке. Я посадил Копи на плечо и, крепко держа ее, подошел к сараю слона. Кари стоял и почесывался изжеванной веткой. Увидев обезьянку, он захрапел и вытянул хобот, чтобы схватить ее. Копи взвизгнула, выскользнула у меня из рук и одним прыжком вскочила на крышу сарая. Я подошел к Кари и стал поучать его:

— Кари, ты должен привыкнуть к обезьяньей породе. Но я не хочу, чтобы ты убил мою Копи, как убил надоедливую собаку.

Слоны не любят обезьян, потому что те вечно носятся по деревьям у них над головой, галдят, дразнят их и швыряют в них всякой дрянью. Но все же к концу недели мне удалось свести Кари и Копи вместе. Пришел день, когда слон стоял по одну сторону кучи фруктов и ел, а обезьянка — по другую. Конечно, слон ел скорее, чем Копи. Копи заметила это и так усердно принялась уписывать за обе щеки, что скоро у нее за каждой щекой набралось по целому кулаку. Я увидел, что дело идет на лад, влез на спину Кари и свистнул Копи. Она прыгнула с дерева ко мне на плечо. Слон вздрогнул, потом успокоился. Я сказал ему «мали», и он двинулся вперед.

Наконец, пришло нам время отправляться в город. На этот раз мы привязали на спину Кари хаудах. У дома господина Махатмы лежали тугие мешки риса. Кари хоботом поднял мешок и положил его в ящик, Я полез в ящик, чтобы получше уложить там мешок, и в эту минуту увидел у себя над головой второй куль.

— Осторожно, Кари! — крикнул я. — Не задави!

Куль повис в воздухе и висел так, пока я не вылез из хаудаха.

Когда все мешки были уложены, мы тронулись в путь. Я не хотел брать Копи, но она долго бежала над нами по веткам деревьев, и я не смог от нее отвязаться.

Луна сияла ярко; ее свет белым дождем струился на землю. В полночь джунгли сверкали; был виден каждый листок от высоких вершин и до самой земли, где лежали черные тени. Слон лениво брел по лесной тропе. Ничто не смущало его покоя; он ни на кого не обращал внимания.

Копи — та трусила. Обезьяны боятся змей. Змеи вползают на деревья и охотятся за птицами и птенцами. Обезьяны тоже грабят птичьи гнезда; они крадут из них яйца. Иной раз случается, что змея очистит гнездо и уляжется в нем отдыхать, а обезьянка запустит лапу в гнездо и вместо яиц найдет в нем смертельный укус.

Иногда обезьяне удается скрутить змею, как веревку, переломать ей кости и бросить прочь, прежде чем змея успеет укусить. Но это бывает очень редко. Потому обезьяна трепещет, когда слышит шуршание змеиного тела. Малейший шорох в траве или в листьях деревьев — и Копи цепенела от ужаса. Я клал ей руку на плечо и шептал: «Не бойся; на спине у слона нам ничто не страшно».

Еще пугал ее крик совы. Обезьяны, которые живут в джунглях, привыкли к этому крику, но Копи выросла среди людей и никогда не слышала переклички лесных голосов. Когда совы хлопали крыльями и поднимали улюлюканье и хохот, казалось, что река молчания вскипает пеною шума. Сперва и я вздрагивал, когда вдруг сквозь сон слышал крик совы, но скоро мы с Копи к ним привыкли.

Около трех часов утра Кари остановился и отказался идти дальше. Я приказал ему выгрузить рис на землю, и он с удовольствием послушался моей команды. Не знаю, сколько я после этого спал. Копи потянула меня за руку, и я очнулся. Луна бросала на джунгли косые лучи сквозь темные облака. Облака проносились мимо, будто сотни диких слонов неслышною поступью мчались над лесом. Это шествовала сама тишина.

Потом птичий голос пронизал тишину, и посветлело небо. Флейтой запела заря, откликнулись птичьи стаи, и солнце вырвалось на небосвод. Кари поднял хобот и затрубил. Не ожидая моих приказаний, он принялся укладывать мешки себе на спину. Мы снова двинулись в путь. К полудню мы пришли к реке. Пора было сделать привал. Я выкупал Кари, выкупался сам. Копи исчезла в листве. «Проголодалась, разбойница», — подумал я и тоже полез на дерево рубить свежие ветки для Кари. Приготовив обед для слона, я разложил костер и стал варить обед для себя. В это время вдали на дороге показался караван. Копи увидела его с верхушки дерева и взволнованно затараторила.

Я рад был приходу каравана. Мне наскучило путешествовать в одиночку. К тому же проводники каравана должны были знать кратчайшую дорогу в город. Верблюды, высоко подняв головы, приближались к реке. Они вытянули длинные шеи вперед, почуяв влагу. Когда воздух становится влажный — значит, где-то поблизости есть вода. Кари, заметив верблюдов, сердито захрапел; обезьянка была вне себя от волнения. Я успокоил слона и пошел навстречу прибывшим. Караван остановился, погонщики привязали верблюдов к деревьям и прилегли на час-другой отдохнуть. Спешить было незачем: Бенарес был уже не за горами.

Часа в четыре заворковали голуби. Копи приподнялась и насторожилась. Потом вдали прокуковала кукушка, и в несколько минут караван был готов продолжать путь.

До самого вечера ехали мы без всяких тревог и волнений.

В Бенаресе

Когда солнце село и сгустилась вечерняя тишина, мы въехали в Бенарес, самый старый из городов Индии. Тысячи лет здесь люди клали камень на камень, чтобы уберечь высокие башни и темные купола от разрушительного течения Ганга. Священная река не перестает подтачивать город. Ночью слышно, как с ворчанием грызет вода каменную набережную. Все башни Бенареса наклонились в сторону реки: вода подточила их, как бобр подгрызает стволы деревьев. В Бенаресе чувствуешь, сколько долгих веков уже прожила Индия.

Мы проходили по улицам Бенареса узкой и длинной цепью. Верблюды шли впереди. Обезьянка спрыгнула с моего плеча и бежала рядом с караваном по крышам домов. Она то, тараторя, забегала вперед, то исчезала среди стен и крыш. Я опустил по бокам слона на длинных цепочках два бубенца, и чистый звон их влился в тишину прохладного вечера. По улице шел народ; дервиши в грязных лохмотьях стояли на перекрестках; красными пятнами горели мантии важных купцов. Голуби на крышах домов выгибали переливчатые радужные шейки. Англичанин в пробковом шлеме стоял на балконе и обмахивался веером. Кари вдруг вытянул хобот и выхватил у него веер из рук. Я похолодел от страха.

— Отдай веер! — закричал я. — Сейчас же отдай веер! — Кари понял, что я недоволен, и вернул англичанину веер.

— Белый сагиб — сердитый сагиб. Никогда не тронь белого сагиба, — объяснил я Кари, радуясь, что нам легко сошла с рук его проделка.

Не проехали мы и двух кварталов, как вдруг я услышал жалобный визг. Копи металась по крыше, а за нею бегал человек с тяжелой дубинкой в руках.

— Не тронь мою обезьяну! Что она сделала тебе, злой человек?

— Что она сделала! Будь она проклята, твоя обезьянка! — закричал он. — Она выщипала у моего попугая столько перьев, что он похож теперь на ободранную крысу!

Проводники верблюдов засмеялись. Пока человек стоял на крыше и бранился, Копи спрыгнула с крыши на дерево, а с дерева ко мне на плечо.

— Хорошо, я накажу обезьянку, — сказал я человеку. — А ты получше смотри за своим попугаем, если он тебе дорог.

Я толкнул ногой слона, и он двинулся вперед догонять верблюдов.

Этим кончились наши неприятности в этот день. Мы остановились вместе с караваном на открытом месте за городской стеной.

Наутро, задолго до рассвета, я проснулся от шарканья тысяч ног по пыльным мостовым Бенареса. Казалось, это спешит прочь тишина летней ночи. Я оставил Кари и Копи с погонщиком верблюдов и пошел посмотреть, откуда доносится гулкий топот толпы. Скоро я очутился у берега Ганга и увидел множество паломников, которые направлялись к священной реке, чтобы окунуться в ее воды и встретить зарю. Я выкупался вместе со всеми, и снова загудела толпа, поднимаясь по ступеням Гаута — лестницы, которая ведет к реке. Сразу начался день. По небу и по воде протянулись лучи рассвета; золотой отблеск лег на лица людей и на поднятые к небу ладони. Паломники торжественным пением встречали восход.

Но я не мог оставаться долго на ступенях Гаута: я знал, что Кари и Копи ждут меня, и поспешил назад.

Я пришел вовремя: караван отправлялся на рыночную площадь. В последний раз Кари поднял мешки с рисом на спину, и мы опять вереницей вошли в город. На площади было так много народа, что казалось, будто все, сколько есть в Индии людей, собрались в одно место. Мне было бы очень трудно отыскать в этом городе сына господина Махатмы, но погонщики каравана указали мне, где найти его лавку.

— Передашь отцу привет, — сказал молодой Махатма, когда мы с Кари выгрузили из хаудаха рис, — и вот тебе за труды монета.

Он дал мне целую рупию. Я завернул ее в бумагу и спрятал за пояс.

Потом мы вернулись на рынок. Я долго выбирал, что бы купить на заработанные деньги: сколько было кругом красивых вещей! Но все стоила очень дорого. Я купил только шахматную доску для отца и медную ступу с пестом для матери. Погонщики дали мне на прощанье сладких кардамоновых лепешек, и я повернул домой.

Мы тихо шли по городу, как вдруг из подворотни бросилась на нас стая собак. Кари был невозмутим, как скала. Он не подал виду, что замечает собак, и это обозлило их еще больше. Они не отставали, и я не знал, что мне с ними делать. У меня не было даже камня, чтобы бросить в них. Стая росла; псы запрудили всю улицу. Тогда Кари вдруг взмахнул хоботом и поднял одну из собак высоко в воздух. Я испугался, что слон разобьет ее о камни, и закричал:

— Кари, Кари, не убивай ее, опусти ее осторожно, она не укусит!

Кари послушался и медленно опустил собаку на землю, но она была уже мертва: он задушил ее хоботом.

Я был недоволен слоном, и он знал это. Он плелся, уныло опустив голову, пока я его не простил.

На опушке леса я нарезал ему ветвей, а на закуску дал несколько манговых плодов. Копи покачивалась на краю хаудаха, упрятав в манговый плод свою мордочку. Манго — лакомое кушанье для обезьян; мякоть этого плода имеет такой же вкус, как земляника со сметаной.

Вот как кончилось наше путешествие в город. Я был доволен поездкой, а Копи и Кари вряд ли. Зверю лучше жить в джунглях, чем в городе: джунгли ласковей и радушней, чем каменный город.

В джунглях

Выехав из Бенареса, я думал, что наше путешествие окончено. Однако домой мы вернулись не так-то скоро. Мы провели в джунглях лишние сутки и испытали не одно приключение.

Полдороги осталось уже позади, когда мы подошли к реке. Солнце стояло в зените; было так жарко, что Кари отказался идти дальше. Едва он учуял влажный запах речного берега, как понесся вперед и вошел глубоко в воду. Мы с Копи сидели у него на спине, и волны плескались вокруг нас, как вокруг островка. Кари держал хобот над водой; когда слон шевелился, мы едва не скатывались с его спины. Обезьянка прижалась ко мне, обезьяны не умеют плавать. Видя, что со слоном не сладишь, я посадил Копи себе на голову, выплыл на берег и стал ждать, пока Кари не кончит купаться. Но Кари вздумалось поразвлечься: он подошел ближе к берегу и начал хоботом поливать обезьяну, как из насоса. Та, треща и отфыркиваясь, носилась взад и вперед по берегу. Я лежал врастяжку на сыром песке и смотрел на эту забаву, пока не заснул.

Разбудил меня резкий крик обезьяны и храп слона. Я вскочил и увидел, что Копи сидит на земле и трепещет от ужаса, а Кари стоит перед ней, размахивает в воздухе хоботом и трубит изо всех сил. У слона между ног, прямо под ним, извивалась большая змея. Я оцепенел от страха. Кари, правда, было уже лет пять; его кожа была так толста, что кобра не могла бы прокусить ее своими ядовитыми зубами. Но обезьянка, скованная ужасом, не смела двинуться с места.

Я тихо прополз позади слона к Копи. Я не решился дотронуться до нее: если бы я ее тронул, она бросилась бы на меня и искусала. Она была так напугана, что всякое прикосновение показалось бы ей прикосновением змеи. Она не видела и не слышала вокруг себя ничего.

Тогда я понял, что произошло. Слон наступил на змею. Он раздавил ей спину, и она не могла двигаться; но передняя часть ее тела была еще жива и стояла отвесно, как палка, выточенная из черного дерева; черный капюшон с белым значком был развернут во всю ширину. Змея извивалась, припадала к земле. Тогда Кари поднимал ногу, чтобы раздавить ее, но кобра снова вскидывала голову вверх.