По мысли Поппера, науку понять невозможно, если исходить из отношения второго мира к первому, т.е. мира системного (искусственного) и мира социального (естественного). Ни один составной элемент науки (научные проблемы, проблемные ситуации, теории, гипотезы, рациональные схемы, критерии, методы опровержения критики) не выводим из этого отношения. Традиционная эпистемологическая концепция, развиваемая Декартом, Беркли, Юмом, Кантом, Расселом, по его мнению, потерпела поражение, поскольку брала это отношение в качестве основы философского понимания науки. Они не поняли важной роли «теоретических исследований» и «теоретической науки»; не смогли понять интерсубъективную природу научных знаний, т.е. освободить их от всякого рода субъективных привнесений. Поппер разрабатывает новую эпистемологию – эпистемологию без познающего субъекта. С ней философ связывает обоснование автономии науки. Все ее наиболее важные элементы, утверждает он, можно объяснить, не обращаясь ни к реальным субъектам в науке, ни к ее социальной функции. Наука – это внутренне замкнутый, самовоспроизводящийся, самоконтролируемый «третий мир», в котором возникают неограниченные возможности появления новых «мыслимых объектов» и связанных с ним новых проблем и проблемных ситуаций. Поппер пишет, что «третий мир» – это главная сфера человеческой деятельности. Группы людей, развивающие этот мир, должны занимать главные позиции в обществе, оставаться активными группами. Но для описания их деятельности нет необходимости обращаться к традиционному понятию «субъект научного познания». Поппер в своей философской концепции предлагает переместить центр внимания с изучения человека как субъекта познания на изучение исходных элементов самого «третьего мира» как мира автономного. В этом мире принятие результатов как научных основывается не на выяснении их отношения к изучаемым реально существующим объектам, а на возможности применения к этим результатам критериев, стандартов, принципов, образующих его исходную рациональную структуру.
По мнению Поппера, исследователи изучают в науке не объекты, а научные проблемы. Они действуют не на границах «объект – субъект», а в рамках рациональных оснований науки. Философ предлагает разрабатывать трехчленную структуру научного исследования: «научная проблема – догадки (гипотезы) – опровержения». В науке, считает он, не может быть строго объективных и единообразных философско-методологических оснований. В истории науки сами ученые по-новому понимали основания науки, цели научного исследования. Наука – это лишь особый вид игры, правила которой можно формулировать, не опираясь на какие-либо независимые параметры объектов первого мира.
Высказанные Карлом Поппером идеи особенно активно разрабатывались английским математиком, логиком и философом науки Имре Лакатосом (1922–1974). Родившись в Венгрии, философ эмигрировал из страны в 1956 г. после подавления советскими войсками восстания в Будапеште. Он был учеником и вместе с тем критиком Поппера. Лакатос выступил против попперовского фальцификационизма, считая что теории более устойчивы и не всякая фальсификация приведет к «перечеркиванию» проверяемой науки. Чтобы объяснить свои идеи, он вводит ряд дополнительных понятий, таких, как «твердое ядро», «защитный пояс», положительная и отрицательная эвристика в концепции. В частности, к «твердому ядру» Лакатос относит три известных закона Ньютона и закон тяготения, которые выдержали испытание временем и по сей день составляют основу современной механики. Лакатос полагает, что добросовестному исследователю не нужно опасаться принципа фальсифицируемости, а следует отнестись к нему с почтением. Тем более что ошибки свойственны человеку: «Errare humanum est ...»
5.3. Глобальные революции и типы научной рациональности. Классическая, неклассическая и постнеклассическая наука
Согласно Куну, любая наука проходит в своем движении определенные фазы (периоды) развития: допарадигмальную, парадигмальную, и постпарадигмальную. Эти же три фазы можно представить как генезис науки, «нормальную» науку и кризис науки. Смена парадигм, преодоление кризисных состояний выступает как научная революция, которая делает малопродуктивными сложившиеся научные концепции и доктрины. Различают три типа научных революций: мини-революции, которые относятся к отдельным блокам в содержании той или иной науки; локальные революции, охватывающие конкретную науку в целом; глобальные научные революции, которые захватывают всю науку в целом и приводят к возникновению нового видения мира. Можно выделить несколько глобальных революций в истории развития науки:
1) научная революция ХVIII в., которая ознаменовала собой появление классического естествознания и определила основания развития науки на последующие два века. Все новые достижения непротиворечивым образом выстраивались в общую галилеево-ньютоновскую картину мира;
2) научная революция конца ХVIII – первой половины ХIХ в., приведшая к дисциплинарной организации науки и ее дальнейшей дифференциации;
3) научная революция конца ХIХ – начала ХХ в., представляющая собой «цепную реакцию» революционных перемен в различных областях знания. Эта фундаментальная научная революция ХХ в., характеризующаяся открытием теории относительности и квантовой механики, пересмотрела исходные представления о пространстве, времени и движении (в космологии появилась концепция нестационарности Вселенной, в химии – квантовая химия, в биологии произошло становление генетики, возникли кибернетика и теория систем). Благодаря компютеризации и автоматизации проникая в промышленность, технику и технологию, фундаментальная научная революция приобрела характер научно-технической;
4) научная революция конца ХХ в., внедрившая в жизнь информационные технологии, являющиеся предвестником новой глобальной научной революции. Мы живем в расширяющейся Вселенной, эволюция которой сопровождается мощными взрывными процессами с выделением колоссального количества энергии, с качественными изменениями материи на всех уровнях. Учитывая совокупность открытий, которые были сделаны в конце ХХ в., можно говорить о том, что мы находимся на пороге глобальной научной революции, которая приведет к тотальной перестройке всех знаний о Вселенной.
Глобальные революции не могут не оказывать влияния на изменение типов рациональности. Идея рациональности реализовывалась в истории человеческой культуры различным образом, представления о рациональности изменялись. Современный кризис рациональности – это кризис классического представления о рациональности, отождествленной с нормой и жестко однозначным соответствием причины и следствия. Классический рационализм так и не нашел адекватного объяснения акту творчества. В процессе новых открытий рационального меньше, чем интуитивного и внерационального. Глубинные слои человеческого «Я» не ощущают себя полностью подчиненными разуму, в клокочущей стихии бессознательного слиты вожделения, инстинкты, аффекты. Классическое представление о рациональности тесно связано с идеалом научной объективности знания. В нем провозглашалась необходимость процедуры элиминации, направленной на максимально возможное исключение элементов субъективного из познавательного процесса. Классический идеал чистого разума не желал иметь ничего общего с реальным человеком, носителем разума. В модели классической рациональности место реального человека, мыслящего, чувствующего и переживающего, занимал абстрактный субъект познания.
Если проблему рационального рассматривать с точки зрения исторической ретроспективы, то помимо античного универсально-философского типа рациональности необходимо выделить и господствующий в средневековой Европе религиозный тип рациональности, подчиненный рациональному обоснованию веры и разумному объяснению религиозных догматов. Культура средневековых диспутаций подготовила аппарат логической доказательности и обоснования, технику самопроверки мысли, переход от неформализованных к формализованным формам рациональности.
Неклассическая научная рациональность оформилась в результате открытия теории относительности Эйнштейна. Важным условием в деле достижения истины становится не исключение всех помех, сопутствующих исследованию, а уточнение их роли и влияния, учет соотношения природы объекта со средствами и методами исследования. Неклассический тип рациональности учитывает динамическое отношение человека к реальности, в которой важное значение приобретает его активность. Субъект пребывает в открытых проблемных ситуациях и подвержен необходимости саморазвития при взаимодействии с внешним миром. Таким образом, в классической рациональности речь идет о предметности бытия, в неклассической – о процессе становления.
Постнеклассическая рациональность показывает, что понятие рациональности включает в себя не только логико-методологические стандарты, но и анализ целесообразных действий человека. Возникает идея плюрализма рациональности. По выражению П. П. Гайденко, на месте одного разума возникло много типов рациональности. Постнеклассический рационализм характеризуется соотнесенностью знания не только с активностью субъекта и средствами познания, но и с ценностно-целевыми структурами деятельности. Человек входит в картину мира не просто как активный ее участник, а как системообразующий фактор. В контексте новой парадигмы субъект есть одновременно и наблюдатель, и активатор. Мышление человека с его целями и ценностными ориентациями несет в себе характеристики, которые сливаются с предметным содержанием объекта. В новой рациональности объектная сфера расширяется за счет включения в нее систем типа «искусственный интеллект», «виртуальная реальность», «киберотношения» (то есть отношения, реализуемые в соответствии с интеллектуально-ценностной системой, действующей в виртуальной реальности, – воображаемом иллюзорном мире), которые сами являются порождениями научно-технического прогресса.
Различают открытую и закрытую рациональность. Последняя реализуется в режиме заданных целеориентиров, но не является универсальной. То, что представляется рациональным с точки зрения закрытой рациональности, перестает быть таковым в открытой рациональности. Так, решение производственных проблем не всегда рационально в контексте проблем экологических. Деятельность, внерациональная с позиций науки, может быть вполне рациональной с точки зрения межличностных отношений или карьерных соображений. Открытая рациональность позволяет проводить рефлексивный анализ альтернативных познавательных практик, предполагает внимательное и уважительное отношений к альтернативным картинам мира, возникающим в иных культурных и мировоззренческих традициях, нежели современная наука, диалог и взаимообогащение различных познавательных традиций. С открытой рациональностью связывают антидогматизм, однако она содержит и опасность релятивизма, создает ситуацию постоянного напряжения в поисках «твердой почвы», ответственности за сделанный выбор.
Возникает вопрос о соотношении различных типов рациональности. Исследователи склонны видеть диалектическое притяжение открытой и закрытой рациональности, безличной рациональности космологического типа и антропоцентристской рациональности человека. Идеалы классической рациональности не должны смениться «рациональностью без берегов», утверждающей, что «все по всему рационально». По мнению В. С. Степина, все три типа научной рациональности (классический, неклассический и постнеклассический) взаимодействуют и появление каждого нового типа не отменяет предыдущего, а лишь ограничивает его, очерчивая сферу его действия. В настоящее время важно отличать типы рациональности, сколь бы вариабельными они ни были, от псевдорациональности.
Рациональность связана с артикулируемыми программами деятельности. Автор концепции личностного знания М. Полани показал, что знание, представленное в текстах научных статей и учебников, – всего лишь некоторая его часть, находящаяся в фокусе сознания. Другая часть сосредоточена на половине так называемого периферийного знания, постоянно сопровождающего процесс познания. Можно сказать, что рациональность задает главный «фокус сознания», не отрицая той целостности, в рамках которой наше познание осуществляется и которую мы должны достичь.
Можно выделить три варианта соотношения мышления и речи, которые должны учитывать современный тип развития рациональности. Первый вариант характеризуется областью неявного знания, словесное выражение которого несамодостаточно или недостаточно адекватно. Это область, в которой компонент молчаливого неявного знания доминирует в такой степени, что его артикулитрованное выражение здесь невозможно, и которую поэтому можно назвать «областью невыразимого». Она охватывает знания, основанные на переживаниях и жизненных впечатлениях. Это глубоко личные переживания, которые весьма трудно поддаются трансляции и социализации. Эту задачу своими средствами всегда старалось решить искусство: в акте творчества и сопереживания отражалось умение взглянуть на мир и жизнь героя жизненной драмы. Второй вариант соотношения мышления и речи характеризуется областью знания, достаточно хорошо передаваемого средствами речи. Эта область, где компонента мышления существует в виде информации и может быть целиком передана хорошо понятой речью, поэтому область молчаливого знания совпадает с текстом, носителем значения которого она является. Третий вариант – область «затрудненного понимания»: между невербальным содержанием мышления и речевыми средствами имеется несогласованность, мешающая концептуализировать содержание мысли. Это область, в которой неявное знание и формальное знание независимы друг от друга. Таким образом, в объем современного типа рациональности попадают и эти нюансы, задающие пределы артикулированности мышления.
Рациональными по своему характеру являются навыки и инструментальные действия, однако они во многом индивидуальны. С другой стороны, написанные правила и инструкции не всегда могут быть рациональными, ибо не воспроизводят все секреты мастерства, не могут заменить технологию, которая остается неартикулированной. Помимо расширения современного типа рациональности с учетом потенциала неартикулированного, существуют и возможности ее расширения с учетом резервуара полисемантизма. Смысл научных положений мыслится неоднозначно, но смысл рациональности как таковой зависит от неявного контекста знания как знания-умения, знания-власти и пр. Смысл формируется как бы в секущей плоскости – в процессе внутреннего прочтения формирующегося текста «для себя» и многообразных факторов, связанных с артикуляцией «вовне». Современные ученые утверждают, что смысл неотделим и от личной уверенности, которая вкладывается в провозглашенное научное суждение.
Можно сделать вывод, что для современного постнеклассического типа рациональности помимо осуществления ее в режиме структурного пространства важен целостно схваченный образ этого пространства. Важен гештальт – мыслительное образование, необходимое для воссоздания единой целостной структуры, объединяющей и связывающей различные элементы и составляющие. Проникновение в современную ментальность основоположений восточного мировидения делает актуальным выявление «космической рациональности». В нее могли бы быть включены идеи гармонии, целостности человека и космоса, идеи правильного пути и личностного предназначения.
Социокультурный тип рациональности, учитывающий иерархию, подчинение и прочие функциональные стандарты поведения, показывает, насколько разумны нормы созданного человеком мира. В качестве инновационного типа рациональности ученые выделяют коммуникативную рациональность.
Сугубо актуальным для данной стадии развития методологии считается наличие «ловушек рациональности», когда рациональная стратегия индивидуального действия ведет к коллективной социальной иррациональности. Показано, при некоторых обстоятельствах всецело рациональная индивидуальная стратегия может быть разрушительной и деструктивной для личности.
Тема 6. Освоение саморазвивающихся синергетических систем и новые стратегии научного поиска
В современной постнеклассической науке на воссоздание образа объективной реальности ориентирован весь потенциал описательных наук, дисциплинарное знание, проблемно-ориентированные междисциплинарные исследования и др. Изучение саморазвивающихся синергетических систем происходит в рамках междисциплинарных исследований в нескольких направлениях: 1) модель, предложенная родоначальником синергетики Г. Хакеном; 2) модель И. Пригожина; 3) модель российской школы, возглавляемой С. П. Курдюмовым, и др. Начало новой дисциплине, названной «синергетикой» (в модели И. Пригожина вместо этого термина употребляется другой – «неравновесная термодинамика») положило выступление в 1973 г. немецкого физика-теоретика Германа Хакена (р. 1927) на первой конференции, посвященной проблемам самоорганизации. В современной постнеклассической картине мира упорядоченность, структурность, равно как и хаос, схоластичность, признаны объективными, универсальными характеристиками действительности, присутствующими на всех структурных уровнях развития. Проблема иррегулирования поведения неравновесных систем и находится в центре внимания синергетики (от греч. synergos – букв. «син» – со и «эргос» – действие, т.е. содействие, соучастие) – теории самоорганизации, сделавшей своим предметом выявление наиболее общих закономерностей спонтанного структурогенеза.
Показателем прогресса как состояния, стремящегося к повышению сложности системы, является наличие в ней внутреннего потенциала самоорганизации. Эта последняя мыслится как глобальный эволюционный процесс, поэтому понятие «синергетика» получило широкое распространение в современной философии науки и наиболее часто употребляется в значении «согласованное действие», «непрерывное сотрудничество», «совместное использование». Хакен в своей классической работе «Синергетика» отмечал, что во многих дисциплинах, от астрофизики до социологии, наблюдаются корпоративные явления, которые зачастую приводят к возникновению микроскопических структур или функций. Синергетика в ее нынешнем состоянии фокусирует внимание на таких ситуациях, в которых структуры или функции систем переживают драматические изменения на уровне макромасштабов. Ее особо интересует вопрос о том, как именно подсистемы или части производят изменения, всецело обусловленные процессами самоорганизации. Парадоксально, но при переходе от неупорядоченного состояния к состоянию порядка все эти системы ведут себя схожим образом.
В 1982 г. на конференции по синергетике, проходившей в СССР, были определены конкретные приоритеты новой науки. Г. Хакен, в частности, подчеркнул, что в связи с кризисом узкоспециализированных областей знаний информацию необходимо сжать до небольшого числа законов, концепций или идей, а синергетику можно рассматривать как одну из подобных попыток. По его мнению, принципы самоорганизации различных по своей природе систем (от электронов до людей) одни и те же, следовательно, речь должна идти об общих детерминантах природных и социальных процессов, на нахождение которых и направлена синергетика.
Таким образом, синергетика оказалась весьма продуктивной научной концепцией, предметом которой стали процессы самоорганизации – спонтанного структурогенеза. В отечественной модели синергетики и ее трактовке отечественными учеными школы С. П. Курдюмова внимание акцентировано на процессах, протекающих в режиме «с обострением». Синергетика включила в себя новые приоритеты современной картины мира – концепцию нестабильного неравновесного мира, феномен неопределенности и многоальтернативности развития, идею возникновения порядка из хаоса.
Основополагающая идея синергетики состоит в том, что неравновесность мыслится в русле источников появления новой организации, т.е. порядка (поэтому главный труд И. Пригожина и И. Стенгерс назван «Порядок из хаоса»). Зарождение упорядоченности приравнивается к самопроизвольной материи. Система всегда открыта и обменивается энергией с внешней средой, зависит от особенностей ее параметров. Неравновесные состояния обусловлены потоками энергии между системой и внешней средой. Процессы локальной упорядоченности совершаются за счет притока энергии извне. По мнению Г. Хакена, переработка энергии, подводимой к системе, проходит много этапов, что в конце концов приводит к упорядоченности на микроскопическом уровне: образованию микроскопических структур (морфогенез), движению с небольшим числом степеней свободы и т.д. При изменяющихся параметрах одна и та же система может демонстрировать различные свободы самоорганизации. В сильно неравновесных условиях системы начинают воспринимать те факторы, к которым они были безразличны, находясь в более равновесном состоянии. Следовательно, для поведения самоорганизующихся систем важны интенсивность и степень их неравновесности.
Самоорганизующиеся системы находят внутренние (имманентные) формы адаптации к окружающей среде. Неравновесные условия вызывают эффект корпоративного поведения элементов, которые в равновесных условиях вели себя независимо и автономно. В ситуациях отсутствия равновесия когерантность, т.е. согласованность элементов системы, в значительной мере возрастает. Определенное количество или ансамбль молекул демонстрирует когерантное поведение, которое оценивается как сложное. В «Философии нестабильности» И. Пригожин подчеркивает: «Кажется, будто молекулы, находящиеся в разных областях раствора, могут каким-то образом общаться друг с другом. Во всяком случае, очевидно, что вдали от равновесия когерантность поведения молекул в огромной степени возрастает. В равновесии молекула видит только своих соседей и „общается“ только с ними. Вдали от равновесия каждая часть системы видит всю систему целиком. Можно сказать, что в равновесии материя слепа, а вне равновесия прозревает». Эти «коллективные» движения Г. Хакен называет модами. Устойчивые моды, по его мнению, подстраиваются под неустойчивые и могут быть исключены. В общем случае это ведет к колоссальному уменьшению числа степеней свободы, т.е. к упорядоченности.
Синергетические системы на уровне абиотического существования (неорганической, красной материи) образуют упорядоченные пространственные структуры; на уровне одноклеточных организмов взаимодействуют посредством сигналов; на уровне многоклеточных организмов осуществляется многообразное кооперирование в процессе их функционирования. Идентификация биологической системы опирается на наличие кооперированных зависимостей. Работа головного мозга оценивается синергетикой как «шедевр кооперирования клеток».
Новые стратегии научного поиска в связи с необходимостью освоения самоорганизующихся синергетических систем опираются на конструктивное приращение знаний в так называемой теории направленного беспорядка, которая связана с изучением специфики и типов взаимосвязи процессов структурирования и хаоса. Попытки осмысления понятий «порядок» и «хаос» основаны на классификации хаоса, который может быть простым, сложным, детерминированным, перемежаемым, узкополосным, крупномасштабным, динамичным и т.д. Самый простой вид хаоса – маломерный – встречается в науке и технике и поддается описанию с помощью детериминированных систем; он отличается сложным временным, но весьма простым пространственным поведением. Маломерный хаос сопровождает нерегулярное поведение нелинейных сред. В турбулентном режиме сложными, неподдающимися координации будут и временные, и пространственные параметры. Детерминированный хаос подразумевает поведение нелинейных систем, которое описывается уравнениями без схоластических источников, с регулярными начальными и граничными условиями. Причины потери устойчивости и перехода к хаосу – шумы, внешние помехи, возмущающие факторы. Источником хаоса иногда считают наличие многообразных абсолютно случайных последовательностей. К обстоятельствам, обусловливающим хаос, относится принципиальная неустойчивость движения, когда два близких состояния могут порождать различные траектории развития, чутко реагируя на схоластику внешних действий.
Современные исследования существенно дополняют традиционные взгляды на процессы хаотизации. В постклассическую картину мира хаос вошел не как источник деструкции, а как состояние, производное от первичной неустойчивости материальных взаимодействий, которые могут явиться причиной спонтанного структурогенеза. В последних теоретических разработках хаос предстает не просто как бесформенная масса, а как сверхсложно организованная последовательность, логика которой представляет значительный интерес. Ученые определяют хаос как неругулярное движение с периодически повторяющимися, неустойчивыми троекториями, где для корреляции пространственных и временных параметров характерно случайное распределение.
В мире человеческих отношений всегда существовало негативное отношение к хаотическим структурам и полное принятие упорядоченных. Социальная практика осуществляет экспансию против хаоса, неопределенности, сопровождая их отрицательными оценочными формулами, стремясь вытолкнуть за пределы методологического анализа. Последнее выражается в торжестве рационалистических утопий тоталитарных режимов, желающих установить «полный порядок» и поддерживать его с «железной необходимостью». Современная наука преодолевает это отношение, предлагая иное, конструктивное понимание роли и значимости процессов хаотизации в нынешней синергетической парадигме.
Истолкование спонтанности развития как негативной характеристики в деструктивных терминах «произвол» и «хаос» вступает в конфликт не только с выкладками современного естественно-научного и философско-методологического анализа, признающего хаос наряду с упорядоченностью универсальными характеристиками развития универсума, но и с древнейшей историко-философской традицией, в которой хаос мыслится как всеобъемлющее и порождающее начало. В античном мировосприятии непостижимый хаос наделен формообразующей силой и означает «зев», «зияние», первичное бесформенное состояние материи и первопотенцию мира, которая, разверзаясь, изрыгает ряды животворно оформленных сущностей. Спустя более чем 20 веков такое античное миро-чувствование отразилось в выводах ученых, утверждающих, что открытие динамического хаоса – это, по сути, открытие новых видов движения, столь же фундаментальное по своему характеру, как и открытие физикой элементарных частиц, кварков и глюнов в качестве новых элементов материи. Наука о хаосе – это наука о процессах, а не о состояниях, о становлении, а не о бытии.
Новые стратегии научного поиска в связи с необходимостью освоения самоорганизующихся синергетических систем переосмысливают типы взаимосвязи структурирования и хаотизации, представленные схемой цикличности, отношениями бинарности и дополнительности. Бинарная структура взаимодействия порядка и хаоса проявляется в сосуществовании и противоборстве этих двух стихий. В отличие от цикличности, предполагающей смену состояний, бинарная оппозиция порядка и хаоса сопряжена с множественностью результативных эффектов: это и отрицание, и трансформация с сохранением исходной основы (скажем, больше порядка и больше хаоса), и разворачивание того же противостояния на новой основе (например, времена другие, а порядки или пороки все те же). Отношение дополнительности предполагает вторжение неструктурированных сил и осколочных образований в организованное целое. Здесь наблюдаются вовлеченность в целостность несвойственных ей чужеродных элементов, вкрапления в устоявшуюся систему компонентов побочных структур, зачастую без инновационных превращений и изменения системы сложности.
Для освоения самоорганизующихся синергетических систем обозначена новая стратегия научного поиска, основанная на древовидном принципе (структурно-логической схеме, графе), которая воссоздает альтернативность развития. Выбор ведущей траектории развития зависит от исходных условий, входящих в них элементов, локальных изменений, случайных факторов и энергетических воздействий. На Х Международном конгрессе по логике, методологии и философии науки, проходившем в августе 1995 г. во Флоренции, И. Пригожин предложил считать основой идею квантового измерения применительно к универсуму как таковому. Новая стратегия научного поиска предполагает учет принципиальной неоднозначности поведения систем и составляющих их элементов, возможность перескока с одной траектории на другую и утраты памяти, когда система, забыв свои прошлые состояния, действует спонтанно и непредсказуемо. В критических точках направленных изменений возможен эффект ответвлений, допускающий в перспективе функционирования таких систем многочисленные комбинации их эволюционирования.
Примечательно, что подобный методологический подход, использующий ветвящуюся графику анализа, был применен А. Дж. Тойнби (1889–1975) по отношению к общецивилизационному процессу развития. В нем не игнорируется право на существование различных типов цивилизаций, которых, по мнению историка, насчитывается около 21. Общецивилизационный рост не подчиняется единой схеме, предполагается многовариантность цивилизационного развития, в котором представители одного и того же типа общества по-разному реагируют на так называемый вызов истории: одни сразу же погибают; другие выживают, но такой ценой, что после этого уже ни на что не способны; третьи столь удачно противостоят вызову, что выходят не только не ослабленными, но даже создав наиболее благоприятные условия для преодоления грядущих испытаний; есть и такие, что следуют за первопроходцами, как овцы следуют за своим вожаком. Генезис независимых цивилизаций связан не с отделением от предшествующих общественных образований того же вида, а, скорее, с мутациями обществ сестринского вида или примитивных обществ. Распад обществ происходит также различным образом и с различной скоростью: одни разлагаются, как тело, другие – как древесный ствол, а иные – как камень на ветру. Общество, по мнению Тойнби, есть пересечение полей активности отдельных индивидов, чья энергия – это жизненная сила, которая творит историю. Данный вывод историка во многом согласуется с одним из ведущих положений постнеклассической методологии, переосмысливающих роль и значимость индивида как инициатора «созидающего скачка», заставляет по-новому воспринимать прошлое, события которого происходили под влиянием меньшинства, великих людей, пророков.
Своеобразная организационная открытость мира предполагает многообразие способов квантования реальности, различные сценарно-структурные сцепления материи. Стратегия освоения самоорганизующихся синергетических систем связана с такими понятиями, как «бифуркация», «флуктуация», «хаосомность», «диссипация», «аттракторы», «нелинейность», «неопределенность», которые наделяются категориальным статусом и используется для объяснения поведения всех типов систем – деорганических, организмических, социальных, деятельностных, этнических, духовных и пр.
В условия, далеких от равновесия, действуют бифуркационные механизмы, предполагающие наличие точек раздвоения и неединственность продолжения развития. Результаты их действия труднопредсказуемы. По мнению И. Пригожина, бифуркационные процессы свидетельствуют об усложнении системы. Н. Моисеев утверждает, что в принципе каждое состояние социальной системы является бифуркационным, а в глобальных измерениях антропогенеза развитие человечества пережило по крайней мере две бифуркации: первая произошла в эпоху палеолита и привела к утверждению системы табу, ограничивающей действие биосоциальных законов (не убий!), вторая — в эпоху неолита и связана с расширением геологической ниши (освоением земледелия и скотоводства).
Флуктуации, т.е. возмущения, делятся на два класса: создаваемые внешней средой и воспроизводимые самой системой. Флуктуации могут быть столь сильными, что обладают системной плотностью, придавая ей свои колебания и, по сути, изменяя режим ее существования. Они выводят систему из свойственного ей типа порядка, но обязательно ли к хаосу или к упорядоченности иного уровня – это особый вопрос.
Система, по которой рассеиваются возмущения, называется диссипативной. По сути – это характеристика поведения системы при флуктуациях, которые охватили ее полностью. Основное свойство диссипативной системы – необычайная чувствительность к всевозможным воздействиям и в связи с этим чрезвычайная неравновесность.
Аттракторами называют притягивающие множества, образующие подобие центров, к которым тяготеют элементы. Например, когда скапливается большая толпа народа, человек не может равнодушно пройти мимо нее, не проявив любопытства. В теории самоорганизации подобный процесс получил название сползания к точке скопления. Аттракторы концентрируют вокруг себя схоластические элементы, тем самым структурируя среду и становясь участниками созидания порядка.
Приоритетное направление новой парадигмы – анализ нестабильных, неравновесных систем – сталкивается с необходимостью исследования феномена онтологической неопределенности, который фиксирует отсутствие реального референта будущего. В середине ХХ в. неопределенность заинтересовала ряд западных ученых в рамках проблем кибернетики и компьютерной связи. В работах Н. Винера, К. Шеннона, У. Эшби, Х. Хартли информация ставилась в зависимость от неопределенности и измерялась ее мерой. Было принято считать, что неопределенность (или неожиданность) обратно пропорциональна вероятности: чем событие более вероятно, тем менее оно неопределенно или неожиданно. Дальнейший анализ показал, что эта зависимость во многом лишь кажется простой: неопределенность – это вид взаимодействий, лишенных конечной устойчивой формы. Она может быть производной от гетерономной природы объекта-события, когда оно происходит, как говорится, прямо «на глазах», опережая всевозможные прогнозы, расчеты и ожидания. Феномен неопределенности отождествим с потенциальной полнотой всех возможных изменений в пределах существующих фундаментальных физических констант. Вероятность предполагает устойчивое распределение признаков совокупности и нацелена на исчисление континуума возможных изменений.
Для новой стратегии научного поиска актуальна категория случайности, которая предстает как характеристика поведения любого типа систем, не только сложных, но и простых. Причем дальнейшее их изучение, сколь бы тщательно оно ни проводилось, никак не ведет к освобождению от случайности. Последняя означает, что свойства и качества отдельных явлений изменяют свои значения независимым образом и не определяются перечнем характеристик других явлений. В одной из последних интерпретаций такую случайность назвали динамическим хаосом. Порожденная действием побочных, нерегулярных, малых причин или взаимодействием комплексных причин случайность – это конкретно-особенное проявление неопределенности.
Категория возможности отражает будущее состояние объекта. Возможность нацелена на соотнесение предпосылок и тенденций развивающегося явления и предполагает варианты последующих стадий развития и изменения. Набор возможностей составляет бытийное поле неопределенности. Сложившаяся ситуация нередко оценивается как неопределенная из-за наличия множества конкурирующих возможностей. Неопределенность сопровождает процедуру выбора и квалифицирует «довыборное» состояние системы. Причем выбор понимается не только как сознательное и целенаправленное действие, но и как актуализация схоластической причинности природного или естественно-исторического процесса. Неопределенность потенциально содержит в себе в качестве равновозможных многочисленные варианты, когда «все может быть» (разумеется, в пределах фундаментальных физических констант). Затем она организуется в ситуацию и в своем свершившемся виде являет собой противоположность самой себе, т.е. определенность.
Необходимые в новой стратегии изучения самоорганизующихся систем статистические закономерности формируются на языке вероятностных распределений и проявляются как законы массовых явлений на базе больших чисел. Считается, что их действие обнаруживается там, где для множества случайных причин существуют глубокие необходимые связи. Они не дают абсолютной повторяемости, однако в общем случае правомерна их оценка как закономерностей постоянных причин. Для современной синергетики характерно различение двух эволюционных ветвей развития: организмической и неорганической. Мир живого подтверждает уникальную способность производства упорядоченных форм, как бы следуя принципу «порядок из порядка». Стремлением косной материи является приближение к хаосу, увеличение энтропии с последующим структурогенезом. Основу тонких физических законов составляет атомная неупорядоченность. Главной эволюционной особенностью живого является минимальный рост энтропии. Из тезиса о минимуме производства энтропии следует, что условия мешают системе перейти в состояние равновесия, она переходит в состояние энтропии, которое настолько близко к равновесию, насколько это позволяют обстоятельства.
Постулат современного естествознания – «достаточно то, что подавляюще вероятно» – не исключает «поштучный» анализ неожиданных, маловероятных, но и в силу этого максимально емких событий, чему способствуют такие инновационные средства стратегии научного поиска, как ситуационная детерминация (case stadies), абдукция, куматоид.
Анализ по типу «case stadies» (ситуационных исследований) предполагает изучение отдельных, особых ситуаций, которые не вписываются в устоявшиеся каноны объяснения. Считается, что идея ситуационного подхода восходит к идеографическому (описательному) методу баденской школы. Различают два типа ситуационных исследований: текстуальные и полевые. Преимущество ситуационных исследований состоит в том, что содержание системы знания раскрывается в контексте определенного набора условий, конкретных и особых форм жизненных ситуаций, приоткрывая тем самым завесу над тайнами реального познавательного процесса.
Абдукцией названа фаза «заключения к наилучшему объяснению фактов». Такого рода умозаключения используются в быту и на практике. К примеру, врач по симптомам болезни ищет причину заболевания, детектив по оставшимся на месте преступления следам ищет преступника. Так же и ученый, пытаясь отыскать наиболее удачное объяснение происходящему, пользуется методом абдукции: значимость отражаемой им процедуры и построения новой и эффективной методологической стратегии весьма существенна.
Другой новацией современных научно-технических стратегий является куматоид (от греч. kuma – волна) – определенного рода плавающий объект, который характеризуется тем, что может проявиться, образовываться, а может исчезать, распадаться. Он не репрезентирует всех своих элементов одновременно, а как бы представляет их своеобразным «чувственно-сверхчувственным» образом. Например, такой системный объект, как народ, не может быть представим и локализован в определенном пространственно-временном участке, поскольку невозможно собрать всех людей, чтобы объект был целостно представлен. Однако этот объект не фиктивен, а реален, наблюдаем, изучаем и, более того, во многом определяет направление всего цивилизационного-исторического процесса в целом. Другой наиболее простой и легкодоступный пример – студенческая группа. Это тоже некий плавающий (то исчезающий, то появляющийся объект), который обнаруживается не во всех системах взаимодействий. Так, после окончания учебных занятий группы как целостного объекта уже нет, тогда как в определенных, институционально запрограммированных ситуациях (номер группы, количество студентов, общие характеристики) она как объект обнаруживается и самоидентифицируется. Кроме того, такой куматоид поддерживается и внеинституционально, подпитывается многообразными импульсами – дружбой, соперничеством, солидарностью, поддержкой и пр.
Особенность куматоида состоит в том, что он не только безразличен к пространственно-временной локализации, но и нежестко привязан к самому субстрату – материалу, его составляющему. Его качества системные, а следовательно, зависят от присутствия или отсутствия входящих в него элементов, и в особенности от траектории их развития или поведения. Куматоид нельзя однозначно идентифицировать с одним определенным качеством или с набором подобных качеств, закрепленных вещественным образом. Вся социальная жизнь наводнена плавающими объектами – куматоидами. Еще одной характеристикой этого феномена является определенная предикативность его функционирования (быть народом, быть учителем, быть членом той или иной социальной группы и т.д.). От куматоида ожидается некое воспроизведение наиболее типичных особенностей поведения.
Новые стратегии научного поиска указывают на принципиальную гипотетичность знания. В частности, в одной из возможных интерпретаций постнекласической картины мира обосновывается такое состояние универсума, когда, несмотря на непредсказуемость флуктуаций (случайных возмущений и изменений начальных условий), набор возможных траекторий (путей эволюционирования системы) определен и ограничен. Случайные флуктуации и точки бифуркации трудно предсказуемым образом меняют траекторию системы, однако эти траектории тяготеют к определенным типам-аттракторам и вследствие этого приводят систему, нестабильную относительно мельчайших изменений начальных условий, в новое нестабильное состояние.
Тема 7. Наука как социальный институт
7.1. Институционализация науки и ее философские проблемы
В широком смысле социальный институт трактуется как элемент социальной структуры, исторической формы организации и регулирования общественной жизни – совокупность учреждений, норм, ценностей, культурных образцов, устойчивых форм поведения. Имеющиеся в литературе многочисленные определения науки сходятся в одном: все они трактуют науку как своеобразную форму деятельности. При определении науки чаще всего делается ссылка на ее генетические связи с культурой, которая является наиболее прочным основанием науки. В то же время притязания науки на статус социального института оправданы двумя обстоятельствами. Во-первых, границы ее функционирования столь обширны, что она непременно прикасается к культуре и вступает с ней в общение. Во-вторых, наука сама способна стать подлинным прочным основанием культуры как в деятельностном, так и в технологическом аспекте. Поэтому науку вполне уместно и правомерно назвать социокультурным феноменом, отчего ее прикладная роль существенно расширяется. Содружество науки и культуры способно составить цивилизацию.
Разумеется, роль науки не ограничивается ее контактами с культурой. Возможности науки гораздо шире. Включенная в социальный контекст, она может оказывать влияние на политику общества, удовлетворять его идеологические запросы. Существует различные модели взаимоотношения науки с идеологией: осуждение, безразличие, апологетика, эксплуатация и др. Наука может оказаться в кабальной зависимости, выполняя «социальный заказ». Такая практика особенно характерна для военной (оборонной) промышленности. Наиболее зависимы от идеологии гуманитарные науки, наименее – естественные. Технические науки ограничены прикладными целями, востребованностью со стороны производства, степенью внедрения. Но абсолютно освободиться от влияния общества наука не может, хотя и стремится к этому. Социально-психологические факторы, определяющие науку, требуют введения в контекст науки представлений об историческом и социальном сознании, размышлений о типах поведения ученых, когнитивных механизмах познания и мотивации научной деятельности. Они обязывают подвергнуть науку социологическому исследованию, тем более что, будучи социально-культурным феноменом, наука имеет не только положительные, но и отрицательные последствия своего развития.
Современная наука находится в зависимости от множества определяющих ее развитие факторов, среди которых, помимо запросов производства, экономики, можно назвать и государственные приоритеты, и собственные интеллектуальные, философские, религиозные и эстетические факторы, а также механизмы социальной поддержки научных исследований. В совокупности все эти факторы предъявляют к ученому этические требования: бескорыстность, объективность, научная добросовестность, чувство долга перед интеллектуальными традициями, определяющими его нравственные ориентиры.
Наука, понимаемая как социально-культурный феномен, предполагает соотнесение с типом цивилизационного развития. Согласно классификации А. Дж. Тойнби, выделяется 21 тип цивилизаций. Более общий подход предполагает общецивилизационное разделение с учетом двух разновидностей цивилизаций: традиционных и техногенных. Между ними есть некоторые отличия. В частности, переосмысление традиционно-консервативных концепций продиктовано необходимостью использования не только внутренних, но и общечеловеческих резервов мышления. Техногенный тип развития предполагает ускоренное изменение природной среды в соединении с активной трансформацией социальных связей человеческого фактора. Культурная матрица техногенного развития проходит стадии прединдустриального, индустриального, постиндустриального развития. Трехсотлетие жизни техногенной цивилизации продемонстрировало свою активность, граничащую с агрессивностью, что свидетельствует о наличии глубоких последствий вмешательства человека в тайны природы и его ответственности перед обществом.
Личность ученого, его движение к истине – традиционный объект интереса самих ученых. Так, например, Макс Вебер (1864–1920) видел долг ученого в беспрестанном преодолении себя, инерции собственного мышления. И тот, кто не способен на это, не должен заниматься наукой! Интеллектуалы – это особая научная среда. Наиболее выдающиеся ее представители составляют так называемую элиту (от фр. elite – лучшее, отборное). По некоторым оценкам, всплески научной активности элиты имеют два пика: первый в возрасте 32–36 лет, второй – в возрасте 42–46 лет. По наследству подобная научная плодотворность передается в редких случаях. По данным некоторых наблюдений (В. П. Кохановский, Т. Г. Лешкевич и др.), с возрастом элита утрачивает свою «элитность», формально сохраняя свой имидж и тормозя выдвижение молодых. Заметим, что рассуждения авторов об элитах в науке не имеет эмпирических подтверждений, однако предполагается, что таковые могут быть. Так, например, В. П. Кохановский в качестве условий принадлежности к элите рассматривает пять признаков, наличие которых и является, как он считает, основанием для выдвижения в разряд элит:
1) избрание ученого действительным членом, членом-корреспондентом, почетным членом академий, научных учреждений и обществ;
2) присуждение премий и медалей за научную деятельность;
3) включение биографических справок об ученом в специальные справочники и энциклопедии;
4) участие в работе редакционных коллегий, изданий с высоким научным цензом;
5) высокий индекс цитирования ученого членами мирового научного сообщества.
Институциональный подход к науке в России пока еще не сложился, но он сулит положительную перспективу. Родоначальником такого подхода является американский социолог Роберт Кинг Мертон (р. 1910). Как известно, понятие «социальный институт» отражает степень закрепленности того или иного вида человеческой деятельности и неформальных отношений по типу соглашений и переговоров к созданию организационных структур. В связи с этим бытует словоупотребление о политических, социальных, религиозных институтах, а также институте семьи, школы, учреждения. Но философская основа этого явления в России пока не сложилась.
Институциональность по отношению к отдельному субъекту имеет принудительную силу. Институт, по Веберу, объединяет людей, включая их в коллективную деятельность, систематизирует образовательные процессы. В зачаточном состоянии эти нормы существовали еще в средневековых монастырях и университетах, в системе профессиональной научной деятельности. Эффективность образования обусловлена теми целями, которые ставят перед собой участники процесса; она зависит от того, что хотят реализовать с помощью образования. А с этим связана проблема профессиональной и социальной ориентации, т.е. то, как человек определяет свое место в жизни, в системе общественных отношений.
Профессиональная и социальная ориентация во многом взаимосвязаны. Так, если профессиональная ориентация предполагает существование набора профессий, в котором субъект может реализовать свои наличные возможности, то под социальной ориентацией понимается определение человеком своего места в системе социальных отношений, выбор им своего социального положения. Общество поступает неправильно, если не поддерживает стремление людей к социальному продвижению. Это стремление создает соревновательность, соответственно у общества появляются более широкие возможности для выбора кандидатов на определенные должности, в том числе и в науке. Рыночные преобразования в России существенно усилили ориентацию молодежи на образование. Больше стало желающих получить финансовое, экономическое, юридическое образование, и все меньше становится желающих стать рабочими. Люди хотят быть не объектом, а субъектом своей судьбы, хотят занять в жизни активную позицию. Они не ждут теперь милостей ни от природы, ни от властей. Как пишет Ж. Т. Тощенко, при изучении профессиональной ориентации учащихся средней школы выяснилось, что только один из опрошенных пожелал стать рабочим – старателем (похоже, мечтал найти золотой самородок!).
7.2. Развитие методов передачи знаний и динамика научного знания
Каждая страна заинтересована в прогрессе науки в силу очевидных ее преимуществ для своего развития. В человеческом обществе существует несколько способов передачи знаний из поколения в поколение: синхронный, диахронный, трансляционный и др. Суть синхронной передачи состоит в усвоении знаний в контактном общении поколений при совместном их существовании. Диахронный способ предусматривает передачу знаний между поколениями путем трансляции знаний. Между этими формами нет непроходимой грани, они взаимно пересекаются и дополняют друг друга. Современное общество постоянно совершенствует методы передачи знаний как по горизонтали (территориально), так и по вертикали (из поколения в поколение). Наиболее значимый способ трансляции знаний – письменность – характеризует уровень развития общества, связывает прошлое с настоящим и будущим, делая его вневременным. Массовое распространение письменности способствовало формированию так называемого информационного общества.
Считается, что устный язык наиболее близок к означаемому. Слова, голос ближе к разуму, чем письменный знак. Такую двухслойную структуру языка впервые исследовал известный швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр (1857–1913). Он предложил рассматривать язык как систему, разграничив лингвистику языка и лингвистику речи, синхронию и диахронию, выделил такие свойства языка, как предметность и операциональность. У научного знания имеются свои требования к языку: нейтральность, отсутствие индивидуальности и точное отражение бытия. Язык науки должен быть копией объекта исследования, хотя он всегда оказывается в плену менталитета, вмещая традиции высказывания, привычки, суеверия, «дух» народа. Письменность изначально мыслилась как способ изображения речи и как способ замены личного участия, однако при этом она ограничивала свободную рефлексию, приостанавливала поток мысли.
Способы трансляции научного знания связаны с типом общественной системы. В традиционном обществе важное место занимает фигура учителя, преподавателя, который передает знания своим ученикам. Ученик должен схватывать и выявлять смыслы, распредмечивать содержание знания, применяя его к собственным индивидуальным действиям. Сегодня на трансляцию научного знания большое влияние оказывают информационные технологии. Они обладают существенными преимуществами: имеют значительно больший объем информации, более высокую скорость трансляции и обработки. Интенсификация информационных технологий повышает уровень развития образованности людей, интеллектуализации общества, расширяет его компьютеризацию. Новая реальность предлагает человеку виртуальные способы взаимодействия: анонимно, безличностно, без морализации. Интернет размывает строгие критерии обучения, затрудняет отбор значимой информации. Он находится «по ту сторону добра и зла».
7.3. Проблема социального регулирования науки
Социальное регулирование науки представляет собой процесс выработки со стороны общества и государства ценностных ориентиров, стратегических приоритетов, юридических норм, регламентирующих деятельность научного сообщества, научно-исследовательских организаций и конкретных ученых. Необходимость такой регуляции обусловлена тем, что наука, являясь социальным институтом, выполняет важные функции, связаннее с приростом нового знания, развитием научно-технического прогресса и т.д. Поэтому общество, государство не могут быть безучастны к проблемам научного развития. Между тем в данной области существует много противоречий. Американский философ техники Э. Лейтон, исследовавший проблему социального регулирования науки на примере 700 технологических инноваций, пришел к убеждению о невозможности получения сиюминутной выгоды от инновационного вложения капитала. Как видим, эмпирическая практика не способствует внедрению научных инноваций в промышленность. Тормозящие механизмы последней сдерживают технический прогресс, «работают» в пользу сохранения существующей технологии, защищая ее от резкой смены и деконструкции. Подобная практика не идет на пользу ускоренному внедрению в производство технических новинок и не дает гарантии того, что инновации найдут свое технологическое применение. Вместе с тем ученые приходят к выводу, что, если научная деятельность по производству фундаментальных знаний и их применение будут приостановлены хотя бы на 50 лет, они никогда не смогут возобновиться из-за обесценения имеющихся знаний.
Неразрешимой до сих пор остается проблема взаимодействия мира искусственного с миром естественным. Так, например, используемые в бытовой технике малочастотные генераторы изменяют обычную среду повседневного существования человека. Но изучение последствий их влияния не организовано, хотя предварительные эксперименты доказали пагубность этого воздействия на психику и здоровье человека. Отсутствие коэволюционной стратегии в государственном регулировании технологических разработок вносит дисгармонию психологического и медицинского характера в структуру здорового образа жизни.
Вызывает тревогу социальный статус современного ученого: можно констатировать наличие многочисленных социальных, экономических, материально-технических, финансовых, психологических, аксиологических и иных проблем, негативно влияющих на его социально-правовой статус.
Все перечисленные проблемы могут быть адресованы к той системе взаимоотношений, которые сложились между наукой и властью. Французский философ М. Фуко пытался выяснить взаимоотношения власти и знания. Ему показалось, что наука – это синоним власти, и он сформулировал идею «Знание – власть» (русский вариант: «Знание – сила»). Взаимоотношения власти и науки в России во все времена были сложными. В частности, советское правительство, прикрываясь социальной демагогией о постепенном сближении физического и умственного труда в период так называемого «развернутого строительства коммунизма», вело политическую линию на снижение оплаты труда научных работников до уровня зарплаты работников, занятых физическим трудом, чтобы таким образом создавать видимость реализации своей пропагандистской затеи. Постепенно в результате этой авантюристической политики произошло падение престижа умственного труда. Советы канули в Лету, но тенденция по инерции живет, стимулируя миграцию туда, где человеческая мысль чего-то стоит, – на Запад. По некоторым оценкам, численность эмигрировавших из страны к началу нынешнего века перевалила за десять миллионов. Правда, людские потери этого времени были компенсированы приливом с Юга, возвращением соотечественников домой, на историческую родину и притоком неквалифицированной рабочей силы, безработных, из бывших братских республик. Поистине, тоталитаризм и наука несовместимы!
7.4. Издержки технического прогресса и проблемы преодоления глобальных кризисов
Современные изменения в мире, связанные с техническим прогрессом, произошли в основном за счет существенного роста занятости в сфере услуг и, напротив, значительного сокращения числа работающих в системе производства. Так, например, в США к концу прошлого века в промышленности было занято 22% работающих, в сельском хозяйстве – 3%, в сфере услуг – 75%. Высвобождению труда в сфере производства и его перераспределению в пользу услуг способствовали такие факторы, как рост производительности труда, автоматизация трудовых операций и др. Сфера услуг – это не только бытовые услуги. В разряд услуг входят информационные услуги, деловые, профессиональные, правовые, организационные, рекламные, медицинские, образовательные, торговые, транспортные, услуги связи и т.д.
Подобный расклад в распределении трудовых ресурсов характерен для большинства развитых стран Запада, достигших в своем развитии уровня постиндустриального общества. Внедрение передовых технологий в промышленности и сельском хозяйстве оказалось столь существенным, что значительному количеству трудовых ресурсов стало возможным «перераспределиться» в сферу услуг, маркетинга. Такова специфика постиндустриального общества, которое нередко также называют информационным обществом. Смысл подобной бифуркации данного понятия состоит в том, что подобного рода общество связано с повышенной активностью человека, а ее невозможно представить без информационного обеспечения, без способности человека быстро реагировать на меняющуюся жизненную ситуацию, его инициативности, коммуникабельности; без его образованности и информированности, воспитанности и компетентности. Люди в этом обществе не так разделены по принципу классовых признаков; эти признаки стерты, хотя не исчезли окончательно.
В постиндустриальном обществе разделение работников по классовому признаку уступает место дифференциации по доходам. Так, наемными работниками в подобном обществе являются не только рабочие (как это было в обществе индустриальном), в эту категорию входят и специалисты, и менеджеры предприятий, каждый из которых может иметь в производстве свою долю в виде акций. Другой, не менее распространенной, социальной стратой постиндустриального общества являются так называемые средние слои, которые, как правило, составляют основу общества. На вершине этого деления находятся слои с высокими и очень высокими доходами. С другой стороны, внизу, находятся слои с крайне низким уровнем доходов, которые получают от общества субсидии, и еще ниже – маргиналы, являющиеся «резервом» для наркомании и преступности. Приведенное деление не является неподвижно стабильным. Напротив, оно нестабильно, что в социологии рассматривается в понятиях вертикальной мобильности. Социальная справедливость в постиндустриальном обществе достигается в цивилизованных формах, путем переговоров, посредничеством профсоюзов между работодателем и работником.
Связь науки и экономики – особая проблема постиндустриального общества. С одной стороны, специфика этой проблемы состоит в том, что ее решение, наряду с энергоемкостью, является также и финансово затратным, требует больших капиталовложений с неопределенной прибыльностью. Во многих случаях научные проекты поддерживаются частными структурами типа Римского клуба. С другой стороны, развитие техники, оторванное от гуманистических целей, может нести разрушительные последствия: угрозы экологических катастроф; непредсказуемые последствия развития генной инженерии и клонирования; сциентизированное мировоззрение и пр. Подобного рода опасности можно рассматривать в двух аспектах: природогенные (землетрясения, наводнения, снегопады, сход лавин и т.п.) и техногенные (ошибки в планировании, в расчетах, в проектировании и т.д.). При этом прогнозирование является одним из важных и ответственных инструментов в науке. Окружающая среда, социокультурные составляющие, динамика рынка, государственные приоритеты – все это важные составляющие процесса прогнозирования.
В системе «наука – техника» важное значение приобретает проблема ответственности ученого. Сегодня ученый, успешно занимающийся научным поиском, осознает значимость своего открытия и сам же реализует его на практике. Однако современный этап развития науки характеризуется многоплановыми, разветвленными, комплексными научно-техническими коллективными разработками, объединенными не вокруг лидера, а вокруг концепции, идеи. На смену принципу персональной ответственности ученого за последствия своих открытий приходит принцип коллективной ответственности, а она нередко бывает деперсонализированной. Из этого факта непременно следует возрастание роли государства в регулировании процессов научно-технического прогресса.
7.5. Проблемы социальной регуляции научно-технического прогресса
Вступая в ХХI век российское общество вдруг ощутило потребность в пространственно-временном самоопределении и в выработке социально-политической научно выверенной стратегии развития. Среди множества возможных парадигм (модернизация, постмодернизация, глобализация, виртуализация) предпочтение было отдано глобализации с небольшим уклоном в сторону модернизации и намеком на постмодернизацию. В этой связи в социальной философии оказались востребованными труды И. Уоллерстайна, Ш. Айзенштадта, Дж. Александера, Р. Робертсона, У. Бека и др. В России вплоть до конца ХХ в. философы по данной проблеме выступали преимущественно с разоблачительными публикациями в адрес зарубежных авторов. Отдельные аспекты по типологии общественных изменений были затронуты в работах Н. Е. Покровского, А. Ф. Филиппова, В. Ф. Шаповалова и др. Так, В. Ф. Шаповалов в своих исследованиях о перспективах современного научно-технического развития России ищет подсказки у Николая Бердяева, хотя очевидно, что философ ХIХ века так далеко смотреть не мог. В. П. Кохановский и его соавторы, отмечая роль власти в развитии науки, пишут о ее двойственной функции: либо она курирует науку, либо диктует властные приоритеты. Последнее зависит, как мы полагаем, не от власти, а от конкретного лица, ее представляющего, его авторитарности или демократичности, от культуры или отсутствия таковой.
В наиболее развернутом виде динамика научного прогресса представлена в творчестве Томаса Куна. Для него научная деятельность является мероприятием, имеющим аксиологический, социологический и психологический характер. Разработанная им парадигмальная концепция наиболее ярко характеризует процесс развития научной деятельности. В рождении парадигм велика роль интуиции, способа интерпретации инноваций. Смена парадигм отдаленно напоминает смену общественно-экономических формаций через социальные революции (по Марксу), однако, к счастью, с меньшими людскими потерями. В идеале естественная смена парадигм в науке делает излишним государственное регулирование последней, тем более что государство – это не научное, а политическое, административное образование, методы которого науке противопоказаны. В этой связи наука интерпретируется через понятие этики.
Этика (греч. ethika, от ethos – обычай, нрав, характер) – это наука о путях преодоления человеком своих недостатков. Впервые этот термин ввел в научный обиход Аристотель. В своей «Никомаховой этике», этой энциклопедии морали, он разработал основания правил – законов осуществления благих поступков. Иммануил Кант выдвинул принцип категорического императива – универсальный для всех людей закон: поступай так, как должны поступать все люди, приумножающие благо общества. Этические системы создавались в различные эпохи. Наиболее перспективной этической системой считается ценностно-ориентированная конвенциональная этика, органично коррелирующаяся с прагматическим методом науки. Она предохраняет от умозрительности благодаря яркому ценностному, аксиологическому содержанию, избавляет от опасности сползания к меркантилизму и натурализму.
Видные деятели науки всегда питали интерес к проблемам этики. Например, великий нидерландский философ-материалист Бенедикт (Барух) Спиноза (1632–1677), последователь учения Д. Бруно, Р. Декарта, Т. Гоббса, выступал как один из радикальных представителей детерминизма, противников телеологии. В теории познания он опирался на разум, который рассматривал в качестве бесконечного свойства человека – части природы. Основным философским произведением Спинозы является «Этика, доказанная в геометрическом порядке» (1675). Этика Спинозы – это учение о субстанции и ее модусах.
В известной миру ученых книге «Последние мысли» Анри Пуанкаре (1854–1912) развил математические следствия постулата (от лат. postulatum – требование).
1. Принципы науки, постулаты геометрии высказаны только в изъявительном наклонении, в этом же наклонении выражаются и экспериментальные истины, и в основе наук нет и быть не может ничего другого.
2. В науке нельзя получить предложение, которое говорило бы: делай это или не делай того, которое соответствовало бы или противоречило морали.
3. Наука приводит нас в восторг, тот восторг, который заставляет нас забывать даже самих себя, и этим он высоко морален.
4. Гармония законов природы дает идеал, и это единственная почва, на которой можно строить мораль.
5. Страсть, вдохновляющая ученого, есть любовь к истине, а такая любовь не является ли самой моральной?
6. Наука приводит к подчинению частных интересов интересам общим, и в этом снова есть мораль.
7. Наука дает нам чувство необходимой кооперации, солидарности наших трудов с трудами наших современников, наших предшественников и наших последователей.
8. Наука не терпит лжи, неискренности.
9. Наука, широко понимая, преподаваемая учителями, которые ее понимают и любят, может играть очень полезную и важную роль в моральном воспитании.
Для Пуанкаре мораль находится вне науки, но над наукой. Его изречения местами противоречивы, они обсуждаются, анализируются, но не признать их утилитарного значения в науке невозможно. Пуанкаре явился основателем конвенционализма, непротиворечивости (применительно к математике и физике). Позже Рудольф Карнап (США) использовал этот метод в разработке принципа логического позитивизма и индуктивной логики.
Своеобразно характеризует взаимоотношения этики и науки А. Эйнштейн. Он не считает, что наука может научить людей морали, этике поведения. Не верит тому, что философию морали можно построить на научной основе. Научная теория, по мнению Эйнштейна, еще не дает основания для морального поведения, но она и не может противоречить морали. Люди хотят от этики слишком многого. Основные вопросы этики, на которые ученый хочет получить ответ, таковы: что может быть? что я должен делать, чтобы достигнуть возможного? каково отличие одного возможного от другого возможного? Не получив на эти вопросы ответа, некоторые считают этику ненаучной.
Итак, этика – прагматическая наука. Четкое осознание статуса этики – ключ к пониманию этического измерения науки в целом.
7.6. Научно-технический прогресс, общественный контроль и государственное управление
