Помоги проекту - поделись книгой:
…При свете настольной лампы Урсула склонилась над штопкой. Это был один из редких вечеров, проведенных дома. Дети улеглись, и никто не мешал девушке. За работой она обдумывала доклад, с которым скоро должна была выступить. Вдруг в дверь негромко постучали. Отложив рукоделие, Урсула подошла к двери:
— Кто там? — спросила она. Было уже почти десять часов, и никто не должен был прийти.
— Урсула, это Герхард Дегенхардт, друг Юргена. Вы помните меня?
Конечно, Урсула помнила этого высокого светловолосого юношу. Он часто приходил к Юргену, когда тот еще учился в школе. Открыв дверь, Урсула рассмеялась — оказывается, Герхард был совсем невысоким. Конечно, ведь тогда, когда они виделись, Урсула была еще девочкой, и друзья брата все казались ей большими.
— Заходи, Герхард. Только тише, девочки спят, — пригласила она.
Теперь за круглым, покрытым скатертью столом они сидели вдвоем. Чай остывал, а молодые люди увлеченно болтали. От пустяков разговор быстро перешел к любимой теме Урсулы. Они взволнованно обсуждали политическую ситуацию в стране. Оба считали, что необходимо что-то предпринимать. Но что именно? Тут их мнения расходились. Девушка раскраснелась, глаза ее горели. Герхард оказался полным и безнадежным идеалистом.
— Совсем необязательно впадать в крайности, политическая борьба — это только способ для достижения цели. Если бы я хотел вступить в партию, то выбрал бы партию друзей природы, — заметил гость.
— Я считаю, что Организация друзей природы делает нужное и полезное дело, — согласилась Урсула. — Однако мне думается, что если сознаешь необходимость классовой борьбы и революции, то надо вступать в организацию, которая непосредственно ведет классовую борьбу, идет кратчайшим путем к революции.
— Но послушай, Урсула…
Ничего не отвечая, девушка выбежала из комнаты. Через минуту она вернулась с ворохом книг, брошюр, газет. Вывалив все это на стол, она стала объяснять Герхарду основы марксизма, доказывая, что коммунистическая партия и то, за что она борется — единственно возможный путь спасения сотен безработных и нищих от голода и болезней. Немного остыв — Герхард не прерывал ее — она откровенно рассказала и о недостатках Союза молодежи. Гость задумчиво смотрел на круглое пятно от лампы.
— Когда у вас следующее собрание?
И Урсула поняла, что победила.[2] Через какое-то время после их разговора один из друзей Дегенхардта написал ему письмо с просьбой разъяснить, что такое коммунизм. Герхард отправился к Урсуле. Молодые люди встретились, и девушка перечислила список литературы, который необходимо купить. По ходу встречи, чтобы голова лучше работала, они съели три молочные шоколадки «Корос» — сказочное лакомство в те трудные времена! Она по-прежнему осталась лакомкой, хотя это и несколько расходилось с ее идеалами. «Рольф подарил мне плитку шоколада, — пишет она брату. И тут же оправдывается. — Но он ее не покупал. Такие глупости мы не делаем. Но если ему кто-нибудь что-нибудь дарит, то он всегда делится со мной».
Вот уже четыре года Урсула дружила с Рольфом — так друзья называли Рудольфа Гамбургера. Он был старше ее на четыре года и давно учился на архитектора. Это был высокий темноволосый молодой человек, с приятными манерами, сдержанный и хорошо воспитанный. Происходя из буржуазно-либеральной семьи, он имел достаточно средств, чтобы учиться в Берлинском университете. Урсуле доставляло удовольствие разговаривать с ним, а Рольф с самого начала заглядывался на высокую стройную девушку. Однако последнее время Урсула казалась ему далекой, ее мысли блуждали совсем не там, где ему хотелось бы. Молодой человек был давно влюблен в Урсулу и имел, как говорится, «вполне серьезные намерения» — но разве его будущая жена может настолько увлекаться политикой?
Поздним вечером Рольф, как это бывало часто, провожал девушку домой. Они разговорились о России, о пролетарской революции: Урсула была возбуждена, горячо спорила, убеждала. Наконец, Рольф не выдержал:
— Урсула, пойми, рабочие не способны что-либо создать! Для этого необходимо образование, умение анализировать, способность оценивать прошлое и будущее.
— Как ты можешь так говорить? Ты подвергаешь сомнению социализм вообще и наши убеждения в частности! Твои взгляды определяются эмоциями и лишены малейшего научного фундамента по такому вопросу, как коммунизм! — горячо возражала девушка. На ум ей приходили многочисленные цитаты Маркса и Сталина, но она была столь возбуждена, что боялась ошибиться, приводя их.
— Хорошо, Урсула, не будем ссориться. Мировая революция не повод кричать друг на друга, — согласился Рольф, пытаясь успокоить девушку. На глазах ее выступили слезы:
— Для тебя это лишь различие во взглядах! Как при оценке картины или книги!
«Ну почему он меня не понимает? Ведь речь идет о самом важном для меня, о мировоззрении! Нет, сейчас он чужой мне». Урсула отвернулась и даже не пожала руки Рольфа, когда он выходил на своей остановке. Поглощенная переживаниями, девушка проехала Целендорф. Опомнившись, она выскочила на следующей станции и в полночь прошлась по чудесной дороге вокруг озера Шлахтензее. Прохладный ветер с озера остудил ее, она успокоилась. Дома Урсула застала письмо от брата из Америки, он писал про свою очередную книгу о Марксе. Воодушевившись, девушка побежала в свою комнату, достала произведения Сталина — все, что у нее было — и выписала ясные и четкие цитаты о диктатуре пролетариата и социализме. Засыпая, уже под утро, она мечтательно думала, как завтра отдаст их Рольфу. Эти цитаты и были ее «научным фундаментом».
Конечно, они помирились. Рольф явился с билетами в Государственную оперу.
— Сегодня мы будем слушать «Разбойников»! Режиссер — Пиксатор.
Эта опера была так называемой «новой» постановкой. От Шиллера осталось не так уж много, но молодые люди были в восхищении.
— Гениальная режиссура! — воскликнула Урсула. И Рольф с ней согласился.
Приближалось 7 ноября. В Линденпарке должен был состояться митинг памяти героев русской революции. Красные плакаты трепетал на домах Целендорфа. Урсула была полностью поглощена подготовкой к празднику: изучала пьесу, где играла русскую крестьянку. Также она исполняла роль руководительницы международного конгресса, проходящего в России. А кроме того, дирижировала передвижным хором и была занята в массовых сценах. Актеров было сорок человек, и бедная Урсула разрывалась, пытаясь навести порядок. К счастью, все репетировали с энтузиазмом и были захвачены своими ролями. Празднование прошло невероятно успешно. Линденпарк, самый большой зал в Целендорфе, был переполнен. Актеры играли превосходно — Урсула была просто счастлива. По пути домой к ней подходили незнакомые люди, жали руку, благодарили.
А дома ее ждали суровые будни. У младших сестер, Бригитты и Пчелки, да и у самой Урсулы, совершенно не было зимней одежды. Попытки сшить пальто Пчелке закончились неудачно — старая материя расползалась по швам. Бригитте материала не хватило вовсе. Пришлось написать родителям в США, попросить у матери совета — сколько можно истратить на зимние пальто.
Родители вернулись, и ее положение в семье стало сложным. Девушка начинала тяготиться материнской опекой. «Мои письма Юргену я должна направлять непосредственно ему самому — оправдывается она, — чтобы не ранить как-либо его и свои чувства». С братом она более откровенна. «Почему вы настраиваете маму против нас? Я разделяю твое мнение о ней как о чудесной женщине, которую можно любить независимо от того, что она наша мать. Однако прошло то чудесное время свободы, когда я в половине двенадцатого ночи уходила от Рольфа и, счастливая, садилась в автобус. К тому же без отца мать всего лишь «полчеловека». Это было, действительно, так. Несколько позднее Урсула описывала брату, как они с матерью встречали на вокзале отца: «Надо было видеть, как они встретились! Пожалуй, в этот момент окружающие за десять миль могли почувствовать, как они любят друг друга. Причем внешне все выглядело обычно, только описать это невозможно».
Как-то брат прислал ей доллар. «Да, — подумала Урсула, — права поговорка: «Чем больше нужда, тем ближе родня». Деньги она потратила с пользой и с удовольствием: дважды сходила в кино, и не одна, а с безработным товарищем, — на русские фильмы «Сын гор» и «Черное воскресенье 1905 года». Оба фильма ей понравились, но, все-таки, с «Броненосцем «Потемкиным» никакого сравнения. Затем, на празднике Союза красных фронтовиков она с восьми вечера до трех утра не пропустила ни одного танца — все-таки Урсуле было только девятнадцать! И, наконец, купила книгу художника Мазереля со 165 картинками, изданную в народном издании и очень дешевую. Сколько удовольствий можно получить всего на один доллар!
Рольф вступил в организацию «Красная помощь». Любовь к Урсуле заставила его задуматься и признать ее правоту. Он радовался любой победе коммунистической партии, готов был поддерживать КПГ делами, деньгами, покупкой партийных марок. Строго следил, чтобы возлюбленная не пропускала ни одного мероприятия.
— Ты не должна не доделывать что-то из-за меня, — убеждал ее методичный и обстоятельный Рольф. — Быть с тобой — коммунисткой — для меня очень много значит.
И у Урсулы становилось легко на сердце. Они собирались жить вместе, и вопрос вступления Рольфа в партию был лишь вопросом времени. К сожалению, прежде ему необходимо было закончить университет.
С декабря 1926 года Урсула возглавила агитпроп партийной организации 10-го района. Ей предстояло организовывать массовое мероприятие — вечер на широкой общественной основе, более широкой, чем 7 ноября, для установления близких контактов с сочувствующими коммунистической партии. И вот вечером, после работы, она сидит на полу перед кучей незаштопанных чулок, на столе лежит «Арбейтер иллюстрирте цейтунг» и начатая книга Полгара «Небесный оркестр», а на стуле — портфель с материалами для подготовки к вечеру памяти Люксембург — Либкнехта — Ленина, который должен состояться в середине января.
Урсула была поистине неутомима. После вечера памяти состоялся костюмированный праздник под девизом «Прочь от грязи и хлама». Девушка веселилась «по полной программе». В ярко-красных облегающих брючках, узком кителе со стоячим воротничком, она танцевала и танцевала.
— Ты поцеловала двадцать парней! — возмущалась «общественность».
— Если не считать Рольфа, то таковых наберется не больше девятнадцати! — весело отвечала Урсула и уносилась в очередной танец. Домой она вернулась в половине седьмого утра. Было воскресенье, и через два часа она выехала в Берлин на курсы, организованные партией при прусском ландтаге. Центральные курсы работали каждое воскресенье с 9 утра до 4 часов дня. Урсула была счастлива, что от Целендорфа на курсы отправили именно ее. «Как здорово, что Целендорф такой маленький район», — думала девушка. — «Где бы что ни происходило, посылают меня». Ведь из каждого района на этих курсах обучалось только по одному человеку.
Урсула устроилась на новую работу — к братьям Ульштайн, которые ничего не знали о ее политической деятельности. Она работала в отделе журналов и архиве отдела пропаганды. Одновременно выполняла новое партийное поручение. К этому моменту у нее уже был богатый опыт работы в партии и Союзе молодежи. Поэтому, получив письмо от брата — он сообщал, что собирается издавать свою книгу и надеялся, что ее с удовольствием будут читать рабочие, — она ответила ему: «Мне было трудно понять даже твою статью. Тем же, кто разбирается в экономике хуже меня, будет еще труднее. Пиши проще, короткими фразами. Тебе не следует упрощать свои идеи, но в то же время надо стремиться к простоте изложения, с тем, чтобы каждый мог понять. Подчас текст лишь усложняется, когда его для большей убедительности повторяют в двух, трех местах, меняя лишь форму и структуру фразы». К чести Урсулы надо сказать, что, окончив только школу-десятилетку, она стремилась понять сложные идеи, изложенные не только в произведениях ее брата, но и Маркса, Энгельса, Ленина. И тому же брату она как-то писала: «Мне, несчастной идиотке, потребовалось три часа, чтобы прочитать двадцать страниц «Вопросов ленинизма».
15 мая 1927 года Урсуле исполнилось двадцать лет. К этому моменту через издательство «Ульштайн» ей удалось напечатать в «Роте фане» комментарий к одному политическому труду. 1200 экземпляров раздали бесплатно у подъездов и имели, по замечанию самой Урсулы, некоторый успех.
В конце лета 1927 года Роберт Кучински купил библиотеку у Артура Холлитчера, леворадикального писателя. Урсула с восторгом описывала ее брату, перечисляла авторов: Вассерман, Томас Манн, Фонтане, Лариса Рейснер, Шоу, Эптон Синклер, Голсуорси, все тома протоколов Коммунистического интернационала. Мать Урсулы была вне себя: «Теперь нам придется жить впроголодь!» — восклицала она.
Празднование очередного 7 ноября девушка отметила вместе с отцом — он возглавлял делегацию, членами которой были Иоганнес Бехер и Кетэ Кольвиц. Кстати сказать, отец Урсулы уже побывал в России, но работы в Америке не прервал. Встречая отца на вокзале, девушка услышала от него фразу, которую запомнила на долгие годы: «Раньше я никогда не понимал, почему Англия хочет войны с Россией. Теперь я это понимаю и нахожу позицию Англии оправданной — ни одно капиталистическое государство не может видеть, как расцветает и из года в год добивается новых успехов страна не капиталистическая, а коммунистическая». Урсула почти ревела от радости — «Как было бы ужасно, если бы отец не признал все то, что происходит в России!»
Однако в 1928 г. политическая деятельность Урсулы стала известна ее работодателям — братьям Ульштайн.
— Ты должна уволиться, — заявил Герман Ульштайн.
— Почему? — довольно нахально спросила Урсула, догадываясь, в чем дело.
— На демократическом предприятии коммунисты лишены возможности продвижения по службе.
Девушке были известны некоторые политизированные сотрудники, члены радикальной партии, которые могли «продвигаться по службе» в этом магазине. Но это была не коммунистическая, а национал-социалистическая партия. Она безропотно ушла со службы.
Итак, Урсула оказалась без работы. Роберт Кучински предложил дочери поехать работать в США. Два года, 1928 и 1929, она провела в Америке. Сначала она жила в Филадельфии, где давала уроки немецкого языка детям одной квакерской семьи, потом служила горничной в гостинице «Пенсильвания». Затем ей посчастливилось найти работу по специальности — в книжном магазине в Нью-Йорке. Жила она в еврейском квартале — здесь можно было не платить за квартиру, но надо было два раза в неделю выполнять «социальную работу» в детских яслях и клубах для матерей, или в спортивных клубах. В Штатах ей не понравилась, и Урсула вернулась в Германию, которую она любила, но где так и не смогла найти работу.
В 1929 году берлинское окружное руководство партии поручило ей организовать марксистскую молодежную рабочую библиотеку. Урсула стала ее заведующей. Денег у них не было, приходилось брать с читателей абонементную плату — десять пфеннигов. Они арендовали подвал на Гренадирштрассе, где раньше держали голубей. Книги для библиотеки собирали у товарищей и в издательствах и привозили в свой подвал на ручной тележке. Им помогали товарищи по партии: Эрих Хеншке, Макс Кахане, Герд Дегенхардт. Позднее организованная Урсулой библиотека была присоединена к Марксистской рабочей школе.
В 1929 году старший брат Юрген женился на эльзаске Маргарите — скромной, умной и образованной девушке. Их книга «Фабричные рабочие в экономике Америки» была переведена на русский язык. В это же время Рольф закончил учиться. Несколькими месяцами позже Урсула вышла замуж за архитектора Рудольфа Гамбургера.
Ни хорошей работы, ни каких-либо перспектив в охваченной экономическим кризисом Германии не было, и молодожены решили уехать из страны. Один из лучших друзей Рольфа, доктор Гельмут Войдт, работавший в Китае представителем фирмы «Сименс», пообещал им помочь. Он был честолюбивым коммерсантом, гордился взлетом из самых низов, с интересом и симпатией относился к Китаю. И в один прекрасный день от Вальтера пришла телеграмма: требуется архитектор в городское управление, во главе которого стоит английская администрация. Это учреждение, под названием «Шанхай Муниципал Каунсил», управляло большей частью Шанхая. Рольф послал ответную телеграмму с предложением своей кандидатуры. Все прошло удачно. К большой радости Урсулы, супругам предложили выехать в Шанхай немедленно. Урсула сообщила в ЦК о том, что уезжает и намерена работать с китайскими коммунистами. Она сразу даже не поняла, почему это наивное заявление так взволновало товарищей.
— Только помните: вы должны быть очень осторожны, очень… В Китае быть коммунистом крайне опасно. Нужна строжайшая конспирация. Не надо спешить: когда вы прибудете в Шанхай, с вами будет установлена связь, — предупредил Урсулу один из членов КСМГ.
Но простимся на время с наше героиней…
Глава 2
Далеко на востоке
20-30-е годы были далеко не самым легким временем для Китая. После поражения в войне с Японией 1894-95 гг. и подавления в 1901 году восстания «боксеров» страна попала в зависимость от своего могущественного островного соседа, фактически став полуколонией Японии. В 1911 году революция свергла власть Цинской династии, однако новое правительство во главе с Сунь Ят-сеном контролировало лишь шесть провинций на юге страны (Гуандун, Гуанси, Юньнань, Гуйчжоу, Сычуань и часть провинции Хунань), а реальную власть имело только в провинции Гуандун. Фактически в начале 20-х годов Китай представлял собой конгломерат полуавтономных территорий, каждая со своей властью. Управляли территориями так называемые «провинциальные милитаристы», или «военные лорды» — китайские генералы, власть которых, обеспеченная подвластными им войсками, была бесконтрольна и безгранична. По более поздней аналогии можно сказать, что это было много маленьких Чили со своими маленькими пиночетами.
В 1921 году была образована Коммунистическая партия Китая, которая, после реорганизации правящей партии Гоминьдан в 1923-24 гг., вступила в него. В 1925 году умер вождь Гоминьдана Сунь Ят-сен. Вскоре после его смерти, в 1925-27 годах, в стране начался революционный подъем, в основе которого лежало антифеодальное движение крестьян против крупных землевладельцев, и подпитывала который всеобщая ненависть к японцам. Сформированная в Кантоне национально-революционная армия во время своего Северного похода завоевала политическую власть в Южном и Центральном Китае. Излишне говорить, что революция возле восточных границ СССР не обошлась без советской помощи. В 1924 году в Гуанчжоу (Кантон) прибыла группа советских военных советников, которой командовал Блюхер.
Это было время, когда молодое советское правительство, а в особенности Коминтерн, политика которого была достаточно независима, всерьез взяли курс на «мировую революцию». В 1923 году Коминтерн, при всемерной поддержке Советского Союза, предпринял печально известную авантюру с «германским красным октябрем», закончившуюся провалом. Вторая ставка делалась на Китай и китайскую революцию. Планы «экспортеров революции» были далеко идущими: «советизация» антифеодального и националистического движения и, в перспективе, строительство социализма. Эта политика, в отличие от Германии, в Китае имела определенный успех.
В СССР у этого курса были как сторонники, так и противники. К последним можно отнести наркома иностранных дел Михаила Литвинова, полпреда в Японии Виктора Коппа и других. Самыми рьяными сторонниками китайской революции были глава группы советских политических советников в Китае Михаил Бородин (Грузенберг) и полпред в Китае Лев Карахан (Караханян), которые зачастую действовали по собственному усмотрению, не очень-то советуясь с Москвой. Бородин взял курс на вооруженное восстание в Китае, провозглашение революционного правительства и создание китайской Красной Армии. Даже наши военные советники, не страдающие недостатком коммунистического радикализма, приняли этот план в штыки, а Блюхер прямо заявил, что эти директивы преступны. Однако на сторону Бородина стал Сталин, и план был принят к исполнению. Естественно, в отношения двух стран такая политика ничего хорошего привнести не могла.
В 1927 году отношения между Китаем и СССР резко обострились. Чан Кай-ши узнал о планах Бородина и K° и тут же начал наступление на Шанхай, потопив начавшееся восстание в крови. В результате, план Бородина реализовался с точностью до наоборот. Чан Кай-ши пришел к власти в стране, а советские военные и политические советники вынуждены были покинуть Китай. Начался жесточайший террор.
Работавший в начале 30-х годов в Китае советский разведчик и военный советник Отто Браун писал: «Поддерживаемые международной полицией, ищейки Чан Кай-ши каждый день устраивали облавы на крупных текстильных предприятиях, а ночью — в китайских кварталах. Они охотились за коммунистами. У тех, кого схватывали, был один выбор: предательство или смерть. В то время в Китае тысячи лучших партийных работников были обезглавлены, расстреляны или задушены. Уничтожались не только они, но и их семьи. Эти акции истребления начались в 1927 году, сразу же после поражения национальной революции и разгрома восстаний в Шанхае, Ухани, Кантоне и других городах и проводились систематически, с неослабевающей силой. (Автор цитируемой книги приехал в Китай в 1932 году — Авт.) В них, наряду с полицией, участвовали и гангстерские банды, давно сотрудничающие с гоминданом, и «синерубашечники» — члены фашистской организации, незадолго до этого созданной Чан Кайши. Они загнали коммунистов в глубочайшее подполье».[3]
В апреле того же 1927 года китайская полиция, в нарушение всех международных норм, произвела обыск в советском консульстве в Пекине. В ходе обыска было найдено огромное количество документов, в том числе и не имеющих ни малейшего отношения к дипломатии. Там были шифры, списки агентуры, документы о поставках оружия КПК, инструкции китайским коммунистам по оказанию помощи в разведработе. Нашли и директивы из Москвы, в которых говорилось, что «не следует избегать никаких мер, в том числе грабежа и массовых убийств», с тем, чтобы спровоцировать конфликты между Китаем и западными странами. После этого налета оперативную работу военной разведки в Китае пришлось практически начинать заново.
Работе в Китае советская военная разведка придавала очень большое значение. Еще в 1922 году Разведупр Штаба РККА направил туда в качестве военного атташе очень серьезного человека — комкора А. И. Геккера, крупного советского военачальника, руководившего до этого военной академией РККА. Он проработал в Китае 6 лет, сначала как военный атташе, а потом — как один из руководящих сотрудников КВЖД.
В 1924 году, вместе с миссией Блюхера, в Китай прибыли и другие военные разведчики, причем их ряды все время пополнялись. В 1926 году там появились, например, такие известные в мире разведки люди, как Христофор Салнынь, Иван Винаров, Иосиф Зильберт, Владимир Горев и другие. Формально их основной задачей была помощь китайской национально-революционной армии в организации разведки и контрразведки, но они вели и самостоятельную работу. Это был не первый «десант» Разведупра в Китай. Незадолго до того, весной 1925 года в страну прибыло несколько десятков кадровых сотрудников советской военной разведки, был создан пекинский разведцентр, который руководил работой всех местных резидентур.
В 1927 году, как уже говорилось, все пришлось начинать заново, в условиях строжайшей конспирации. Если в либеральной Европе разведчикам грозило, в худшем случае, тюремное заключение, то в Китае нравы были простые: провал означал пытки и смерть. Теперь центром деятельности советской разведки стал Шанхай. Это был крупный промышленный город, где находилось четверть предприятий тяжелой и четыре пятых — легкой промышленности, крупные банки и морской порт. В Шанхае существовала легальная резидентура под руководством Алексеева, но основную работу вели нелегалы.
В конце 1927 года в Шанхае начала действовать нелегальная резидентура Салныня. Его помощником был Винаров, а курьером — его жена Галина Лебедева, шифровальщица советского посольства в Пекине. Для прикрытия они организовали крупную экспортно-импортную торговую фирму со множеством филиалов в различных городах, которая, попутно с торговлей и разведкой, занималась и доставкой оружия китайским коммунистам. К началу 1929 года резидентура включила в сферу своей деятельности и Харбин — там прикрытием была консервная фабрика.
Кстати, именно эта группа в 1928 году ликвидировала генерала Чжан Цзо-линя, фактического главу пекинского правительства. После 1927 года позиция этого генерала стала резко антисоветской и прояпонской. Из-за постоянных провокаций против советских служащих под угрозой находилась и работа КВЖД. Поэтому генерала решили убить, причем так, чтобы подозрения пали на японских военных. Для этого к Салныню был направлен из Москвы специалист — Н. Эйтингтон, тот самый человек, который позднее организовал убийство Троцкого. Операция была проведена превосходно: Чжан Цзо-линь погиб во время поездки по железной дороге при взрыве своего спецвагона. (Кстати, Салнынь и Винаров, отозванные в Москву весной 1929 года, внесли весомый вклад в победу СССР в конфликте на КВЖД. Немалую роль тогда сыграли специальные диверсионные группы, которые сумели нарушить переброску китайских войск и боеприпасов в район боевых действий. Руководил этими группами специально прибывший из Москвы Салнынь).
В начале 1930-х годов Шанхай по-прежнему оставался основным местом действия советской разведки в Китае. Самой известной из действовавших там в то время групп была резидентура легендарного советского разведчика Рихарда Зорге («Рамзай»).
Рихард Зорге, сын немца и русской, родился в 1895 году в России. Образование получил в Берлине. Во время Первой мировой войны воевал, был трижды ранен. В 1917 году, еще будучи солдатом, стал членом независимой социал-демократической партии Германии. В 1919 году вступил в немецкую компартию, в 1925 году стал членом ВКП(б). Он считал, что коммунизм — единственный путь предотвращения новой войны. В 1921 году Зорге женился на Кристине. В 1924 году увез жену в Москву, где она работала в библиотеке Института марксизма-ленинизма. Но молодой немке не понравилось в России, она вернулась в Германию. В 1932 году Кристина получила развод и вышла замуж за американца. В том же, 1932 году, во время кратковременного пребывания в СССР, Рихард женился на Екатерине Максимовой. Их брак был зарегистрирован 8 августа 1933 года, когда Зорге был уже в Японии…
… Он был на редкость хорош собой. Высокий, слегка прихрамывающий — сказывалось полученное на фронте ранение — с красивым породистым лицом, он производил сильное впечатление на всех, с кем общался. «К нему тянулись и женщины, и мужчины, — вспоминала первая жена Зорге, Кристина Герлах. — У него был глубокий, пронизывающий взгляд, привлекающий к себе и от которого нигде, казалось, нельзя скрыться. Если женщина попадала в обозримое им поле, она была уже в его плену. В плену легком, туманном, обаятельном…»[4] Многие вспоминают, что это был жизнерадостный человек, полный энергии и оптимизма, остроумный, иногда ироничный. Только очень внимательные люди умели рассмотреть за этим жизнелюбием меланхолию, которая временами омрачала лицо разведчика. Зорге великолепно, с азартом играл самые разнообразные роли, которых от него требовала работа. В жизни он никогда не был аскетом — любил выпивку, женщин, поездки на мотоцикле с недозволенной скоростью. Но работа была важнее всего. Позднее, уже в Токио, как-то раз он, управляя мотоциклом в нетрезвом состоянии, врезался в стену. Авария не была для него чем-то из ряда вон выходящим, но у Зорге были с собой секретные документы. Он вызвал в больницу помощника и не позволял себе потерять сознание до тех пор, пока не передал ему все, что при нем было. Сейчас никто уже не спорит с тем, что этот лихач и красавец-сердцеед был одним из лучших резидентов за всю историю советской разведки.
Зорге начал сотрудничать с разведкой в 1925 году. Сначала это была разведывательная секция Коминтерна, в которой начинали многие деятели «эпохи великих нелегалов». После недолгих командировок в Великобританию и Скандинавию он был переведен в военную разведку и направлен в Шанхай, помощником нелегального резидента Разведупра Александра Улановского. В 1930 году Улановский был раскрыт, ему пришлось покинуть Китай, и вместо него резидентом стал Зорге. «Звездный час» его наступит позднее, в Японии, но и в Шанхае он сделал немало.
В Китае Зорге много общался с немецкими офицерами, участвовал в их попойках и заодно выуживал ценную информацию, по выражению Герхардта Эйслера, представителя Коминтерна в Китае, это была жизнь «в стиле казино», впрочем, вполне соответствующая наклонностям этого человека. Отчаянно смелый водитель, он сумел стать членом «Китайского автомобильного клуба», президентом которого был Чан Кай-ши. Участие в этом элитарном клубе давало возможность, запросто общаясь за рюмкой, (в которой был отнюдь не лимонад), добывать ценнейшую информацию. Хотя Зорге и тут не обходился без авантюрных мероприятий. «Чан Кай-ши как автомобилист был большим хвастуном, — вспоминает тот же Герхардт Эйслер, — что тут же вызвало у Рихарда желание проучить хвастливого генералиссимуса. Перед одним ралли он начинил свечи зажигания в машине Чан Кай-ши обычным графитом, так что искра отклонилась и не произошло контакта. Привыкший к победам президент клуба ни разу не вышел на старт, пока не нашел неполадку. Таким же именно способом Зорге однажды вывел из строя машину курьера, который был на пути к Чан Кай-ши. Курьер прибыл с большим опозданием, и объединение китайских патриотов, которое сражалось против наемников Чан Кай-ши, заняло ряд городов, прежде чем противник вследствие опоздания курьера смог принять свои меры».[5]
В Шанхае в группу Зорге входили Карл Римм, который был его заместителем, Григорий Стронский, фотограф, радисты Иозеф Вайнгартен и Макс Клаузен.
Макс Готфрид Фридрих Клаузен родился в 1899 году в Германии. Отец его держал лавку, а также был мастером по ремонту велосипедов. Мальчик с детства увлекался радиотехникой, став постарше, освоил профессии кузнеца и слесаря. В 1917 году был призван в германскую армию, окончил курсы радистов и служил в корпусе связи на Западном фронте. Демобилизовавшись в 1919 году, снова стал работать кузнецом. В 1921 году Клаузен уезжает в Гамбург. Там он работал портовым рабочим, затем механиком на торговых судах, в 1922 году вступил в Союз германских моряков. В том же году участвовал в забастовке, за что получил три месяца тюрьмы. В 1927 году побывал в СССР, после чего стал коммунистом. В 1928 году снова отправился в СССР, прошел обучение в разведшколе и в марте 1929 года был командирован в Китай.
Немало, особенно вначале, помогала Зорге в его работе американская журналистка Агнес Смедли.
После нескольких месяцев, проведенных в Харбине, Тяньцзине, Пекине и Нанкине, Агнес Смедли в мае 1929 года поселилась в Шанхае. Сначала она жила на территории французской концессии, а затем, в сентябре 1929 года, переселилась в европейскую часть «международного сеттльмента». Едва прибыв в Шанхай, она тут же стала агентом пристального внимания агентов разведок разных стран. Она сама описывала во «Франкфурте цайтунг» то, о чем ей поведали коллеги в первый же день ее пребывания в Шанхае. «Они сами рассказали мне, что японцы располагают в Китае самой лучшей агентурной сетью, и у них можно узнать много нового. «Разумеется, речь при этом идет о северных районах, — говорили они. — На юге особенно сильна британская разведка. Можете быть уверены, что ей точно известно, когда вы прибыли в Китай, и все остальное о вас тоже, вплоть до того, как часто вы меняете нижнее белье».[6]
Неутомимая журналистка развила в Китае бурную деятельность. Ей сразу же заинтересовалась полиция, поскольку она имела не то два, не то три паспорта — один британский и не то один, не то два американских. В разное время она активно участвовала в работе таких политических организаций, как «Друзья Советского Союза», «Всекитайская федерация труда, «Китайская лига защиты прав человека», «Комитет защиты супругов Ноуленс». Она много ездила по стране, знакомилась с огромным количеством людей, активно занималась журналистикой. Так, только для «Франкфуртер цайтунг» с 1929 по 1932 годы она написала более шестидесяти статей. Ее связи были огромны и обширны. Она была в дружеских отношениях с Сун цин-лин, вдовой Суть Ят-сена, сестра которой была замужем за самим Чан Кай-ши, а министр финансов Китая был ее родным братом. По этим каналам она получала множество информации о политическом и экономическом положении Китая. Скрупулезно и тщательно она собирала и заносила в картотеку данные на высокопоставленных китайских генералов. Вскоре в ее картотеке имелись сведения о 218 генералах, как официально произведенных, так и самозваных.
Рихард Зорге слышал об Агнес Смедли еще в Европе, читал все ее репортажи из Китая. Приехав в страну, он познакомился с Агнес лично, и вскоре подружился с ней. Журналистка вводила своего нового друга везде, куда была входа сама. Так, например, именно благодаря контактам с ней советский разведчик стал членом «Китайского автомобильного клуба». Агнес же познакомила его и с Сун цин-лин. Естественно, он имел доступ и ко всей информации, которой располагала журналистка. Через Агнес он также свел знакомство со своим лучшим агентом, внесшим огромный вклад в советскую разведработу на Востоке.
Японец Ходзуми Одзаки, сын журналиста, принадлежал к древнему самурайскому роду. Он вырос на Тайване, где его отец работал редактором газеты «Тайван ници-ници симбун». Учился в лучших школах, изучил английский язык, затем поступил в Токийский университет. Вскоре он обратился к марксизму. В Японии Одзаки поступил в штат газеты «Асахи симбун» и в 1927 году в качестве корреспондента газеты отправился освещать восстание в Китае. Там он задержался на несколько лет. В конце 1930 года в книжной лавке Коминтерна в Шанхае Агнес Смедли познакомила его с Зорге. Они подружились, но в то время Одзаки еще не стал агентом советской разведки. Это произошло позже, в Японии, когда Зорге сказал другу, что тот может помочь бороться с фашизмом, если будет поставлять сведения Коминтерну.
Итак, к 1930 году в Шанхае работала сильная группа, которая регулярно поставляла в Москву сведения о политическом и экономическом положении в Китае, военную информацию, материалы о производстве оружия. Наши нелегалы и напрямую помогали китайским товарищам, как в нелегальной работе, так и в организации военных операций. Было много и других дел.
В 1933 году Рихарда Зорге в Шанхае сменил Яков Бронин (Лихтеншталь).
Сын раввина Яков Григорьевич Лихтеншталь родился под Ригой в 1900 году. В 1918-м сдал экстерном курс гимназии в г. Кременчуге. До 15 лет он был правоверным иудеем, а в 1920 году уже вступил в РКП(б) и стал не менее страстным пропагандистом коммунизма. Работал журналистом, редактором газеты. В 1922 году пошел на службу в РККА. Был политработником, редактировал армейский журнал, затем — начальник бюро печати ПУР РККА. С октября 1928 по октябрь 1930 года — слушатель Института красной профессуры. Затем поступил в распоряжение Разведупра. В 1930-33 годах работал в Германии, потом отправился в Шанхай.
В апреле 1934 года к нему прибыла радистка — молодая француженка Рене Марсо, которая должна была сменить прежнего радиста «Вилли» — тот начал пить. Мы еще встретимся с Рене Марсо, которая, кстати, вскоре стала Элли Брониной…
Ее работа в Китае началась с курьеза. Элли надо было найти квартиру достаточного размера для того, чтобы натянуть 15-метровую антенну. Наконец, это удалось. Она собрала рацию, вышла в эфир и… обнаружила, что где-то рядом действует мощная радиостанция. Яков навел справки — оказалось, что этажом ниже работала рация Коминтерна. Так что коллеге из сопредельного ведомства пришлось искать себе другую квартиру. Да, оказывается, Шанхай не так уж велик…
Познакомилась Элли и с Зорге — ей пришлось съездить к нему на консультацию в Токио. Причем не опытный разведчик консультировал молоденькую радистку, а наоборот. У него был высококлассный радист, но рация почему-то не работала.
Так что Элли пришлось ехать в Токио, разбираться. Впрочем, знания теории работы передатчика от нее не потребовалось. Она включила рацию — и оказалось, что все в порядке, все работает. Дело было не в рации, а в радисте — он просто боялся выходить в эфир, так как в Токио действовали пеленгаторы. Радиста отправили в Союз, Элли вернулась в Шанхай.
А вскоре пришла беда. Однажды Яков, который к тому времени уже был ее мужем, принес домой пачку секретных документов и запер в сейф. Обычно он никогда не хранил дома подобные вещи, а тут почему-то сделал исключение. Вечером они пошли в гости — провожать товарища, уезжавшего в Москву. Расходились, как и полагалось по правилам конспирации, поодиночке. Элли пришла домой одна, стала ждать мужа, но в этот вечер он не пришел, и вообще он больше не вернулся домой. Вскоре она узнала, что Яков арестован. При нем не было его собственных документов, зато нашли несколько фальшивых паспортов. «Что же делать?! — мучительно думала Элли. — Если установят его личность и адрес, придут с обыском, найдут и эти документы» Если это случится, она не обольщалась по поводу приговора — в Китае в условиях военного времени это означало смертную казнь.
Яков Бронин утверждал, что он француз, только что приехал в Шанхай. Паспорта? Паспорта ему подложили. Его били в тюрьме, но он стоял на своем. Полиция опубликовала в газетах фотографию арестованного «мистера Х», как прозвали Бронина те же газетчики, но китайцы предпочитали держаться от своей полиции подальше, и никто его не опознал. Естественно, вся агентурная сеть была тут же оповещена и законсервирована, но что делать с содержимым сейфа? Элли сообщила в Центр, что на квартире остались секретные документы и попросила разрешения забрать их. Центр ответил запретом, но у отважной молодой женщины было свое мнение о том, что нужно делать. Она, все-таки, пошла домой. Ключей от сейфа у нее не было, но на помощь пришел их бой-слуга. Его приятель открыл сейф без малейшего труда. Всю ночь она жгла в камине компрометирующие документы.
Вскоре состоялся суд. Несмотря на то, что личность Бронина так и не установили, а обвинения были сомнительные, его приговорили к 15 годам тюрьмы и отправили в Ханькоу, тюрьма которого славилась особо тяжелыми условиями. Правда, просидел он всего два года. В 1937 году его обменяли на старшего сына Чан Кай-ши. Элли после суда вернулась в Союз. Как она вспоминает, на корабле она увидела почти всех своих знакомых, работавших в Китае, включая и того товарища из Коминтерна, которого они так невежливо вытеснили с насиженного места…
О Коминтерне сейчас говорят и пишут мало. Между тем это была очень интересная структура, оказывавшая немалое влияние на ход событий в мире. По сути, это была хорошо законспирированная организация, занимавшаяся координацией деятельности компартий и беззастенчиво экспортировавшая революцию. Так сказать, устройство по «раздуванию мирового пожара». Кроме того, несмотря на категорическое запрещение сотрудничества советской разведки с коммунистическими партиями, на практике оно выполнялось только на низовом уровне. С руководящим аппаратом как компартий, так и Коминтерна разведка поддерживала связи, и они всегда были готов помочь. Наконец, Коминтерн поставлял разведке и превосходные кадры. В качестве примера можно привести того же Рихарда Зорге и саму героиню нашей книги Урсулу Кучински.
До 1927 года Отдел Международных связей Коминтерна, отвечавший за снабжение, связь и разведку, использовал для работы в Китае помощь советских дипломатических миссий. Однако налет полиции на советское посольство показал, что в Китае это прикрытие ненадежно, и ОМС стал работать сам по себе. Появились новые методы работы, больше соответствующие нелегальной деятельности, новые люди. В 1929 году шанхайское отделение возглавлял Абрамович, его жена Эльвира отвечала за связь и финансы. Хилари Нуленс, был, что называется, «человеком за все» — занимался организацией встреч, разъезжал по делам ОМС, переводил, был техническим секретарем Дальневосточного Бюро Коминтерна. В июле 1929 года Нуленс покинул Шанхай после ареста одного японского коммуниста, с которым он был тесно связан, но в марте 1930 года вернулся и возглавил деятельность ОМС в Шанхае. В июле к нему приехала жена с двухлетним сыном. Обязанности Нуленса состояли, в первую очередь, в поддержании связей между Исполкомом Коминтерна, Дальневосточным Бюро, компартией Китая, компартиями других стран Дальнего Востока — он связывал всех со всеми, обеспечивал обмен письмами, материалами, посылками. Занимался распределением денег, снимал дома и квартиры, обеспечивал адреса для прикрытия, абонентские ящики и т. п. — в общем, все, связанное с квартирами, финансированием, связью. Если бы Нуленс был арестован и заговорил, деятельность Коминтерна в Китае была бы уничтожена.
Кроме ОМС, существовало еще Дальневосточное бюро Коминтерна, которое осенью 1928 года было реорганизовано. «Оно состояло из немца Герхардта Эйслера, также известного как «Роберт», (которого мы еще не раз встретим на страницах этой книги — Авт.), Рыльского, также известного как «Остен», польского коммуниста (оба — политические представители Исполкома Коминтерна), представителя Коммунистического Интернационала молодежи Мэсси, также известного как «Бернс», и представителя Профинтерна Харди, также известного как «Джордж», с его женой. Кроме вышеперечисленных, американец Джим Дольсен, также известный как «Билли», был представителем МОПР. (Это «также известный как…» просто бесподобно! — Авт.).
Весной 1930 года Исполком Коминтерна решил усилить деятельность Дальневосточного Бюро в Шанхае. Вместо Мэсси, который покинул Шанхай в конце 1929 года, новым представителем КИМа в Шанхае был назначен Беспалов, также известный как «Вилли», летом 1930 года был также отозван Харди, а на его место Москва вначале прислала человека, чье подлинное имя неизвестно (его кодовое имя в Профинтерне — «Леон», а в Шанхае его называли Джеки), а затем — американца Стюарта, также известного как «Кеннеди», который прибыл в Шанхай вместе со своей женой Элис, также известной как «Дэйзи». Рыльский вернулся в Шанхай (после того, как побывал в Москве для доклада) вместе со своей женой, носившей фамилию Волынская (также известна как «Роза»), по всей вероятности, в октябре. Волынская стала техническим секретарем Дальневосточного Бюро. В Шанхай были также направлены три военных советника: этой группой руководил латвиец, которого называли Том, вторым был некий Малышев, также известный как «Клайнс», третий вскоре снова покинул Шанхай. Политический глава всего Бюро, Павел Миф, также известный как «Вильгельм», был направлен в Шанхай осенью 1930 года, вместе со своей женой. Эйслер покинул Шанхай в январе 1931 года.
Дальневосточное бюро Коминтерна, таким образом, включало в себя Шанхайское Бюро Тихоокеанского секретариата профсоюзов (само по себе являвшееся частью Профинтерна), представителя КИМа, а также военную секцию. Представитель МОПР, как представляется, не принадлежал к Дальневосточному Бюро».[7]
О Герхардте Эйслере, которого мы еще на раз встретим на страницах этой книги, надо бы поговорить особо.
Поделиться книгой: