Разговор в письмах

Мы еще мало знаем, как именно рождает мозг чувства, мысли, память, регулирует поведение. Но дело, наверное, и в другом: события, именуемые душевной жизнью или психической деятельностью, происходят на особом уровне. Психика и ее домоправительница материя, включая и вещество мозга, обладают некоторой взаимной свободой, тем большей, чем выше развитие.

Дом — не тюрьма. Будь дело иначе, никакая психотерапия не была бы возможна.

Обычные места работы психиатров: психиатрическая больница (клиника), психоневрологический диспансер (амбулатория, помощь и наблюдение на дому), специальные отделения, кабинеты и консультативные ставки в некоторых медицинских и иных учреждениях.

Но что же считать психическим нарушением (отклонением, расстройством, болезнью) и что нормой? Вопрос о норме воистину самый больной вопрос. Когда человек среди бела дня видит чертей или слышит обращенную лично к нему радиопередачу с планеты Марс, когда он выбегает на улицу в нижнем белье, утверждая при этом, что дважды два равняется сковородке, — дело как будто бы ясное. (Хотя, конечно, совсем не ясное). Когда настроение без явных на то причин падает настолько, что человек не в состоянии двинуться с места и день, и другой, и третий, и не может думать ни о чем, кроме ухода из жизни, — ясно, это депрессия (хотя и не ясно, откуда взявшаяся), и психиатр обязан такого человека принять, понять и лечить.

Но столь грубые и явные отклонения, как и всякие крайности, возникают не часто. Гораздо многочисленнее состояния, обозначаемые термином «пограничные»… Да, именно, речь идет о рубежах нормы и патологии: не болезнь, но и не здоровье; не явная ненормальность, но все-таки отклонение; не то, чтобы психопат, но очень уж тяжелый характер; не законченный алкоголик, но на пути к этому… То ли из-за подавленности обстоятельствами, то ли из-за внутренней дисгармонии, то ли по обеим причинам сразу…

Кстати, эта самая «депрессия первогодков». Потом я узнал — так больничные психиатры обозначают довольно обычные состояния, возникающие у необстрелянных. Начинает казаться, что мир только и делает, что болеет психически, что все пациенты неизлечимы и что сам тоже вот-вот… Адаптация к профессиональной вредности, вам понятно. Проходит месяца через два — три — четыре, у кого как.

Эта сумеречная, размытая область по традиции именуется еще «малой психиатрией» в отличие от «большой» — больничной, клинической; но по частоте и разнообразию случаев как раз «малая психиатрия» и оказывается самой большой. В этом убедился и я, когда, отработав в больнице и закончив аспирантуру в другой клинике, перешел на амбулаторную практику в диспансер. Тут стало особенно ясно, что мир психиатрии не отделен от остального, не заперт на семь замков, что замки, если и есть, искусственны…

В диспансере мне удалось организовать кабинет психотерапии. А рядом трудились участковые психиатры, консультировали невропатолог, нейрохирург, нарколог, логопед. Выходя на улицу после рабочего дня, я уже не ощущал слишком большой разницы между работой и жизнью. Может быть, и это была профессиональная иллюзия.

Существуют ли абсолютно нормальные люди? Обязан ли психиатр знать психологию? Должен ли сам иметь здоровую психику? И что такое, в конце концов, норма — то же, что показатели статистического большинства, нечто среднее, наиболее вероятное и часто встречающееся? Или что-то другое, присущее человеку, вот этому человеку, вне всяких сравнений?

Принимая до 30 пациентов за день (так полагалось в диспансере), я пытался задумываться и об этом. Но времени оставалось мало…

Психолог. Специалист по нормальной (условно говоря) психике. Практически — званием обязуемый разбираться лишь в какой-то ограниченной сфере, ориентирующийся лишь в узком уголке психической вселенной. И если действительно ориентирующийся, то это уже великое достижение.

По книгам, периодике и личным контактам я уже много лет пытаюсь быть в курсе развития психологии. И много уже лет понимаю, что дело это вполне безнадежное. Ибо уже давно психология, наподобие физики, математики и других крупных наук, разветвилась на огромное множество отраслей, направлений, школ и специальностей, теоретических и прикладных, — одно их перечисление могло бы, вероятно, составить целую книгу. Инженерная психология, педагогическая психология, социальная психология… Вавилонская башня. Как это обычно, к сожалению, и для других наук, представители отраслевых дисциплин постепенно все больше отгораживаются друг от друга. Сложная терминология и системы понятий, колоссальный объем данных, экспериментов, гипотез… На научных заседаниях психологов я не раз слышал споры о том, чем же, наконец, должна заниматься психология, какой такой предмет изучать. А «предмет», мне казалось, находится совсем рядом и даже ближе…

При некоторых наших научно-психологических учреждениях созданы коллективы, исследующие производственные и семейные взаимоотношения, проблемы контактов и одиночества, причем исследуемым пробуют оказывать и консультативную помощь. Бывает, что психологам не нравится место, куда их направляют (какое-нибудь КБ); тем не менее редко встретишь психолога, который пожалел бы о выборе профессии.

В нашем университетском курсе психологии есть и под-ветвь «медицинская психология», изучающая психику больных и психологическую ситуацию «больной — врач». После такой специализации психологи могут работать в медицинских учреждениях и помогать врачам.

Врач-психолог. Время бежит быстро — пока я собирался вам писать, с запозданием узнал, что врачи-психологи на вполне законных основаниях, так именно и называясь, прикомандировываются к отдельным перспективным спортсменам. «Врач-психогигиенист» — один из синонимов.

Статус этой специальности в широком смысле ждет все-таки уточнения. По идее врач-психолог должен пройти как медицинскую, так и психологическую подготовку, понимать как болезнь, так и здоровье (и телесное, и душевное), да еще приобрести особые навыки общения и воздействия на людей (см. выше и ниже определения психотерапевта). Но на деле получить эти два огромных образования очень трудно: на это уйдет едва ли не треть жизни. Ведь врач, не имеющий хотя бы пяти лет стажа, — еще не врач, а психолог без опыта разнообразного и длительного общения — еще не психолог.

Есть страны, где узаконена специальность «психолог-консультант» или «психолог-практик». Люди, так себя называющие, не обязательно с врачебным дипломом, берутся помогать своим подопечным в разрешении разного рода личных проблем. Неумение управлять собой и организовывать свою жизнь, завязывать и поддерживать отношения, дисгармонии характера, сексуальные трудности, всевозможные страхи и комплексы неполноценности, одиночество, пристрастие к алкоголю или наркотикам, потеря смысла жизни…

Человеку, сознает он это сам или нет, нужно, чтобы его поняли и утешили, вдохновили и просветили; чтобы разобрались в его конфликтах, научили понимать других и руководить собой; чтобы не только дали совет, но и помогли его выполнить… Довоспитание и перевоспитание, доучивание жизни и переучивание, духовная поддержка и духовное руководство — ни много ни мало. Вот что требуется от понимающего, назовем ли мы его психиатром, врачом-психологом, воспитателем, другом или, как называют индусы, «гуру» — учителем, пастырем. Но одно дело — что требуется, другое — что предлагается…

Границы между действительно квалифицированной помощью, простым человеческим содействием и шарлатанством провести сложно, и суть не в названии, а в содержании духовной работы, которое никогда не вместится ни в какую номенклатуру.

(Я чувствую, что этот беглый обзор более дразнит вас сложностью, чем проясняет положение вещей, но мы стеснены местом и временем).

Психотерапевт. В буквальном переводе то же, что и «психиатр», — «врачующий душу». Так бы оно и должно было быть — одно и то же, но на практике получается разница… Мне представляется, что психиатр непременно должен быть и психотерапевтом; но психотерапевтом может быть и врач любой другой специальности, и даже, если слегка расширить понятие, не обязательно врач. «Может» и «должен»: между этим тоже не нахожу границ…

В диспансерном психотерапевтическом кабинете ко мне сразу же валом повалили такие сложные и разнообразные пациенты — на первый, да и на второй взгляд люди совершенно нормальные (и это несмотря на «профильность» учреждения), — что пришлось срочно обложиться справочниками и учебниками, обновить пути в Ленинскую и медицинскую библиотеки… Разумеется, никто уже не ждет той универсальности, что требовалась когда-то от земских врачей — они были одновременно и терапевтами, и хирургами, и акушерами-гинекологами, и психиатрами, — теперь это утопия, сказка, но все-таки…

И главная трудность: вместе с больными и их болезнями в кабинет мой уже совсем без стеснения ворвались их личные проблемы и житейские дела, их духовные кризисы, тупики и искания, не определяемые никакими научно-медицинскими терминами. Не испугаться отчасти помогло то, что мой жизненно-ролевой опыт врачебной деятельностью не замкнулся. В студенческий и аспирантский периоды, да и позднее, я много ездил и путешествовал, успел поработать сельскохозяйственным рабочим на целине, отбыл службу в армии, был лесосплавщиком, грузчиком, преподавателем медучилища, литконсуль-тантом, лектором, газетным корреспондентом, переводчиком и т. д., включая и довольно утомительную должность киноактера (сыграл роль больного в учебном фильме по психиатрии). Все это были кратковременные, но очень полезные врезки в основной курс. Ибо, когда я наконец понял, что настоящая моя профессия называется человековедением, и никак иначе, — тогда ясно открылось и то, что даже такая, казалось бы, безмерно насыщающая в этом смысле специальность, как врач-психотерапевт, имеет свою узость; что и это — лишь «точка зрения», щелка в человеческий космос. А главным методом получения достоверной информации о человеке всегда было и остается бытие им — тот самый Метод Собственной Шкуры.

Кому и зачем

Вы спросили, как пишутся эти книги. Да вот как сейчас: берешь бумагу и ручку — и пишешь. А потом переписываешь квантум сатис (сколько потребуется), правишь и опять переписываешь.

Хорошо, что кроме дня есть и ночь.

Что еще добавить?.. Да, желательно еще знать — кому пишешь и зачем.

Недавно открыл у Ахматовой:

…А каждый читатель как тайна, Как в землю закопанный клад, Пусть самый последний, случайный, Всю жизнь промолчавший подряд. Там все, что природа запрячет, Когда ей угодно, от нас. Там кто-то беспомощно плачет В какой-то назначенный час. И сколько там сумрака ночи, И тени, и сколько прохлад, Там те незнакомые очи До света со мной говорят. За что-то меня упрекают И в чем-то согласны со мной… Так исповедь льется немая, Беседы блаженнейший зной.

Потребность писать можно отнести к проявлениям более древней потребности говорить. Основная разница в том, что пишущий обращается к невидимому собеседнику. А в случае публикации — и к невидимому, и к многоликому.

Можно хорошо знать своего Невидимку или воображать, что знаешь, — в любом случае результат никогда полностью не предсказуем.

В семь лет я написал свой первый рассказ — чистую выдумку про охоту на леопарда; придумал себе заодно и родного брата, которого не хватало. До сих пор я считаю этот рассказ своим самым удачным произведением. Адресат, Невидимка, в нем был только один — некий мальчик, может быть, живой до сих пор…

Одно время я думал, что вся разница между книгой и письмом состоит лишь в том, что письмо, личное письмо, делается открытым, письмом для многих. Письмо поболее обыкновенного — вот и книга. Человек в единственном числе обращается к человеку во множественном. Это может иметь вид рассказа, статьи, очерка, пьесы, романа… Вопрос в этом самом «кому и зачем». Если он решается удачно, все в порядке. Решен ли — судит человек во множественном числе…

Но в том-то и фокус, что всякий раз — только в единственном.

«…Ваши книги показались мне примитивными, скучными и растянутыми, как изображение на резине. Совершенно очевидно, что вы пишете даже не ради честолюбия, а просто для заработка».

Имярек

Вот и еще один Невидимка стал видимым. Даже профессиональное владение аутотренингом в таких случаях не помогает. С ясностью выстрела: письмо твое не дошло. Имярек для тебя потерян.

И вот почему. Потому что в данном случае ты не знал, кому пишешь. Потому что твое письмо-для-всех в данном случае оказалось письмом-для-никого. Имярека оно просто не имело в виду, Имярек для тебя не существовал. И он дает страшный сигнал твоего фактического несуществования. Бытностью своего исключения он утверждает, что ты не правило. Он живет, а ты нет. Он тебе отомстил.

…Мой друг, художник и любитель словесных экспериментов, придумал как-то словечко, поначалу мне не понравившееся: ОБЩ.

Показалось, что оно звучит оборванно и невкусно, почти как «борщ», но друг мой настаивал, что это зверек такой, что-то живое, во всяком случае, и ни в коей мере не общее место. Принадлежа мне в отдельности как личная собственность, принадлежит в то же время и вам, и ей, ему, им — Человеку. И в единственном числе, и во множественном. «Здесь есть Общ, — говорил мой друг о какой-либо книге, музыке или картине. — А вот здесь преогромный. А здесь его нет. А вот здесь есть, но очень противный».

Однажды я увидел во сне существо типа суслика с обезьяньим хвостом и человечьими глазками, женского пола, или так показалось. «Общ», — представилось существо, затем подошло поближе, зажмурилось и укусило. Я попытался его схватить, но оно издевательски взвизгнуло, махнуло хвостиком и исчезло. Проснувшись, я понял, что наконец решил для себя проблему адресата.

Нет никакой необходимости представлять себе человека во множественном числе, это непосильно, это немыслимо. Обращаться нужно к кому-то одному, кого ты не знаешь, но любишь, не видишь, но чувствуешь. Даже если это всего лишь ты сам, ничего страшного. Надо об этом забыть, вот и все.

Цветок человековедения

Что же до обстоятельств, сопутствующих писанию, то для примерного представления вкратце изложу историю своей «Охоты за мыслью». Написана эта книга в основном во время ночных дежурств в клинике, в промежутках между обходами, вызовами, урывками сна, партиями в шахматы и всем прочим, чем занимаются дежурные врачи.

Первое издание вышло, когда автору было без малого 29 лет. Незадолго до этого была получена ученая степень. Опыт предыдущих публикаций, после которых Вселенная оставалась на месте, ничему автора не научил.

Два первых варианта рукописи возвратили из редакции с терпеливыми увещеваниями, что не стоит уподоблять различные функции психики политико-экономическим и географическим единицам («Страна памяти», «Королевство эмоций», «Государство потребностей»), также не стоит описывать работу мозга в стихах, лучше в прозе, считаясь при этом с некоторыми повседневными представлениями… Третий вариант, написанный уже почти без надежды и в страшной спешке, редакции вдруг понравился. К заглавию прибавили подзаголовок — «Заметки психиатра»… Читая корректуру, автор вдруг увидел нечто чудовищное: массу непоправимых нелепостей, неправильностей, банальностей, пошлостей — короче говоря, полный набор признаков его, авторской, непригодности для жизни на этом свете.

«Ну что ж, как-нибудь переживем, — успокаивал внутренний голос, — будем считать это ошибкой молодости. Еще не поздно начать жизнь сначала».

Когда книга наконец вышла, автор боялся на нее взглянуть. Обложка, правда, показалась приличной, но с задника ее смотрела чья-то чужая, самодовольная физиономия. «Все будут думать, что это ты. Так тебе и надо».

Автор ждал потока уничтожающих рецензий, осуждения со стороны коллег и отлучения от науки. Ждал самого мучительного: утешения от друзей, того всем знакомого утешения, когда обе стороны хорошо знают, что утешиться нечем.

Вместо этого начались письма…

Примерно та же история у «Я и мы», «Искусства быть собой» и «Искусства быть другим». Эти книги вряд ли бы появились, если бы не письма читателей. Они-то главным образом и убедили меня, что Многоликого Невидимку интересуют не литературные красоты и не научная строгость, даже не знания, в привычном понимании, и не советы, как жить, хотя все это может кому-то и пригодиться. Читатель ищет в книге себя и (заметили?) — очень часто находит именно в тех местах, где автор ведет речь, казалось бы, о своей персоне или о ком-то еще.

…Новая книга — новая любовь, все сначала.

Авторедактура — пляска самосожжения, исполняемая ножницами под аккомпанемент толстого вычеркивающего фломастера. Гибнет геройской смертью страница за страницей; добро, если уцелевают две-три худощавые фразы. Ограниченность печатного пространства и безграничность задач требуют безжалостно отжимать воду. (То же самое и во врачебном письме). Но в некоей пропорции вода все же нужна. Твердое смысловое вещество без растворителя не будет усвоено. В научном трактате, в диссертации даже, где-то надо перевести дух, желательны отступления и разрядки, иначе, как говорят психологи, грозит психологическая аннигиляция. Для заглатывания духовной пищи необходимы усилия, но подлинное усвоение происходит в момент отдыха и наслаждения, в счастье досуга. Если знание не умеет нравиться, тем хуже для знания. Самые нужные людям книги — тома Книги Жизни — по форме своей должны быть поэмами и детективами. Это хорошо понимали древние, не слишком заботившиеся о строгости жанра; но сегодня писать так несравненно труднее.

Безграничность содержания — в ограниченность восприятия… Не всякому легко объяснить, что человековедение — не набор рецептов и не свод формул, а многомерная ткань, мировой океан, который везде; что человеку не чуждо ничто нечеловеческое; что «суть» не спрятана где-то в одном месте, а распределена, рассеяна, взвешена в подвижной неравномерности наподобие ионов воздуха, образуя в то же время единый объемный рисунок, как лепестки цветка — гигантского, движущегося… В чем, в самом деле, состоит суть цветка? И можно ли добраться до нее, обрывая лепестки, один за другим?..

Обратная связь. Миниписьма

Одно время я выступал очень часто. Аудитории самые разные: рабочие, инженеры, студенты, колхозники, научные работники, школьники, врачи, актеры, милиционеры… Обычная программа, нечто вроде лекции, все о том же — как быть собой и как быть другим… Плюс зрелище — гипнотический сеанс, для иллюстрации некоторых положений. Я уже про это писал, сейчас о другом.

Горка записок начинает расти с первой минуты. На все ответить обычно не успеваю, но все сгребаю и уношу с собой.

Записка — огромная ценность. Сигнал обратной связи. Миниписьмо. Лепесток цветка человековедения…

И нам с вами будет, пожалуй, удобнее вместо непосильного обзора объемистых писем вкратце просмотреть содержание этих маленьких, но концентрированных документов — совпадений в общей картине достаточно.

Вот одна такая горка, с последнего выступления. Зал на семьсот человек. После сеанса закрываешь глаза и видишь… глаза. Ищущие, сияющие, полные мысли, пустые, недоверчивые, слишком доверчивые… Дня три еще потом они следят за тобой, спорят, о чем-то спрашивают…

Первым делом отсеиваем записки стандартные, дежурные:

Верите ли вы в телепатию?

Как вы относитесь к йогам (Фрейду, лечению биополем, гипнотизеру Р., летающим тарелкам, своей жене)?

Можно ли полюбить под гипнозом?

Как попасть к вам на прием?

Давно уже шевелилась идея, что подобные встречи можно превращать не только в лечебно-профилактические сеансы, но и в исследования. Бывают аудитории и по тысяче человек, и поболее, это уже статистически представительно.

И вот людям задается вопрос. В сущности, тот же, что и основной вопрос вышеупомянутых книг, и вот этой, которая пишется сейчас:

ЧЕГО ВЫ ХОТИТЕ ОТ САМИХ СЕБЯ?

Или в другом варианте:

В ЧЕМ ВАМ МОГЛА БЫ ПОНАДОБИТЬСЯ ПОМОЩЬ ВРАЧА-ПСИХОЛОГА?

(Или психотерапевта, или просто психолога, лучше не психиатра).

Отвечать прошу всех желающих, короткой запиской. Перед началом сеанса просматриваю, отбираю те, где представляется возможной помощь на месте.

Дома — обработка. Все записки снова просматриваю, раскладываю по темам, разделам, рубрикам… О цифрах не скажу ничего, работа еще не кончена.

Откладываем в сторонку и РАЗНОЕ, или Несбытотдел. Всевозможные недоумения, недопонимания, недо…

Что же все-таки у вас за специальность?

Либо непонятливость, либо выступавший был недостаточно убедителен. Бывают, конечно, и неудачные выступления.

А нам и так хорошо!

(Нетвердый мужской почерк). Крепкий юноша, могучим нажимом прорывая бумагу, желает избавиться от робости перед тещей, а также стать гениальным.

Скромнее:

Хоть один раз выиграть в Спортлото.

Хочу быть молодой.

Как избавиться от желания иметь деньги?

Где-то очаровательная наивность, где-то пыльные шуточки, знаки скепсиса, недоверия… («Ну чего ты пристал, зачем лезешь в душу без приглашения? Неужели не понимаешь, что наши самопожелания лежат в сферах недосягаемых? Забыл, что ли, что есть невезение, старость, болезни, которые не вылечиваются? А тысячи прочих неустройств и несчастий, а все бытовое, ежедневное, алкогольное, все безумие неотложностей — о чем разговор?..»).

Я хочу слишком многого…

Один так или иначе дает понять, что ему не о чем с тобой толковать (но зачем же тогда отвечать? — или все-таки не вполне убежден?); другой явно не понял вопроса; третий понял слишком буквально…

Мне хотелось бы получить трехкомнатную квартиру на троих, с мужем и сыном.

Избавиться от лысины. Волосы!!!

Что ж, волосы, так волосы. Это может быть и отчаянно серьезно.

Помочь маме. Стареет, тоскует, теряет память…

Понять своего ребенка.

Это уже по делу. Вот двое… трое хотят

избавиться от чувства ревности.

Еще… целое общество по борьбе с ревностью. Вот кто-то опять хочет разучиться краснеть, и таких в этой аудитории…

Обобщенно: управлять своими эмоциями!

Вот и целая рубрика. Огромная. Кто не желает?.. Нежелающих почти нет, но как различны желания! Один всего лишь

хотел бы быть сдержаннее,

другой —

быть абсолютно невозмутимым,

третий жаждет

страстно влюбиться!

Не так уж просто, оказывается, отделить наш Несбытотдел от Отдела Реальных Запросов. Еще труднее понять, где кончается Приспособление и начинается Самоусовершенствование.