Колумбелла

— Кое-что из этой работы действительно неприятно. Моя жена выполняет значительную часть подготовки. И, разумеется, вся семья ныряет и ловит. У Стива и Майка О'Нил, которые были здесь вчера вечером, есть катер, они мне очень помогают. Лучшие находки я оставляю себе, а остальные отсылаю торговцам в Штаты. Сегодня раковины гораздо более выгодный бизнес, чем вы думаете.

Я взяла с полки раковину длиной не более чем в дюйм и принялась рассматривать ее коричневые и кремовые пятнышки.

— Это колумбелла, — пояснил он. — В последнее Рождество я позолотил редкую колумбеллу, чуть побольше этой, повесил ее на золотую цепь и подарил Кэтрин. Когда ей хочется порезвиться и поиграть, она называет себя Колумбеллой. А раковина была очень красивая — без единого изъяна.

— Видела ее! — вспомнила я. — Но, на мой взгляд, от позолоты она проиграла. Мне больше нравятся вещи в их естественном виде, такими, как их создала природа.

— В этом была грандиозная, скрытая шутка! — отозвался Стэр.

Его борода казалась маской, за которой скрывалось не только лицо, но и сам человек. От взгляда его светлых глаз мне становилось все более неуютно. Улыбаясь себе, словно радуясь своей «скрытой шутке», он подошел к столу, взял серебряную рамку и молча протянул ее мне.

Вместо мрачного лица Эдит я с удивлением увидала глядящего на меня мужчину. Это была не фотография, а карандашный рисунок, изображающий человека, голова которого была обвязана платком, а в одном ухе сверкала серьга. У него были тяжелые черные брови, свинцовый нос, напоминающий клюв, и чуть раздутые ноздри. Рот — тонкий, губы — чуть искривленные, что говорило о жестокой натуре, и густая черная острая борода. Это была карикатура на Алекса Стэра, в которой присутствовал злой юмор.

— Рисовала Лейла, — пояснил он. — Иногда ребенок проявляет большую проницательность, чем его мать.

Что он хотел этим сказать? Этот вопрос я задавала себе, переводя взгляд с пирата, изображенного на рисунке, на вполне цивилизованного человека, стоящего передо мной.

— Почему она нарисовала вас пиратом?

— Наверное, разглядела во мне фамильные черты. — Он положил рисунок на стол. — Семейное предание гласит, что мой предок пират порвал со своим рискованным занятием и женился на дочери карибского экс-губернатора. У них родилось двенадцать детей. Предполагается, что я произошел от одного из этих двенадцати. Гордиться тут особенно нечем, все они были мошенниками и вряд ли ровней Хампденам.

В его голосе слышалась горечь, и я поняла, что он из тех, кому ненавистно богатство, на котором он женился. Вероятно, Эдит для него значила именно это — положение и деньги. Скорее всего, это и было решением загадки их брака.

— Вы с Санта-Круса? — спросила я. — Кажется, миссис Хампден говорила, что у вас там магазин одежды?

— Сначала он принадлежал моей матери. После смерти отца ей удалось послать меня за границу получить образование. Когда я вернулся, она заболела, и мне пришлось взять управление магазином на себя. По-видимому, у меня оказалось особое чутье на то, как доставлять удовольствие путешественницам, любящим все особенное и непривычное. Бизнес пошел неплохо, хотя второй магазин, здесь, на Сент-Томасе, приносит мне гораздо больший доход.

Когда он говорил о раковинах и магазинах, его глаза загорались. Наконец Алекс положил на место рисунок с пиратом и подошел к большому потрепанному сундуку, обитому проржавевшими железными полосами.

— Позвольте мне показать вам более совершенные произведения Лейлы, — сказал хозяин кабинета. — Это лучший способ понять девочку.

Он снял с крюка огромный железный ключ и вставил в массивный замок, со скрипом повернул и поднял тяжелую крышку.

— Это настоящая вещь. — Алекс постучал по сундуку. — Я нашел его на останках затонувшего корабля у скалистого берега недалеко от особняка Хампденов «Каприз» и поднял на поверхность. Замок и ключ были сделаны позже, но все остальное — подлинное. Лейла приспособила его под собственные нужды.

Он вынул из сундука папку и разложил на столе хранящиеся в ней рисунки. На них были изображены раковины, великолепно выполненные темперой, в которых присутствовали и воображение, и реальность. Сами раковины были воспроизведены тщательно, во всех деталях, но помещены в необычную обстановку, что создавало довольно нелепое впечатление. Одна огромная раковина с красным отверстием лежала на подушке элегантного французского кресла, другая — рядом с белыми рыбьими костями на мокром песке, на третьем рисунке я увидела колумбеллы, небрежно разбросанные по складкам ткани, похожей на тот арабский бурнус, который накануне вечером был На Кэтрин Дру.

Рисунки, сделанные Лейлой, взволновали меня, и мне вдруг захотелось узнать, что она чувствует по отношению к своему таланту, как собирается им распорядиться.

— Они прекрасны, — восхитилась я. — Спасибо, что показали их мне. Такой талант должен найти применение!

Алекс сложил рисунки и убрал их в сундук. А закрыв крышку и повесив ключ, скептически посмотрел на меня.

— Возможно, вы во что-то вторгаетесь глубже, чем надо, мисс Аббот. Вероятно, в психологическую борьбу, которой лучше избежать.

Опять предостережение — на этот раз менее завуалированное, зато явно прозвучало желание лишить меня присутствия духа, а возможно, даже напугать. Все это мне не нравилось.

— Миссис Хампден говорила мне, что здесь все ополчились против моего присутствия, — призналась я. — Хотелось бы понять, почему. По-моему, заниматься с девочкой не так уж сложно.

— Вы и теперь, познакомившись со всеми нами, думаете, что вас пригласили сюда для того, чтобы заниматься с девочкой?

— Если честно, не понимаю, зачем я здесь! Когда вчера мы говорили с миссис Хампден, у нее, кажется, был в голове какой-то план. Но какой именно, ума не приложу. Но вы-то, по крайней мере, могли бы мне сказать, почему вас не устраивает мое присутствие?

— Я? — Он пожал плечами. — Я не в счет. Я ни во что не вмешиваюсь, да и вмешиваться не хочу!

Мне удалось поймать его на слове.

— Тогда, как нейтральное лицо, помогите мне разобраться во всем, что происходит в этом доме, понять, почему миссис Хампден хочет, чтобы я жила здесь, а мистер Дру не хочет.

Он рассеянно провел тонкими пальцами по столу, пока не наткнулся на пеструю, коричневато-белую раковину. Затем немного поиграл ею, нервно ощупывая чувствительными пальцами поверхность, как обычно делают люди, чем-то обеспокоенные. Городской лоск, казавшийся частью натуры Алекса Стэра, имел свой изъян.

Наконец он мне ответил:

— Миссис Хампден боится прошлого. Боится повторения истории. Кэтрин в юности отослали в школу, и результаты этого оказались ужасающими… Полагаю, в основном Мод тревожит то, что Лейле вне дома придется нелегко.

Я не сказала ему, что тетя Джанет сообщила мне о плачевных результатах обучения Кэтрин в школе, но я не могла понять, при чем тут Лейла.

— Не излишняя ли это предосторожность держать ее здесь? — спросила я. — По-моему, девочка нисколько не похожа на мать.

— Вероятно, — осторожно согласился он. — А забавно будет посмотреть, что произойдет, если вам дадут возможность вмешаться в эту заварушку.

— Вряд ли слово «забавно» тут уместно, — резко огрызнулась я.

Он положил раковину, которую все еще держал в руках.

— Что ж, если я не могу вас отговорить, остается только к вам присоединиться, — сказал он. — Вероятно, я помогу вам перевоспитать вашу подопечную. Но теперь простите, мне пора в город. Живите здесь столько, сколько хотите, мисс Аббот. Чувствуйте себя как дома.

Его последние слова прозвучали несколько издевательски. Когда он ушел, я вернулась к столу и вновь взяла в руки портрет пирата. Все-таки его или не его я видела на пляже вместе с Кэтрин? В одном, боюсь, Алекс абсолютно прав: я влезаю в нечто совершенно мне неведомое, неопределенное. А неопределенности с меня достаточно!

Я все еще рассматривала рисунок, когда в комнату вошла Эдит Стэр с большим подносом, полным мокрых раковин. Она остановилась и, нахмурившись, посмотрела на меня:

— А, вы здесь! А где девочка?

— Лейла уехала с матерью, — объяснила я. — Ваш муж показал мне свой кабинет и коллекцию раковин.

Она донесла поднос до стола и поставила рядом с разбросанными книгами. На Эдит было желтое ситцевое платье, казавшееся слишком ярким для ее желтоватой кожи и крашеных каштановых волос. Поверх она надела коричневый хлопчатобумажный халат с карманами в виде подсолнухов. При дневном свете ее скулы казались еще более выдающимися, а глаза еще глубже посаженными. Она выглядела так, словно не выспалась.

— Что это у вас? — спросила Эдит, заметив в моих руках рисунок.

Я отдала ей рамку, и она уставилась на искусное изображение свирепого пирата. Очевидно, до сих пор Эдит его не видела, потому что неожиданно с негодованием бросила на стол.

— Девочку надо отсюда отослать! Она совершенно отбилась от рук. Да это же просто неслыханная наглость!

— А вашего мужа эта картинка, похоже, забавляет, — заметила я. — Мне не показалось, чтобы он был оскорблен!

Она нервно сжала и разжала кулаки.

— Кэтрин имеет на девочку сильное влияние! Но не учит ее ничему, кроме того, что она не должна слушаться ни бабушку, ни меня! Чем скорее Кинг отошлет в Денвер, тем лучше!

В ее словах звучало нечто большее, нежели злоба. Я предположила, что Эдит тоже участвует в войне, развернувшейся вокруг Лейлы. Увы, в такой борьбе всем участникам обычно наносится серьезный ущерб. Несмотря на то что Мои симпатии все больше и больше были на стороне девочки, Вовлеченной в конфликт, я не понимала, как могу повлиять на его исход.

Эдит повернулась к подносу и что-то на нем поискала. Заметив, что я наблюдаю за ней, она взяла серовато-белую раковину и протянула ее мне:

— Иногда трудно вытащить моллюска из вот такой раковины. Алекс не любит их чистить и обрабатывать, это моя работа. А в них больше жизни и очарования, если не давать моллюску сгнить и высохнуть внутри. Раковины, найденные на пляже, обычно мертвы, и в них нет такого блеска, как в тех, что мы добываем глубоко под водой, опуская проволочные корзины.

Я никогда еще не слышала от Эдит столь пространной речи. В ее словах чувствовался истинный интерес к увлечению Алекса, выдававший ее преданность мужу.

— В этой группе нет ничего интересного, но никогда не знаешь, чего ожидать, — продолжала она.

— А вашей сестре нравится нырять за раковинами? — спросила я, пытаясь как бы невзначай завести разговор о Кэтрин.

Эдит нервно взглянула на меня, затем вынула из ящика мягкую тряпку, натерла раковину до блеска. Казалось, она старалась успокоиться, чтобы найти слова для ответа.

— Кэтрин не интересуют раковины Алекса, — произнесла она наконец. — Нисколько не интересуют!

Я не стала ее больше расспрашивать и принялась лениво ходить по комнате, рассматривая коллекцию. Пока не вернется моя ученица, мне нечего делать, но никто не мог сказать, когда это произойдет.

Протерев последнюю раковину, Эдит Стэр резко повернулась ко мне:

— Вас хотела видеть мама. Раз вы сейчас свободны, мы могли бы к ней подняться. Надеюсь, вы обдумали то, что я вам сказала вчера вечером?

Я с любопытством посмотрела на нее:

— Вы хотите спросить, обдумала ли я ваши слова о том, что все мои усилия повлиять на Лейлу будут бесполезны? Почему вы так считаете?

Она не ответила. Губы ее сжались, засунув руки в карманы халата, она направилась к двери, предоставив мне самой решать, следовать за ней или нет.

Глава 5

Я еще немного постояла, глядя на поднос с раковинами. Затем тоже вышла из комнаты. Эдит ждала меня у лестницы, и я последовала за ней наверх.

Мод Хампден лежала в шезлонге на галерее и выглядела так, словно совершенно выдохлась. Солнце было уже достаточно высоко, поэтому ее шезлонг стоял под тентом. Рядом с Мод на столике я заметила кувшин фруктового сока со льдом, но наполненный стакан был нетронут. Рука, сжимающая веер из пальмовых листьев, безвольно свисала до пола.

Она не могла сразу меня увидеть, так как я вошла на галерею со стороны ее спины, но, заслышав шаги, выронила веер и обернулась. А когда я подошла к шезлонгу, протянула руку для приветствия:

— Добрый день, Джессика! Я могу вас так называть? Я так давно знаю вашу тетю, что для меня вы Джессика!

Ее теплое рукопожатие несколько приободрило меня. После той враждебности, которую я постоянно встречала в этом доме, ее искренность была приятна.

— На вопрос отвечаю утвердительно, — ответила я и, не нуждаясь в тени, выдвинула плетеный стул на солнышко.

Эдит неуверенно топталась рядом, и мать жестом указала ей на кресло рядом со мной:

— Сядь, дорогая. Я хочу поговорить с Джессикой, но мне надо, чтобы ты слышала наш разговор.

Когда дочь села, старая леди снова спокойно улеглась, изучая меня прекрасными серо-голубыми глазами, сохранившими живость молодости. Утренний свет был к ней не слишком добр. Он не скрывал желтизны на ее седых волосах и морщин на жесткой коже, давая смутное представление о том, как будет выглядеть Кэтрин в более позднем возрасте, когда солнце достаточно поработает над золотым загаром ее кожи.

— Скажите, вы уже познакомились с Лейлой? — спросила Мод Хампден.

— Сегодня она принесла мне завтрак, — ответила я. — Мы начали было знакомиться, но мать забрала ее в город.

— Я знаю, — сказала Мод. — Видела, как они уезжали. Вы уже разработали план занятий?

— Кажется, миссис Дру считает, что Лейле занятия не нужны!

Старушка взяла веер и помахала им перед лицом, словно это могло помочь ей забыть о суждениях Кэтрин.

— Налей, пожалуйста, Джессике фруктового сока, Эдит! Разумеется, с девочкой нужно заниматься, но позже. Сейчас же занятия не более чем предлог. Важно подружиться с моей внучкой и, если возможно, несколько отдалить ее от матери.

Я взяла стакан холодного сока, который налила мне Эдит, отхлебнула его, ощущая резкий привкус лимона, и ответила:

— Знаете ли, я не сильна в психологии. Конечно, мой отец преподавал психологию, но я всего-навсего учительница!

— Ерунда! — Миссис Хампден указала на меня веером. — Вы умны, у вас есть способности! Джанет говорит, что вы изучаете общественные науки, а это дает широкий кругозор. Мне нужен человек, любящий детей, имеющий опыт работы с ними и обладающий здравым смыслом. Вы квалифицированный преподаватель. Лейла не может не полюбить вас. Кроме того, ей нужен старший друг, который не принадлежит к ее семье. А уроки могут и подождать!

Эдит налила себе кофе и, сделав долгий, жадный глоток, неодобрительно прищелкнула языком.

— Весь этот план смехотворен! Никто не остановит Кэтрин, пока Лейла здесь. Ты хватаешься за последнюю соломинку, мама, и я уверена, что мисс Аббот должна это понять!

Я слегка улыбнулась.

— Последняя соломинка и слабый тростник! — согласилась я. — Но что вы хотите этим сказать? От чего я должна остановить миссис Дру?

Миссис Хампден очень быстро замахала веером, а ее дочь начала пристально рассматривать свои руки. Молчание длилось довольно долго. Эдит уже засунула руки в. карманы халата, когда, наконец, старушка заговорила мягче, чем я ожидала:

— Кэтрин была веселым очаровательным ребенком, хоть и немного своенравным. Да, она была упряма, как и я. В ней были некоторые черты дриады! Черты феи, присущие каждой из нас!

— Я помню, какой была моя сестра! — нетерпеливо вмещалась Эдит. В ней было столько же от феи, сколько и от домового! Она была изначально порочным человеком!

Мод помотала головой:

— Дети не рождаются испорченными! Она была красавицей, любимицей отца, вероятно, в этом и заключалась проблема!

Предавшись воспоминаниям, старушка закрыла глаза и не видела лица старшей дочери, которая никогда не была ни красавицей, ни чьей-либо любимицей.

— Ты вырастила ее так, что она других людей в грош не ставит, — с горечью произнесла Эдит. — Теперь она разрушает все, к чему прикасается!

Мод поерзала в шезлонге, похлопывая веером по руке.

— Прошу тебя, Эдит, давай сохраним хоть немного гордости. Джессика подумает…

— Мисс Аббот вряд ли можно назвать обычной гостьей, — возразила Эдит. — Если она останется здесь, пусть знает, что ее ждет!

Миссис Хампден опять закрыла глаза и уронила растрепанную ветром седую голову на подушки.